Текст книги "Лети, Икар!"

Автор книги: Михаил Герчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава третья.
Отец и сын. Осмотр звездолёта. Звезда, зажжённая «Малахитом». Ожегов ищет решение

Ожегов с затаённой нежностью посмотрел на сына. Вот уже пять с лишним лет Икар делил с ним радости и трудности жизни астролётчика, и только сейчас он мучительно пожалел о том, что взял сына в это опасное путешествие. А был ли другой выход? Ожегов отрицательно покачал головой: нет, не было.

Конечно, малышу лучше было бы оставаться на Земле, такой родной и уютной, знакомой до каждого ручейка, до каждого кустика и камешка, учиться в школе вместе со своими сверстниками и, только достигнув физической и духовной зрелости, вступить на тропу покорителей межзвёздных просторов. Но с тех пор как, предотвратив взрыв атомного реактора и спасая сотни людей, погибла его; мать, Икар ни одного дня не мог прожить без отца. Ему шёл тогда седьмой год.

Когда Андрей Дмитриевич в первый раз после смерти жены оставил сына у бабушки и улетел с обычным грузовым рейсом на Луну, мальчик так тяжело заболел, что врачи посоветовали Ожегову сменить профессию и не разлучаться с сыном, потому что это может привести к очень тяжёлым последствиям. Сменить профессию он не мог, он был астролётчиком, жизнью его, воздухом его были космические корабли. Не прислушаться к предупреждению врачей он тоже не мог – Андрей Дмитриевич очень любил своего сына.

В это время в ангарах Лунного космодрома полным ходом шли работы по сборке «Малахита»! И Ожегов решил взять Икара с собой.

Разве мог он расстаться с мальчиком, собираясь в экспедицию на Сирасколию?! Ведь «Малахит» улетал в Вечность. В лучшем случае к моменту его возвращения на Земле должно было пройти двести лет. Любая задержка в пути удлиняла этот срок.

Отправившись в этот полёт, члены экипажа звездолёта навсегда прощались со всеми – родными, близкими, друзьями. Прощались, чтобы уже больше никогда не встретиться. За двести лет на Земле должно было вырасти совершенно новое поколение.

Конечно, их будут ждать, о них будут помнить. Конечно, их окружат любовью и почётом, этих пришельцев из глубин двух веков. Но всё равно они будут чужими среди чужих, одинокими в любой толпе, ушедшими далеко вперёд и одновременно безнадёжно отставшими. И они обрекают себя на это одиночество, не страшась его, во имя великой цели.

К тяжести невозместимой утраты Ожегов не мог прибавить ещё одну. Вернуться на Землю здоровым пятидесятисемилетним мужчиной, когда твой сын, твой маленький мальчик с голубыми, словно озёра, глазами и смешным хохолком на макушке, умер стопятидесятилетним или двухсотлетним стариком, – об этом он даже подумать не мог.

У Бахтина и Соколова не было детей. Они были молодыми двадцатипятилетними парнями, посвятившими свои жизни суровой и нелёгкой работе астролётчиков. У каждого из них на Земле оставались отцы, матери, братья, сёстры. У Ожегова, кроме Икара, не было никого.

И Ожегов обратился в Совет Покорения Космоса с просьбой разрешить ему включить Икара в состав команды звездолёта. Сборка «Малахита» должна была ещё продолжаться около года. Андрей Дмитриевич знал, что за эти годы он сможет многому научить мальчика, подготовить его к предстоящему полёту.

Совет Покорения Космоса, учитывая выдающиеся заслуги Ожегова, разрешил ему в порядке исключения взять сына с собой.

После пятимесячной тренировки Андрей Дмитриевич привёз Икара в лунную колонию, а вскоре взял его в первый рейс «Земля – Марс».

Когда-то Икара звали просто Игорем. Новое имя ему дали астролётчики – друзья отца в память об отважном сыне легендарного Дедала, устремившемся к Солнцу. Сперва Игоря назвали Икаром шутя, а потом привыкли. Все, даже отец.

Андрей Дмитриевич в душе гордился сыном. Икар рос смелым, не по возрасту смышлёным парнишкой. Окружённый сложнейшими механизмами и приборами, он пытливо присматривался к ним, незаметно усваивая основы науки звездоплавания. Астронавты, тосковавшие по своим семьям, по своим детям, которых они не видели годами, отцовской любовью полюбили мальчика и, как могли, опекали его, готовили к трудной, но героической профессии.

Когда на стапелях космодрома заканчивалась сборка «Малахита», части которого на Луну доставляли грузовые ракеты, Икар в лёгком скафандре облазил на нём все закоулки. Сборщики шутили, что мальчик радуется предстоящему путешествию больше, чем все остальные члены экипажа, вместе взятые.

Со времени старта «Малахита» прошло около пяти лет. Глядя на сына, Ожегов с мягкой улыбкой подумал о том, как он подрос и возмужал. Он ласково взял руки Икара в свои ладони.

– Сейчас мы выйдем и осмотрим останки «Малахита», – сказал Андрей Дмитриевич. – Раньше это сделать было нельзя – дозиметры отмечали, что мы, как хвост, тянем за собой жёсткие излучения, возникшие от взрыва двигателей и запаса горючего. Наши скафандры их не выдержали бы. Сейчас радиация ослабла. Одевайся! Когда вернёмся, подумаем, что делать дальше.

В шлюзовой камере отец и сын быстро надели скафандры, снабжённые портативными радиостанциями и крохотными реактивными двигателями для перемещения в безвоздушном пространстве. Ровно загудели насосы, отсасывая из шлюзовой камеры воздух, мотор бесшумно отодвинул тяжёлый люк, и по лёгкой металлической лесенке они вышли на площадку верхнего обзора своего корабля, вернее, того, что от него осталось.

Чёрная космическая ночь окружала их. Где-то там, вдалеке, ярко сверкали звёзды Омеги, словно драгоценные камни, вкрапленные в чёрный бархат. Отсюда их можно было видеть невооружённым глазом. Левее клубилась, пересыпанная крохотными звёздочками, спиральная туманность, уходящая к центру Галактики. Мир безмолвия, враждебный мир жестокого холода раскинулся вокруг на миллиарды километров.

Икар невольно вздрогнул. Маленьким, обречённым на гибель показался он себе перед головокружительным расстоянием, отделявшим их от родной Земли, перед всеми препятствиями, лежавшими на этом пути.

Вдруг внимание мальчика привлекла необычайная звезда, горевшая совсем недалеко, у самого края чуть светящейся полосы, охватывавшей всю северную часть неба. Звезда горела пульсирующим, неровным светом. Время от времени из неё вырывались огненные вихри. Какое-то мгновение они спиралями вписывались в небо, а затем бессильно падали на звезду, взметая фонтаны крупных искр. На карте звёздного неба, на которую Икар взглянул перед выходом из звездолёта, этой звезды не было.

– Что это за звезда, отец? – крикнул он в микрофон.

– Это всё, что осталось от нашего двигателя и запасов горючего, – услышал мальчик в наушниках глухой голос отца. – Эту звезду мы, к несчастью, зажгли сами, сейчас там происходит цепная ядерная реакция колоссальной мощности.

Андрей Дмитриевич включил прожектор, укреплённый на скафандре. Широкий луч света вырвал «Малахит» из черноты вечной ночи. И только помня о том, что Икар слышит каждый его вздох, командир сдержался и не вскрикнул от горя, охватившего его.

Силой взрыва шестидесятиметровое сооружение высотой с трёхэтажный дом, в котором размещались главный и вспомогательный двигатели, вместе с трёхсотметровой соединительной трубой было отрезано, словно бритвой. От корабля осталась только собственно ракета – помещение для экипажа, лабораторий, приборов – сорокадвухметровая сигара девяти метров в диаметре с днищем, увенчанным вздыбившимися волнами расплавленного, разодранного металла. При взрыве металл намертво заклепал выход из корабля в соединительную трубу, автоматические затворы шлюзов не допустили вторжения холода безвоздушного пространства.

Потрясённый, смотрел Ожегов на результаты катастрофы. Весь опыт учёного и инженера не мог ему подсказать, какие силы бросили корабль в момент взрыва вперёд, спасли его и Икара от мгновенной гибели. Объяснение могло быть только одно – в последнюю секунду перед взрывом Соколов и Бахтин, чтобы спасти их, пожертвовали собой. Они отсоединили ракету от двигателей и успели переключить их на торможение. Этой секунды было достаточно, чтобы «Малахит» ушёл от центра взрыва на безопасное расстояние. И только на днище его взрыв оставил свою отметку.

За двадцать два часа, которые прошли после катастрофы, скорость «Малахита», благодаря трём значительным отклонениям от курса, упала. Но Ожегову и Икару казалось, что корабль вообще неподвижно висит в пустоте, и о том, что он движется, они знали только по тому что перед выходом из штурманской рубки посмотрели на приборы.

Взрыв вырвал из корабля сердце – двигатель, лишил: его крови – энергии, и сейчас он был похож на медленно остывающий труп.

Энергия, которая оставалась в резервных аварийных батареях, нужна была Ожегову для дела, в которое он не хотел посвящать Икара. Поэтому, приняв решение, Андрей Дмитриевич выключил прожектор и шагнул в открытый люк шлюзовой камеры. Икар молча последовал за ним.

Глава четвертая.
В штурманской рубке. «Я не оставлю тебя!» «Звёздочка» – надежда астронавтов. Дорога в десять лет. Жёсткое слово: «надо». Перед отлётом. «Я вернусь, отец!»

– Садись.

Сев в глубокое вращающееся кресло у пульта управления и мельком взглянув на экран локатора, Андрей Дмитриевич указал Икару на соседнее кресло. Мальчик осторожно сел на самый краешек и вопросительно посмотрел на отца.

– Очень скоро энергия в аварийных батареях иссякнет, – спокойно, как о чём-то совсем обыденном, сказал командир. – Через месяц с немногим вся энергетика «Малахита» переключится на гелиоэлектростанцию. Она улавливает сейчас совсем ничтожное количество лучей. Этой энергии хватит только на то, чтобы поддерживать постоянную температуру внутри корабля и приводить в действие приборы по выработке кислорода и регулированию состава воздуха. Пищи и воды у нас хватит на тридцать лет. «Малахит» прекратит своё существование только в том случае, если столкнётся с крупным метеором или попадёт в зону притяжения какой-нибудь звезды и сгорит в ней.

Андрей Дмитриевич испытующе посмотрел на сына.

– Я послал радиограмму на Землю. Если она не встретит никаких помех, через 20 лет людям станут известны подробности катастрофы. И тогда на Сирасколию полетят новые корабли.

– Но нас уже не будет, отец, – чуть слышно сказал Икар.

– Нет, мы должны быть, малыш, – уверенно ответил Андрей Дмитриевич. – Не знаю, как я, но ты… ты обязательно должен быть. Я мечтал о Сирасколии всю жизнь, и если мне не удастся, ты должен быть среди первых, кто достигнет её. Именно поэтому нам с тобой придётся расстаться, сынок. Выход только один – «Звёздочка». «Звёздочка» отнесёт тебя на Землю всего за шесть-семь лет.

Синеватая бледность разлилась по лицу Икара. Словно подброшенный тугой пружиной, он вскочил с кресла и схватил отца за руки.

– Я не оставлю тебя! Слышишь!.. Я не оставлю тебя, я не полечу на «Звёздочке», – задыхаясь, шептал Икар, и крупные слёзы дрожали в уголках его глаз. – Если, нам обоим нельзя спастись, мы погибнем вместе.

Сдерживая волнение, Андрей Дмитриевич ласково погладил сына по голове.

– Погибнуть – это самое простое, что мы можем сделать. Но мы должны жить, непременно должны жить, чтобы открыть людям тайну «зоны неприступности», чтобы опять повести к Омеге свои корабли. Поверь, мне тоже нелегко расставаться с тобой, но больше ничего придумать нельзя. Ты приведёшь сюда новый звездолёт, и, может быть, мы ещё встретимся с тобой, чтобы вместе закончить наш полёт. Будь мужчиной, Икар! Земля ждёт тебя. А здесь, в Космосе, тебя буду ждать я.

Икар знал, что если отец говорит о «Звёздочке», значит, это действительно единственный и самый разумный выход. Прижавшись лицом к его груди, он беззвучно плакал, потому что, несмотря ни на что, понимал: когда он вернётся с Земли с новым кораблём и найдёт (да и найдёт ли!) останки «Малахита», отца уже не будет в живых.

«Звёздочка» была двенадцатиметровым конусом «Малахита», автоматической аварийной ракетой с самостоятельным двигателем. Запаса энергии в ракете должно было хватить только на первый толчок, который бы вывел её на заданную траекторию. Дальше она должна была двигаться в свободном полёте. Все её отсеки были заполнены контрольной аппаратурой. В случае катастрофы, которая грозила бы полным уничтожением корабля, ракета, в специальных контейнерах которой хранились карты, схемы, микрофотоплёнки, результаты всех наблюдений, автоматически отделялась от корпуса звездолёта. После этого кибернетический робот должен был включить механизмы, рассчитать курс и повести ракету по направлению к Земле. На орбите Плутона специальные устройства должны были перехватить её, чтобы люди на Земле могли узнать результаты экспедиции.

Использовать двигатель «Звёздочки» для «Малахита» было невозможно: маломощный, он не смог бы провести большой корабль через «зону неприступности», не выдержал бы единоборства с силой притяжения осколочной материи. Нельзя было идти с ним и к Омеге. Крупные, тяжёлые звёзды созвездия притянули бы звездолёт к себе, и он бы сгорел в пучине огня, задолго до того, как успел бы приблизиться к любой из них.

«Звёздочка» не предназначалась для спасения людей. В ракетах подобного типа строго рассчитан каждый килограмм веса, каждый квадратный сантиметр площади. Губительными были бы для пассажиров «Звёздочки» и жёсткие радиоактивные излучения, которые, хотя и в незначительной степени, но всё же проникали сюда сквозь защитные прикрытия.

И всё же после сложных расчётов, выполненных с помощью электронной вычислительной машины, Ожегов решил, что вместе с приборами в ракете может улететь Икар и, если одеть его в непроницаемый для излучения скафандр, есть надежда, что он благополучно достигнет Земли. Для этого надо облегчить вес ракеты на столько, сколько весят Икар в скафандре и приборы для выработки и регулирования воздуха. Всего около семидесяти килограммов. Ровно столько весит одно из трёх автоматических импульсных орудий, предназначенных для уничтожения метеоритов. Из опыта пятилетнего полёта Ожегов знал, что третья пушка – конструкторский просчёт. Двух было вполне достаточно, потому что вероятность столкновения крохотной «Звёздочки» с метеоритом в безбрежных просторах Космоса была ничтожной.

Всё это Андрей Дмитриевич объяснил вздрагивающему от волнения Икару. И только в одном он покривил душой – путешествие на «Звёздочке» к Земле, даже при самых благоприятных условиях, когда ракете не пришлось бы ни разу менять свой курс, должно было занять не шесть лет, а по крайней мере вдвое больше. Командир знал – открой он это Икару, отними у мальчика надежду спасти его, – и всё было бы кончено: он никогда не оставил бы «Малахит».

– Возьми себя в руки, сынок, – твёрдо сказал Андрей Дмитриевич. – Запасы энергии подходят к концу, а у нас ещё много работы.

И, бережно отстранив Икара, он вышел из штурманской рубки. Скоростной лифт перенёс его в носовой конус корабля.

Надо было освободить место для Икара, сделать какое-то подобие каюты, и Андрей Дмитриевич приступил к работе. Насупленный Икар молча помогал ему – относил разобранные детали в глубь корабля.

Вскоре «каюта» была готова. Это была прямоугольная выемка шириной в семьдесят сантиметров, длиной в два и высотой в полтора метра, которая выходила к пульту управления ракетой. Стараясь не глядеть на сына, Андрей Дмитриевич установил в каюте гидравлическое кресло, потому что Икар большую часть пути должен был провести во сне, принёс микрофильмы и любимые микрокниги мальчика. Обдуманно, не торопясь, уложил он в контейнеры документы экспедиции, корабельный журнал, карты, плёнки – всё, что там, на Земле, должно было помочь людям довершить всё его дело; отрегулировал аппараты, подающие и меняющие воздух; засунул в карман Икару коробку с питательными и снотворными таблетками. Его лицо побледнело, но движения были точными и размеренными. И только по тому, как резко бились синие жилки на его висках, как судорожно сглатывал он время от времени сухой ком, застрявший в горле, можно было понять, как ему тяжело.

Сигнальная красная лампа на потолке коридора трижды моргнула, предупреждая, что запасы энергии в первой очереди батарей подходят к концу. Молочно-белый дневной свет, заливавший всё вокруг, стал медленно блёкнуть, разбрасывая по углам густые тени. Андрей Дмитриевич бережно прижал к себе Икара и начал помогать ему надевать тяжёлый скафандр.

Мальчик уже не плакал. Привыкнув всегда и во всём верить отцу, он и сейчас поверил в то, что скоро вернётся на новом корабле, который будет в сто, нет, в тысячу раз лучше «Малахита». Он разыщет останки «Малахита» в космической пучине и спасёт отца. Ведь он говорил, что сможет удержаться свыше тридцати лет. Значит, времени достаточно. А потом они вместе возьмут курс на Сирасколию. А «Малахит»… Корпус «Малахита» они приведут на Землю и установят его на самой большой площади Москвы, как памятник Соколову, Бахтину и другим героям, погибшим в борьбе за покорение межзвёздных пространств.

И глаза мальчика, полные недетской скорби и горя, пристально глядели на отца, словно хотели навсегда запечатлеть каждую черту его мужественного, открытого лица, его широкие плечи, согнутые невидимой тяжестью, и синие жилки на ловких, сильных руках учёного и строителя – то неповторимое и родное, что заключено в самом слове – отец.

Щёлкнули затворы шлема, и Икар шагнул в каюту. Медленно закрылся люк, и уже в наушниках он услышал приглушённый голос отца.

– Мужайся, сынок, – говорил Андрей Дмитриевич. – Помни, я верю в тебя. Верю, что ты поведёшь ещё не один корабль на штурм звёздного мира через «зону неприступности», через все трудности, которые выпадают на долю первооткрывателя. Лети, Икар! Счастливого тебе пути, малыш!

– Прощай, отец! – глотая набегающие слёзы, крикнул Икар в микрофон. – Я ещё вернусь! Слышишь! Я обязательно вернусь!

Ожегов нажал на кнопку, и «Звёздочка», отделившись от «Малахита», превратившегося сейчас в куцый металлический цилиндр, начала стремительно набирать скорость. Некоторое время Андрей Дмитриевич, припав к электронному телескопу, ещё видел яркую точку, катившуюся по небосклону, а затем она растаяла в черноте космической ночи. Он остался один. У командира больше не было ни экипажа, ни корабля.

Глава пятая.
Одиночество. Годы, события, люди… Мечте навстречу. В погоне за скоростью. Жизнь продолжается. Пятно на экране локатора. Звезда или планета?

Пошатываясь, Ожегов вернулся в штурманскую рубку и устало опустился в кресло. Почти все источники освещения погасли, только небольшой замаскированный плафон над пультом управления скупо освещал приборы.

Энергия, оставшаяся в резервных аварийных батареях, нужна была Андрею Дмитриевичу совсем для другой цели.

Ожегов подумал о сыне и грустно улыбнулся. Сегодня впервые в жизни он дважды сказал ему неправду. Вначале, когда заверил мальчика, что полёт на «Звёздочке» продлится шесть – семь, а не двенадцать – четырнадцать лет. И затем – когда сказал, что уже отправил радиограмму на Землю.

– Сынок, сынок… – с трудом сглотнув вязкий ком, застрявший в горле, прошептал Андрей Дмитриевич. – Не мог же я на самом деле сказать тебе, что мы уже никогда не увидимся. Не мог я тебе сказать, что, послав радиограмму, я обрекаю себя на смерть, что она исчерпает всю энергию запасных батарей и её ещё будет мало, очень мало. Мне бы её хватило на месяц, а месяц – это такая масса времени, когда может случиться многое.

Только сейчас, когда тебя уже нет на «Малахите», я отправлю радиограмму о катастрофе. Отправлю, даже если после конца передачи на корабле замрут все приборы. Ведь гелиоэлектростанция не улавливает почти никаких лучей: «Малахит» находится очень далеко от ярких светил. А энергию уцелевших планетарных двигателей можно использовать лишь при взлёте и при посадке.

Я не имею права надеяться только на то, что сведения, которые я послал с тобой, благополучно дойдут до Земли. Твой путь, сынок, далёк и тяжёл, и ещё неизвестно, удастся ли тебе завершить его. А тайна «зоны неприступности» должна быть разгадана в любом случае. Стоит тебе сбиться с пути, и на Земле твёрдо поверят в то, что звёздная система Омеги состоит из антиматерии. И тогда погибнет моя мечта и мечта миллионов людей. А это не должно случиться.

Ожегов встал и вышел из штурманской трубки в радиоаппаратную. Сосредоточенно, не торопясь, он закодировал краткое сообщение о причинах катастрофы «Малахита», затем подключил батареи на передатчик, рассчитал направление сигналов и нажал на кнопку подачи энергии.

И короткие голубые всплёски энергии по специальному каналу устремились из корабля в чёрную пучину космоса.

Стрелки на счётчиках, показывавших запасы энергии, резко поползли вниз. Передать свою подпись под радиограммой Ожегов уже не успел: циферблаты всех приборов мгновенно погасли.

Спотыкаясь в темноте, ощупывая, словно слепой, руками стены, Ожегов вернулся в штурманскую рубку, нашёл кресло и сел в него.

Вот и всё. Сейчас пусть в аккумуляторах накапливается та ничтожная энергия, которую может дать гелиоэлектростанция. Может быть, она пригодится, чтобы ещё раз включить локатор и приборы или обновить состав воздуха. А пока делать ему больше совершенно нечего.

Сейчас с каждой секундой Икар удалялся от него больше чем на 280 тысяч километров. Долетит ли он до Земли? Андрей Дмитриевич невольно вздрогнул, когда представил себя на месте Икара. Двенадцать – четырнадцать лет в одиночестве!.. Какое это счастье, что эти долгие годы он проведёт во сне. Питающие автоматы, которые зарядил Ожегов, будут поддерживать организм мальчика, они, как заботливые няньки, будут следить за каждым его движением.

…Весёлые звуки марша, заполнившие рубку, заставили Ожегова выпрямиться в кресле. Они говорили о том, что прошло уже шесть часов с того мгновения, как он остался на «Малахите» один, и пришло время гимнастики и обеда. Андрей Дмитриевич так привык к режиму на корабле, который соблюдался исключительно строго, что, отогнав обступившие его воспоминания, пошел в кромешной темноте в спортивный зал. Поплавав в бассейне, наполненном голубой ионизированной водой, и сделав несколько сложных упражнений, он вернулся в штурманскую рубку освежённый и бодрый, чтобы перед обедом взглянуть на показания приборов. На несколько секунд их можно было включить – в аккумуляторах гелиоэлектростанции уже накопилось немного энергии.

И он увидел, что «Малахит» вступил в зону тёмной туманности и медленно, но неуклонно набирал скорость. Очевидно, на корабль начало действовать гигантское гравитационное поле неизвестной звезды или планеты, затаившейся в глубине туманности. Скорость уже составляла около трёх километров в секунду, и стрелка электронного измерителя продолжала идти вверх. Линия маршрута на карте превращалась в широкую дугу.

Маленькое пятнышко на экране локатора насторожило Андрея Дмитриевича. В это же мгновение ровно загудела вычислительная машина, на матовой панели вспыхнул длинный ряд цифр, и Ожегов, похолодевший от волнения, включил планетарные двигатели. Останки «Малахита» стремительно притягивались к какому-то космическому телу.

«Малахит» вздрогнул. Огромную перегрузку, возникшую при включении планетарных двигателей, начавших торможение, мог выдержать только такой закалённый и натренированный человек, как Ожегов, для всякого другого она была бы губительной.

Через час скорость «Малахита» упала до двух километров в секунду, а вскоре регулируя подачу энергии и направление реактивных струй, Ожегов ввёл его в атмосферу неизвестной планеты, выпустил тормозные парашюты. Корабль превратился в спутника планеты.

Мощный телескоп, снабжённый расчётным устройством, от которого ни на мгновение не отходил Ожегов после того, как убедился, что планетарные двигатели и парашюты крепко удерживают корабль, рассказал ему о том, что сверкавшая отражённым светом красной звезды неизвестная планета остыла миллионы лет тому назад. Сейчас это было главное. Ожегов знал, если «Малахит» не сгорит в её атмосфере, планета сможет стать ему надёжным пристанищем на долгие годы, пока не появится в этом районе новая экспедиция землян. А это было лучше, чем бесцельно бороздить просторы космоса, рискуя быть в любое мгновение уничтоженным каким-нибудь метеоритом или осколком материи.

И он повёл «Малахит» на посадку.