Текст книги "Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом"

Автор книги: Михаил Гаспаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Какое войско вел Ксеркс на Грецию

Над геллеспонтским мостом, на холме, из мрамора был сделан царский трон.

Ксеркс спустился к морю. Воздев руки к восходящему солнцу, он помолился о том, чтобы с ним не случилось никакого несчастья, пока он не завоюет Европу до самого края света. Наклонясь к воде, он бросил в волны Геллеспонта золотую чашу, золотой кувшин и короткий персидский меч с золотой рукоятью. Были ли это дары солнцу или дары морю – Геродот не знает.

Потом Ксеркс взошел на мраморный трон и стал смотреть, как по двум мостам переходит из Азии в Европу его войско.

Шли персы и мидяне в войлочных шапках, в пестрых рубахах, в чешуйчатых панцирях, с плетеными щитами, короткими копьями и большими луками.

Шли ассирийцы в шлемах из медной проволоки, с дубинами, обитыми железными гвоздями, в полотняных плащах.

Шли саки, скифское племя, в остроконечных войлочных колпаках, в широких шароварах, с луками и секирами.

Шли индийцы, одетые в ткани из хлопка, с тростниковыми луками и стрелами с железными наконечниками.

Шли саранги в раскрашенных одеждах, в сапогах до колен, с чалмами на головах.

Шли арабы в подпоясанных плащах и с луками на правом плече.

Шли африканские эфиопы, накинув барсовы и львиные шкуры, луки у них были из пальмового дерева, наконечники стрел из камня сердолика, а наконечники копий – из рога антилопы; перед сражением они окрашивают себе половину тела белым гипсом, а половину – красным суриком.

Шли азиатские эфиопы, прикрыв головы лошадиными скальпами с гривой и обтянувши тело журавлиной кожей.

Шли ливийцы с обожженными деревянными пиками, пафлагонцы в лыковых шлемах, киссиеи с повязками на головах.

Шли бактрийцы, парфяне, хорасмии, согды, гандары и дадики. Шли пактийцы, лигийцы, матиены, мариандины, утии, мики и парикании.

Шли фракийцы, у которых на головах лисьи шкуры, на теле – пестрые плащи, а на ногах – обувь из козьей кожи.

Шли ликийцы в шапках с перьями кругом, держа в руках короткие мечи и длинные железные косы; стрелы у них не имеют оперения.

Шли халибы, носящие вместо копий – рогатины, на шлемах бычьи уши и медные рога, а на голенях – лоскутья пурпурного цвета.

Шли каспии, кадузии, амарды и гелы, которые живут у Каспийского моря, едят сырую рыбу и одеваются в тюленьи шкуры.

Шли мосхи в деревянных шлемах, шли тибарены, макроны, моссинойки, мары, саспейры и алародии.

Шли сагартии, не знающие оружия ни медного, ни железного, а сражающиеся одними ременными арканами.

Всадники и колесничники вели в поводу коней, ослов, мулов, онагров и верблюдов. Верблюдов вели последними, чтобы кони не бесились от их запаха.

Плыли трехпалубные корабли – триеры – приведенные финикийцами, киликийцами, египтянами, киприотами, карийцами, памфилийцами и греками из ионийских городов и с эгейских островов. Пятью кораблями командовала женщина по имени Артемисия, управлявшая Галикарнасом, тем самым, где родился Геродот.

Десятники вели свои десятки, сотники – свои сотни, тысячники – свои тысячи. Царские писцы пропускали мимо себя отряд за отрядом, записывая на таблички, от какого народа сколько пришло бойцов и кто стоит во главе.

Семь дней и семь ночей без единой передышки переправлялись через Геллеспонт царские войска, подгоняемые ударами бичей. С мраморного трона смотрел на них Ксеркс. Иногда его взгляд был горд, иногда спокоен, иногда туманился слезами.

«О чем ты грустишь, царь?» – спросил его Артабан. Ксеркс ответил: «Я подумал, как коротка человеческая жизнь: ведь среди множества людей ни один не сможет дожить до ста лет», – «Это еще не самое печальное, – ответил ему Артабан, – Подумай лучше, как тяжка и бедственна человеческая жизнь: ведь среди такого множества людей ни один и не захочет доживать до ста лет».

Когда последние отряды царского войска взошли на мост и ближний берег опустел, а дальний совсем потерялся в толчее бойцов, блеске оружия, криках людей и ржанье коней, тогда один из местных греков, молча смотревших на переправу с окрестных холмов, крикнул: «Великий Зевс, зачем ты назвался Ксерксом и оделся персом? Зачем, желая сокрушить Элладу, ведешь ты с собою стольких людей? Ты мог бы это сделать и без них».

Как шел Ксеркс через Фракию и Македонию

Когда войско отдохнуло после переправы, Ксеркс приказал его пересчитать. Пересчитать всех поголовно было немыслимо. Сделали так: вывели в поле десять тысяч воинов, построили плотным строем в сто рядов по сто человек, бок к боку, плечо к плечу, и очертили по земле чертой. Потом воинов увели, а по черте построили кирпичную стену по пояс человеку. Этот загон стали наполнять воинами снова и снова, всякий раз до отказа. Так пришлось сделать сто семьдесят раз. После этого Ксерксу доложили, что в войске его миллион семьсот тысяч человек одной пехоты. А вместе с конницей, с моряками, с носильщиками, с бесчисленным обозом – Геродот называет точную цифру – пять миллионов двести восемьдесят три тысячи двести двадцать человек. Нынешние историки говорят, что эта цифра преувеличена раз в сто.

Как с Датом и Артаферном ходил на Грецию Гиппий, так с Ксерксом шел на Грецию изгнанный спартанский царь Демарат. Ксеркс спросил Демарата: «Что ты скажешь, Демарат? Выйдут ли против моего войска твои спартанцы?» Демарат отвечал: «Выйдут», – «Как? – спросил Ксеркс, – Неужели они могут сражаться один против десяти и один против ста?» – «Нет, – ответил Демарат, – Но у них есть закон: не спрашивать, сколько врагов, а спрашивать, где они; не раздумывать, можно ли отбиться, а выходить и биться. И спартанцы боятся закона больше, чем персы царя».

Царское войско шло через Фракию тремя дорогами. Небольшие реки были выпиты воинами до капли. Озера близ города Пистир едва хватило, чтобы напоить вьючный скот, а озеро такое, что обойти его – нужно полтора часа. Фракийцы покидали свои деревни, убегали в горы и с лесистых склонов смотрели на бесконечные ряды царских войск. До сих пор, – говорит Геродот, – дорогу, по которой шел Ксеркс, они считают священной, не разрушают и не засевают ее.

На пути лежали греческие города: Энос, Маронея, Абдера, Эйон, Стагир и Аканф. В каждом городе делали привал. Горожане мололи все свои запасы зерна на хлеб для войска, переливали все свои запасы золота на посуду для царя. Ксеркс пировал в палатке, войско под открытым небом. Отпировав и переночевав, персы двигались дальше, захватив с собою все, что оставалось – если оставалось – и хлеба, и мяса, и золота. Царская дружба была не менее опустошительна, чем царская вражда.

В городе Абдере один остроумный человек предложил согражданам собраться в храм и поблагодарить богов за то, что персы обедают только раз в день: двух обедов город бы не выдержал.

За Аканфом начинался прорытый для Ксерксова флота канал, за каналом виднелась гора Афон. Видом она похожа на женскую грудь, а высока так, что солнце освещает вершину много раньше, чем подножие: вверху уже пахарь устал пахать, а внизу еще только кричат петухи. Ксеркс долго смотрел на Афон, а потом послал глашатая возвестить горе: «Гордый Афон, царь Ксеркс говорит тебе: если ты вновь помешаешь его пути, то будешь срыт до основания».

Здесь, в Аканфе, умер полководец и родственник Ксеркса Артахей, надзиравший за постройкой канала. Это был самый высокий из персов – росту в нем было пять царских локтей без четырех пальцев, а по-нашему – два с половиною метра; а голос у него был такой, что только египтянин, окликнувший когда-то Гистиея через Дунай, мог бы, пожалуй, померяться с ним. По приказу Ксеркса каждый из воинов бросил на его могилу горсть земли; вырос огромный курган, на котором до сих пор, – говорит Геродот, – аканфяне приносят жертву герою Артахею.

Последней стоянкой был город Ферма. Здесь персы стали лагерем вдоль берега моря. От края до края лагеря был день пешего пути. Дальше начиналась Греция. Лесистые горы загораживали в нее дорогу; там уже стучали топорами царские дровосеки, прорубая просеки для ксерксова войска. Над темными высотами этих гор поднималась покрытая вечными снегами и окутанная белыми туманами вершина Олимпа.

Здесь, на пороге Греции, царь Ксеркс ждал возвращения послов, отправленных в греческие города с требованием земли и воды.

Кто из греков дал и кто не дал персам землю и воду

«Землю и воду дали: фессалийцы, долопы, энианы, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийцы, фиванцы и другие беотийцы, за исключением феспийцев и платейцев», – перечисляет Геродот.

Это была вся северная и почти вся средняя Греция. Не дали землю и воду только спартанцы, афиняне и их ближайшие соседи.

В Афины и Спарту Ксеркс послов не посылал. Сюда их посылал еще Дарий, и отсюда они не вернулись. Афиняне бросили царских послов в пропасть, а спартанцы – в колодезь, сказав: «Здесь вы найдете вдоволь и земли и воды».

Послы считались лицами неприкосновенными: убийство их было грехом, который нужно искупать. Спартанские цари обратились к народу: не желает ли кто из граждан пожертвовать жизнью для Спарты? Вызвались двое. Их отослали в Персию – прямо на гибель. Но Ксеркс не стал их губить. «Зачем мне снимать со спартанцев их вину перед богами?» – сказал он. Оба спартанца с честью возвратились на родину.

Когда они были в Персии, их позвал в гости один из царских друзей, по имени Гидарн. «Вы – отважные люди, а царь умеет ценить отважных людей, – сказал Гидарн, – Разве не лучше вам служить царю, чем вашей нищей родине?» Спартанцы ответили: «Ты не можешь сравнивать, Гидарн: что значит быть царским рабом, ты знаешь, а что значит быть свободным человеком, ты не знаешь. Если бы ты только испробовал вкус свободы, ты сам бы стал драться за нее копьем и мечом».

Геродот продолжает свой рассказ. «Те эллины, которые дали персам землю и воду, – говорит он, – были спокойны в уверенности, что варвары не причинят им никакой беды; напротив, отказавшие в земле и воде пребывали в большом страхе, потому что кораблей для обороны в Элладе было мало, а народ по большей части не желал вести войну и сильно сочувствовал персам».

Вот этот большой страх – и перед персами, и перед собственным народом – и заставил афинских и спартанских правителей забыть распри и действовать заодно. Обойтись друг без друга они все равно не могли: у Спарты было сильное войско и слабый флот, у Афин сильный флот и слабое войско. А Ксеркс шел на Грецию и с войском, и с флотом.

Решено было так: все города, отказавшие персам в земле и воде, кончат междоусобные войны, дадут друг другу клятву в верности, в персидский стан пошлют лазутчиков, а в те города, где персидские гонцы еще не побывали, – послов с просьбой о помощи.

Персидский стан находился тогда еще в Сардах. Туда и явились греческие лазутчики: три человека. Их схватили и повели на казнь. Об этом узнал Ксеркс. Он приказал: казнь отменить, лазутчиков освободить, провести их по всему лагерю, показать им всю царскую пехоту и конницу, а потом отпустить на все четыре стороны. «Чем лучше будут греки знать мою силу, тем скорей отдадутся они мне во власть», – сказал Ксеркс. С тем лазутчики и воротились.

Городов и областей, куда были отправлены послы с просьбой о помощи, было четыре: Аргос, Керкира, Сиракузы и Крит. Всюду послы получили отказ.

Аргос ответил отказом, потому что от прихода персов он ждал не зла, а блага. Ксеркс прислал в Аргос глашатая с такою вестью: «Знайте, аргосцы: персидский народ происходит от героя Перса, а Перс – это сын Персея и Андромеды, а Персей – это сын Зевса и Данаи, царевны Аргоса. Вы наши предки, мы ваши потомки; ни вам не пристало идти на нас, ни нам на вас; оставайтесь же дома и ждите от царя Ксеркса почета и уважения». Вот почему аргосцы не выступили против персов.

Крит ответил отказом, потому что так посоветовал ему дельфийский оракул. Оракул сказал:

Вспомните, как помогали вы эллинам мстить за Елену, Вспомните, сколько вы бед понесли, и примите решенье.

Критяне вспомнили, как после троянской войны весь их остров обезлюдел от голода и мора, и почли за лучшее в новой войне помощи грекам не оказывать.

Керкира не ответила отказом: керкиряне снарядили шестьдесят кораблей и послали их в путь. Но корабельщикам был дан тайный приказ: на полпути остановиться, бросить якорь и ждать исхода войны. Если победит Ксеркс – явиться к нему и сказать: «У нас – сильнейший в Греции флот после афинян, но мы не пошли против тебя, как пошли афиняне: прими нас в подданство и оцени нашу покорность». Если победят греки – явиться к ним и сказать: «Мы шли к вам давно, но нас задерживали противные ветры; теперь мы рады встать и биться рядом с вами». Корабельщики так и поступили.

Сиракузы в Сицилии были сильнейшим государством Греции – не менее сильным, чем Афины и Спарта. Но у сицилийских греков был свой враг – Карфаген: ему уже принадлежала половина Сицилии, и он рвался захватить вторую ее половину. В Сиракузах правил тиран Гелон. Греческим послам он сказал: «Когда я просил у вас помощи против карфагенян, мне никто из вас не помог; теперь, когда вас самих стали теснить варвары, вы вдруг вспомнили о Гелоне! Я не таков, как вы: я готов послать вам двести триер, двадцать тысяч тяжеловооруженных воинов, две тысячи лучников, две тысячи пращников, две тысячи тяжелой и две тысячи легкой конницы. Но за это я требую, чтобы военачальником и главою эллинов был я», – «Нет, – ответил спартанский посол, – никогда не уступит Спарта Сиракузам главенства на суше», – «Нет, – ответил афинский посол, – никогда не уступят Афины Сиракузам главенство на море», – «Нет, – ответили они вдвоем, – нас послали к тебе просить не военачальника, а войска!» – «Ну, что же, – сказал тогда Гелон, – я вижу, что вы имеете начальников, но вряд ли будете иметь подначальных. Ступайте же назад и объявите Элладе, что нынешний год у нее будет без весны».

Вот как случилось, что четыре сильнейших греческих государства отказали Афинам и Спарте в помощи против персов.

Кто вел себя хуже? «Не знаю, – говорит Геродот, – не к лицу людям судить о дурных делах других людей. Полагаю только, что если бы люди решили поменяться своими пороками и снесли их в одно место, то, посмотрев хорошенько на чужие пороки, каждый взял бы назад свои». Вот так и поведение аргосцев и всех остальных могло быть еще далеко не самым позорным.

Как греки шли навстречу персам, а персы грекам

Ксеркс шел на Грецию с севера.

Перед завоевателем, который идет на Грецию с севера, природа поставила три преграды: вал, стену и ров.

Вал – это Пиерийские горы. За ними лежит северная Греция – зеленая гладь фессалийской равнины. Через вал несколько перевалов: по ним сейчас прокладывают путь дровосеки царя Ксеркса.

Стена – это Этейские горы. За ними лежит средняя Греция – лабиринт невысоких хребтов и узких долин между ними. Здесь Фокида с городом Дельфы, здесь Беотия с городом Фивы, здесь Аттика с городом Афины. В стене – единственная калитка: Фермопилы, проход меж горами и морем, шириной в шестьдесят шагов, а местами и того уже.

Ров с водою – это длинный и узкий Коринфский залив. За ним лежит южная Греция – полуостров Пелопоннес, похожий на четырехпалую руку, протянувшую пальцы к югу. Здесь Спарта, здесь Аркадия, здесь Аргос. Через ров – единственный мост: Коринфский перешеек шириною в пять верст от моря до моря; с юга его замком запирает Коринф, город Кипсела и Периандра.

Казалось, что грекам не о чем спорить: нужно оборонять от Ксеркса сперва вал, потом стену, потом ров.

Но греки спорили.

Спартанцы не хотели защищать ни вал, ни стену. Они хотели сразу отойти за ров, за Коринфский залив, окопаться на перешейке и здесь, на пороге родины, драться до последнего человека. Все, что к северу от перешейка, – и Фокиду, и Беотию, и Аттику – они без жалости оставляли на разорение врагу: для них это была чужая земля.

Но это была родная земля для афинян: их город, их поля, могилы их отцов. О том, чтобы отдать все это врагам без боя, они не хотели и думать. Они требовали защищать стену и калитку в стене – Фермопилы. Если же нет, – говорили они, – мы посадим на суда жен и детей, заберем кумиры из храмов и добро из сундуков и сделаем, как когда-то фокейцы: всем народом поплывем за море искать себе новую страну. И пусть тогда попробует Спарта отбиться от персов без афинского флота.

Ров, стена – о вале никто не заботился, защищать Фессалию никто не хотел. Фессалийцы говорили: «Не отдавайте нас персам»; фессалийцам отвечали: «Защищайте себя сами». Тогда фессалийские послы встали и горько сказали: «Если вы не хотите помочь нам – не думайте, что мы будем умирать за вас. Мы сдадимся персам, и никто нас не осудит: нет принуждения сильнее необходимости».

Так вал был сдан без боя.

Сдать без боя стену спартанцы не могли. Но победить в этом бою они не хотели. К Фермопилам был послан ничтожный отряд: триста воинов во главе с царем Леонидом, братом Клеомена. Когда эти триста человек выступили из Спарты, дрогнуло сердце даже у спартанских старейшин. Они сказали Леониду: «Возьми хотя бы тысячу». Леонид ответил: «Чтобы победить – и тысячи мало, чтобы умереть – довольно и трехсот».

Триста спартанцев, две с лишним тысячи аркадцев и коринфян, тысяча с лишним беотийцев – всего четыре тысячи человек с небольшим собрались на защиту Фермопил. А в войске Ксеркса, – напоминает Геродот, – было пять миллионов двести восемьдесят три тысячи двести двадцать человек. Афиняне чуяли недоброе. Они требовали, чтобы спартанцы выслали войско побольше. Спартанцы отвечали: «Сейчас – празднества в Олимпии, которые бывают раз в четыре года; после праздников пришлем подкрепления».

Чтобы персидский флот не сделал высадки в тылу у защитников Фермопил, в море вышел греческий флот. Он встал напротив Фермопил, у северного мыса на острове Эвбее. На мысу стоитхрам Артемиды, и сам мыс называется Артемисием.

Была середина лета.

Войско Ксеркса перевалило Пиерийские горы и тремя потоками хлынуло в Фессалию. Фессалийцы безропотно подчинились царю. В честь царя был устроен праздник с конскими скачками: фессалийские кони против персидских коней. Фессалийские кони, лучшие во всей Греции, оказались далеко позади.

Флот Ксеркса снялся с македонской стоянки и двинулся вдоль берега на юг.

Что случилось при мысе Артемисии

У острова Скиаф персы натолкнулись на три сторожевых греческих корабля: трезенский, эгинский и афинский. Трезенский корабль захватили сразу; красивейшего из пленников вывели на нос корабля и умертвили в жертву богам. Эгинский корабль захватили только после долгого боя: на нем сражался воин по имени Пифей, положивший несчетно много персов и павший, еще дыша, но весь изрубленный. Его отвезли в царский стан, перевязали раны, лечили лучшими снадобьями, дивясь его храбрости. Афинский корабль ускользнул: он и принес весть о приближении персидского флота.

Греческие моряки с трепетом ждали встречи с врагом. Афиняне молились Борею. У них было изречение оракула: «В беде воззовите к зятю своему»; а женою бога Борея, – гласило предание, – была дочь древнего афинского царя. Кроме того, Борей уже однажды спас Грецию – тогда, когда разбил корабли Мардония об афонские скалы. И божественный зять опять помог: налетел вихрь, поднялась буря, греки успели укрыть свои суда в проливе за Эвбеей, а персы были застигнуты бурей в открытом море. По самому меньшему счету, – говорит Геродот, – погибло не менее четырехсот судов; потом фессалийские землевладельцы разбогатели, подбирая на берегу выбрасываемые морем золотые и серебряные чаши и кольца с персидских кораблей. Персы высадились на сушу и ждали, пока маги заклинаниями и жертвами не остановили бурю, – «или, быть может, она унялась сама по себе», – замечает Геродот.

Буря уменьшила разницу в силах: теперь можно было начинать бой.

Персидских кораблей было больше. Персы решили двинуться на греческий флот с трех сторон, окружить, стиснуть и уничтожить. Об этом замысле афинян предупредил перебежчик. Его звали Скиллий, и он был самым лучшим пловцом во всей Греции. Говорили, будто во время бури он губил царский флот, плавая под водой и перерезая якорные канаты. Говорили, будто и теперь он приплыл от персов к грекам, нырнув на одной стороне пролива, а вынырнув на другой – через полторы версты. «Впрочем, я полагаю, что, скорее всего, он переправился в лодке», – разумно добавляет Геродот.

Греки вывели корабли навстречу персам полукругом, носами вперед и кормами внутрь.

Битва длилась три дня: на ночь разъезжались, поутру сходились снова. Бились так, как во всех морских битвах: корабль проходил борт о борт мимо вражеского корабля, в щепы ломая его торчащие весла, а потом разворачивался и тараном, носом в бок, прошибал и топил беспомощного, безвесельного врага. Нужно было суметь ударить во вражеский борт, не подставив врагу собственного борта. Афиняне и эгиняне у греков, финикияне и ионяне у персов были хорошими моряками и хорошими бойцами. Они это умели.

«В этом морском побоище, – пишет Геродот, – оба неприятеля оказались равносильны, ибо царские корабли терпели неудобства по причине своей же огромности и многочисленности, смешиваясь в беспорядке и попадая один на другой; несмотря на то, они сопротивлялись и не отступали, считая для себя позором бежать перед столь немногочисленным врагом. Эллинских кораблей и воинов погибло много, но варварских кораблей и людей погибло еще того более. После такого сражения оба войска разошлись».

Все три дня, пока бились корабли перед Артемисием и бились пешие воины в Фермопильском ущелье, в стороне от Артемисия и в стороне от Фермопил стояли и смотрели, покачиваясь на волнах, два гонца в двух легких и гонких лодках. Кто первый победит или будет побежден, тот должен был дать знать о том второму.

На исходе третьего дня гонец от Фермопил пригреб к Артемисию. Он принес весть о том, что битва кончилась, все греческое войско полегло и ущелье в руках персов.

В туже ночь греческий флот снялся с якоря и ушел на юг.

По пути была сделана последняя хитрость. По всем местам, где на берегу была питьевая вода и где могли высадиться царские моряки, были оставлены надписи: «Ионяне, идущие с царем, стыдно вам идти на своих же соплеменников и братьев. Если можете, отложитесь от царя; если не можете, сражайтесь вполсилы». Сделано это было с двойным расчетом: или царь об этой надписи не узнает, и тогда ионяне перейдут к своим, или царь об этой надписи узнает, и тогда он сам из подозрения не пустит ионян в бой. Вот каков был этот расчет.