Текст книги "S.T.A.L.K.E.R. Гробовщик (СИ)"

Автор книги: Михаил Лысенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Лысенко Михаил
Серия: S.T.A.L.K.E.R. Гробовщик

Серия: S.T.A.L.K.E.R. Гробовщик

Ты никогда не задумывался, кто нашел первый артефакт? А в аномалию кто первый вляпался? Хотя, тут проще. Наверняка первым вертолет в "Плешь" рухнул. Или, скорее, машина на дороге в "Карусель" попала. А вот артефакт...

Рыло рассказывал, что до него, как минимум, два призыва в Зоне полегло. А он тут с самого, почитай, начала. Сперва сталкером ползал, потом до смотрящего дорос. От того и прожил долго. Так вот, когда он в Зону попал, уже и про "Медузу" знали, и про "Кровавые бусы". На инструктаже им эти штуки подробно описали. А когда меня сюда пригнали, список артефактов уже за десяток перевалил...

Рассказать? Что же, можно и рассказать. Только вот какое дело: с памятью у меня не очень.

И не то плохо, что стал я забывать, как и что со мной приключилось. Хуже всего, что иногда вспоминаю то, чего не было. Или три варианта одного события, причем все три – абсолютно отчётливо. Это как, например, помнилось бы мне, одновременно, что Наполеон проиграл Бородино, что он его выиграл, и что такого сражения вообще не было. И чему верить? Что в учебнике писать?

Отчетливо помню, как я сюда попал. Было это в апреле 20.. года. В городе снег тогда уже весь растаял, но в полях еще попадался...

Часть первая

или

Конечная остановка.

Весна – есть весна. Она хороша, даже если видна она через маленькое окошко с закруглёнными углами старого проржавевшего кунга. Было оно похоже на экранчик древнего телевизора, пульт управления которого был в руках редкого зануды. По все каналам были передачи о природе. А он всё никак не мог выбрать. Щелк! На экране молодая травка у опушки леса. Щёлк! Полные жирной грязи вспаханные поля. Щёлк! Сплошная скользкая лужа, по какой-то причине называемая просёлочной дорогой, а в ней, как в зеркале, такое яркое солнце... Мелькал и мелькал за окошком господин апрель месяц. Машина везла и везла нас по разухабистой дороге навстречу неизвестности. В кунге нас было двенадцать бедолаг, отловленных по вокзалам, заброшенным стройкам да аварийным домам. Скамейки для сидения были узкие и мы, то и дело соскальзывали, бились друг о друга и о жестяные стенки, матерились в полголоса или шипели от боли. Трещала, а кое-где и рвалась одежда, с сухим стуком сталкивались лбы. Ревел двигатель. В маленьком окошке двери мелькал и мелькал бесконечный проселок и сопровождающий нас УАЗик.

Наконец мучение кончилось. Машина со скрипом остановилась, и не успел никто из нас приникнуть к оконцу, как дверь распахнулась, впуская внутрь яркий, до боли в глазах солнечный свет.

– Выходим, – прозвучала команда, и мы, короткими шажками и хватаясь за препятствия, потянулись к выходу из кунга.

Оказавшись снаружи, я, как смог, огляделся.

Передачи о природе кончились. Началось кино про армию.

Асфальт. Небольшое КПП. Вышка с прожектором, рядом солдат с автоматом на плече. Дальше длинное здание, похожее на казарму, квадрат плаца. Еще далее что-то вроде гаражных боксов... Воинская часть, неиначе... Мои собратья по несчастью столпились рядом и тоже, щурясь, зыркали по сторонам.

– А ну – построиться!

Команда хлестнула по нам, будто плеть, и мы поспешно встали в кривую шеренгу лицом к говорившему. А тот, невысокий, худощавый, подтянутый, вылез из УАЗика, поправил фуражку на голове, разгладил усы под длинным носом и продолжил:

– Все вы, являетесь социальными иждивенцами, а, следовательно, согласно Декрету ?3 от 2 апреля прошлого года – преступники. Родина вас кормила, учила, лечила. В надежде, что вы, в свою очередь, ей отплатите тем же. А вы не собираетесь это делать. Налоги не платите, работать отказываетесь... Терпению нашему пришел конец. Так что с этого дня вы будете свои долги отрабатывать ПРИНУДИТЕЛЬНО. Вот там, – он махнул в сторону ворот КПП, – в поселке, вы отныне будете жить и работать на благо Родины. Подробности вам расскажет ваш бригадир. А пока вы должны понять одно: больше с вами никто нянчиться не будет. И закон здесь один – я, майор Дятлов.

Стоявший рядом со мной мужик поперхнулся, то ли давя смешок, то ли и в самом деле закашлялся. Майор тенью метнулся к нему и схватил за лацканы заношенной до блеска болоньевой куртки.

– Фамилия, – потребовал Дятлов.

– Дык, – растерялся мужик. – Лосевы мы...

– Слышь ты, Лосяра, – майор встряхнул мужика и у того клацнули зубы. – Я тебя прошу, дай мне повод тебя тут же шлепнуть. Что бы и остальные поняли, чего отныне ваша жизнь стоит.

Он выхватил из кобуры "Макаров" и с размаху воткнул провинившемуся прямо в рот. Мужик замычал. Из разбитых губ закапала на асфальт кровь. За спиной майора стояли еще несколько офицеров, которые откровенно скучали. Один то и дело поглядывал на часы.

– Ну – давай, дернись только, – между тем продолжил Дятлов. – Клянусь, ты у меня тут же ляжешь.

Мужик не шевелился. Его била мелкая дрожь.

– Еще раз повторяю, – сказал майор. Он, наконец, отпустил мужика и обвел нас оценивающим взглядом. – Жизнь-малина для вас кончилась. Начинается жизнь-дерьмо. И чем больше этого дерьма в вас обнаружится, тем короче будет ваша жизнь.

Отточенный жест, и из кармана явил себя белоснежный носовой платок. Майор тщательно вытер руки, потом ствол пистолета, который тут же засунул в кобуру на поясе. Грязный платок спланировал на асфальт.

– Поднял, – коротко скомандовал Дятлов, сверля взглядом провинившегося. Тот с готовностью присел на корточки, но, как только пальцы ухватились за ткань, майор наступил на платок сапогом. Не зная, как быть, мужик опасливо посмотрел вверх. Майор удовлетворенно усмехнулся и, сойдя с места, махнул рукой:

– Выбросить.

Лосев подхватил некогда белоснежную тряпочку и скоро затрусил к недалёкой урне. А Дятлов снова обвел нас оценивающим взглядом.

– Романов, – негромко позвал он, не оборачиваясь, и один из офицеров за его спиной вытянулся: – Давай их на санобработку. Ну и далее по пунктам.

Следующие два часа нас раздели до гола, побрили налысо, выдали по куску хозяйственного мыла на двоих и загнали в душевую, где из шести сосков бежал жиденький водопад теплой водички. После душа нам всем выдали стандартное армейское бельё, включая выгоревшие от бесконечных стирок гимнастерки и стоптанные сапоги. На все наши робкие попытки как-то разъяснить наше положение, отвечали: "скоро узнаете" или молчали. Особо настырному невысокому щуплому дядьке из нашей команды сержант с золотой "фиксой" во рту и погонами сержанта попросту дал по морде.

Как только все банные дела были закончены, и мы толпой вывали из душевых на улицу, рядом с нами будто вырос из-под земли невысокий мужик лет 30-ти в потертом танкистском шлеме. Он мельком осмотрел нас, поморщился и сказал:

– Я – Ломоть. Отныне – ваш смотрящий. Знакомиться, дупла – пенёчки, будем позже. Сейчас придется немного поработать.

И следующие полчаса мы грузили на подводу, в которую была запряжена серая меланхоличная кляча. Грузили мешки с мукой и сетки с картошкой, грузили вакуумные упаковки с кирпичиками хлеба, пачки крупы, сахара, чая, консервы и даже несколько упаковок бульонных кубиков.

После этого мы двинулись к КПП, которое тут же распахнуло перед нами железные ставни ворот. Вот так, впереди Ломоть на подводе, следом неровная колонна по-двое, мы и вступили в пределы Зоны.

А может и не так.

Параллельно я отчётливо помню, как нам на несколько дней заперли в каком-то сарае и по0одному гоняли на допрос к особисту. Потом нас переписали, сняли отпечатки пальцев и выдали по какому-то временному удостоверению, мол, податель сего является сотрудником частной строительной компании "Ярывань", и только после этого пёхом отправили в Зону. А было ещё воспоминание, что никакой воинской части мы толком и не видели. Машина проскочила КПП, провезла нас по дороге с полкилометра, после чего под раскаты начинающейся грозы нас вытряхнули из кузова, указали направление, куда бежать. И всё. Про майора Дятлова я узнал позднее, после инцидента в Столбцах.

Как только ворота за нами со скрипом закрылись, Ломоть громким голосом предупредил, чтобы никто не вздумал сходить с дороги.

– Тут сплошные минные поля, – сказал он. – Да и пулеметчикам на вышках только дай повод...

В подтверждение его слов сзади раздалась длинная очередь и пули, показалось , чуть не задевая волос на голове, пронеслись над нами. Все новички, кто упал на дорогу, кто присел, вжимая головы в плечи, но Ломоть рявкнул:

– Не останавливаться! – и мы, отряхиваясь на ходу, снова зашагали вслед за подводой.

– Это для науки, – пояснил Ломоть. – Чтоб осознали свое место в тутошней пищевой цепочке.

Он шлепнул вожжами по бокам клячи, и та на мгновение ускорилась.

– Теперь запоминаем, дупла – пенёчки: в эту сторону для вас отныне хода нет. Полезете по полю – подорвётесь. Пойдете по дороге – подпустят метров на двести и расстреляют. Никто с вами ни о чем разговаривать не станет, хоть вы кровью у них на глазах исходите... Далее. Западный лагерь. Старший в нем я – смотрящий. Зовут, кто не запомнил, Ломоть. Подо мной три бригадира. Сыч, Чака и Витя Самовар. Сейчас поменьше, но обычно у каждого бригадира под началом по три тройки. Итого, дупла – пенёчки, должно быть тридцать душ плюс моя. Но на сегодняшний день всего четыре неполные тройки остались. Так что даже с вами полного состава у нас не будет.

– Куда же остальные делись? – спросил бородатый мужик из первой пары в колонне. – В лесу заблудились?

В строю лениво засмеялись.

Ломоть натянул поводья, останавливая лошадь, и спрыгнул с телеги. Мельком глянув нам за спину в сторону КПП, он ласково улыбнулся и переспросил:

– Куда делись? – и вдруг заорал мгновенно багровея. – Ты что, утырок, до сих пор не понял куда попал? Вы все, – он обвел нас бешенным взглядом. – Вы не поняли, куда попали? Это Зона, салаги! Дальше автобус не идет! Добро пожаловать на конечную остановку!

Он немного отдышался, снова запрыгнул на телегу и спросил, уже спокойнее:

– А что, Дятлов вам ничегошеньки не объяснил?

Все в разнобой замотали головами. А один из нас озвучил:

– Нет. Сказал только, что долг перед Родиной будем отрабатывать.

Наш смотрящий смачно сплюнул и негромко выматерился.

– Ладно, дупла – пенёчки, об этом позднее. – он снова осмотрел нас внимательным взглядом. – Особые таланты имеются? Врачи? Сапожники? Повара?

Никто из новичков не ответил.

– Ну есть у кого хоть какая-нибудь квалификация выше подсобника или разнорабочего? – не отставал Ломоть. – Вы не подумайте, спецам у нас живется куда привольнее, чем простым трудягам. Так что не глупите. Если есть у кого что сказать...

Он выжидательно замолчал. В ответ мы не проронили ни звука.

– Понятно. Особый экскаваторный полк. Элита погрузочно-разгрузочных войск, – сказал Ломоть разочарованно и протяжно скомандовал. – Дви-и-инули...

Стоило нам вновь тронутся в путь, как телегу тряхнуло на ухабе, и Ломоть громко клацнул зубами.

– Холера, – выругался он и стал рассказывать дальше, будто и не останавливался только что. – Запомните еще, дупла – пенёчки: ничего непонятного руками здесь ни в коем случае трогать нельзя. Большое оно или маленькое, блестящее или матовое – даже не подходите, если жизнь дорога. Увидел что-то непонятное, стал и тут же позвал старшего. Иначе и сами подохнете, и тройку свою подставите...

За нашими спинами прострекотал вертолет. Я обернулся на ходу. Его курс был параллелен двухметровой стене из сетки рябицы с барашками колючей проволоки сверху. Стена эта начиналась слева и справа от едва видимого отсюда КПП, уходила вдаль и терялась среди местности.

Дорога нырнула в овражек, и вскоре перед нами вырос небольшой, домов в пятнадцать, поселок.

– Добро пожаловать в лагерь "Западный" – бывший поселок Вильча, а ныне – родной дом, для честных бродяг и комбикорма, вроде вас,– гаркнул Ломоть и шлепнул вожжами по бокам клячи, пытаясь ее взбодрить.

Встретили нас спокойно. Без выкриков, шуточек и угроз. Пара человек в поношенных гимнастерках и грязных сапогах, поздоровались с Ломтем, бросили в нашу сторону по оценивающему взгляду и пошли дальше по своим делам. Пока мы разгружали телегу и заносили ее содержимое в неглубокий подвал, подоспели бригадиры. Прошлись вдоль нашей кривой цепочки, сплюнули по очереди на утоптанную землю и уставились на Ломтя.

– Как делить будем? – сипло озвучил общий вопрос тот, что представился Сычом.

– Поровну, дупла – пенёчки, – сказал Ломоть, и понеслось. В течение получаса нас складывали, умножали и извлекали из нас корень. В результате я и прибывший со мной мужик с редкими усами под крупным носом достался бригадиру по кличке Чака. А еще пять минут спустя меня определили в тройку, старшим которой был здоровенный детина, назвавшийся Жора Речица.

– Жрать хочешь? – первым делом спросил Жора. Вопрос был риторическим, что я и попытался выразить на своём лице. Жора усмехнулся, протягивая мне топор:

– Знакомый инструмент?

Я кивнул.

– Дрова у сарая. Видишь во-о-он тот дом? Там у нас кашеварня. Нарубишь и отвезёшь три полных тачки. Это наша доля на сегодня. А мы с Комаром над картой покумекаем. Чую выброс недалече. Так что скоро познаешь ты Зону, а она познает тебя... Короче, если увидишь, что цвет неба начал меняться, со всех ног дуй сюда.

Я разгрузил вторую тачку, когда сверху донёсся мягкий громовой раскат, и у меня заложило уши, как в вагоне метро. Поднял глаза и увидел, что голубизна неба постепенно меняется на яркий фиолетовый оттенок. Солнце исчезло, а редкие облака в момент истаяли, будто их и не было. Громыхнуло уже громче. Небо стало пронзительно бирюзовым и заволновалось, будто нависшее над головой море. Мне даже показалось, что в выси мелькнули тела крупных рыб. Но досмотреть феерическое зрелище мне не дал удар по уху, сбивший меня с ног.

В следующий момент меня ухватили за шиворот и потащили. Громыхнуло еще раз, да так, что я почти оглох. По глазам резанула яркая вспышка, резко заболела голова, но я уже летел в темноту, натыкаясь на острые края ступенек. Хлопнула дверь, лязгнул замок, и грохот стих.

– Кому было сказано про небо? – различил я голос Жоры. В неярком свете керосиновой лампы я увидел, что нахожусь в подвале – небольшом помещении с лавками по обеим сторонам и небольшим столиком у дальней стены. Воняло сыростью, плесенью и мужским потом. Кроме меня в подвале находились еще пятеро, в их числе Жора и Комар.

– Зелень ты весенняя, комбикорм для рогатого и парнокопытного, – не унимался Жора. -Тебе же ясно было сказано: беги со всех ног. А ты что в небесах высматривал? Салюта дожидался?

Комар в это время защелкнул одно кольцо наручников мне на левом запястье, а другое зацепил за какую-то ржавую, выныривающую из стены, трубу. Я рефлексивно дернулся.

– Не вибрируй, – сказал Комар. – Выброс пройдет – отцеплю. А-то всяко бывает.

Сверху грохот слился в монотонный гул. Пару раз тряхнуло. Я еще раз дернул рукой.

– Да не греми ты, – сказал незнакомый мне коротышка с язвой от ожога на всю щеку. – Всех по первому разу приковывают. Чтобы себе не навредили. Каждый ведь по-своему эту беду переносит. У меня, к примеру, только башка трещит, будто с похмелюги, а дружок мой, Рома, первое время так всё блевал, не переставая. А случалось, что и стрелялись, и вены распарывали. Так что и ты повиси. Для твоего же блага... Ты как вообще?

Я прислушался к себе – ухо левое чешется, да шишка, которую в машине по пути сюда набил, побаливает – и пожал плечами.

– Ну и хорошо, – кивнул коротышка. – Значит к Выбросам ты не чувствительный. Это, конечно, не значит, что тебе можно его на улице пережидать. Там в миг вместо мозгов запеканку получишь...

– Да закройся ты, Чуня, – сказал Жора, подсвечивая себе карту карманным фонариком. Он ткнул пальцем и предложил. – А если сюда?

Комар с сомнением покачал головой.

– Там топи начинаются. Все камышом заросло. Обзор плохой. На "Электру" нарвёмся – все поляжем...

– Рыбкин говорил, что в прошлом месяце там "Болотный огонек" видел.

– Видел? – усмехнулся Комар. – Чего ж не взял?

– А ты не помнишь какие они тогда вернулись? Как в сказке: битый небитого вёз.

Комар скептически улыбнулся.

– Что бы Рыбкин мимо хабара пришёл! – он немного посмурнел. – Жаль, теперь уже не спросишь...

– Есть такая история, – вдруг сказал Чуня, обращаясь ко мне Было видно, что ему жутко, и он пытается "заболтать" свой страх. – В один из первых наборов это случилось. Накрыло как-то Выбросом прямо тут, в лагере, в одном из подвалов пятерых бродяг. А как отпустило, так и оказалось, что выход аномалия сторожит. Кто говорил, "рубец" это был, кто на "электру" грешил. В одном сходились – выход запечатало намертво. Не войти, не выйти. Не передать чего. Первый бродяга на выходе в нее и влетел. Сразу наповал. А снаружи тоже не звери. Была бы возможность – помогли бы. Да как?

Оставшиеся бедолаги пару дней покантовались... Думали, копать другой ход, а стены – с полметра бетона. Бывший хозяин расстарался. И инструмента никакого. Что делать? Еда – ладно, вода кончилась. Попробовали прорваться – еще двое сгинули. Да погано так. Вот и решили оставшиеся, что чем смерть лютую принимать, лучше уж в этом друг другу подмогнуть. Приставили пистолетики к голове друг друга и на счет три нажали...

На утро глянули бродяги, а никакой аномалии у того подвала и не осталось. Не знали тогда еще, что каждая аномалия свой заряд имеет. И у этой всего три сработки оказалось.

– Здоров ты трепать, Чуня, – сказал Комар. – Что ж это за Выброс был, если аномалии прямо в лагере появились? Я здесь не первый месяц, под всякие попадал. Один раз так грохотало, что думали, стенки не выдержат и похоронит нас прямо тут. Так и то после него первую "Плешь" метрах в трёхстах встретили к востоку от Креста, что Пахом на околице поставил.. За мостиком через Макаву. А что бы здесь... Врешь ты, Чуня, как дышишь. Ладно, давайте на выход. Кончился Выброс. Завтра на дело пойдем.

И впрямь шум снаружи стих.

– Да как бы не сегодня, – пробормотал Жора. Снимая с меня наручник. – Давно ничего стоящего не приносили. А на Южном, говорят неделю назад аж три грозди "Железного винограда" приволокли.

– Кто говорит-то? – спросил Комар насмешливо.

– Чака трепался, – ответил Жора. – Мол, Дятлов обещался в половину рацион урезать, если в ближайшее время ему чего-нибудь стоящее не приволочем.

– Чака – он знает, – то ли снасмешничал, то ли серьезно сказал Комар. – Но на ночь глядя, да сразу после Выброса... И так потери выше крыши.

Он подошел к двери, запиравшей подвал, и со скрипом отпер ее. Мы по очереди вышли. Смеркалось. От земли поднимался то ли дым, то ли туман. В Воздухе пахло озоном и какой-то дрянной химией.

– Сходи в кашеварню. Там тебя покормят. Потом приходи и спать ложись. Выходим чуть рассветет, – сказал мне Комар. – Все, что тебе нужно знать, узнаешь завтра. Вопросы?

Я отрицательно покачал головой.

– Да, иди, ужинай, – подал голос Жора. – Спать ляжешь у дверей. На раскладушке.

Ужин был сытный: макароны с тушёнкой, чая от пуза и шмат хлеба с ладонь. Макароны и чай я употребил, а хлеб припрятал. Запас карман не тянет.

Пришел в хату, растянулся на раскладушке... Думал после стольких событий сразу не засну. Да и обдумать нужно было много чего. Но только голова моя коснулась подушки, я отключился, как перегоревшая лампочка; Хлоп – и темнота.

И приснилось мне, мое недалёкое прошлое. Как шел я по улице Ленина своего родного города, а навстречу мне сынок генерального директора "Нефтесбыта". Он в тот день в Джеймса Бонда играл: на ходу своего "Гелиента" из травмата по всем встречным-поперечным палил. С управлением не справился и в остановку со всей дури въехал. Крики. Визги. Народ разбегается.

Я обычно ни во что такое не вмешиваюсь. И здесь бы прошёл мимо, как и большинство прохожих. Но от такого беспредела как-то растерялся. А тварь эта, когда из машины своей выползла, стала в мамашу молоденькую целиться. У той на руках грудничок надрывается. Проснулся, наверное, от такого шума. Перепугался. Ну, и переклинило меня. Ствол отобрал и им же по харе уроду этому и зарядил. Раз пять. Мужики оттащили.

Ну, у меня, слава Богу, ума хватило ментов не дожидаться. Правда помогло мне это мало. Установили мою личность за два дня. А когда на третий день взяли, то оказалось, что это не сынок генерального, а я на машине со стволом наголо гонял, не он, а я стрелял по прохожим и покалечил людей на остановке.

А еще чуть позже понял я, что искали меня со всей тщательностью совсем не для того, что бы осудить по всей строгости, так сказать, закона, а лишь для выдачи моей живой еще тушки возмущенному родителю. Я, видишь ты, оказывается, гниде этой челюсть в двух местах сломал.

Передали меня с рук на руки четырем "быкам", им бы ещё по кольцу в нос, и поехали мы к генеральному на дачу. Как понял я из их немногословного рассказа, казнь меня ждала долгая и лютая. Дабы впредь и другим неповадно было.

Спасти меня могло только чудо. И чудо это явилось в виде КАМАЗа на перекрестке у железнодорожного переезда. Как я там Богу душу не отдал – до сих пор не пойму. Водитель, "быки" – все в кашу, водитель КАМАЗа через лобовое стекло вылетел. А я – живой. Это потом оказалось, что и руку сломал и на ребре трещина, и сотрясение. А тогда на чистом адреналине до насыпи добежал и в вагон товарняка, тот – ещё одно чудо! – как раз проходил, на ходу забрался и там только сознание потерял. Двое суток ехал на восток. Очнусь: Где я? Потом услышу: колёса стучат, вагон покачивается, успокоюсь и снова в забытьё. Обнаружили меня аж за Уралом. В больницу поместили. Я оттуда через неделю сбежал. Одежду у соседа по палате украл и сбежал. Прямо загривком почуял, что еще немного и найдут меня. А в том, что ищут – не сомневался. Опять товарняк, теперь уже на юг. Прибился к бомжам на городской свалке районного центра. Но там долго не продержался. Законы волчьи. А у меня рука неправильно срослась и ребра болели – ни кашлянуть, ни чихнуть. Какой из меня боец. Подрабатывал на привокзальном рынке. Бывало и побирался. Воровал. Один раз попался, и это не прибавило мне здоровья. Так еще полгода перекантовался. Зарос, пообносился – родная мать не узнает. Вот только пить беспробудно, как другие бомжи, не мог. Не лезло.

Местный опер как-то поймал меня на базаре

– Иди, – говорит. – сюда, Немой. Тема есть.

Немой – это кличка у меня такая. Я и до неприятностей особо говоруном не слыл. А уж как попал в переплёт, так и вовсе замолчал. Что не скажешь, о том не узнают. Говорил редко и, по возможности, односложно. Сначала трудно приходилось, потом привык.

Ну вот. Подхожу я, а он листовочку протягивает. Глянул – на ней моё фото пятилетней давности. И надпись, мол, разыскивается, особо опасный и так далее. И даже вознаграждение прописано: десять тысяч "гринов".

– Вали отсюда, Немой, – говорит. – Денег, что за тебя сулят, мне всё равно не обломится. Начальнички да посредники распилят. А вот коли прознают про тебя, и бычьё сюда съедется по твою душу... Мне этот геморрой ни разу не нужен. Так что сутки даю тебе.

Ну, долго уговаривать меня не пришлось. Тем же вечером и свинтил с города. Так и жил: от станции до станции. Когда меня в Вологде на "хазе" полиция замела, я думал: все, отбегался. Достал меня все-таки "генеральный" папаша. Поэтому несказанно удивился, когда в числе таких же, как я бедолаг, был этапирован куда-то на запад сначала в в спецвагоне, а позднее на машине, в кунге которой были такие узкие скамейки.

И снова во сне я выпрыгнул на асфальт, осматриваясь, и снова майор Дятлов приказал нам построится. Только прицепился он в этот раз не к мужику по фамилии Лосев, а ко мне. Ухватил за ворот и ну давай трясти. Приговаривая:

– Просыпайся! Просыпайся , тебе говорят...

Я открыл глаза. В хате стоял полумрак. Надо мной склонился Жора.

– Вставай. Умывайся. Завтракай. – коротко приказал он. – Через час выходим.

Часть 2.

Пять дней в Зоне

или

мёртвые души кто станет слушать?

День первый

или

сейчас всё пойдёт по-взрослому.

Пока я умывался и завтракал в избе-кашеварне, Жора успел побывать у Ломтя и утвердить маршрут, который они с Комаром вчера все-таки выработали. Как мне потом рассказал Жора, был негласный закон, по которому тройки не должны были вести поиск близко друг от друга. Или совместно, или, чтоб расстояние между ними было не менее трех километров. Во избежание. Хоть с оружием здесь было и туго: по одному 'Макарову' и 2 обоймы на тройку, плюс каждому бригадиру по 'помповухе', ну и Ломтю, в знак статуса – 'Калаш', бережёного Бог бережёт. А-то, бывало, и палить друг в друга с перепуга начинали.

До последнего дома шли в разнобой, обходя лужи. Дождь, зарядивший с ночи, моросил и моросил, поэтому мы все трое надели легкие накидки с капюшонами. Меня, кроме накидки, одарили еще большим рюкзаком, в котором хранился наш сухпай на двое суток. Отдельно, в специальных карманах были упакованы четыре, похожие на термосы, керамических контейнера с пружинными крышками. Жора гордо светил пистолетной кобурой на левом боку, Комар был спокоен. На сгибе локтя он нес за ремни три армейские каски. В другой руке – двухметровую ветку. На околице возвышался деревянный крест, рядом скромно ютилась небольшая деревянная лавочка. Под лавочкой виднелась вскрытая консервная банка, полная окурков.

– Присядем на дорожку, – скомандовал Жора. И специально для меня пояснил: – Обычай.

– Крест этот, – сказал Комар, садясь первым и закуривая. – Поставил еще Пахом Таймырский. Настоящий батюшка, не чета нынешним. Все бродяги, что в поиск идут всегда под ним отдыхают. На удачу.

– Это тот, что церковь строить в Ильинцах пытался? – спросил Жора. – На исповедь еще зазывал, службы служил какие-то. Как он сгинул?

– Ну почему сразу сгинул, – невесело усмехнулся Комар, протягивая ему каску. – Там, в Ильинцах его и нашли. Повесился бедолага... Следующая каска досталась мне.

– Твоё дело, – сказал Комар. – Хочешь – надень, хочешь в рюкзаке носи. Хочешь, тут оставь, решать тебе. Тут советы не помогут. Каждый по-своему приноравливается. Одно запомни крепко: в Зоне смерть на каждом шагу. Сдохнуть тут легче, чем на свободе мимо урны плюнуть. Так что слушай внимательно, что будем говорить.

– И ещё, – добавил Жора. – Никто с тобой здесь особо возиться не будет. Но и на смерть специально, – он как-то криво усмехнулся и глянул на Комара, – посылать тоже не станет. А кому какая судьба – Зона сама разберёт. Я надел каску на голову и застегнул ремешок под подбородком. Комар сплюнул, потушил чинарик и бросил его в консервную банку.

– Двинули, – сказал Жора. – Идем по дороге. Направление во-он то дерево с двойной кроной. Видишь? Я кивнул.

– Дойдешь – остановишься. Теперь про хворостину: увидишь что она себя неправильно ведёт: ну, там, качается не так или не в ту сторону, или к земле её пригнуло, или еще что – тут же останавливаешься и подзываешь меня. Даже если покажется что, что-то не так – сразу останавливайся. Все понял?

Я снова кивнул.

– Ну, тогда топчи дорогу, комбикорм!

Я зашагал первым, метрах в пяти за мной, наш старший, Жора. Былой асфальт раскололся на острова, между которыми расплылись лужи. Он хрустел и ломался по краям. Кое-где торчали набухшие почками ветки кустов и кустики зелени.

– Только не вздумай впереди себя камешки бросать или еще чего, – добавил Комар, который двинулся замыкающим. – А-то был тут у нас до тебя один. Он, видишь ты, в книжке читал, что аномалии с помощью железных гаек искать нужно. Ну и получил этой же гайкой да себе по лбу... Хорошо, хоть свой лоб подставил, а не чужой... И тут меня на меня накатило такой волной беспричинной паники, что я еле устоял на ногах. И озноб такой, что в глазах потемнело.

– Что, пробрало? – услышал я сзади Жорин голос. – Это Зона с тобой поздоровалась. Не переживай, по первому разу все пугаются. Привыкнешь со временем...

– Ша, – перебил его Комар. – Зона. Отставить разговоры не по существу. Идем, смотрим, слушаем. Немой, со щупа глаз чтоб не спускал! Я кивнул, и мы снова двинулись по когда-то асфальтовой дороге. Метров через двести хворостину вдруг повело в сторону и вниз. Я тут же остановился, поднял руку вверх, а потом указал на выгнутый дугой щуп.

– Ну вот, – сказал Жора, подходя ко мне. – 'Плешь комариная' обыкновенная. Что в нее не попади, все в лепёшку. Слева она, в кювете расположилась. Он взял у меня хворостину и провел ей над правой стороной дороги. Там кончик щупа вел себя нормально. Жора прошёл несколько шагов вперёд и чиркнул ботинком по дороге отметку.

– Правее отметки, – сказал он.

– Понял, – ответил Комар.

– Всё ясно? – спросил Жора. Я кивнул, забрал у него хворостину и снова двинулся в путь. За следующий час у нас на пути попались еще четыре аномалии. Три 'плеши', одна из них такая большая, что пришлось сходить с дороги, и 'жарка', опалившая мне щуп сантиметров на тридцать. У съезда вправо под указателем 'посёлок Новый мир' мы остановились передохнуть. Закурили.

– Деревня Павловичи, – объявил Жора. – Сейчас всё пойдёт по-взрослому.

– Аномалии в лесу быстро выдыхаются, – пояснил Комар. – А вот на открытом месте лежат от Выброса до Выброса – намертво. Еще и силу напитывают. Так что теперь особо внимательным будь.

Деревня Павловичи, как оказалось, была группкой в десяток развалюх, заросших дикой малиной по заколоченные окна. В центре небольшой площади торчал перекосившийся журавель колодца. Я было обрадовался. Что сейчас напьемся колодежной водицы, но на подходе нам дорогу преградила сплошная стена аномалий. Чего тут только не было: и 'Электра', и 'Ребус', и 'Карусель', и 'Возвратка'. Я два щупа в труху извёл, прежде чем дорогу в обход выискал. Причем обломок от второго прута 'Возвратка' как-то хитро выплюнула. Мимо меня и прямо Жоре под самую каску да по лбу. И так сильно, что тот упал на пятую точку. На месте удара немедленно вскочила шишка. А когда протискивались между 'Ребусом' и 'Жаркой', последняя нас с Жорой пропустила, а вот в Комара то ли брызнула, то ли плюнула... Короче, прожгло и штаны на его заднице, и само седалище пострадало. Правда, Комар не запаниковал. Несколькими точными движениями потушил горящую ткань. Потом снял штаны, умело смазал наливающийся багрянцем ожог и заклеил его пластырем. Один за другим закурили, переводя дух.

Можно было попробовать подойти к домам с другой стороны, но Жора, посовещавшись с Комаром, постановил идти дальше. В Павловичах, по всем признакам артефакты были, но уж больно мудрёно до них было добраться. Может дальше нам больше повезёт и не придётся блуждать в лабиринте аномалий. Перекурив, двинулись. Через пару километров впереди показался очередное ответвление вправо и указатель: 'деревня Колпаки'. Далее виднелась бетонная коробка автобусной остановки.