Текст книги "Мы - военные инженеры"

Автор книги: Михаил Лобанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Вот мы и собрались все вместе, батеньки мои! Давно бы пора. А то оторваны друг от друга и ведать не ведаем, что у соседей делается.

Борис Алексеевич, конечно, несколько сгущал краски. Взаимная информация существовала. Но была в его словах и доля истины. Ведь порой становились известны лишь конечные результаты той или иной разработки. А иногда какая-то мелочь тормозила исследования. Знать бы о ней – сразу ощутимый бросок вперед, экономия многих месяцев. Но, к сожалению, не было у нас в те годы единого центра, куда стекались бы нужные сведения. Инженеры-вооруженцы ГАУ, например, заботились о создании радиолокационных станций для нужд зенитной артиллерии и прожекторных войск. По заданию Управления ПВО РККА в течение трех лет велись опыты по дальнему обнаружению самолетов. С 1937 года но решению Наркома обороны эти работы были переданы из Управления ПВО в Управление связи. Связисты начали эксперименты по своей линии. Разумеется, каждое из этих направлений имело свою специфику, но не вызывало сомнений и то, что теоретическая основа, многие практические аспекты могли бы быть общими. Хотелось, чтобы конференция помогла объединить усилия.

Все чаще посматриваю на часы. До начала заседания остаются считанные минуты. Подходит Юрий Константинович Коровин. Он все такой же невозмутимый, спокойный. Привычным жестом поправляет очки и спрашивает:

– Скоро начинаем? Успею в буфете чаю выпить? Завтрак у меня что-то не получился.

Трель звонка, приглашающего всех участников конференции в зал, заставила его отказаться от этого намерения.

Конференцию открывает академик Михаил Васильевич Шулейкин. Он коротко информирует участников о задачах и целях данного форума, останавливается на трудностях, которые возникли в НИИ-9, рассказывает об успехе ЛФТИ и предлагает обсудить планы дальнейшего развития средств радиообиаружения.

Выступает Михаил Александрович Бонч-Бруевич. Коротко, но предельно четко он рассказывает о работах института, не скрывает частных неудач, скупыми штрихами рисует планы на ближайшее будущее. Юрий Борисович Кобзарев доказывает, что для обнаружения самолетов на больших дальностях нужна аппаратура, работающая на метровых волнах. На классной доске, установленной в зале, появляются формулы, схемы. Однако он не возражает и против работ НИИ-9 и ЦВИРЛ, которые пытаются добиться успеха на более коротких волнах.

Более того, подойдя ко мне во время перерыва, когда все мы вышли в парк, Юрий Борисович сказал:

– Коллектив НИИ-9 не должен отказываться от дециметрового диапазона. Проигрыш в дальности будет полностью компенсирован точностью определения координат. А в целом советую переходить к импульсному методу. Будущее – за ним.

Рядом с нами по усыпанной золотистыми листьями Дорожке шагал Борис Алексеевич Введенский. Он включился в нашу беседу. Когда Юрий Борисович отошел, Введенский весело воскликнул:

– Молодец, Кобзарев! Объективно подходит к делу. Свое хвалит, но и чужое не хает.

Нас догнали Шулейкин и Бонч-Бруевич. Михаил Васильевич обращается сразу ко всем:

– Опять, наверное, о науке? Так зачерстветь можно. Ну-ка, давайте наперегонки вон до того дерева! А Лобанов будет арбитром. Раз, два... три!

И все трое срываются с места. Первым финиширует Михаил Васильевич, за ним – Михаил Александрович, последним – Борис Алексеевич.

– Не люблю торопиться, – тяжело дыша, оправдывается он. – Мои килограммы не так-то просто перемещать с места на место.

Звучит звонок. Снова слушаем интереснейшую информацию о разработках, которые ведутся в научных учреждениях. Конечно, за время конференции не расскажешь обо всем. До ее участников доводятся лишь общие сведения. Но все чаще слышатся в перерывах фразы: "Нужно будет побывать у них. Кажется, интересная мысль высказана".

Мне думается, что научно-техническая конференция, проходившая в Ленинграде, стала очень важной вехой в развитии отечественной радиолокации.

В 1937 году Управление военных приборов ГАУ было расформировано, и наш отдел зенитного вооружения влился в состав Артиллерийского комитета ГАУ Арткома, как его сокращенно называли. Естественно, что мы продолжали заниматься радиосредствами, имевшими лишь непосредственное отношение к нашему профилю, то есть к зенитной артиллерии.

Сразу же после реорганизации секцию, а затем отдел зенитного вооружения возглавил Вячеслав Иванович Фохт. Затем его сменил Петр Борисович Траубе. И в 1938 году моим непосредственным начальником стал Артур Артурович Гюннер. Все они были исключительно знающими артиллеристами и трудолюбивыми людьми. Мы стремились им всячески подражать и многому научились у них. Фохт, Траубе и Гюннер внесли большой вклад в создание зенитной артиллерии малого и среднего калибров, которая в Великой Отечественной войне зарекомендовала себя по всем тактико-техническим и эксплуатационным показателям с самой лучшей стороны.

К концу 1937 года группа инженеров НИИИС РККА, которую возглавил Д. С. Стогов, создала оригинальную систему для обнаружения самолетов. Она получила условное наименование "Ревень". Связисты предлагали оснастить новыми установками посты ВНОС, расположенные непосредственно у государственных границ.

К разработкам, которые вели связисты, наш отдел никакого отношения не имел. И тем не менее я совершенно неожиданно оказался участником испытаний "Ревеня". А получилось это так.

Однажды, незадолго до конца рабочего дня, меня вызвали к Г. И. Кулику, который в 1937 году сменил Н. А. Ефимова на посту начальника ГАУ, а в 1939 году стал заместителем Наркома обороны. Еще в приемной я увидел начальника Управления связи РККА Ивана Андреевича Найденова. Он тоже явился по вызову к тому же часу. Честно говоря, меня это удивило. Но как только мы вошли в кабинет, все разом прояснилось.

– Что вы, Лобанов, знаете о "Ревене"? – спросил Кулик.

– Знаком лишь в общих чертах.

Заместитель наркома досадливо поморщился.

– А впрочем, это даже хорошо, что не знаете. Со стороны будет виднее, – продолжал Кулик. – Включаю вас в состав комиссии, которая будет испытывать "Ревень".

– Но...

– Никаких "но"! – Кулик не терпел возражений. – Оформляйте документы и отправляйтесь.

Он поднялся из-за стола, давая этим понять, что разговор окончен. Я четко повернулся и вышел. Вскоре появился и Найденов.

– Не огорчайтесь, товарищ Лобанов. Для меня это тоже неожиданность.

– Неожиданности бывают разные. Тут своих дел невпроворот. Скажите хоть, где будут испытания, кто в них участвует?

– Под Киевом. Прочтите вот этот приказ, подписанный Куликом, и все станет ясно.

Через несколько дней я был в Киеве. Чтобы вспомнить прошлое, пошел бродить по улицам и закоулкам. Я узнавал и не узнавал их. Вот она, Лавра... Напротив – старинные здания крепостного штаба. А нашего радиотелеграфного батальона здесь уже нет. Вот Крещатик. Но выглядит он совершенно иначе. Вроде бы шире, просторнее стал. Кругом чистота, образцовый порядок. По асфальтированным мостовым неторопливо, словно огромные жуки, ползут машины-поливалки. Ребятишки шумной ватагой бегут следом, пытаясь ухватить повисшую в водяной пыли веселую радугу. Вот сюда, если мне не изменяет память, мы ходили на лекции. На этом углу назначали свидания. Неужели все это было пятнадцать лет назад?..

В Киеве мне предстояло детально ознакомиться с устройством "Ревеня", до конца попять, в чем его сильные и слабые стороны. Ведь государственные испытания – это либо путевка в жизнь, либо суровый приговор новому образцу, причем чаще всего этот приговор обжалованию не подлежит. Поэтому ответственность на членов государственной комиссии ложится огромная. Ошибаться нельзя. Объективность, помноженная на знания и опыт, – вот что в первую очередь необходимо испытателю.

Система "Ревень" оказалась довольно простой. Она включала в себя несколько передающих и приемных станций, которые располагались на одной линии. С помощью специальных антенн между установками создавалась своеобразная радиозавеса, невидимый барьер из электромагнитной энергии. Если целей в пространстве не было, в приемник попадала лишь волна, излучаемая передатчиком. Стоило в пределах "запретной" зоны появиться самолету, как возникал дополнительный отраженный сигнал, который складывался с основным. Суммарный сигнал преобразовывался в приемнике и поступал на записывающее устройство, где и фиксировался на бумажной ленте. Как ни проста была система, а действовала она достаточно надежно.

Ранним утром члены комиссии разъезжались по точкам, для того чтобы наблюдать за работой аппаратуры и контролировать действия обслуживающего персонала. Точки располагались друг от друга на расстоянии до 35 километров. В неизвестное для всех, кроме членов комиссии, время в воздух поднимались самолеты. Задача расчета заключалась в том, чтобы засечь момент, когда какой-нибудь из них пересечет радиозавесу.

Должен сказать, что в подавляющем большинстве случаев это удавалось сделать. Но установка не давала ответа на вопрос о дальности до цели, высоте ее полета, угловых координатах, скорости. Проблема решалась по принципу "Да" или "Нет". Это, конечно, было очень серьезным недостатком. И тем не менее факт нарушения границы вражеским самолетом мог быть зафиксирован.

Поэтому на заключительном этапе испытаний, когда пришла пора делать окончательные выводы, все члены государственной комиссии высказались за принятие системы "Ревень" на вооружение.

Заключение комиссии было рассмотрено и утверждено в соответствующих инстанциях. Уже в сентябре 1939 года Народный комиссар обороны подписал приказ, которым было определено, что радиоулавливатель самолетов РУС-1 ("Ревень") является штатным вооружением войск противовоздушной обороны. Должен заметить, что зимой того же года система прошла боевую проверку непосредственно во фронтовых условиях на Карельском перешейке. Правда, финская авиация не проявляла особой активности. Наше превосходство в воздухе было очевидным. Однако отдельные самолеты, пытавшиеся проникнуть на нашу территорию, своевременно обнаруживались и уничтожались.

К началу Великой Отечественной войны промышленность успела выпустить 45 комплектов РУС-1, которые успешно использовались в войсках ПВО в Прибалтике, на Дальнем Востоке и в Закавказье.

* * *

Международная обстановка продолжала накаляться. В Европе бушевала война. Японские милитаристы прощупывали прочность наших восточных границ. Красная Армия, выполняя освободительную миссию, вступила на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии.

Партия и правительство делали все возможное для укрепления оборонной мощи страны. Мы, военные люди, чувствовали это особенно хорошо. Новые и новые закалы на вооружение поступали в промышленность через ГАУ. О том, что существует какой-то распорядок дня, начало и конец работы, мы стали постепенно забывать. Порой засиживались далеко за полночь. Выходишь, бывало, на тихие, пустынные улицы где-то во втором или третьем часу ночи и чувствуешь, что пошатывает от усталости. Невольно вспоминаешь те времена, когда нам доставалось от Орлова за малейшую задержку в кабинете после окончания рабочего дня. А теперь... Что поделаешь, иначе нельзя. Сегодня все измеряется другими мерками.

Действительно, в 1934 году были проведены успешные опыты по радиообнаружению самолета. В 1939 году на вооружение принята первая система. Промежуток времени порядка пяти лет. Много это или мало? Практика показывала, что на разработку образцов обычного вооружения, в которых не было ничего принципиально нового, уходили годы. Мы же фактически начинали с нуля. И радиолокатор, пусть еще не идеальный, уже существовал. Когда же появятся следующие?

26 июля 1940 года приказом Народного комиссара обороны на вооружение войск ПВО принимается первая импульсная радиолокационная станция РУС-2. Она способна обнаруживать самолеты на дальности до 150 километров. Это настоящий триумф! Спустя год сотрудникам ЛФТИ Ю. Б. Кобзареву, П. А. Погорслко и Н. Я. Чернецову присуждается Государственная премия. Казалось бы, уж теперь никто не сомневался в успехах радиолокации. И тем не менее нам пришлось выдержать еще один, пожалуй самый трудный, бой. Чтобы ввести читателей в курс дела, я вынужден несколько вернуться назад.

Главное артиллерийское управление постоянно поддерживало тесные контакты с Артиллерийской академией имени Ф. Э. Дзержинского. И это вполне естественно. К мнению ученых прислушивались руководители оборонной промышленности, известные конструкторы. Ни одно совещание в ГАУ или в других заинтересованных организациях не проходило без участия специалистов академии.

Наш отдел особенно тесно контактировал с кафедрами зенитной артиллерии и акустических военных приборов. Испытывая и усовершенствуя звукоулавливатели, мы всегда советовались с сотрудниками соответствующей кафедры, поручали им отдельные исследования и разработки. И нужно сказать, отношения наши складывались наилучшим образом. В частности, коллектив кафедры, возглавляемой профессором Н. Я. Головиным, сконструировал несколько экспериментальных звукоулавливателей, в том числе оригинальный дифференциально-интерференционный пеленгатор ДИП. По мнению авторов, он являлся высшим техническим достижением времени в данной области военной техники. Однако полигонные испытания прибора, в которых мне довелось участвовать, показали несостоятельность этих утверждений. По своим данным ДИП не превосходил обычные звукоулавливатели. После этого ГАУ уже не выдавало академии заданий на разработку акустических средств для обнаружения самолетов. Как ни убеждали мы акустиков, что наиболее перспективны радиотехнические методы, что именно ими и нужно заниматься, они оставались верны себе.

Справедливости ради необходимо отметить, что коллектив кафедры добился заметных успехов в создании звукометрических приборов для засечки орудий и минометов по звуку выстрела. Известно, что такие станции во время Великой Отечественной войны сыграли определенную роль при обнаружении вражеских батарей. Однако акустики считали, что и самолеты могут быть обнаружены только их аппаратурой. Мы были бы очень рады заполучить такие установки для войск противовоздушной обороны. Но практически сделать ничего не удавалось.

В июне 1939 года Артиллерийская академия имени Ф. Э. Дзержинского организовала и провела научную конференцию по оценке состояния и развития артиллерийского вооружения. Одним из докладчиков на конференции был профессор Головин. Он весьма скептически оценил состояние военных акустических приборов.

Далее обсуждалось предложение кафедры о создании в системе Наркомата обороны специального института акустических военных приборов, который взял бы на себя разработку средств обнаружения самолетов.

– Что думают по этому поводу представители ГАУ? – спросил начальник академии комкор А. Н. Сивков.

Поднялся начальник отдела зенитного вооружения Арткома Артур Артурович Гюннер.

– Вреда от этого большого не будет, но и пользы тоже, – спокойно произнес он.

Предложение об организации института отклонили. Но акустики продолжали доказывать свое. Летом 1940 года в Артиллерийской академии собрался расширенный ученый совет, на котором вновь скрестились шпаги. Среди приглашенных были видные ученые академик Н. Д. Папалекси и профессор Н. Н. Андреев, председатель Арткома генерал-полковник артиллерии В. Д. Грендаль, инспектор Комитета Обороны при СНК СССР подполковник А. П. Корнецкий, некоторые инженеры, научные работники, занимавшиеся как акустикой, так и радио.

Истекший год вновь подтвердил правильность наших позиций, а в докладе профессора Головина все те же мотивы: акустика несправедливо забыта, радиообнаружение – фантастика. Когда начались прения, на трибуну первым поднялся Николай Николаевич Андреев.

– Я, как известно, акустик, – начал Николай Николаевич. – И я верю в акустику... Да, верю и горжусь ею! Она много сделала и еще сделает для нужд обороны. Однако радисты добились несомненных успехов. Они обнаруживают самолеты за десятки километров. А что можем предложить Красной Армии мы, акустики? Пока что, к сожалению, ничего конкретного.

Академик Папалекси был еще более краток.

– Целиком и полностью согласен с уважаемым Николаем Николаевичем. НИИ-9 и другие организации, работающие в области радиообнаружения самолетов, находятся на правильном пути. И наши военные инженеры тоже.

В зале воцарилась тишина. Грендаль шепнул мне:

– Берите слово, Лобанов.

Я встал. Говорить было трудно. Стараясь не делать каких-либо выводов, я сопоставил данные акустических и радиотехнических средств обнаружения. Сравнение было, несомненно, в пользу последних. Когда я закончил свое выступление, слово взял начальник академии.

– Товарищи, я прошу извинить меня, но дальнейшее обсуждение затронутого вопроса, вероятно, бессмысленно. Кажется, все ясно, – сказал он и тут же закрыл заседание.

В ГАУ мы возвращались с генерал-полковником Грендалем пешком. Хотелось немного развеяться после совещания. Когда мы проходили по улице Разина, Владимир Давидович обернулся ко мне и с улыбкой сказал:

– Мы одержали сегодня очень важную победу.

Да, это было несомненно так, точка зрения военных инженеров-вооруженцев полностью подтвердилась.

В час испытаний

Быстро шагаю по знакомым улицам. Каблуки запыленных сапог глубоко вдавливаются в вязкий, мягкий асфальт. Солнце печет немилосердно. Безумно хочется пить. Знаю, что вот сейчас за углом будет киоск, в котором торгуют газированной водой. Всего за пятнадцать копеек можно получить стакан с лимонным, малиновым или клубничным сиропом. Впрочем, можно ли? Такой уверенности нет. Уж слишком резкая грань пролегла между привычным "вчера" и тревожным "сегодня".

Да, всего лишь три дня минуло с того воскресенья, когда началась война, а Москва изменилась неузнаваемо. Куда ни глянешь – всюду заклеенные крест-накрест полосками бумаги оконные стекла. Возле подъездов жилых домов дежурят строгие женщины с красными повязками на рукавах. На чердаках и лестничных площадках спешно оборудуются пожарные посты. На улицах то и дело появляются не очень стройные колонны новобранцев. У некоторых в руках маленькие чемоданчики, у большинства за плечами вещевые мешки.

Уже третий день идут напряженные бои. Фашистская авиация бомбила Киев, Минск, Каунас, Вильнюс и многие другие города. Невольно поднимаю голову. Неужели и над Москвой могут появиться вражеские самолеты? И, словно отвечая на мой вопрос, на площадь из переулка выплывает аэростат воздушного заграждения. Его, будто гигантское животное, ведут на поводках красноармейцы. Молча расступаются люди. Милиционер резко вскидывает вверх руку, останавливая транспорт.

А вот и заветный киоск с газировкой. Торгует, как обычно, но перед ним выстроилась довольно солидная очередь. Обидно, в моем распоряжении чуть больше часа. Нужно побывать дома, взять все необходимое. Пока удалось лишь пару раз позвонить по телефону. А пить все-таки очень хочется. Невольно замедляю шаг.

– Товарищ командир, вам воды? Подходите без очереди. – Продавщица протягивает мне наполненный стакан.

Пожилая дама в старомодной шляпке, которой предназначалась газировка, вскидывает на меня удивленный взгляд и тут же любезно улыбается.

– Да-да, конечно, какой может быть разговор! Пейте на здоровье...

Выпив стакан воды, снова пускаюсь в путь по знакомым и в то же время ставшим совершенно другими московским улицам.

Нам, инженерам-вооруженцам ГАУ, никогда не приходилось сетовать на недостаток работы. С началом войны нагрузка удвоилась, если не утроилась. В соответствии с заранее разработанными планами сотни и тысячи предприятий переключались на выпуск военной продукции.

Единые чертежи на все виды артиллерийского, минометного и стрелкового вооружения, на боеприпасы к ним, различные приборы и приспособления, находившиеся в нашем ведении, хранились в ГАУ. Никто не имел права вносить в них изменения, поправки. Первоочередная задача ГАУ заключалась в том, чтобы немедленно обеспечить полными комплектами этих чертежей все предприятия, которые переходили на военный профиль. Нужно отметить, что часть из них в первые же месяцы войны была эвакуирована. Разыскать их через соответствующие наркоматы, установить связь, организовать доставку технической документации – все это возлагалось на Главное артиллерийское управление.

Своевременная поставка технической документации была далеко не единственной нашей заботой. ГАУ являлось не только заказывающим, по и снабжающим органом. Сотни эшелонов с артиллерийскими орудиями, минометами, боеприпасами ежедневно двигались к фронтовым базам и складам. За движением каждого такого эшелона, а порой и отдельного, особенно важного вагона нужно было внимательно следить, всеми силами "проталкивать" их к месту назначения. Новый начальник Главного артиллерийского управления генерал-полковник артиллерии Н. Д. Яковлев, прибывший к нам в первый же день войны, требовал от начальников отделов абсолютно точных и оперативных сведений обо всем, что касалось вооружения и боеприпасов. Учетные данные проверялись и обновлялись не реже двух раз в сутки.

В послевоенные годы мы нередко встречались с Николаем Дмитриевичем Яковлевым во внеслужебной обстановке. И он часто вспоминал о том, как выручали его хорошо проверенные цифры во время докладов Верховному Главнокомандующему. Случалось, что кто-нибудь из командующих фронтами поднимал вопрос о недостатке вооружения, боеприпасов, требовал дополнительных поставок. Если имелась хоть малейшая возможность, Николай Дмитриевич всегда шел навстречу. Но чаще всего этого сделать было нельзя. Тогда приходилось доказывать, убеждать, приводить конкретные цифры. Товарищ Сталин тут же проверял точность докладов начальника ГАУ. Убедившись, что они соответствуют действительности, Верховный Главнокомандующий обычно говорил:

– У меня нет оснований сомневаться в словах товарища Яковлева. Если он утверждает, что больше дать невозможно, значит, так оно и есть.

Было еще одно важнейшее направление в работе ГАУ, о котором нельзя не упомянуть. Дело в том, что артиллерийские боеприпасы поступали от промышленности в виде "полуфабрикатов": отдельно снаряды, гильзы, пороха, взрыватели. Окончательная сборка производилась в стационарных базах или в подвижных артиллерийских снаряжательных мастерских (ПАСМ). Располагались последние, как правило, в железнодорожных вагонах. В одном осуществлялось химическое травление гильз, в другом – подготовка снарядов, в третьем развеска зарядов, в четвертом – сборка. Каждый такой железнодорожный состав имел свою электростанцию, котельную, ремонтно-механический цех. Подобные арсеналы на колесах действовали на многих участках фронта под Москвой, Ленинградом, Сталинградом. Перемещаясь с места на место, они искусно уходили от бомбовых ударов фашистской авиации. Сотни, тысячи ящиков с боеприпасами ежедневно отправляли ПАСМы на огневые позиции. Деятельность большинства подвижных артиллерийских снаряжательных мастерских направлялась и контролировалась непосредственно ГАУ.

Итак, обеспечение фронтов вооружением и боеприпасами. Означало ли это, что с началом Великой Отечественной войны прекратилась исследовательская и конструкторская работа по созданию новых, более совершенных образцов боевой техники? Разумеется, нет! Напротив, она велась еще более интенсивно. И многие испытания проходили теперь во фронтовых условиях.

Не раз мне приходилось выезжать на один из таких "полигонов". Не нужно было заботиться о билете, брать чемодан. Буквально через час, а то и меньше, наш пятнистый автомобиль останавливался рядом с зенитными пушками, укрытыми в окопах. Позиция располагалась в районе подмосковной деревни Зюзино. Отсюда были хорошо видны окраины города, заводские трубы.

История создания этой батареи такова. Нужно было выделить дополнительные зенитные средства для отражения начавшихся вражеских налетов на столицу. Именно в это время коммунисты и комсомольцы артиллерийского полигона ГАУ обратились к начальнику ГАУ с просьбой направить их в одну из зенитных батарей.

Учитывая оба эти фактора, Н. Д. Яковлев распорядился создать специальное зенитное подразделение. Его укомплектовали имевшимися в распоряжении ГАУ пушками и опытным образцом радиоискателя Б-3. Позднее здесь же развернули полученную из Англии станцию орудийной наводки.

Разумеется, одна батарея ненамного увеличивала силы защитников неба Москвы. Но, участвуя в отражении налетов, она могла дать ответ на такой вопрос: поднимается ли эффективность огня зенитной артиллерии при использовании радиолокационных средств и насколько. Теоретические расчеты позволяли лишь приблизительно судить об этом. Нужна была статистика, боевая статистика.

Существенное отличие этой батареи от других заключалось не только в наличии радиолокационных средств. Ее личный состав состоял из опытных инженеров-испытателей. Возглавлял зенитчиков полковник Е. А. Панченко, его заместителями были К. Н. Томилин, В. А. Калачев, П. А. Курочкин и С. Н. Олейниченко. Техническое руководство возлагалось на одного из опытнейших специалистов НИИ-9 инженера М. Л. Слиозберга. Все они в довоенные годы принимали участие в исследовательской и испытательской работе и могли объективно, технически грамотно проанализировать результаты каждой стрельбы, выявить истинные причины отказов материальной части.

Первые же дни боевой деятельности батареи принесли и радости, и огорчения. Личный состав воочию убедился, что радиолокационная станция уверенно обнаруживает цели на расстояниях, обеспечивающих открытие огня на предельных дальностях. Аппаратура работала достаточно стабильно. Правда, нужно было учитывать, что обслуживали ее не рядовые красноармейцы, а специалисты высшей категории. И тем не менее имелись все основания для того, чтобы настаивать на более широком внедрении радиолокационной техники в войска ПВО. Все это радовало.

Огорчения пришли с другой стороны. Командование некоторых частей и соединений противовоздушной обороны с недоверием относилось к донесениям, поступавшим с батареи полковника Панченко. Приезжаешь порой в зенитный артиллерийский полк и слышишь:

– Опять наблюдатели поздно сообщили о появлении самолетов. Огонь открыли с запозданием...

– Но к вам же поступали данные радиообнаружения!

– А черт их знает, правильные они или нет. Не верится, что самолет за облаками увидеть можно.

Приходилось тут же в популярной форме объяснять, что такое радиолокация. Порой такая беседа продолжалась часа два-три. А в заключение командир все-таки задумчиво изрекал:

– Так-то оно так... Но наблюдатель с биноклем надежнее.

Однако постепенно средства радиообнаружения завоевывали авторитет. Достоверность сведений, поступавших с батареи Панченко, объективность в оценке воздушной обстановки стали побеждать привычку ориентироваться только на донесения, полученные с постов ВНОС. По мере того как приобретался боевой опыт, экспериментальное подразделение становилось все более грозной силой для врага. Попадая в зону огня этой батареи, многие немецкие самолеты резко меняли курс, беспорядочно сбрасывали бомбы, разворачивались и уходили обратно. Когда же четыре самолета вышли из-под огня с резким снижением, что говорило об их повреждении, донесения батареи стали пользоваться доверием не только у командования данного сектора, но и на соседних участках.

Прицельный огонь батареи был столь точным, что фашистские летчики, как правило, стали обходить район ее расположения. Одно время появилась даже мысль о смене огневой позиции: дескать, не торчать же там, где самолеты перестали летать. Однако в конечном итоге решили поступить по-другому. Опытную батарею оставили на прежнем месте, но по специальным линиям связи данные о воздушном противнике стали тут же передавать соседям. Эффективность зенитного огня резко возросла и там. Позже батарею развернули в дивизион, а его радиолокационная станция сделалась опорной точкой всей зенитной артиллерии в этом районе. На этой же станции начали подготовку первых начальников радиолокационных станций для зенитной артиллерии Московской зоны ПВО и радиометристов для Военно-Морского Флота.

Нужно отметить, что радиоискатель Б-3 и английская станция не были единственной аппаратурой, которая использовалась в войсках ПВО в первые месяцы войны. В Московской зоне ПВО эксплуатировалась система РУС-1, а 21 июля 1941 года в районе Можайска была развернута экспериментальная станция дальнего обнаружения под условным наименованием "Порфир". Созданная НИИ радиопромышленности, она обладала дальностью действия до 200 километров. 22 июля эта станция получила боевое крещение, участвуя в обнаружении фашистских бомбардировщиков во время первого налета на столицу. 25 июля в районе Можайска была развернута вторая станция дальнего обнаружения РУС-2. К концу второго года войны таких станций вокруг Москвы стало двенадцать.

Применялась радиолокация и в противовоздушной обороне Ленинграда. В первые недели Великой Отечественной войны на испытательном полигоне НИИ-9 были установлены экспериментальные радиоискатели. Наиболее эффективно работал радиодальномер "Стрелец", передававший сведения о воздушном противнике на ближайший аэродром истребительной авиации. С приближением врага к району станции Мга радиодальномер был перебазирован в Ленинград. Его установили на крыше здания НИИ-9. Под руководством инженеров Н. Ф. Алексеева и М. Д. Гуревича расчет радиодальномера продолжал вести радиообнаружение вражеских самолетов и передавал сведения на КП ПВО.

В районе Токсово с первых дней войны действовала экспериментальная станция дальнего обнаружения с дальностью действия до 200 километров, созданная коллективом Ленинградского физико-технического института еще в 1939 году. Станция была включена в ротный пост службы ВНОС.

* * *

Обстановка на фронтах все усложнялась. Фашисты блокировали Ленинград, захватили Белоруссию, – большую часть Украины. Нелегко приходилось нашим и под Москвой.

Непривычно выглядели в эти осенние дни московские улицы. Народу совсем мало. Невольно бросается в глаза, что всюду преобладает защитный цвет: зеленоватые гимнастерки на военных, серо-зеленые ватники на женщинах и подростках.

Дома я почти не бываю. В рабочем кабинете стоит койка, покрытая колючим одеялом. Откровенно говоря, как-то и не тянет домой. Семья еще в августе эвакуировалась в Горьковскую область. Приходить в опустевшие комнаты неприятно и тоскливо. В голову лезут невеселые мысли. Отвлечься от них, забыться удается только в работе. А ее становится все больше.

В первых числах октября поступает сообщение, что на центральном участке фронта немецко-фашистская армия вновь перешла в наступление. Через несколько дней становится известно, что в ночь на б октября по боевой тревоге подняты военные училища и запасные части, расположенные в Москве. Их срочно перебрасывают на линию Волоколамск, Можайск, Малоярославец, Калуга. На этом рубеже создана еще одна оборонительная полоса. Получаем сведения о том, что некоторые зенитные батареи ставятся на противотанковую оборону.