Текст книги "Записки военного альпиниста. От ленинградских шпилей до вершин Кавказа 1941–1945"

Автор книги: Михаил Бобров

Вот что рассказала Зоя Васильевна Никитина (Сумбатова):

«Когда я принесла разрешение Люсе на выезд, он был просто счастлив. Ожил. 28 марта 1942 года я проводила Люсю и его маму на Финляндский вокзал. Он говорил, что чувствует себя отлично, полон сил, только не может сгибаться и разгибаться. На Финляндском вокзале я получила им паек на несколько дней. Для голодающих ленинградцев это было настоящее богатство. Люся протянул мне буханку хлеба. Я отказалась ее взять. Но он настаивал, говорил, что через день они будут на Большой земле: «Вам с мамой и дочкой эта буханка нужней». Уговорил меня. Взяла ту буханку черного хлеба. И до сих пор упрекаю себя в этом. Из «Ленфильма» много уезжало сотрудников. Я была вся в хлопотах: как бы и Люсю, и маму его устроить получше. Дождалась эшелона, усадила их. Было уже поздно. Я и так задержалась. Дома волнуются мама с дочерью.

Была ночь, светила луна, когда я в последний раз, поцеловав Люсю и Розалию Мартыновну, зашагала по льду через Неву домой на улицу Чайковского, неся драгоценную ношу на груди под шубкой. Я очень боялась, что у меня могут отнять этот дар. Только тот, кто пережил Ленинградскую блокаду, может представить цену этого подарка.

На следующий день на «Ленфильме» я узнала, что эшелон еще почему-то не отправили. 29 марта он все еще стоял на Финляндском вокзале, но к ночи его обещали отправить. В тот день я не смогла пойти, чтобы еще раз повидать Люсю. Больше я ничего не знаю о нем. Он написал бы мне, если бы остался жив. Он не мог не написать. Они как в воду канули…»

З.В. Никитина-Сумбатова умерла в 1995 году.

Уже значительно позднее, несколько лет спустя, ленфильмовские ребята, которые эвакуировались с Люсей, сообщили мне подробности о его смерти: Люся не выдержал и на Большой земле переел, как только выдали продукты. Тут же свалился с коликами. Мама его, Розалия Мартыновна, еще была жива. Но, увидев, что Люся умирает, легла рядом, обняла его и уже не встала. Такая маленькая, хотела как-то защитить своего ребенка, закрыть собой.

Нельзя было наедаться досыта. Никто за дистрофиками не смотрел. И многие так умирали в Кабонах, что на восточном берегу Ладожского озера. Алоиз умер 30 марта 1942 года. На мемориальной доске киностудии «Ленфильм» среди погибших в Великой Отечественной войне значится фамилия Алоизия Августиновича Зембы.

Оля вся покрылась цинготными нарывами, сильно страдала. Их промывали в поликлинике, а когда не было сил ходить туда, промывала и бинтовала нарывы сама. Шла уже вторая половина марта. Оля заходила к Але домой на Васильевский остров. Стучалась в двери, но никто не открывал. Але стало плохо с того самого дня, когда их долго продержали подвешенными на шпиле Инженерного замка и она очень сильно простудилась.

Так уходили из жизни наши верные друзья, патриоты Великого города: Люся – Алоиз – Алоизий Августинович Земба, – 30 марта 1942 года. Аля – Александра Ивановна Пригожева, – 1 мая 1942 года…

Меня вновь отозвали на военное оптическое производство на завод «Прогресс», где я снова попал в родную заводскую семью. Многие рабочие и сотрудники погибли. Часть завода эвакуировалась в Омск и Красногорск под Москвой. Вскоре завод командировал меня в Москву, где я случайно встретил своего первого тренера и наставника по альпинизму Евгения Андриановича Белецкого. Его вызвали в столицу из Челябинска, куда он был эвакуирован с Кировским заводом.

Немцы подходили к Кавказу. Закавказскому фронту срочно требовались альпинисты. Приказ Главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза И.В. Сталина требовал срочного отзыва со всех фронтов альпинистов для защиты Кавказа. Такие группы инструкторов собирали в 1-й отдельной мотострелковой бригаде особого назначения НКВД СССР под Москвой, на станции Лосиноостровская (командир бригады полковник Гриднев). Там, кстати, формировали особые подразделения разведчиков и диверсантов из лучших спортсменов страны для заброски их в тыл противника. В этой бригаде был создан из спортсменов известный диверсионно-разведывательный отряд Героя Советского Союза Медведева, особо отличившийся в боях с фашистами на Украине.

С первой группой известных альпинистов я выехал в Тбилиси, в штаб Закавказского фронта, где был назначен старшим инструктором военного альпинизма 105-го отдельного горнострелкового отряда. Нам предстояло принять участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками на Главном Кавказском хребте в высокогорной Сванетии. Рассказ о горных стрелках – советских военных альпинистах, смелых и отчаянных людях, сражавшихся с отборными горными егерями, преградивших им путь в Закавказье, – предмет второй части настоящей книги. Однако считаю нужным закончить историю маскировки ленинградских шпилей, в которой я уже не принимал участия.

Глава 7
Вторая бригада маскировщиков

 
Снова шпили красят и латают,
В небе над домами мессеры летают,
В верхолазов сверху бьют и бьют,
А они, трудяги, штопают и шьют,
Ремонтируют чехлы,
Обшивая все углы Куполов и шпилей…
Старые чехлы все давно уж сгнили.
 

М. Бобров

Ольга Фирсова до лета 1942 года работала на электростанции на Обводном канале, на расчистке трамвайных путей хлебозавода на 21-й линии Васильевского острова. Держалась она как могла. Однажды Оля встретила художницу Татьяну Визель, дочь знатока западной живописи и художника, хранителя Музея Академии художеств Эмиля Оскаровича Визеля. Таня занималась альпинизмом, парусным спортом, а жила на 4-й линии в здании Академии художеств. Оля предложила ей заняться высотной маскировкой, и Таня согласилась. Одновременно Оля сообщила в ГИОП, что в районе Пулковских высот служит ее муж, инструктор альпинизма Михаил Шестаков.

Моему тренеру по горнолыжному спорту Михаилу Ивановичу Шестакову приходилось иногда бывать в Ленинграде по служебным делам. Как-то Шестакову сказали, что его хочет видеть начальник Управления по делам искусств при Ленгорисполкоме Б.И. Загурский. В недавнем прошлом директор Ленинградской государственной консерватории, он помнил студента Шестакова как энергичного спортивного организатора и тренера и сейчас хотел привлечь Михаила Шестакова к работе по маскировке шпилей и куполов.

Шестаков сообщил Загурскому, что согласен заняться этими работами при условии, если его откомандируют из полка приказом командования. В штаб Ленинградского фронта было направлено соответствующее письмо.

Пока он занимался подготовкой лыжников-разведчиков для предстоящих операций. Занятия проводились под Пулковской горой, в зоне, не простреливаемой противником. А после занятий, отдыхая в землянке, Михаил ломал голову над проблемой первого подъема на высокий гладкий шпиль. Он уже знал, как с помощью аэростата нам удалось подвесить блок и закрепить веревку на шпиле Адмиралтейства. Но Шестаков считал, что летчик Судаков проделал слишком рискованный трюк, который не годится для постоянной длительной работы, и, думая о своих друзьях, попытался изобрести свой способ подъема на шпили.

К середине января 1942 года он теоретически разработал метод наружного подъема на высотные сооружения и производства работ без применения лесов и приспособлений. Вскоре рядового Шестакова откомандировали в Ленинград на офицерские курсы. Но из-за цинги он оказался в госпитале. Здесь его и нашло распоряжение об откомандировании из полка на маскировочные работы.

К этому времени из первой бригады маскировщиков в Ленинграде осталась только одна Ольга Фирсова, да и та больная, истощенная.

Прибыв в Ленинград, Шестаков, опираясь на палку и сильно хромая, с трудом добрался до Инспекции по охране памятников к Н.Н. Белехову. Здесь встретился с Фирсовой. На учет Шестакова поставили в штабе МПВО у полковника Трегубова. Белехов сказал, что начинать надо с маскировки шпиля колокольни церкви Иоанна Предтечи – объекта, наиболее близкого к линии фронта и потому хорошо просматриваемого врагом с Пулковских высот. С точки зрения верхолазов, этот объект был очень неудобный. Там шпиль с небольшим карнизом, потом идет башенка. Страхующие, находящиеся на башенке, не видят верхолаза и работают вслепую. Связь – голосовая. Фирсова еще не оправилась от болезни, и поэтому в помощь Шестакову были даны две физически крепкие незнакомые женщины, с которыми пришлось расстаться через два дня ввиду их полной непригодности к высотным работам. Из-за них у Оли случился срыв: она ударилась спиной о кровлю карниза шпиля, ширина которого составляла всего сорок сантиметров. И все же сумела на нем удержаться, иначе улетела бы вниз: эти подсобницы бросили страхующую веревку.

Позднее у Оли было еще падение на куполе собора Николы Морского. Но она терпела боль и продолжала работать. О переломах грудных и крестцовых позвонков Оля узнала лишь после войны. Зашивала чехлы Оля, которой Таня подавала с балкона все необходимое. Таню Визель Оля с Шестаковым жалели, потому что сердечко у нее еще до войны было не в порядке. Таня только страховала, наверх не лазила. Но подсобницей оказалась прекрасной. Хорошо знала все приемы. Оля с ней могла даже не переговариваться, хотя обычно их разделяло расстояние метров в тридцать. Уличные шумы мешали, и Оля с Таней все переговоры осуществляли веревками. Со страховкой Тани Оля чувствовала себя на высоте спокойно. И в обстрелы, и в бомбежку ничего ей не нужно было говорить, никаких давать указаний.

Затем бригада маскировала купола собора Николы Морского, восстанавливала маскировку Инженерного замка. Шестакова отвлекали несколько раз на репетиции Седьмой симфонии Д.Д. Шостаковича, а 9 августа 1942 года он в составе оркестра играл на знаменитом концерте в филармонии. Расскажу об этом несколько подробнее.

27 декабря 1941 года композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович закончил работу над Седьмой симфонией. Как удавалось творить в условиях блокады? На этот вопрос ответил поэт Николай Тихонов: «Сам город стал явлением, обнажающим свою непобедимую природу борца. Все его революционные легенды оделись плотью. Почти симфонический гром канонады, визг летящих бомб и зарево, освещавшее мертвое пространство ночей, – все окружение было так величественно, что добавлять лишнее казалось кощунственным…» Впервые симфонию исполнили 5 марта 1942 года в городе Куйбышеве, а в мае самолет доставил партитуру в Ленинград. Оставшиеся в живых музыканты Ленинградского радиокомитета во главе с дирижером Карлом Ильичом Элиасбергом начали готовиться к первому исполнению Седьмой симфонии.

Стали искать оркестрантов. Элиасберг знал, кто на каком фронте находился. Двадцать бойцов Ленинградского фронта были отозваны из своих частей. Каждому из военных музыкантов выдали удостоверение, текст которого гласил: «Прикомандирован к Ленинградскому радиокомитету, в симфонический оркестр Карла Ильича Элиасберга для исполнения Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича».

По подсказке Элиасберга отозвали из части виолончелиста Михаила Шестакова. Его включили в состав оркестра, а в дневное время отпускали на маскировочные работы на соборе Николы Морского. Объем работ здесь оказался огромным. Необходимо было полностью снять обветшавшую, рваную маскировку и произвести новую. Шестаков предложил поработать подсобником виолончелисту симфонического оркестра Андрею Сафонову. Тот был еще крепким мужчиной, хотя и пережил дистрофию. Сафонов никогда не занимался альпинизмом, он помогал верхолазам чисто по-товарищески, на подстраховке. Теперь их бригада состояла из четырех человек. Наверху в основном работали вдвоем Шестаков и Фирсова, а внизу подсобниками – Таня Визель и Андрей Сафонов.

9 августа 1942 года в Большом зале филармонии впервые в блокадном городе прозвучала симфония, сразу же ставшая образцом стойкости и мужества ленинградцев. Все присутствующие испытывали необычайное воодушевление от исполнения в осажденном городе этого изумительного по своей силе и красоте произведения. Ольга и Татьяна также находились на концерте, а трансляция по радио шла не только на Ленинград и Москву, ее слушали жители Стокгольма и Лондона.

У меня дома хранится программка того памятного блокадного концерта, подаренная мне Михаилом Шестаковым. Там значатся фамилии Сафонова и Шестакова – как исполнителей. Я горжусь своими друзьями, которые приняли участие в этом историческом концерте. На программке блокадного концерта есть слова Дмитрия Дмитриевича Шостаковича: «Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе над врагом, моему родному городу посвящаю я Седьмую симфонию».

Михаил и Андрей рассказывали: «Маскируя купол Никольского собора под бомбежкой и обстрелом, мы смотрели на раскинувшийся внизу героический город – борющийся, дышащий отвагой Ленинград, и нам казалось, что Седьмая симфония продолжает звучать…»

Собор сильно бомбили и обстреливали. Была разрушена его южная часть, повалены деревья. Гибли прихожане. Но в соборе продолжал жить и работать митрополит Алексий, любимый жителями города.

Маскировщиков часто отвлекали на различные работы: на раскопки разрушенных домов, поиски людей в завалах. Однако чаще всего их привлекали по-прежнему на обмеры зданий Таврического дворца, Александрийского театра, особняков Демидова и Кочубея, Алексан-дро-Невской лавры, дворца в Гатчине и других.

Вот случай, о котором рассказала мне Ольга Афанасьевна Фирсова.

«Помню, нам предстояло снять человека с пятого этажа разбомбленного дома на улице Белинского. Дом был разрушен бомбой накануне. Вперемешку – кирпичи, окна, двери, промежуточные стены. Подошла пожарная машина с автоматической короткой лесенкой. Меня подсадили на третий этаж оставшейся стены, торчавшей как скала. Сказали: «Там человек сидит наверху». Забралась я наверх. Увидела: сохранился угол пола комнаты, в углу стул, на котором сидит человек. А дальше – обрыв. В любой момент этот стул с полом могли рухнуть вниз. В таком положении человек провел всю ночь и день. По противоположной стене, верхом, сбрасывая по пути разрушенные кирпичи, я двинулась на вторую стену, в конце которой сидел этот мужчина.

Добравшись до того угла, я решила выяснить, жив ли он. Спустила сверху карабин на репшнуре, дотронулась им до человека. Никакой реакции. Чтобы обвязать его, мне нужна была страховка. Я не знала, выдержит ли меня угол сохранившегося пола, где стоял стул. Поэтому Таня перешла на наружную сторону этой стены и страховала меня. Как только спустили того человека, его сразу же увезли на машине. Сказали, что находился в глубоком шоке…»

После смерти мамы Ольга не могла оставаться одна в трехкомнатной квартире и решила вернуться к занятиям музыкой… Откуда брались силы, чтобы, придя после работы домой и проглотив что-то горячее (кипяток или подкрашенный чай), переодеться не в рабочее, а, как все работники искусств, в выходное платье и идти пешком на Фонтанку, 90, в военно-пересыльный пункт, в котором формировались воинские части после госпиталя? Какое надо было иметь желание! В ВПП Ленинградского фронта направляли всех, кого вылечили в госпиталях. Оля готовила с персоналом концертную программу для уходящих на фронт бойцов. Два-три раза в неделю она ходила на Фонтанку после маскировочных работ, чтобы заниматься музыкой. Ольга Афанасьевна вспоминала:

«Помещение было теплое. Я набиралась сил, как бы стараясь взять тепла про запас. Но руки, застывшие на работе в этих брезентовых рукавицах. Я думала даже, что не смогу уже играть на рояле. Но я играла, и, вероятно, играла прилично. Как это получалось?! Возвращаясь к прошлому, понимаю, что фактически в моей музыкальной профессиональной работе перерыв был очень недолгим. Уже с ноября сорок второго я продолжала музыкальную работу в Доме культуры промкооперации (впоследствии – Дворец культуры имени Ленсовета). Параллельно я занималась в военном госпитале на улице Скороходова.

Вот так у меня получилось: Дом культуры промкооперации, госпиталь и военно-пересыльный пункт. Сейчас я не могу понять – откуда черпались силы, или это был старый запас сил или молодость? Откуда что бралось? Без какого-то дополнительного людского влияния на тебя было не прожить. Я четко сознавала, что я кандидат, «довольно скорый, туда, откуда не возвращаются». Все мы сами определяли свое состояние. Свидетельство тому – судьба Али. Ведь она была гораздо моложе меня. Я не думала, что проживу так долго. Но в блокаду мы выжили потому, что надо было идти на работу. Это было сильнее всего.

Я бы наверняка не дожила до конца блокады, если б не работала. Если бы сама себя не мобилизовывала и ежедневно не ходила бы на Неву черпать воду для питья, вырубать маленьким домашним топориком бревна из траншей-укрытий в парке Ленина, чтобы истопить печь. Все это, вместе взятое, сохранило мне жизнь…»

Глава 8
После Победы

 
Улицы, ограды, парапеты,
Толпы, толпы… Шпиль над головой.
Северным сиянием Победы
Озарилось небо над Невой.
Гром орудий, но не грохот боя.
Лица… Лица… Выраженье глаз.
Счастье… Радость… Пережить такое
Сердце в состоянье только раз.
Слава всем, которые в сраженьях
Отстояли берега Невы.
Ленинград, не знавший пораженья,
Новым светом озарили вы.
Слава и тебе, Великий город,
Сливший воедино фронт и тыл,
В небывалых трудностях который
Выстоял. Сражался. Победил.
 

В. Инбер

Ленинградцы возвращались к мирной жизни. Восстанавливалось разрушенное войной народное хозяйство. Уже были заложены Московский и Приморский парки Победы. Возвращались из эвакуации фабрики, заводы, институты. Город хорошел на глазах. В первые же послевоенные дни Шестаков, Фирсова и Визель демаскировали шпили Инженерного замка, Предтеченской церкви, купола Никольского собора и несколько ранее – шпиль Адмиралтейства. Прошло более десяти лет, прежде чем шпиль Петропавловского собора, изрядно потускневший после маскировки, покрылся свежей позолотой.

До декабря 1946 года Ольга Фирсова работала в ГИОП, занималась обмерными и аварийными работами. Не забывала и о спорте. Вместе с Шестаковым выезжала для горных восхождений на Кавказ. По своей основной профессии Ольга Афанасьевна руководила хоровыми коллективами в клубе ЛГУ имени Жданова и во Дворце культуры имени Ленсовета. В 1979 году О.А. Фирсова стала заниматься музыкальным воспитанием детей.

Скромная должность работника детского учреждения приносила Фирсовой душевное удовлетворение. Только в 68 лет она вышла на пенсию. Ей было уже около семидесяти, когда за консультацией к ней обратились сотрудники «Гипроречтранса», которым понадобилось зимой монтировать высокие краны в военном порту. Эти работы недопустимы без тщательной страховки. Ольга Афанасьевна прочитала несколько лекций матросам и курсантам, а затем провела с ними практические занятия по страховке. Она вела активный образ жизни, часто встречалась с молодежью. Трудно перечислить все отечественные газеты и журналы, которые публиковали о ней различные материалы.

В последние годы Ольга Афанасьевна жила с дочерью в Германии и умерла там 10 декабря 2005 года в возрасте девяноста четырех лет. Ее прах перевезли в Санкт-Петербург и захоронили на Северном кладбище.

А теперь о других друзьях моей молодости.

В послевоенное время Михаил Иванович Шестаков полностью переключился на высотные работы. К виолончели уже не притрагивался. Вот как объяснял это Олег Афанасьевич Фирсов (брат Ольги Фирсовой): «Шестаков был человеком незаурядным, многое было дано ему от природы. Но в то же время он казался человеком, обиженным на судьбу, на обстоятельства, которые не давали ему развернуться. Как виолончелист он играл не хуже других. Но виолончель ничего не сулила ему в будущем. Он не хотел быть рядовым, одним из оркестрантов. Будучи человеком творческим, он искал другое применение своим силам, способностям. И нашел себя в высотных работах, сколотил бригаду верхолазов».

Шестаков работал на высотных объектах строящихся электростанций. Перекрытия цехов, заводские трубы стали его рабочей площадкой. Он изобрел легкий и безопасный способ подъема с помощью альпснаряжения по вертикальной плоскости: по фасадам небоскребов, стенам плотин, опорам электропередачи, трубам, шпилям, скалам. На это изобретение Шестаков получил авторское свидетельство. Новый метод прошел проверку при сооружении Братской, Тактагульской, Красноярской и других гидроэлектростанций.

Этот волевой, энергичный человек не умел быть гибким. Мешали прямолинейность, резкость. Словом, Шестаков не был удобным в повседневных делах. А вот с помощью промышленного альпинизма он сумел решить сложнейшие технические задачи. Организовав бригаду, Шестаков сам брал подряды, договаривался об оплате. Его метод был гораздо дешевле, чем работа с помощью строительных лесов, и потому хозяйственники охотно заключали с ним соглашения. Зарабатывала бригада Шестакова хорошо, вызывая раздражение коллег. В 1962 году Шестакову было предъявлено обвинение в хищении государственных средств. Его осудили на семь лет лишения свободы. Через четыре года освободили. Люди, знавшие Шестакова, утверждают, что он поспешил, опередил свое время, слишком рано перешел на хозрасчет.

Надлом, душевная травма навсегда оставили след в его душе. Одиночество, непонятость, невозможность реализовать свои идеи – все это угнетало. Но по-прежнему Шестаков работал на высотных объектах, а зимой не расставался с горными лыжами. В январе 1979 года на горнолыжной базе в Можайском (близ Вороньей горы) он упал и сломал ногу, а 2 февраля 1979 года Михаил Иванович Шестаков умер.

Нет уже в живых и художницы Татьяны Эмильевны Визель, виолончелиста Андрея Николаевича Сафонова и воздухоплавателя Владимира Григорьевича Судакова, которые помогали блокадным высотникам. Когда в ясный летний день или в пасмурную осеннюю пору золотые вершины Санкт-Петербурга, его шпили и купола радуют ваш взор, вспоминайте об этих людях.

Гуляя по городу, я очень часто вспоминаю о них. Особенно об Але Пригожевой и Алоизе Зембе. Эти удивительные люди оставили глубокий след в моем сердце.

Мне часто приходится бывать на экономическом факультете Государственного университета. Проходя по улице Чайковского, я обязательно захожу во двор дома номер 24, сворачиваю налево. Вот они, два крайних окна в бельэтаже. Все остальные светятся, а эти – темные. Словно комната ожидает своих прежних хозяев. Здесь прошла почти вся жизнь Алоиза Зембы, которому уже никогда не исполнится тридцать. Здесь я бывал мальчишкой, здесь Розалия Мартыновна угощала меня вкуснейшими блинами. Попрощавшись с окнами, выхожу на улицу. Разглядываю снаружи подворотню, которая, несмотря на блокаду, сохранила свои лепные украшения, над подворотней балкончик – старинный дом со своим неповторимым лицом, со своим характером, где и сейчас доживают свой век многие блокадники.

Я возвращаюсь домой, на Петроградскую сторону, по Кутузовской набережной, через Троицкий мост, мимо Петропавловской крепости – маршрутом, которым в сорок первом и сорок втором ходил на свою нелегкую работу высокий, русоволосый, чуть сутулящийся, как все высокие люди, парень с ясными серыми глазами – Алоиз Земба. Ходил, пока хватало сил подняться с постели.

О работе блокадных маскировщиков шпилей и куполов Ленинграда написано очень много и очень часто неточно. Главный архитектор блокадного города Николай Варфоломеевич Баранов в своей книге «Силуэты блокады» (Лениздат, 1982) писал: «Я бывал на всех маскируемых объектах, наблюдал за работой этих смелых людей… Зимой в сильные морозы 1941–1942 годов они повторили легендарное восхождение Телушкина. Дерзкий по своей вызывающей смелости, получивший мировую известность, ремонт поврежденного ангела, венчающего шпиль Петропавловского собора, произведенный в 1830 году в спокойной мирной обстановке русским кровельщиком Петром Телушкиным, побледнел перед маскировочными работами, произведенными под постоянным артиллерийским обстрелом полуголодными альпинистами осажденного Ленинграда».

Руководителями наших работ на различных объектах были начальник ГИОП Н.Н. Белехов, архитекторы О.Н. Шилина, С.Н. Давыдов, инженер Л.А. Жуковский. Это авторитетные и уважаемые люди, профессионалы высокого класса. Такими они и остались в моей памяти: требовательными, умными наставниками и добрыми друзьями.

Все мы работали во имя спасения нашего прекрасного города, во имя спасения его красоты, архитектурных и исторических памятников и его жителей. Архитектура города, его дворцы, музеи, парки, воспетые многими поэтами, поднимали дух и стойкость защитников и жителей Ленинграда.

Интересно высказывание командующего Ленинградским фронтом маршала Леонида Александровича Говорова, приведенное в книге Н.В. Баранова «Силуэты блокады»: «Я пришел к убеждению, что на вооружении наших войск, наряду с артиллерией, танками и авиацией, была архитектура Ленинграда.

Бойцы, независимо от того, откуда они были родом, не могли допустить и мысли, что фашисты могут прорваться на наши чудесные проспекты и площади…»

Счастье общей Победы выражалось в поступках ленинградцев, когда радостный порыв захлестнул всех, и незнакомые люди на улицах города бросались друг другу в объятия и, не стесняясь слез, плакали.

Газета «Нью-Йорк таймс» справедливо писала в те дни: «Их победа будет внесена в анналы истории как своего рода героический миф… Ленинград воплощает в себе дух народов России».

Представляется весьма полезным и необходимым напомнить сегодня эти слова о величии подвига защитников и освободителей Ленинграда. Сделать это надо потому, что, как ни чудовищно, ни дико это звучит, и сейчас, много лет спустя после Победы, находятся люди, готовые все разом перечеркнуть. С этим смириться никак нельзя!

Защитники Невской твердыни и жители города понимали, что такое для советского народа Ленинград, каково его значение для страны, для истории.

События ленинградского января 1944 года потрясли весь мир.

Давайте вспомним грамоту Президента США Франклина Д. Рузвельта. Ее текст состоит из одной фразы и читается на одном дыхании: «От имени народа Соединенных Штатов Америки я вручаю эту грамоту героическому городу Ленинграду в память о его доблестных воинах и его верных мужчинах, женщинах и детях, которые, будучи изолированы захватчиком от остальной части своего народа и несмотря на постоянные бомбардировки, обстрелы и несказанные страдания от холода, голода и болезней, успешно защищали свой любимый город в течение критического периода от 8 сентября 1941 года до 18 января 1943 года и символизировали этим неустрашимый дух народов Союза Советских Социалистических Республик и всех народов мира, сопротивляющихся силам агрессии».

В 1985 году мы с О.А. Фирсовой были награждены Почетными грамотами исполкома Ленсовета «За мужество и отвагу, проявленные при сохранении памятников архитектуры Ленинграда в годы Великой Отечественной войны». А через сорок четыре года после Победы, в ноябре 1989 года, нас с Олей наградили орденами Дружбы народов с формулировкой «За мужество и героизм, проявленные в годы блокады, и спасение архитектурных и исторических памятников города Ленинграда и его жителей от артиллерийских обстрелов».

В январе 1994 года, в год пятидесятилетия снятия блокады Ленинграда, мне было присвоено звание Почетный гражданин города Санкт-Петербурга. Вместе со мной одновременно это почетное звание присвоено летчику, Герою Советского Союза В. Харитонову, сбившему в ленинградском небе двадцать восемь самолетов противника, и посмертно – блокадной писательнице О. Берггольц.

Принимая диплом Почетного гражданина Санкт-Петербурга из рук мэра города Анатолия Александровича

Собчака, я выразил благодарность Законодательному собранию и руководству города за высокую оценку труда всех блокадных верхолазов-маскировщиков.

11 апреля 2004 года Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II во внимание к трудам и празднику Святой Пасхи награждает меня и О.А. Фирсову орденами Русской православной церкви Святого благоверного князя Даниила Московского III степени.

В 1950 году я окончил Краснознаменный Военный институт физической культуры и спорта имени В.И. Ленина, остался там же работать преподавателем. Позднее работал начальником кафедры физической подготовки Ленинградской военно-воздушной инженерной академии имени А.Ф. Можайского. В 1973 году, в пятьдесят лет, демобилизовался из рядов вооруженных сил и в этом же году возглавил одну из сильнейших кафедр вузов города по физическому воспитанию – кафедру Ленинградского государственного университета.

В 1977 году уехал в длительную зарубежную командировку в Исландию, где готовил национальную сборную команду легкоатлетов этой страны к участию в Олимпийских играх 1980 года, которые проводились в Москве. Я полюбил эту страну трудолюбивых, честных людей. В 1982 году меня пригласили работать в качестве главного консультанта и руководителя киностудии «Ленфильм» по трюковым съемкам, где был создан мобильный, профессионально подготовленный коллектив каскадеров из бывших спортсменов, который украсил неповторимыми трюками картины многих киностудий страны и мира. Это был лучший отряд каскадеров, представителей киноискусства.

И наконец – интересная работа в Гуманитарном университете профсоюзов, в котором я возглавляю кафедру физического воспитания. Благодаря стараниям ректора СПбГУП академика Александра Сергеевича Запесоцкого (кстати, сам он – великолепный спортсмен, мастер спорта по плаванию, отличный горнолыжник и теннисист) в университете сложился высокопрофессиональный коллектив единомышленников. За свою долгую педагогическую жизнь я видел многое, но Гуманитарный университет профсоюзов – это действующая модель вуза XXI века. У нас читают лекции выдающиеся люди России, чьи имена являются символом самых крупных достижений отечественной культуры, искусства, науки.

Особо хочу сказать о Дмитрии Сергеевиче Лихачеве – первом Почетном гражданине Санкт-Петербурга и первом Почетном докторе СПбГУП. Именно в стенах нашего университета Дмитрий Сергеевич выступил с инициативой разработки и принятия важнейшего международного документа – Декларации прав культуры. Мне, одному из защитников Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, этот документ особенно близок.

С большой теплотой вспоминаю Николая Николаевича Белехова, который сумел во время войны превратить ГИОП в своеобразный штаб, сплотив большой, необыкновенно дружный и преданный коллектив архитекторов, скульпторов, художников, реставраторов, инженеров, искусствоведов. Они не щадили себя, спасали всемирно знаменитые памятники любимого сражающегося города, занимались обмерами зданий, ценных в архитектурном отношении, на случай их разрушения от бомб и снарядов. Более сорока сотрудников инспекции погибли от артобстрелов, бомбежек и голода. Но в 1944 году, когда еще не закончилась война, после снятия блокады города, разрушенные здания уже начали восстанавливать.