Текст книги "Каменные сердца"

Автор книги: Михаил Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Напротив стола подпирал стену диван, а на диване сидел сухонький дяденька неопределенного возраста. И вид у дяденьки был как у шамана независимого квартирного племени «стопятых». Он ритмично раскачивался, словно в трансе. За диваном жалась в угол девушка, косилась на Платона. Коситься старалась незаметно, но розыскник разглядел ее знакомый профиль. В другом углу шипел и плевался отдельными словами старенький телевизор – передавал какие-то новости из бунтующей столицы. В зале витал сквозняк, врывавшийся из раскрытой форточки, но местных это ничуть не смущало. Разве что девушка безуспешно старалась унять дрожь. Платон задержал взгляд на царственных особах за столом, которые его заметили, узнали и стушевались.

– Оооо… – печально протянул опер. – Знакомые морды. Борис. Дмитрий. Я что-то не пойму, вы одни на районе живете? Почему я вас постоянно, блядь, вижу?

Борис с Дмитрием опасливо переглянулись.

– В квартире чисто, – шепнул на ухо сержант.

Платон кивнул и шагнул к столу.

– Ну, господа, и что мы тут делаем?

– Многоуважаемый, – подал голос шаман с дивана. – Вы, собственно, кто?

– Дед Пихто.

– Так вали на хер, у нас уже есть один дед.

Платон глянул на шамана. Зрачки расширенные, говорит невнятно – под вмазой. С такими разговор короткий. Опер без слов дал ему крепкий подзатыльник, от чего шаман с кряком повалился на диван. Девушка в углу взвизгнула, домашние царьки вскочили.

– Сидеть! Руки на стол! – рыкнул опер и те послушно сели.

Платон обернулся к своим.

– Этого берем, – и повернулся к столу: – А вас я спросил – что тут делаете?

– Так эээ… отдыхаем, – ответил один, который Дмитрий.

– Спокойно, – добавил второй, который Борис.

– Спокойно? – Платон, не вытаскивая руки из кармана куртки, продел пальцы в кастет. – Ты меня успокаиваешь?

– Н-нет, начальник. Сидим спокойно.

– И давно?

– С утра, начальник.

Платон покосился на сержанта, тот покачал головой.

– Боря, еще раз беса загонишь, я тебе глаз выбью.

Домашний царек сглотнул:

– Три дня сидим.

– И все три дня спокойно?

– Д-да… – но Бориса вовремя ткнул в бок товарища. – Точнее, не совсем…

Платон злобно усмехнулся.

– А кто там в углу щемится? Слышь, дамочка, я тебе. Ну-ка подъем!

Девушка не решалась встать, пока Платон не прикрикнул. Она вздрогнула и стала медленно выбираться из своего укрытия. Двигалась тяжело, кряхтя от боли, и опера поняли, что это не от бодяги. Ей было просто больно, как и любому побитому человек. Девушка с сопением встала у окна, стараясь спрятать лицо в копне грязных спутавшихся волос. На ней висел один легкий халатик с голубыми цветами, порванный по левому шву до подмышки. Справа на поясе болталась подвязка. Девушка дрожала и смущенно запахивала халатик, стесняясь своей наготы.

– Леночка, ты, что ли? – заискивающе спросил Платон, вглядываясь в знакомое лицо за вуалью из волос. – Открой личико-то, не бойся.

Девушка откинула волосы, продемонстрировав под правым глазом крупный кровоподтек. Платон незаметно проследил за Димой и Борей. Оба насупились, зашныряли взглядами по углам, предчувствуя скорые неприятности.

– Эх Лена, что-то я не удивлен, – обратился розыскник к девушке. – Ну и чего ты там стоишь? Иди сюда, покажись народу.

Девушка всхлипнула и неровно пошла к центру зала, куда указывал Платон. Опер описал продетым сквозь кастет пальцем круговое движение – мол, повернись. Лена, сглатывая тугую обиду, начала оборачиваться, демонстрируя полицейским ноги в синяках, длинную с подтеками шею, разодранный в лохмотья халат, сквозь который проглядывалось избитое нагое тело.

– Твою мать, – вздохнул Платон. – Вам что, уроды, адреналина не хватает? На своих баб уже кидаетесь? Что ж, я вам устрою веселую жизнь с аттракционами, – махнул своим. – Берем всех, в отделении пусть раскручивают эту парочку по сто тридцать первой.

– Начальник, да ты че…

Платон тут же развернулся:

– Кто пасть раскрыл?

Оба молчали, уставившись на опера залитыми кровью и хмелем глазами. И что-то в этих глазах настораживало.

– Будем считать, это ветер воет, – процедил розыскник. – Сейчас подъем и к стене, руки-ноги на ширину плеч.

Борис вскочил, опрокинув табурет.

– Пошел на… – вырвалось у него, и в руке блеснула вилка.

Время остановилось…

Дима и Лена в ужасе отпрянули от Бориса. Полицейские застыли на месте. Даже сам Борис оцепенел от своей реакции. Он вдруг понял, что натворил, и весь ужас сложившейся ситуации отразился на его лице: щеки побагровели, рот испуганно искривился, а брови поднялись, как у маленькой девочки. Он брезгливо держал в руках вилку, как неприятный пакет с помоями.

Платон медленно снял с правой руки кастет и достал из-за пазухи ПМ, перевел его в боевой режим.

– К стене, сука…

Борис не двинулся. Из-за спины Платона вышли рядовой, с автоматом наизготовку, и Никита, тоже с пистолетом.

– К стене… – утробно прорычал Платон.

Борис аккуратно, но с колебанием положил вилку и встал возле стены, широко выставив руки и ноги. К нему медленно двинулись Никита и сержант. По пути молодой опер пнул по голове присевшего от испуга Дмитрия, и тот откатился в сторону тихо и мирно лежать. Лена с ногами забралась на диван, где без чувств валялся шаман. Бориса заковали в наручники, и как только щелкнули браслеты, сержант с силой ударил его под колено. Буян охнул, пригнулся, и тут же получил каблуком кроссовка по лбу от Никиты. Боря свалился на спину, неуклюже попытался встать, но молодой опер нагнулся и ударил в зубы.

Дальше было дело техники – в наручники закатали и шамана, и Дмитрия, и хозяина квартиры, все это время в ошеломлении стоявшего рядом. Матами отделался только подставной мужик, в нерешительности топтавшийся у дверей квартиры. Лене было велено одеться и следовать за операми, так что спускалась она, в чем пришла в эту квартиру три дня назад: в сапогах, рваных колготках, мятых юбке и водолазке, курточке и с небольшой сумкой в руках.

Спускались медленно, согнув заключенных «лебедем». Платон шел первым, держа за шею Бориса. Недавний бунтовщик вел себя смирнее ламы, и даже когда опер пробивал ему за просто так подзатыльник, молчал и ни «гу-гу». Но все же ему было тяжело идти: ноги то и дело подкашивались, изо рта текла кровь, голова задержанного постоянно сваливалась на грудь. Розыскник понимал это, потому подзатыльники пробивал легонько, скорее для порядка и вел его медленно. И если бы Платон оказался на тот момент совсем не в духе, если бы решил потащить Борю через все пролеты волоком, то не видать ему улики, всплывшей в самом неожиданном месте. На площадке между третьим и вторым этажом он случайно бросил взгляд на стену под мутным окном и встал так резко, что Боря чуть не свалился с лестницы. За старшим опером затормозила и вся процессия.

– Что такое, Платон? – настороженно спросил Никита, ведший следом Дмитрия.

Старший помолчал, потом кивнул младшему оперу:

– Подержи ублюдка, – и отпустил шею Бориса.

Никита усадил Дмитрия и Бориса на колени, взял их обоих за шиворот, а сам продолжил следить за странным поведением старшего. Платон спустился на площадку и внимательно осмотрел стену. Там среди множества подпалин и корявых матерных надписей была нацарапана спираль со звездой в центре. Опер достал телефон и посмотрел на фото, сделанную ранее. Ошибки не было, спирали были идентичны, только эта не больше десяти сантиметров диаметром. Грубая, неровная, но прямо таки высечена кем-то очень настырным. Платон сфотографировал знак и вернулся к процессии. На вопросительный взгляд Никиты только отмахнулся и повел Бориса дальше, будто ничего не произошло.

Вьюга на улице усилилась, занося мир мелким колючим снегом. Сиротливо выл между домов ветер. Пришлось подождать перед патрульным бобиком, пока рядовой неловкими замерзшими пальцами отопрет заднюю дверь. Из раскрытого передвижного «чулана» вырвалась густая резкая вонь, от которой тут же начало тошнить. Потерпевшие заволновались, начали скалиться и бубнить про запах, но после окрика сержанта замолчали. Первым решили засунуть в «чулан» Бориса, как мужика более-менее крупного. Его положили, словно сумку, а сверху пристроили все еще бессознательного шамана. В ответ на такое беспардонное отношение свергнутый квартирный царек только промычал. Двоих других «ппсники» посадили на заднее сиденье, за решетку.

Когда оба патрульных залезли в бобик, к окну сержанта подошел Платон.

– Мужики, а не знаете, тут кто-нибудь пропадал в последнее время?

Оба посмотрели на опера с прищуром.

– Начальник, ты ж в отделение поедешь, там и спроси, – проворчал рядовой.

– Спрошу, но и вы мне сейчас скажите. Заметили, что кто-то пропал, или нет?

– Кто-то пропал, – ответил сержант. – А кто-то появился. Тут постоянно движение. Так что мы учет не ведем. Но если навскидку – из старожилов вроде все на месте.

Платон кивнул.

– Хорошо, что на месте. Только теперь тут за народом получше приглядывайте.

– А что такое, начальник?

– Пока ничего, просто совет даю. На будущее.

– Мы тебе таких же советов надавать можем. Сами разберемся, – хмыкнул сержант, потом кивнул на Лену. – Когда эту швабру в отделении ждать?

– Сейчас и отвезу. С парадного ее заведу, так что не парьтесь. Ладно, мужики, приятно было поработать. Может, еще свидимся.

И, пожав руки «ппсникам», махнул Никите с Леной и пошел к своей машине, почти невидимой за вьюгой. Они сразу залезли в холодный салон. Платон убрал с задних сидений всякую мелочь, чтобы освободить место Лене, завел двигатель, давая машине прогреться, потом взял скребок-щетку и вылез счищать снег с лобового стекла.

– Ну что, гражданка Барзюкина, как ты туда угодила? – спросил майор, когда залез назад.

Лена флегматично уставилась в окно, на бешенную белую мглу.

– В гости позвали, день рождения отпраздновать.

– И ты повелась? Не знаешь, как бывает?

– Не лечи, товарищ старший оперуполномоченный.

Платон посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

– Дура. На кой хер тебе эти алкаши сдались. Все при тебе есть: фигура, лицо, здоровье, вроде даже не глупая. А все равно, дура, с какими-то упырями вечно ошиваешься. Они тебя отчекрыжат, фонари под глазами нарисуют, и потом вытаскивай тебя…

– Сказала – не лечи…

– Ты, сука, еще попререкайся. Сдам тебя как блядь по вызову, посмирнее станешь.

Лена не ответила. Ни синяки, ни растрепанные грязные волосы, ни даже мешки под глазами не портили ее красоты. Молодая, умная, она выбрала для себя самый дурной и простой путь – быть содержанкой блатного. И если начала она именно что с авторитетного уркагана, то в итоге все скатилось в банальщину. Урка загремел, всех его друзей или убили, или сами разбежались, а Лена Барзюкина начала связываться почти со всеми мужиками с района, кто был готов платить в ресторанах, покупать одежку и всячески поддерживать материально. В итоге красивая девушка Лена превратилась в обычную районную шалаву – позови, она и придет. Платон смотрел на нее, глотающую слезы гордости, понимающую всю ничтожность своего положения и не чувствовал ни жалости, ни сострадания, ни вины. Он даже не ненавидел эту маленькую и беспомощную тварь, но прекрасно понимал, что достаточно надавил. Равновесие слегка нарушено.

– Ладно, Барзюкина, расслабься. Кто на что учился, как говорится. Хочется тебе с этими утырками тусоваться – тусуйся. У нас свободная страна.

– Пока вы всех не пересажаете, – прошептала она в ответ.

Платон, наконец, тихо тронул с места, чтобы не скользить на мокром асфальте. Районное отделение располагалось в нескольких кварталах, но их еще предстояло проехать по такой погоде.

– Кого надо, тех и пересажаем. Ты другое скажи. Такой знак раньше видела?

Он, не отвлекаясь от дороги, передал смартфон с открытой фотографией Никите, а тот уже повернулся с ним к Лене. Какое-то время девушка всматривалась в фото, затем ответила:

– Кажется, видела.

– Кажется?

– Что-то очень знакомое, но не скажу точно.

– Но нарисован он был не так, да?

– Кажется, нет.

– Никит, листни фотку. А так?

– Нет, и не это.

Платон кивнул и забрал смартфон. На немой вопрос Никиты, просто покачал головой – надо, по делу, не лезь.

Всю дорогу до отделения оба опера внимательно следили за Барзюкиной, подмечая любые изменения в ее лице. Как только они приведут ее к районным операм, девушка должна будет решить – сотрудничать со следствием в качестве свидетеля, или встать в отказ. Если Лена встанет в отказ, то могут возникнуть проблемы. Ведь морду Борису размазали ни за что, и это будет нетрудно доказать, если он не подастся на историю с «сопротивлением при аресте». Точнее, проблемы возникнут у Никиты, сам же Платон незамазан. Но свой есть свой, придется за него просить перед местными, чтобы ломали Борю, или шли на сделку.

Серое трехэтажное здание районного отделения выплывало кусками, словно проявлялось на фотографии. Метель мешал все вокруг в общую кашу: здание; стояшие у главного входа полицейские автобусы, служебные легковушки; людей, сновавших у дверей. Подъезды к отделению оказались забиты в два ряда, и парковаться пришлось у соседнего жилого дома между постовыми «бобиками». Отпустив Никиту с Барзюкиной вперед, Платон проверил задние сидения. Вроде ничего не стащила, но и не обронила. Достав из тайника под сиденьем папку, он вышел в бурю и побежал к входу.

Когда-то давно он и Артем начинали тут свою карьеру. Именно в УгРо мало-Литейного района он узнал, что такое работа на «земле». Каково это каждый день уходить с мыслью, что можешь не вернуться. Высокие входные двери встречали его зловещим зевом темной проходной, а провожали скрипом, похожим на обещание поквитаться. Платон замешкался перед своей альма-матер, и его успели окликнуть «районщики», курившие неподалеку. Он поздоровался с ними, но не стал задерживаться. Не то, чтобы он их не знал или не уважал, просто они были коллегами, пришедшими на службу после его ухода. Так случилось, что за Платоном и Артемом потянулись старые сослуживцы. Кто на пенсию, кто перевелся, кто уехал. А кого-то убили. Из старожилов остались только пара совсем упертых мужиков.

Отделение мало-Литейного района никогда не менялось. В нем пахло сигаретами и кислым потом, как и семь лет назад, когда он, еще зеленый лейтенант, прошел через вертушку. Тот же старый истертый паркет, желтые, покрытые жирным слоем краски стены, высокие копченые потолки. Здесь никогда не спадал накал страстей, никогда не было тихо. Парни из охраны и постовой службы постоянно привозили задержанных, тут же сидели «терпилы». Скандалы, окрики дежурных, испуганные женщины, упитые до угара в глазах мужики, драки, угрозы, проклятия – здесь это был обыденный фон.

Но в этот раз отделение бурлило поистине адски, словно чан с варевом ведьмы. У стен проходной, холла, коридоров, уходивших вглубь здания, тянулись ряды молодых людей. Кто-то стоял навытяжку, широко расставив руки и ноги, а у кого-то запястья смыкались за спиной в наручниках, и они прислонялись лбом к стене. Некоторые из задержанных сидели так на корточках. Стоял хай из ржания, беспорядочных криков, матерщины, смешков и прочих нечленораздельных звуков. Вдоль колонн прохаживались «овошники» и «пэпсы» с дубинками, тычками и подзатыльниками осаживали самых голосистых. Платон поздоровался с дежурными на проходной, и пока те проверяли удостоверение, поинтересовался – а что происходит? Это оказалась та самая операция, из-за которой местные опера не смогли выехать за буянами из сто пятой квартиры. Прошла облава на крупную молодежную группировку, прошерстили несколько точек сбора и сцапали, кого смогли. Как сказал дежурный, отдавая удостоверение, сейчас в отделении торчало примерно полторы сотни гопников. Значит, задерживаться тут не стоит. Наверняка следственно-оперативная машина начала свою работу и в скором времени войдет в раж.

Платон двинулся к лестнице, ловя на себе ненавистные и насмешливые взгляды шпаны. Ничего удивительного, что они распознали в нем мента. Несколько раз крикнули в спину какие-то ругательства, но больше не осмелились. Эти же взгляды он ловил, пока поднимался в УгРо. Вдоль лестницы вытянулись парни уже постарше, покрепче. Такие гавкать в след оперу не будут. На этаже УгРо как всегда царила полутьма – не работала половина ламп. В узком обшарпанном коридоре стояли и сидели вдоль стен совсем другие «гопники». Если на первом этаже горланили мелкие шпанята, то в коридоре УгРо обтирали стены настоящие отморозки из уважаемых ОПГшных авторитетов. И пусть большинству не было и двадцати, у каждого за плечами не ода сотня отсиженных суток, а половина так и вовсе бывшие сидельцы СИЗО.

Вдоль выстроенных в шеренгу авторитетов прохаживались омоновцы в балаклавах. Но матерые опгшники не обращали на них внимания: они стояли у стен в вальяжных позах, облокотившись на руки, обсуждали свои дела, смеялись. Некоторые даже садились на корточки, пока их силком не поднимали омоновцы. Но стоило законникам отойти, авторитеты сразу принимали прежнюю позу. Что ж, если опера нынче в УгРо той же закалки, что и раньше, то очень быстро сойдут эти ехидные улыбочки.

Розыскник двинулся через весь коридор к общему кабинету, местному заседалищу оперов во время облав. На полпути какой-то парень одетый исключительно в черное выставил ногу, преградив путь. Платон, не задумываясь, пнул по ноге, но парень ловко убрал ее, почти не потеряв равновесия.

– Грабли убери, – буркнул ему Платон.

– Пошел ты, мусор подретузный.

Опер не задержался и даже не обернулся, но по пути подошел к ближайшему омоновцу.

– Запомнил его? – спросил, показывая удостоверение.

Силовик кивнул.

– Передай потом мужикам, что шибко борзый.

«Крокодил» одними глазами сверху вниз посмотрел на опера, холодно, с недоверием, не сразу отвел взгляд. И Платон не сразу отвел взгляд, давая понять, что настаивает. «Крокодил» помялся и еще раз кивнул. Что ж, пусть думает себе, что хочет, но подобную погань нужно ставить на место.

В общем кабинете, сильно напоминавшем их с Артемом каморку в управлении, ютились четыре опера, возившиеся с кипами бумаг, и Никита с Леной, присевшие чуть в стороне от суеты. То и дело заходили другие розыскники, несшие протоколы допросов, уходили и приходили опять, с новыми пачками бумаг. Привыкшего Никиту эта возня не сильно трогала, и он спокойно игрался в смартфоне. А вот Лена сидела беспокойно, каждый раз вздрагивая при появлении очередного полицейского. На Платона она взглянула со вздохом облегчения и даже некой надеждой.

Поздоровавшись со всеми коллегами, Платон спросил:

– Из старших кто свободный есть? И Сухоруков на месте?

– Сухоруков на «земле», – гаркнул в ответ кто-то. – Иди к Фатрутдинову, он дежурный сегодня.

Платон ухмыльнулся и позвал Никиту с Леной. Майоры Сенцов и Спартак Фатрутдинов давно знали друг друга, еще с работы в районном отделе. Пусть Спартак и был лет на пять старше самого Платона, в полтора раза крупнее, на голову выше, но опера нашли общий язык. Вместе они работали лишь пару месяцев, но за то время оба раскрутили крупное дело воров-шатунов, успели посидеть в засадах, поймать нескольких опасных наркоманов, и уже тогда научились доверять друг другу. От Спартака же в управление приходили наиболее толковые доклады и ориентировки. Правда, виделись старые товарищи редко – Спартак почти не сидел на дежурстве, все время отдавая «земле», облавам и даже патрулю. Так что предчувствие встречи с одним из старых сослуживцев отозвалось в душе приятными нотками.

Кабинет, который обычно занимал дежурный опер, так хитро располагался, что не сразу заметишь – проем в конце длинного коридора и узкая дверь, ведущая в тихую комнатку. В иные спокойные сутки опера уходили сюда, как на отдых. Могли даже не покидать этого закутка, весь день занимаясь своими делами, или просто сопеть в подушку. Платон привычно хлопнул ладонью по двери и потом схватился за ручку, не дожидаясь ответа. Спартак корпел над какими-то бумаги, скрипел ручкой, даже не притрагиваясь к включенному ноутбуку. Вошедших он сначала опасливо оглядел, и только затем поприветствовал, привстав и легко пожав руки. Платон уселся на единственный свободный стул, Никита встал за ним, держа под руку Лену. Девушка насупилась, делая вид, будто ей все равно и руку ее не стискивает мозолистая лапища полицейского. Повисла тишина, нарушаемая только упористым скрежетом ручки по бумаге. Спартак дописал, перевел дух и аккуратно, но быстро поставил роспись. Не свою.

Вот теперь можно выдохнуть спокойно. Фатрутдинов оглядел листы, подпись и уставился на Платона поверх бумаг.

– Ну, привет, товарищ майор, – довольно прогудел он.

– И тебе привет, майор, – расплылся в улыбке старший опер.

Старые товарищи по новой обменялись рукопожатиями, на этот раз крепкими, основательными. Платон кивнул на бумаги:

– Ну, прям как раньше.

– Да тут надо решить одну проблему с местными, а то огребем потом гемора, – спокойно ответил Спартак, однако листы со стола убрал. – Смотрю, вы нам привели гражданочку Барзюкину. Здорово, Лен. Никак не уймешься, а?

Девушка отвела заплаканные глаза.

– Мы ее из сто пятой вытащили, по Металлургам двенадцать.

– Знаю, видел баранов оттуда. Минут десять назад привезли, – дежурный как бы случайно промахнул взглядом по присутствующим, задержавшись на руках Никиты. – Зачем так Борю отделали? Он не говорит, а свистит как жопа.

– Для порядка, чтоб место знал.

– А чего других тогда не тронули?

– Ну как же, нарка тоже прессанули.

– А, так это он от вас такой убитый, – Спартак откинулся на спинку кресла.

– Убитым он был до нас, а я только подправил состояние.

– А Борю?

Платон помолчал, потом повернулся к младшему оперу:

– Никит, иди с бумагами пока разберись, а ты, Лен, жди, когда вызовем. Давайте, двигайте. – Когда дверь закрылась, обратился уже к Спартаку. – Это Никита по зубам Борису настучал, в горячке. Этот мудак за вилку схватился.

– Боря?

– Боря, Боря. Пошли вы, говорит, на хрен, и за вилку. Мы его стволами пугнули, он очухался и сам к стене встал. Ну, Никита ему рожу-то и расквасил. Я уж говорить не стал, чтобы бил не по лицу, все же вилка…

– Это еще доказать надо.

– А вот для этого Лену и привезли. Они ее походу драли все три дня, так что нужно бабу по сто тридцать первой крутить. Если в отказ пойдет, то Бориса по двести тринадцатой надо вести, иначе на Никиту шакалы налетят. Я Ленку в машине качнул по мелочи, мол, она шалава. Имей ввиду – может сначала взъерепениться.

– Ну да, значит, будем качать, это дело несложное, – пробурчал Спартак, записывая что-то в личный блокнот. – И эти два барана, Дима с Борей, уже в печенках сидят, так что их раскрутить – милое дело. Сейчас бумажки заполните, принесете. И ты в следующий раз орла своего учи, чтобы не по лицу бил.

– Ага, – кивнул Платон, доставая смартфон. – Еще одно – такое видел когда-нибудь? – показал дежурному недавно сделанные фото.

Спартак застыл. Казалось, он даже не дышал, пока вглядывался в экран смартфона. Потом полез в ящики стола.

– Мы тут собирали недавно…

И кинул перед Платоном папку. Старший опер раскрыл ее, начал внимательно рассматривать отпечатанные на цветном принтере фотографии уже других спиралей. Их было семь. Все разного диаметра, почерка. Одни аккуратно выведены на стенах черной краской, образовывали огромный диаметр, другие шли ломанными углами, третьи вообще все потекли и символы в них угадывались смутно. Но все семь образовывали четкий одинаковый знак – спираль, голова змеи, звезда в центре.

– А теперь рассказывай, почему сейчас спросил меня о том же, о чем и Игорь Аркадьевич Додукаев три недели назад, – проскрежетал Спартак.

Платон поднял взгляд и наткнулся на каменное лицо товарища…