Текст книги "Сборник короткой прозы"

Автор книги: Михаил Михайлюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Михаил Михайлюк
Сборник короткой прозы

Заурядница

Как обычно, без пятнадцати минут восемь Франц Иосифович занял свое рабочее место и, надев изрядно потёртые чёрные нарукавники, принялся за документы. Весь свой трудовой путь до самого сегодняшнего дня он прошёл в этом главном центре обработки и распространения статистической информации, бессчётное количество раз побывав на каждом из его этажей, в каждом из его кабинетов, кроме, пожалуй, одного, но об этом позже. Несмотря на то, что технологии давно уже шагнули далеко вперёд, Франц Иосифович по-прежнему предпочитал обходиться своей старенькой пишущей машиной, которую ему подарила супруга, и которая за все годы работы ни разу его не подвела. К компьютерной же технике Франц Иосифович относился с крайним подозрением, питая к ней какую-то животную, инстинктивную неприязнь, а потому системный блок выданного ему персонального компьютера пылился под столом без дела, а монитор был аккуратно накрыт салфеткой из белого ириса, опять же заботливо связанной его горячо любимой супругой, чей портрет стоял тут же на столе, занимая правый дальний угол, специально освобождённый от бумаг и прочей канцелярской утвари. Между тем, работа у Франца Иосифовича была очень важная, очень ответственная, но вместе с тем и настолько же бесполезная, так как по итогу практически все получаемые результаты приходилось фальсифицировать, дабы они, эти самые результаты, не огорчали высокое начальство. Но, невзирая на это, Франц Иосифович никогда не уклонялся от расчётов и продолжал добросовестно выполнять свою работу, сохраняя все черновые варианты на тот случай, если они, всё-таки, однажды кому-нибудь понадобятся, если кто-нибудь когда-нибудь захочет действительно решить какую-то задачу, а не просто так отчитаться, или вовсе только сделать вид. Таким образом, весь его и без того тесный кабинет был под потолок заставлен коробками с бумагами, среди которых ему, однако, не составляло никакого труда в несколько минут отыскать нужный экземпляр, чем, справедливости ради надо заметить, не могли похвастать его более продвинутые коллеги, целиком и полностью полагавшиеся на своих электронных помощников. Вообще, Франц Иосифович был образцовым сотрудником, с работой справлялся безупречно, службу не пропускал и никогда не опаздывал. Он даже болел исключительно во время праздничных, выходных и отпускных дней. От того свои отпуска он делил на небольшие части, чтобы, если доведётся заболеть, проболеть легко и недолго. Лишь дважды в жизни он брал полный отпуск – в первый раз тяжело болел сам, но чудесным образом исцелился в канун выхода на работу, во второй раз заболела супруга. Уж очень она хотела в отпуске выбраться куда-нибудь, но заболела и заболела нехорошо, от чего скоропостижно скончалась, да так получилось, что и с похоронами Франц Иосифович управился аккурат к концу отпуска, потому-то на службе никто и не узнал. Такой он был человек, никому не сказал и вида не подавал. Но, всё-таки, кое-что в нем тогда изменилось, точнее в его облике. Хоть он и всегда был одет во всё простое, серое и неприметное, и носил одно и то же лет по семь-восемь, но теперь эта же одежда, лишившись опеки заботливых рук его супруги, имела вид не просто повседневный, а повседневно траурный. Даже лицо Франца Иосифовича посерело в тон его пальто и шляпе, поосунулось, а сам он совсем как-то сгорбился, сделавшись ещё более неприметным, чем прежде. И это всё с его фамилией Заурядица. А что бы с ним было, не смени отец в своё время Неурядицу на Заурядицу (других вариантов в паспортном столе просто не предложили, сказали, хватит ему и Заурядицы)? Об этом и подумать страшно. Уж отец-то его так намаялся, что подобной участи никак не хотел для своего сына, а потому и решился на перемену фамилии. Как не было ему тяжело, а всё-таки решился. Своих же детей Франц Иосифович с супругой не нажили, Бог не дал. Потому был он теперь один-одинёшенек, и единственное, что у него оставалось – это работа. Но и на службе вскорости случились перемены. Впрочем, перемены эти были самые заурядные, самые банальные, но от того не менее неприятные. А случилось вот что. Не успел Франц Иосифович сегодня приступить к документам, как его вызвали, да не кто-нибудь, а само оно, то самое высокое начальство, об эмоциональном комфорте которого он пёкся каждый раз, когда подправлял свои отчёты. Вот и сейчас его просили явиться с последним отчётом, если он конечно готов. Франц Иосифович растерялся, хотел было прежде закончить последнюю мысль, но в итоге опечатался, опечатался впервые, да страшно так опечатался, а времени на исправление совсем не было, нужно было идти. Он, к слову сказать, не то чтобы знаки в случайном порядке перепутал, он вместо цифр желаемых указал цифры настоящие, а это страшнее всего, в высшей степени недопустимая оплошность. Но делать было нечего, нужно было спешить, начальство не могло ждать. Семенящей походкой с одним не снятым нарукавником Франц Иосифович заторопился к начальству. По дороге он даже упал и вымарал отчёт – так сильно он торопился. Кроме того, кто-то из служащих, не иначе как случайно и тоже в спешке, прошёлся по разлетевшемуся веером отчёту, отпечатав на нём свою подошву чёрным тонером. Уж лучше бы по рукам прошлись, подумал Франц Иосифович, пытаясь между мелькающих ног дотянутся до документа. Лишь стоило ему подумать, как тут же прошлись и по рукам. Собрав бумаги, Франц Иосифович заторопился ещё сильнее. С тяжёлой одышкой он стоял перед дверью того самого кабинета, в котором за все годы работы он ещё никогда не был. Франц Иосифович постучал. Он постучал не очень тихо, но и, как ему самому показалось, недостаточно громко, через что попал в крайне неловкую ситуацию – то ли его не услышали, то ли нужно было ждать. Постучать ещё раз он не решился и предпочёл подождать. Спустя полчаса Франц Иосифович подумал, что за всё время ожидания он вполне бы смог исправить отчёт и без всякой спешки явиться к начальству. От этих мыслей стало ещё досаднее. Посчитав прошедшие полчаса достаточным для приличия временем, Франц Иосифович снова постучал, и снова вышло, как в первый раз. Тогда он решил осторожно приоткрыть дверь и заглянуть, но моментально был замечен и незамедлительно уличён в невоспитанности и необязательности, что в его возрасте было особенно неподобающе. Однако же, ему велели войти, хотя и дали понять, что после получасового опоздания имели полное право и не впускать. Как оказалось, высокое начальство имело намерение предложить Францу Иосифовичу продолжить дальнейшее сотрудничество, несмотря на его преклонный возраст. Но, ознакомившись с его последним отчётом и, собственно, с ним самим лично, высокое начальство от своего намерения, к сожалению конечно, отказалось. Всё это, естественно, было высказано в самых сухих и штампованных фразах. Секретарь, пронумеровав и надёжно подшив каждую бумажечку в личном деле Франца Иосифовича, выдала ему все необходимые документы и справки, затем его поблагодарили за неоценимый вклад, пожелали всего доброго и попрощались. Франц Иосифович взял документы и молча зашаркал к дверям. Секретарь хотела было встать, чтобы отряхнуть с его сгорбленной спины следы чёрного тонера, оставленные подошвами ботинок, но высокое начальство небрежным жестом тому воспрепятствовало.

Когда Франц Иосифович вернулся в свой кабинет, он увидел, как двое уборщиков из клининговой компании оценивающе вертели в руках его пишущую машину. Он молча отнял у них прибор и с укором посмотрел на охотников за лёгкой наживой. Один из них даже попятился, и в следующий момент под его ногой хрустнуло стекло. Франц Иосифович перевёл взгляд на свой стол. Помимо пишущей машины, которую он держал в руках, на столе не хватало ещё одного предмета. Оттолкнув растяпу, Франц Иосифович поднял всё до самого последнего осколка и спрятал в карман пиджака. Надев шляпу и пальто, с машиной под мышкой он поплёлся к лестнице, пройдя мимо лифта, которым, впрочем, и раньше никогда не пользовался, хотя и работал на пятнадцатом этаже. Когда Франц Иосифович, наконец, вышел на улицу, он увидел, как те самые уборщики лихо метают его коробки из окна его кабинета. Нет, это, конечно, уже были не его коробки, и это был не его кабинет, да они, собственно, никогда и не были его, ибо всё там до самого ничтожного клочка бумаги есть собственность организации, которая в полном праве распоряжаться этим так, как ей угодно. Он же, Франц Иосифович, только оказывал организации услуги, за что исправно получал зарплату и ежегодную благодарственную грамоту, поэтому никаких обид с его стороны тут быть не могло.

Через некоторое время в отдел демографической статистики, среди прочего, поступила информация о том, что Заурядница Франц Иосифович, такого-то года рождения умер от такого-то заболевая, и рядом стоял шифр. Видимо, при наборе фамилии программа произвела автозамену, оператор её, конечно, не заметил, да так с опечаткой и отправил в отдел. И если бы теперь кто-то захотел узнать, был ли на самом деле такой Франц Иосифович Заурядица, то он бы, непременно, узнал, что Франц Иосифович Заурядница был, а вот Заурядицы – нет, такого никогда не было…

2017 год

Тварь

За окном неслышно моросил дождь. Рита, поёживаясь, проводила Фёдора на работу и вернулась обратно в тёплую постель. Она лежала и улыбалась. Несмотря на неустроенный быт, Рита, всё-таки, чувствовала себя счастливой, ведь у неё был любящий муж, в ухо ей сопела их трёхлетняя дочь Таня, а под сердцем у Риты стучало ещё одно маленькое сердечко. Казалось, её счастье действительно было полным. С этим светлым чувством Рита снова уснула.

Зазвонил телефон. Он чересчур зло и с леденящим душу треском разрезал упруго натянутую простынь тишины, буквально вырвав Риту из сна. Номер был незнакомый. Она взяла телефон в руки, но так и не ответила. Через несколько минут звонок повторился. На третий раз Рита собралась с духом и решилась.

– Здравствуйте, вас беспокоит нейрохирург из тридцать первой городской. Кем вам приходится Фёдор Петрович Несчастный?

– Это мой муж. С ним что-то случилось?

– У него кроме вас близкие есть?

– Нет. Что с ним случилось?

– Вынужден вам сообщить, что два часа назад Фёдор Петрович был доставлен к нам в тяжёлом состоянии.

– Что с ним?!

– Это не телефонный разговор. Приезжайте, тогда и побеседуем.

– Как ваша фамилия?

– Честнов, первое нейрохирургическое отделение.

– Я поняла…

– Тогда жду.

Рита выронила телефон и, закрыв лицо руками, заплакала.

Наспех собравшись, менее чем через час она вместе с дочкой уже была в больнице. Переступив порог отделения, Рита остановилась, не зная, что ей делать дальше.

– Женщина, вам кого? – спросила вошедшая в отделение медицинская сестра.

– Мне доктора Честнова.

– А по какому поводу?

– По поводу моего мужа.

– Вам придётся подождать. Анатолий Сергеевич сейчас в операционной, когда освободится – неизвестно.

– А я могу увидеть моего мужа?

– Как его фамилия?

– Несчастный.

– К сожалению, у нас такого нет.

– Как же? Ведь доктор сам мне позвонил.

– Когда ваш муж поступил?

– Сегодня.

– Знаете, возможно, он в реанимации. Узнайте там.

– Спасибо.

– Всего доброго.

Сестра как будто испарилась. Немного постояв, Рита поняла, что понятия не имеет, где находится реанимация. Постояв ещё немного, она отправилась на поиски.

Найдя реанимационное отделение, Рита осторожно приоткрыла дверь и заглянула. В коридоре было пусто. Рита наклонилась к Тане и приложила палец к губам. Ребёнок послушно кивнул в ответ. Войдя с дочкой в отделение, Рита тихонько закрыла за собой дверь. Они простояли довольно долго. Наконец, в коридоре появилась пожилая женщина в зелёной медицинской робе. Прихрамывая, она подбежала к Рите и стала громко кричать, размахивая мокрой тряпкой. В конце концов, женщина выпихнула Риту с дочкой из отделения и закрылась изнутри на ключ. Через несколько минут дверь открылась, и вышел врач.

– Вам кого?

– Я Маргарита Несчастная. Мне сказали, что мой муж, возможно, находится в этом отделении.

– Да, есть такой.

– Я могу его видеть?

– Да. Надевайте халат с маской и проходите, но только без ребёнка.

– Где же я её оставлю?

Врач не на долго задумался.

– Ладно, пускай побудет у нас в ординаторской.

Они вошли в небольшую комнату. Врач усадил Таню на диван, после чего проводил Риту в палату, где находился её муж.

– Пятнадцать минут, не больше.

– Федя… Феденька…, – Рита взяла мужа за руку и заплакала. Он лежал укрытый белой простынёй, изо рта его торчала трубка, соединённая с каким-то аппаратом, из носа тоже торчала тоненькая трубочка, а по третьей в прозрачный мешок оттекала моча. Ещё из-под простыни тянулись провода, которые соединяли тело с монитором. Фёдор лежал неподвижно и ни на что не реагировал.

– Феденька… любимый мой… открой глаза… Ты меня слышишь? – Рита подняла веко правого глаза, и по щеке Фёдора скатилась слеза. Она испугалась и тут же отпрянула назад. Фёдор даже не моргал. Рита снова осторожно подошла к мужу. Погладив его по голове, она закрыла лицо ладонями и зарыдала. В палату вошёл врач. Рита поцеловала мужа и молча вышла. Забрав Таню, она вернулась под двери первого нейрохирургического отделения.

Около трёх часов они провели в ожидании Честнова. Рита непрестанно вытирала с лица слёзы, Таня спала у неё на коленях. Наконец, вышел Честнов.

– Вы по поводу Несчастного?

– Да, я.

– Как я вам уже говорил, состояние вашего мужа очень тяжёлое, – Честнов снял с лица маску и сел рядом с Ритой.

– Я уже была у него. Что с ним?

– У него обширное кровоизлияние в головной мозг вследствие разрыва аневризмы.

– Лопнул сосуд?

– Можно сказать и так.

– Это очень страшно? Он выживет?

– Скорее всего, нет.

Рита снова заплакала, но быстро взяла себя в руки.

– А операция? Ведь делают же операции?

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Мы можем выполнить операцию, но не можем гарантировать, что он её перенесёт.

– Но это хоть какой-то шанс, ведь так?

– Понимаете, даже если он выживет, он никогда не сможет вернуться к обычной жизни, это будет живой труп, за которым потребуется постоянный обременительный уход.

– Как вы можете так говорить?!

– Я говорю вам правду. Более того, даже при хорошем уходе он всё равно долго не протянет.

– Я настаиваю на операции! – Рита вскочила с места, взяв спящую Таню на руки.

– Послушайте меня, так будет только хуже…

– Для кого?! Для вас?!

– Нет, для вас…

– А теперь ты меня послушай, тварь. Если он умрёт, я тебя по судам затаскаю, я вас всех по судам затаскаю! Ты меня понял?! – Рита схватила врача за ворот халата. – Ты меня понял?!

– Дело ваше, – Честнов подался назад, и Рита отпустила ворот. – Пойдёмте, подпишите согласие.

Через три часа Фёдор успешно перенёс операцию.

На следующий день Рита оставила дочь с приходящей няней и поехала в больницу. Её пустили к мужу, но буквально на пять минут. Рита решила сдерживать слёзы и не подавать вида, но когда она вошла в палату, то снова разрыдалась. Его голова была забинтована, местами проступала кровь, а из-под повязки торчали трубочки. Во рту трубки уже не было, зато другая была вставлена прямо в горло, шлангами она соединялась с дыхательным аппаратом. Лицо Фёдора было сильно перекошено на левую сторону. В остальном всё было по-прежнему. Обливаясь слезами, Рита поцеловала Фёдора и вышла из палаты.

***

На протяжении полутора месяцев Рита ежедневно приезжала к мужу. За это время у него дважды было тяжёлое воспаление лёгких, а на крестце образовался глубокий незаживающий пролежень, от которого шёл гнилостный запах. Но главное, как считала Рита, Фёдору стало лучше. Теперь он лежал с открытыми глазами и, ей казалось, наблюдал за окружающими.

Ещё через неделю Фёдор стал самостоятельно дышать через трубку в горле, и его перевели в общее отделение. Глотать ему было тяжело, поэтому кормить продолжали с помощью специального зонда, установленного через нос в желудок. Моча по-прежнему отходила по катетеру. Тем не менее, Рите сообщили, что до конца недели она должна забрать мужа из больницы. Через два дня Фёдор вернулся домой.

Таня, приоткрыв дверь, с опаской заглянула в комнату.

– Танюша, иди к нам, поздоровайся с папой. Ты ведь так сильно скучала по нему, – позвала дочку Рита, едва сдерживая слёзы.

– У-у, – отрицательно покачала головой Таня и изо всех своих сил хлопнула дверью.

– Доченька! – кинулась следом Рита.

– Доченька, – опустившись на колени, Рита стала поочерёдно вытирать слёзы то со своего лица, то с лица Тани. – Доченька, не бойся, это же папа.

– Ето ни папа, – ответила Таня, надув губы.

– Это папа, Танюша. Просто он немножко приболел, – в этот момент Фёдор громко закашлял, и Рита тут же бросилась к нему.

На следующий день пришла участковый врач. Не входят в комнату, она посмотрела на Фёдора.

– Всё понятно. Давайте выписку.

Рита протянула приготовленный документ.

– Понятно. Ну что же, ждите.

– Чего? – с искренним непониманием спросила Рита.

– Как чего, когда отмучается, – с таким же искренним изумлением ответила врач.

– Он будет жить! Вам ясно?

– Я вас, конечно, понимаю, но поверьте моему опыту, для вас это будет лучшим вариантом.

– Да какое вы все имеете право решать за меня, что для меня будет лучше! Кто вы такие?! Кем вы себя возомнили?!!

– Женщина, перестаньте на меня кричать!

– Тварь, – спокойным тоном произнесла Рита и распахнула дверь. – Убирайтесь отсюда вон.

***

Спустя месяц Фёдор научился звать Риту по имени. Ценой тому было чуть меньше половины всех тех сбережений, которые они скопили за четыре года совместной жизни, поэтому Рита была вынуждена отказаться от дальнейших услуг кинезитерапевта, логопеда, иглорефлексотерапевта и дорогостоящего зондового питания. Но ей оставалось принять ещё одно, самое тяжёлое решение. Обдумывая его, Рита прорыдала всю ночь. Утром она вызвала сиделку. Вернулась Рита поздно вечером. Что именно изменилось в её лице, сказать было сложно, но оно уже не было прежним.

Той же ночью Рита и дочь проснулись от жуткого звериного воя – это кричал Фёдор. Через некоторое время кто-то нетерпеливо стал звонить и стучать в дверь.

– Кто там?

– Соседи!!

Не успела Рита открыть дверь, как на неё набросились возмущённые жильцы. Они наперебой требовали прекратить это вопиющее безобразие. Рита старалась объяснить, что её муж тяжело болен, и эти крики – проявление его болезни. Тогда кто-то посоветовал вызвать скорую, кто-то – воткнуть ему кляп, а соседка через стенку сказала, что завтра будет жаловаться хозяйке квартиры и настаивать на их выселении, иначе обратится в полицию. В конце концов, под давлением соседей Рита вызвала скорую помощь. Через час прибыла психиатрическая бригада. Они ввели Фёдору успокоительное средство и сказали, чтобы Рита по этому поводу больше не звонила – всё равно никто не приедет. На вопрос, что же ей делать дальше, посоветовали вызвать участкового врача.

Фёдор проспал остаток ночи и весь следующий день. К вечеру всё повторилось снова. Рита попробовала вызвать скорую, но ей, как и предупреждали, отказали. Она старалась успокоить Фёдора, но безуспешно. Отсутствующим взглядом он смотрел куда-то сквозь неё и истошно кричал. Постучали в дверь. Потом позвонили. Снова постучали. Снова позвонили. Растерявшись, Рита схватила с батареи тряпку, быстро её свернула и воткнула Фёдору в рот. После этого она осторожно подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке стояла соседка, которая жила за стенкой комнаты, в которой находился Фёдор. Позвонив ещё пару раз, соседка вернулась к себе, с грохотом захлопнув за собой дверь. Уперевшись спиной в дверь, Рита медленно опустилась на пол. Из оцепенения её вывел какой-то грохот, как будто что-то упало. Рита с ужасом вспомнила про мужа. Вбежав в комнату, она увидела, как Фёдор бился в судорогах на полу. Он лежал на животе, его ставшее синюшным лицо было повернуто к Рите, из носа шла пена. Рита повернула Фёдора на спину и вытащила изо рта кляп. Через несколько секунд судороги прекратились. За время болезни Фёдор сильно потерял в весе, поэтому Рита с трудом, но всё же смогла затащить его на кровать. Позвонив ещё раз на станцию скорой помощи, Рита получила отказ и предупреждение, что если она не прекратит своё хулиганство, то к ней отправят наряд полиции. Рита хотела объяснить, но её не стали слушать и положили трубку. Перезванивать она побоялась.

Проснулся Фёдор около десяти утра и за весь день не произнёс ни звука. Однако, с наступлением темноты он снова стал орать. Рита уже приготовилась дать отпор соседям, но в этот раз обошлось. К утру Фёдор угомонился и уснул. После обеда Рита с дочкой ушли на прогулку, а когда вернулись, на двери ярко красным спреем было написано «СДОХНИ, ТВАРЬ!». За дверью истошно кричал Фёдор. Не разуваясь, Рита вбежала в комнату и воткнула ему в рот заранее приготовленный кляп. Затем, наскоро переодевшись, Рита долго пыталась отмыть дверь, но тщетно. На следующий день, она купила краску и закрасила надпись. От запаха краски у Риты жутко разболелась голова. Приняв две таблетки аспирина, она легла на диван рядом со спящей дочкой и тоже уснула. Через какое-то время её разбудил крик Фёдора. Рита подскочила и поторопилась к мужу.

– Дохни, твай! Дохни, твай! – Таня со всем ожесточением, на которое только способен малолетний ребёнок, колотила кричащего Фёдора ложкой по голове.

Рита вырвала у дочери ложку и, влепив ей подзатыльник, чего никогда раньше не делала, выволокла её из комнаты. Таня залилась слезами. Рита опустилась на колени, прижала дочь к себе и тоже заплакала. Успокоив ребёнка, она вернулась в комнату и закрыла дверь. Фёдор повернул голову в сторону Риты и замолчал. Как безобразный циклоп, он смотрел на неё одним глазом, второго не было видно из-за обширного, практически на всю левую половину лица, кровоподтёка.

– Чего вылупился, урод?!

– Ри-та… Ри-та…

– Заткнись, тварь! Заткнись!! – Рита схватила мокрое полотенце и стала без остановки бить им Фёдора по лицу. – Верни мне мужа! Верни мне нашего сына!! ТВАРЬ!!! СДОХНИ!!! – в исступлении Рита кричала, продолжая хлестать Фёдора полотенцем, и опомнилась только тогда, когда он, вскрикнув, задрожал в судорогах.

***

Чтобы не так сильно воняло, Рита обрабатывала пролежень и тут же курила. Эта выгнивающая в теле Фёдора дыра, несмотря на все усилия, становилась всё глубже, и на самом дне уже виднелись позвонки. Риту тошнило, но это её не останавливало. Казалось, теперь ничто не могло её сломить. Со слепым упорством Рита продолжала ворочать Фёдора в постели, в надежде, что он однажды поднимется на ноги, и читала ему книги, в надежде, что он однажды заговорит. Фёдор же только и делал, что бестолково повторял её имя, а по ночам неуёмно орал, приводя в бешенство жильцов. Соседка через стенку прилагала все усилия, но выжить неугодных квартирантов не получалось – хозяйка квартиры была на стороне Риты и оказывала ей всяческое содействие. Сама же Рита больше ни разу не сорвалась ни на Фёдора, ни на ребёнка, ни на кого бы то ни было. Так прошёл месяц.

***

Позвонила хозяйка и сообщила, что если в течение трёх дней ночные крики Фёдора не прекратятся, она вынуждена будет просить Риту освободить квартиру.

На следующий день, уложив Таню после обеда спать, Рита вошла к Фёдору и закрыла за собой дверь. Фёдор, было, закричал, но Рита ловко, уже привычно воткнула ему в рот кляп, затем взяла чёрный пакет для мусора, одела ему на голову и плотно обмотала скотчем вокруг шеи. Она намеренно купила мешки большого объёма, чтобы успеть уйти из дома до того, как Фёдор задохнётся. Взяв Таню на руки, Рита быстро закрыла дверь на оба замка и побежала вниз по лестнице.

Сколько они провели времени на улице, Рита не знала, но ей казалось, что этого было вполне достаточно. Войдя в квартиру, она оставила дочь в прихожей, а сама пошла проверять. Приоткрыв дверь, Рита обнаружила, что кровать пуста, и Фёдора не было в комнате. В следующий момент кто-то набросился на неё сзади, повалил на пол и, тяжело дыша, принялся выкручивать руки.

– Федя! Прости меня, Феденька! Я не хотела! Я не хотела!! – в ужасе закричала Рита и попыталась вырваться, но что-то тяжёлое опустилось ей на затылок, она ударилась лицом об пол и потеряла сознание.

Рита уже пришла в себя, но верзила в полицейской форме продолжал бить её по щекам.

– Ну, что? Очухалась? Тварь! Мало тебе, тварине! – сокрушалась соседка.

– Гражданка, успокойтесь!

– Не затыкайте мне рот! Эта тварь над мужем-калекой и собственной дочерью измывалась! Весь подъезд терроризировала! Пускай теперь послушает! Сволочь! Тварь! Теперь понятно, почему он бедный так кричал! А мы-то ей верили! Жалели её, гадину! От болезни он кричал! Конечно! Мразь! Таких тварин как ты на фонарях, да на заборах вешать надо!! Чуяло моё сердце, в первый же день нужно было полицию вызывать! Да нет же, пожалела гадюку!

– Гражданка!! Прекратите!

Соседка подошла к Рите и плюнула ей в лицо.

– Так! Кто-нибудь, уведите её отсюда!

– Вот только не надо меня хватать! Не надо! Я и сама уйду! Даже смотреть тошно на эту тварь!

– Рита-Риточка, как же ты могла? – хозяйка квартиры покачала головой, провожая квартирантку взглядом.

Вышло так, что когда Рита спускалась по лестнице, в дверь постучала хозяйка квартиры, которая поднялась на лифте. Так как никто не открывал, она сама отворила дверь и вошла в квартиру. Обнаружив Фёдора, она первым делом сорвала с его головы пакет, а потом вызвала скорую и полицию. Фёдора увезли в больницу, а стражи закона устроили в квартире засаду.

***

На второй день пребывания Фёдора в больнице лечащий врач сделал в его историю болезни запись о том, что при транспортировке на рентгенологическое исследование пациент внезапно сам спрыгнул с каталки, да так неудачно спрыгнул, что насмерть свернул себе шею. Тому даже и свидетели имелись, указывавшие, что он именно сам. А вообще, история вышла тёмная. Только никто в этой истории особо и не разбирался. Как сказала одна старуха, отмучился бедолага, вот его Господь к себе и прибрал. На том и сошлись, что Господь. Риту же решением суда определили на лечение в психиатрическую больницу, в стенах которой она на глазах иссохла и в скорости умерла. Что касается Тани, то когда в детском доме все засыпали, маленькая, остриженная наголо, девочка с такой же остриженной куколкой в руках подходила босиком по холодному полу к окну и, прислонившись к стеклу, подолгу вглядывалась в ночную темноту. И не знала она, что оттуда, из этой самой темноты на неё глядела огромная преогромная тварь, сожравшая её папу, маму и братика, а вместе с ними ещё и превеликое множество людей, о которых Таня пока ничего не знала, да и не могла знать. Не могла она тогда знать и о том, что теперь вместе с миллионами других целиком и полностью находится во власти этой прожорливой и бездушной твари, имя которой – …