Текст книги "Родился мальчик"

Автор книги: Михаил Грешнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Грешнов Михаил
Родился мальчик

Грешнов Михаил Николаевич

РОДИЛСЯ МАЛЬЧИК

– Мальчик! Елена Андреевна, родился мальчик!

Детский крик распорол тишину палаты. Елена Андреевна открыла глаза.

– Боже мой! – Сестра держала навесу сморщенное красное тельце, с поджатыми руками, ногами, сплюснутой головой и отчаянно кричащим раскрытым ртом. – Боже!..

В школе ее учили не выдавать своих чувств. Особенно если в детях было что-нибудь нестандартное. Сестра помнила это правило, но и в третий раз – пусть мысленно – она повторила: "Боже мой!"

Заметила расширенные глаза роженицы. Хотела убрать, унести ребенка. Но роженица сказала:

– Сестра!..

Ребенок кричал. Это было естественно – первый крик. Но сам крик не был естественным: от него дрожала ложка в стакане, колыхалась марля, брошенная на тумбочку.

– Сестра! – повторила Елена Андреевна.

Вошел врач, старик в круглых очках. Остановился у порога, прикрыв дверь. Ребенок кричал.

– Спеленайте его, – сказал он сестре.

– Да... – ответила та коротко.

Елена Андреевна приподнялась на локте.

– Вам нельзя, – сказал врач, укладывая ее в подушки.

– Сергей Петрович... – сказала Елена Андреевна, косясь на сестру, пеленавшую на столе ребенка.

– Что – Сергей Петрович? – спросил старик.

Ребенок кричал неустанно, пронзительно.

– Это у меня – третий... – Елена Андреевна хотела сказать, что ни один из прежних ребят так не кричал.

Сергей Петрович все заметил с порога. Не только крик. Успокаивая роженицу, он украдкой поглядывал на стол, где трудилась сестра. На то он был врач – и уже старик, – чтобы не показывать роженице своего удивления. Сестра тоже взяла себя в руки, перестала призывать бога. Но сестра ничего не могла поделать. Тугую крепкую марлю, которой она пеленала тельце, ребенок продирал ногами, локтями, как промокательную бумагу.

Ему дали имя – Гигант. Елена Андреевна дала, мать. Мальчик встал на ноги на пятый день, когда еще не был зарегистрирован в загсе. А когда пошли регистрировать – попеременно несли мальчишку то мать, то отец, – Елена Андреевна предложила мужу:

– Назовем сына – Гигант.

– Гига... – пробормотал тот, обдумывая, пойдет или нет.

– Гига, – согласилась Елена Андреевна.

– Сорванец не хуже пушкинского Гвидона, – сказал отец, поглядывая на сына сбоку.

Жена рассмеялась:

– У Пушкина очень хорошо сказано:

Сын на ножки поднялся,

В дно головкой уперся...

Елена Андреевна остановилась – забыла.

Вспомнил отец, Дмитрий Юрьевич:

Вышиб дно и вышел вон.

Так и зарегистрировали родители Гигу: с шутками и с улыбкой.

На шестом месяце, однако, никто из них не смеялся.

– Мама и папа, – объявил Гигант, подросший за это время и носивший обувь тридцать второго размера, – мне нужен велосипед.

Ему купили велосипед. К вечеру машина была ра* вобрана по винтикам – уже изрядно потрепанная, Гига гонял ее целый день. Теперь, сидя над рамой, над колесами, гайками и педалями, Гига что-то раздумывал, менял колеса местами, пробовал подкачивать шины и наконец все с грохотом бросил:

– Плохо!

Проходивший мимо отец спросил:

– Что плохо?

– Плохая машина, – пояснил Гига.

Отец не без улыбки сказал:

– Изобрети новую.

– Изобрету, – буркнул Гига.

Каждый вечер у отца с сыном проходил час собеседования больше Дмитрий Юрьевич уделить мальчишке не мог: страда, и ему, агроному совхоза, работы было невпроворот.

– Что такое дервиш, гиперпространство, бионика? Что значит эксцентриситет, где он бывает? – спрашивал Гига. – Кто такие сатрапы? Стомахион?

Отец разъяснял, растолковывал, нередко пасовал – Гига находил слова позаковыристей, – стягивал с полки энциклопедические словари, вместе с сыном они шарили по страницам, читали, а если не находили слова, ругали составителей.

Например, стомахион.

– Гигантская бабочка? – спрашивал сын.

– То – махаон.

– Сто бабочек?

– Нет.

Рылись в книгах, в журналах, пока отец не вспоминал что-то из далекого детства:

– Игра такая, древняя. Берется квадрат картона, разрезается на ряд треугольничков, потом из них складывают фигурки птиц и зверей.

– Стомахион? – спрашивал Гига.

– Стомахион... – Отец думал до боли в голове – как бы не соврать сыну.

– Ладно, запомним, – соглашался Гига.

Переходил к следующему:

– Каким бывает лал – красным или зеленым?

О том, что лал – драгоценный камень, отец знал. Каких бывает цветов – не знал. Слова в энциклопедий не было.

– Подумать только! – Гига ударял ладонью о стол,

Стол гудел, жильцы нижнего этажа поднимали к потолку головы.

Велосипед Гига усовершенствовал. Принес измятый листок, положил перед отцом:

– Вот.

На листке вкривь и вкось сделан чертеж диковинной велосипедной зубчатки, похожей на дыню.

– Эллиптическая зубчатка, – водил по чертежу пальцем Гига, – позволит быстрее проходить мертвые точки. Ну... когда нога движется параллельно поверхности земли, не дает движению стимула. Эллипс, по моим расчетам, позволит работать энергичнее на двенадцать-пятнадцать процентов.

Отец недоуменно смотрел на чертеж.

– Экономия силы и быстрота движения, – заверил его Гигант.

– Такого не бывает, – сказал отец, имея в виду эллиптическую зубчатку.

– Будет, – заверил сын.

– Не поедет!

– Поедет!

Гига пошел с чертежом в механическую мастерскую. Там его проект высмеяли, а самого выставили за дверь.

В девятимесячном возрасте Гига весил двадцать шесть килограммов, достигал роста десятилетнего мальчика. К этому времени он перечитал учебники за четыре класса и множество из отцовских журналов. Читал он довольно странно: перелистнет – глянет, перелистнет. При этом запоминал все: текст, рисунки, формат страницы, шрифт и знаки препинания все до единого.

Первого сентября отец повел его в школу – в пятый класс.

Директор, новый в поселке товарищ, только что принявший школу, глядя на высокого – вровень с отцом, – худого мальчишку и на метрику, в которой значилось, что Гиге от роду девять месяцев, спросил, постучав по метрике ногтем:

– Здесь что – ошибка?

Дмитрию Юрьевичу стоило немалого труда доказать, что Гиге десятый месяц, но вот он такой – особенный. Перечитал учебники, гору книг и журналов, решает задачи и вообще мальчишка развитый.

– Ему бы систематическое обучение, – попросил Дмитрий Юрьевич.

– Семью семь, сколько будет? – спросил у Гиганта директор.

– Сорок девять, – ответил Гига. – Только смотря – чего.

– Как – чего? – не понял директор.

– Сорок девять орехов, или гвоздей, или железнодорожных вагонов. Абстрактных чисел не признаю.

– Гм... – сказал директор.

– Всегда он такой, – пояснил отец. – Или знает много, или не признает ничего.

Директор опять побарабанил ногтем по метрике Гиги, сказал:

– Ладно, придешь. Посмотрим.

Проучился Гига в школе три дня. Пришел, бросил портфель с тетрадками, с книжками:

– Не пойду!

– Почему? – встревожилась мать.

– Дразнят. Говорят – длинный.

Пятиклассники ростом ему были по грудь.

Взаимоотношения с детьми у него не ладились. Малышей Гига рассматривал изучающе-пристально, как котят. Подросткам задавал вопросы о голографии, топонимике, и те от него шарахались. У взрослых Гига вызывал изумление. Не только потому, что рос, как на дрожжах, но и внешним видом: череп у него вытягивался и был похож на грушу, глаза сдвигались за счет переносицы, стояли почти рядом. Плечи покатые, руки тонкие, длинные.

– Чучело! – говорили прохожие, не знавшие мальчика.

Гига не оставался в долгу, отвечал кличками:

– Фунт! – пухлому толстому завгару.

– Проблема... – бухгалтерше стройконторы.

Прозвища вроде бы необидные, но завгар и бухгалтерша разозлились на Гигу.

Конфликты доходили до Дмитрия Юрьевича.

– Не смей выдумывать клички! – запрещал тот.

Гига отвечал с детской непосредственностью:

– А чего – они?..

О двух своих сестрах, учившихся во втором классе и в третьем, тоже говорил:

– Что они? Четыре да четыре – не сложат!

Сестры иногда ошибались в счете.

Но как быть со школой для Гиги? Теперь, после хорошего нагоняя сыну, Дмитрий Юрьевич попытался отвести Гигу в школу опять:

Но директор решительно отказал:

– Нет семи лет. Не могу оставить. По закону.

Гига в это время штудировал квантовую механику Планка.

К концу первого года жизни Гига стал задумываться, прислушиваться.

– Слышу, как растет трава, – уверял он. – Как звенят мышцы, когда кто-нибудь поднимает тяжесть.

Окончательно сразил родителей, когда заявил:

– Слышу радиопередачи при выключенном приемнике.

– Каким образом? – спросил отец, кладя ложку на стол разговор происходил за обедом.

– Слышу, и все.

– Первую программу или "Маяк"?

– Что захочу, то и слышу.

– Мать... – встал Дмитрий Юрьевич из-за стола. – Проверим.

Прошел в зал, притворил за собой дверь. Включил приемник, приглушил звук до невнятного бормотания.

– Что говорят? – крикнул из зала.

– Нам передают из Туркмении: около двух миллиардов кубометров природного газа добыли...

– Лады, – ответил отец. – Минутку.

Видимо, переключил диапазон и снова крикнул:

– Что теперь?

Гига без запинки ответил:

– Вологды-гды-гды-гды-гды...

– Что такое? – в недоумении спросила Елена Андреевна.

– Песня такая: "Вологде-где-где-где..." Есть и другая: "Там, за горизонтом, – там-тарам, там-тарам". – Гига с отвращением покрутил головой: – Кошмар!

Обед закончили молча, в задумчивости.

Но и это не все.

Однажды Елена Андреевна увидела странную игру Гиги с котом.

Кот Базилио был толст и равнодушен ко всему на свете. Мышей не ловил из принципа: они мне ничего, и я им ничего пусть живут. Если не лежал, отдыхая, на диване, то обязательно разваливался посреди комнаты. Никакими приемами, включая и силовые, нельзя было расшевелить Базилио.

Вернувшись с работы и внеся в кухню сетку с продуктами, Елена Андреевна услышала в спальне разговор:

– Долго ты будешь ходить неграмотным? Скажи "ы".

– Ы-ы... – послышалось в ответ странным приглушенным голосом.

С кем это сын? Елена Андреевна заглянула в спальню через полуоткрытую дверь.

Гига и кот сидели рядом. Перед ними открытый букварь.

– Скажи "с-с", – требовал Гига, водя пальцем по азбуке.

– Х-х... – отвечал кот Базилио.

– Плохо, – ответил Гига. – Повтори: с-с...

– С-сь... – ответил кот.

– Лучше. Теперь – т.

– Т... – вполне отчетливо произнес кот.

– Молодец, – похвалил Гига. – Теперь скажи: я сыт!

Кот повертел головой то ли в нерешительности, то ли конфузясь.

– Ничего, – ободрял Гига. – Я сыт...

Кот наконец решился. Вздохнул, набравши побольше воздуху, и, чуть подняв голову, словно солист перед микрофоном, взвыл нечеловеческим голосом:

– Я сыт!..

Елена Андреевна попятилась в кухню, села на стул. Сердце у нее готово было выскочить из груди.

– С мальчишкой надо что-то делать! – рассказала она отцу о происшедшем.

Дмитрий Юрьевич тоже видел, что с сыном делать что-то необходимо, но что – не знал.

Помог директор совхоза:

– Везите его в Москву. В исследовательский институт.

– В какой институт?..

– Ну... – попытался найтись директор. – В биологический какой-нибудь, в кибернетический.

Дома Дмитрий Юрьевич посоветовался с сыном, как он смотрит на поездку в Москву.

– Можно и в Москву, – согласился Гигант.

– Не боишься?..

– Ничего не боюсь, – ответил сын. – Поехали.

Дмитрий Юрьевич повез Гиганта в Москву. Институты по справочнику были педагогические, финансово-экономические, медицинские, был даже – огнеупоров. Дмитрий Юрьевич остановил выбор на институте экспериментальной психологии. Попал он к доценту Розову.

Тот побеседовал с Гигой, перелистал с ним какие-то таблицы, уравнения с радикалами. Остался доволен – Дмитрий Юрьевич наблюдал за ними, присев на стульчик у двери кабинета. Доцент предложил Гиге несколько головоломок, тот, почти не задумываясь, решил их. Розов опять остался доволен, сделал авторитетное заключение:

– Феноменально!

Гига раскраснелся, оживился, видимо, хотел головоломок еще, но Розов сказал:

– Подождем академика Форсова. Что он скажет. Академик пришел через час. Тоже занялся Гигой, и чем больше работал с мальчиком, тем большее изумление можно было прочесть на лице ученого.

Потом, передав Гигу опять Розову, беседовал с Дмитрием Юрьевичем: как рос Гига, как питался, учился, спал? Есть ли в роду Дмитрия Юрьевича выдающиеся личности? На первую группу вопросов Дмитрий Юрьевич ответил, что ел, спал и питался Гига обыкновенно, что касается выдающихся личностей, то, насколько он знает, в его, Дмитрия Юрьевича, роду таковых не было.

Академик все это выслушал и сказал:

– Зайдите через неделю. Вы приезжий? Жить вам есть где в Москве? Мальчика на это время оставьте нам.

Через неделю Дмитрий Юрьевич был опять в этом же кабинете. Беседовали они с академиком Форсовым с глазу на глаз. Гиганта, пообещал академик, Дмитрий Юрьевич увидит: мальчик устроен, накормлен, не надо беспокоиться по этому поводу.

– Гига – особенный человек, – заявил академик. – Вы даже не представляете, Дмитрий Юрьевич, что вы дарите миру.

Дмитрий Юрьевич пока что не дарил ничего, но слова академика ему льстили, он согласно кивал.

– Не знаю, с чего начать, – сказал академик. – У вас какое образование?

– Среднее, – скромно признался Дмитрий Юрьевич. – Агрономическое.

– Ну, ничего, – кивнул академик. – Придется заглянуть в историю человечества, и если вам что-нибудь будет неясно, вы спросите. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Дмитрий Юрьевич.

– Дело в том, – продолжал академик, – что человек от обезьяноподобных предков до настоящего времени развивался неравномерно. Из древнейших людей, архантропов, на каком-то этапе выделился вдруг неандерталец. Просуществовал определенное время и, выделив из своей среды кроманьонца – новую расу, – исчез..

– Как... как вы сказали? – переспросил Дмитрий Юрьевич.

– Исчез, – повторил академик. – Его вытеснил кроманьонец, – Хомо сапиенс, человек разумный. Мы его непосредственные потомки.

– Но ничто не стоит на месте, – продолжал академик. – Науку давно интересует – какова следующая ступень, кто придет на смену человеку разумному?

Дмитрий Юрьевич молча раздумывал: действительно – кто придет?

– Кажется, наш Гигант, – говорил академик, – дает на это ответ. Придет Хомо сверхсапиенс – сверхразумный.

– Вы хотите... – Дмитрий Юрьевич заерзал на стуле.

– То, что сказал, – прервал его академик. – Человек сверхразумный.

– А как же мы?.. – воскликнул Дмитрий Юрьевич.

Академик пожал плечами:

– Дело теперь не в нас – в вашем сыне. Он человек особенный. Скажу прямо: он родился с готовой речью, с готовыми навыками, которыми владеете вы, я и другие. В этом его отличие. Рождались дети талантливые – вундеркинды, запоминали с первого взгляда текст на странице, формулы, музыку. Но Гигант, обладая всем этим, коренным образом отличен от них. Мало сказать, что он унаследовал не только безусловные рефлексы, но и условные – его мозг превышает сейчас тысячу шестьсот кубических сантиметров, при норме тысяча четыреста, тысяча пятьсот. Это новый тип мозга, как Гигант – новый тип человека. Притом это устойчивая мутация. Понимаете?

– Да... – отозвался Дмитрий Юрьевич.

– Эти новые свойства от вашего сына пойдут по наследству – Гигант психически и физически здоров, нормален. Больше: одинаково склонен к технике, физике, математике, биологии, психологии – во всяком случае, удалось пока выяснить. Это тоже устойчиво у Гиганта. От него пойдет новая ветвь в развитии человека!

– Как же мы?.. – вторично воскликнул Дмитрий Юрьевич. Исчезнем?..

Академик пожал плечами:

– Уступим место. В природе выживает сильнейший, умнейший...

Уезжал из Москвы Дмитрий Юрьевич с нелегким чувством в душе. Гигу он видел. В обширной лаборатории института Гига расхаживал среди электронно-счетных машин, изредка в одном, в другом месте нажимал на кнопки. Считывал с лент выданную машинами информацию.

– Освоил... – шепнул на ухо Дмитрию Юрьевичу лаборант, видимо, ближайший учитель мальчишки, и радостно улыбнулся отцу Гиганта: – Талант!

– Тебе нравится здесь, сынок? – спросил не без робости Дмитрий Юрьевич.

– Нравится, – Гига даже не поднял глаз от бумажной ленты.

В общежитии после Дмитрий Юрьевич застал Гигу за широким столом, заваленным чертежами и схемами – все это были новейшие счетно-решающие устройства. Гига безжалостно черкал карандашом по ватману и ругался вполголоса:

– Плохо. Отвратительно. Переделать!

Второй раз Дмитрий Юрьевич был в Москве через полгода.

Прямо с вокзала поехал в институтское общежитие, надеясь застать сына на отдыхе, был шестой час вечера.

В общежитии Гиги не оказалось. Дмитрий Юрьевич пошел в лабораторию, где прошлый раз Гига работал на электронно-счетных машинах. В лаборатории его тоже не оказалось вообще, никого не было.

Надо расспросить у директора, решил Дмитрий Юрьевич, вышел из лаборатории в коридор.

Действительно, из директорского кабинета слышался голос Гиганта, определил по тембру Дмитрий Юрьевич. Обрадовался, наконец-то увидит сына.

Без стука приоткрыл дверь кабинета, обширной кубической комнаты, в которой академик рассказывал Дмитрию Юрьевичу о неандертальцах, когда-то исчезнувших и этим поразивших воображение Дмитрия Юрьевича. Но то, что Дмитрий Юрьевич увидел сейчас, поразило его не меньшим образом.

Кабинет почти не имел мебели: стол, пара кресел, остальное его пространство было пустым и ошеломляюще гулким.

Сейчас на середине комнаты были двое – академик и Гига. Академик стоял перед Гигой, растерянно опустив руки, даже, как показалось Дмитрию Юрьевичу, навытяжку, молчал и моргал глазами.

Гига, наоборот, весь возбуждение, жестикулировал перед ним, топал ногами и кричал в полный голос:

– С кем мне поговорить о сверхсветовых скоростях? Поспорить об антиполе и минус-времени? Не с кем! Покажите мне хоть одного человека!..

Академик стоял все так же навытяжку и моргал.

– Молчите? – Гигант вскинул над головой руки. – А я один и один!.. Друга дайте мне! Друга!!!