355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Пыляев » Моды и модники старого времени » Текст книги (страница 5)
Моды и модники старого времени
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:53

Текст книги "Моды и модники старого времени"


Автор книги: Михаил Пыляев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

VI

Воспитание по моде. – Французские «мадамы и мусье». – Столетие первого модного журнала. – Моды сто лет назад. – История фрака. – Шалуны и повесы. – Военное удальство и кутежи. – Мода на золото и портреты. – Уродливые моды времен директории. – Гонения и указы на французские моды. – Моды Александровских времен. – Плащ colsua la Quiroga,и шляпа a la Bolivar

«Воспитание по моде», состоящее в содержании у себя в доме «французской мадам и мусье», писатель XVIII столетия Н.И. Страхов, редактор «Сатирического вестника», характеризует так: «Если случилось, – говорит он, – что сии господа разругали вас в глаза, то стоит только послать слугу в Английский кофейный дом, и на другой день передняя ваша наполнится множеством мусьев, хотя известная наша склонность к французскому языку, а паче наша неразборчивость лишила Париж половины слуг, однако ж можете вы между ними найти таких, которые у знатных людей исполняли должность почтенных господ-камердинеров» причем он дает совет не справляться, знают ли они учить правильно языку, но вслушиваться, хорошо ли говорят они по-французски. Исчисляя прочие предметы, входящие в состав модного воспитания, необходимо нужного для «щеголеватых девушек и молодцов», Страхов упоминает о танцевании. Обращаясь к молодым девицам, автор иронически замечает: «Дабы не уменьшилось достоинство ног, продолжайте обучаться танцеванию целый век. Почитайте оное главнейшим приданым вашим и таким достоинством, которое составляет душу всех ваших дарований». Молодым щеголям он дает такой же совет: «Поместить в йоги веете достоинства, которые не влезли в их голову». Относительно музыкального воспитания он тоже предлагает только запомнить и заучить итальянские музыкальные термины.

В 1891 году в апреле месяце исполнилось ровно сто лет, как у нас стал выходить первый модный журнал под названием «Магазин английских, французских и немецких мод». Издателем его был, по мнению господина Неустроева, известный Н.И. Новиков. Первый, впрочем, такой модный журнал, под заглавием «Модное ежемесячное сочинение, или Библиотека для дамского туалета», появился ранее несколькими годами, но содержание этого журнала не соответствовало своему названию и не давало никаких известий о модах, кроме самых кратких объяснений приложенных к нему четырех модных картинок. Магазин мод иллюминован был рисунками и, кроме «известий и обстоятельных описаний каждой примечания достойнейшей моды, появившейся за границей в отношении к платью и нарядам обоего пола, мебелям столовым и прочим приборам, экипажам, расположению домов, комнат и украшению оных» и т. д. давал описания образа жизни, публичных увеселений и времяпровождений в знатнейших городах Европы. Магазин этот не ограничивался одною только историею чужестранных мод, но от времени до времени давал известия о господствующих и у нас в столице появлявшихся уборах, платьях, экипажах и вкусе. Моды, обещаемые в журнале, как гласило объявление, будут появляться через полтора месяца после их появления на горизонте парижских щеголей и щеголих.

В первом номере, явившемся в апреле, про мужские туалеты писалось, что кавалеры теперь отличаются крайней простотою, подходящею весьма близко к деревенщине (rusticite). Во фраках не последовало никакой отмены, но по случаю сырой погоды носят сверх оных сюртуки. Далее советуется: «Чтобы походить во всем на англичанина, должно иметь новомодные английские кожаные шпоры, которые прежде были серебряные или стальные, теперь делаются из жесткой черной кожи, и только назад к ним пришивается небольшая шейка из металла». Дамы, как писал парижский корреспондент, одеваются опять великолепно – бальные платья из темно-зеленого полуатласа двух родов: первое наподобие Эвфрозины (habitementa l'Euphrosine), получившее название от новой пьесы, и другое – a I'Amadis. В шляпах и дамском уборе bonnets a cylindre, т. е. чепец или наколки на манер цилиндра, вышиною равняющиеся настоящей сахарной голове, так что по причине вышины прически в залах собрания все люстры и жирандоли повешены гораздо выше прежнего для предупреждения пожара на головах наших красавиц. В письме из Гамбурга в этом журнале между прочим говорится об успехе пьес Коцебу, которые по справедливости принадлежат к модным театральным пьесам. Вскоре эти пьесы доходят и до нас в переводах и держатся на сцене отечественного театра чуть ли не более десятка лет – эти драматические произведения у нас носят название коцебятины.

Интересно также сообщение о новой моде на карманное оружие. Кто бы мог подумать, что веселые и всегда поющие парижане дойдут до того, что будут иметь при себе вместе со скляночками, наполненными благовонными водами и спиртами, с золотыми сувенирами, с бумажниками, с фальшивыми часами и прочими очень галантерейными вещами еще итальянский кинжал, пару карманных пистолетов, трости с саблями и шпагами. Мода эта продолжалась недолго, у всех модников, явившихся в Тюльерийском дворце, были опорожнены все карманы и наполнили этими галантереями несколько коробов. Таких франтов позднее стали обыскивать на улицах и провожать пинками и толчками. Наши русские петиметры и петиметрессы, прадеды и прабабушки, щеголяли в Москве; в то время появлялись в следующих нарядах для балов и в торжественные дни дамы надевали русские платья из объярей, двойных тафт и заграничных материй, шитых шелками или каменьями, или другого цвета, рукава имели одинакового цвета с юбкою, пояса носили по корсету, шитые шелками или тоже каменьями, на шее – околки или род косынок на вздержке из блонд или кружев, на грудь надевали закладку или рубашечку из итальянского флера на вздержке, голова причесывалась буклями большими или малыми, виски же подрезывались наравне с ушами, шиньон гладкий и конец его завивался буклею; на волоса накалывались ленты с перьями и цветами. Для выездов на обыкновенные балы, на свадьбы употреблялись сюртуки без фраков, флеровые и тафтяные полосатые, с цветочками, с белыми флеровым юбками, на шею платки и рубашечки с мужскими воротниками, рукавчики такие же, как и к русскому платью, пояса из лент с концами и с бантами и пряжки к поясам стальные или с каменьями, на голове носили тюрбаны из цветных флеров, также и наколки. Для выездов в клуб и вокзал в тогдашнее модное гулянье употребительнейшие платья дам были сюртуки с фраками – с высокими воротниками, узенькими и короткими, вроде туркезов, рукавчики расшнурованы ленточками, лацканы также такие и на пуговицах, юбки из линобатиста, на голове шляпка a la cloche (наподобие колокола), вокруг шляпы черные и белые блонды, другие же употребляли шляпки a la bergere (по-пастушьи), надевались последние на волосы на один бак с гирляндами из цветов, лент и с перьями.

Мужские московские моды были: суконные фраки разных цветов с длинным лифом и стальными пуговицами; весною и летом употребляли для фраков шелковые полосатые материи и английские полусукна, на шее носили косыночки из линобатиста или кисеи, обшитые кружевом или вышитые по краям разными шелками, повязывались они бантом напереди с распущенными концами, жилеты носили шитые по канифасу белыми и разноцветными шелками. Рубашки – из английской шелковой или полотняной материи с узенькими полосочками, по сторонам ставились только по три пуговицы. Прическа головы – в три букли на стороне, одна возле другой и широкой а ла вержет. Шляпы к фракам круглые, остроконечные, перевязанные лентами. Чулки шелковые, половинчатые, наподобие сапожков до половины икры темного цвета, а от икры до колена белые. На фрак с начала нынешнего столетия стали нападать как в литературе, так и в обществе с легкой руки Грибоедова, определившего его так:

 
Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем,
Рассудка вопреки, наперекор стихиям.
 

Фрак стал гоним; как и теперь, резко своего он вида не терял – то подымется, то опустится лиф, воротник или рукава сделаются то уже, то шире, то длиннее, то короче. Загоскин написал о вреде его целую статью уверяя, может ли быть что-нибудь смешнее и безобразнее фрака. Долговечность последнего, надо думать, объясняется тем, что в старину, когда чинопочитание царствовало повсюду, один только фрак, который нашивали и служащие, и не служащие, все без исключений, иногда уравнивал между собою и полковника, и гвардейского сержанта, но и тут без вежливости фрак не спасал шалуна или повесу. А повес в то время было много, такие ходили с толстыми палками в руках, последние носили название геркулесовой дубины, эта мода явилась тоже из Франции. В те года на улицах Парижа и в публичных собраниях палки и расправа палкой играли большую роль. Всякий спешил отвечать на грубое слово, на насмешку и просто даже на тесноту ударами палки. Тогдашние щеголи не покидали ни на минуту своих тростей и часто пускали их в ход. Вежливость считалась предрассудком, и молодые люди разговаривали с женщинами, надвигая шляпу на лоб. Когда старики выказывали вежливость, молодые осыпали их насмешками. Большими повесами и шалунами в начале нынешнего столетия были молодые кавалеристы; характер, дух и тон военной молодежи и даже пожилых кавалерийских офицеров составляли в ту эпоху молодечество, удальство. «Последняя копейка ребром» и «жизнь – копейка, голова ничего» – вот какие были поговорки и какие девизы тогдашних офицеров. Не надо забывать, что большая часть тогда эскадронных командиров и ротмистров были суворовские воины, крещеные в кровавых битвах и опаленные в пороховом дыму. Поэт партизан Денис Давыдов пел:

 
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мой золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
 

Теперь все перешло в предание! Ни эха, ни следа прежних лет. Старые офицеры искали и в войне, и в мире опасностей, чтоб отличиться бесстрашием и удальством. Попировать, подраться на саблях, побушевать, где бы не следовало, это входило в состав военной жизни и в мирное время, пишет современник того времени Ф. Булгарин «Молодые кавалерийские офицеры были то же, что немецкие студенты-бурши и так же вели вечную войну с рябчиками (так в старину кавалеристы называли штатских). Военная молодежь не покорялась никакой власти, кроме своей полковой, и беспрерывно вела войну с полицией. Буянство, хотя и подвергалось в то время наказанию, но не считалось пороком и не помрачало чести офицера, если не выходило из известных границ. Стрелялись очень редко, только за кровавые обиды, за дела чести, но зато рубились за всякую мелочь. После таких дуэлей бывал пир и дружба. Общество офицеров в полку было как одна семья, все было общее – и деньги, и время, и наслаждения, и неприятности, и опасности. Старшие офицеры требовали от молодежи исполнения службы, храбрости в деле и сохранения чести мундира. Офицер, который бы изменил своему слову или обманул кого-либо, не был терпим в полку. Офицеры, правда, делали долги, но в крайности за них складывались товарищи и платили их. Офицерская честь высоко ценилась, хотя эта честь имела свое особенное, условное значение. Гвардия тогда была малочисленна. В Кавалергардском, Преображенском и Семеновском полках был особый тон и дух. Офицеры этих полков принадлежали к высшему обществу, они слыли танцорами, господствовали в них придворные обычаи и общий язык был французский, когда, например, в других полках между удалою молодежью французский считался неприличным и говорить между собою позволялось только по-русски. Офицеров, которые отличались светскою ловкостью и французским языком, называли хрипунами, последнее название произошло от подражания парижанам в произношении буквы р. Конногвардейский полк был нейтральным, он соблюдал смешанные обычаи, Лейб-гусары, павловцы, измайловцы и лейб-егеря следовали господствующему духу удальства и жили по-армейски. Во флоте было еще больше удальства. В старые времена офицеры кутили в Екатерингофе, Красном кабачке и на Крестовском острове, сюда ездили, как на охоту, и горе было бедным немцам-ремесленникам, которых находили здесь с семействами. Начиналось обыкновенно так: заставляли толстых маменек и папенек вальсировать до упаду, потом спаивали весь мужской пол, за прекрасным полом все волочились, обыкновенно это и оканчивалось баталией. Кутили всю ночь до утра и в 9 часов все являлись к разводу – кто в Петербург, в Стрельну, Царское, Петергоф – и как будто ничего не бывало. Через несколько дней приходили жалобы, и виновные тотчас сознавались по первому спросу, кто был там-то. Лгать было стыдно. На полковых гауптвахтах всегда было тесно от арестованных офицеров, особенно в Стрельне, Петергофе и Мраморном дворце. Каратыгин рассказывает, как гвардейские офицеры возвратясь из славного похода в Париж, однажды ночью после веселого ужина разбрелись потешаться по Невскому проспекту и в продолжение ночи переменили несколько вывесок. Поутру у булочника оказалась вывеска колбасника, над аптекой – гробовщика и т. д. Нынче немыслимы такие шалости, но в то время ночной полицейский надзор был очень слаб и инвалиды-будочники дремали у своих старозаветных будок.

В 1791 году вошло в большое обыкновение у дам носить много золота в виде ожерелий, с большими золотыми сердцами, серьги в виде блонд и проч. Господствующий для всякой обшивки цвет был пунцовый, и единственным ему соперником было только золото. Появилась в те года еще новая мода обшивать платье черным или желтым цветом, она названа была a la contiejevolution, но последняя скоро вышла из употребления. Года два спустя появилась большая мода на миниатюрные портреты на слоновой кости, которые носили в медальонах на шее. Мода эта вошла сперва в Париже, где был знаменитый живописец Изобей, рисовавший такие портреты в совершенстве. Этот род портретов очень распространился по всей Европе и держался очень долго и у нас.

Еще в конце тридцатых годов всякая молодая девушка, выходившая замуж, дарила жениху медальон с своим портретом на кости. Убила это обыкновение окончательно фотография.

В конце 1791 года в столичном обществе самым употребительнейшим женским платьем был молдаван; его носила сама императрица Екатерина II. Платье было с короткими рукавами, шилось из атласа, флеру, из турецких тонких парчей, обшивалось кружевом, блондами, бахромою, лентами, юбки к этому платью носили белые и одинакового цвета с корсетом. Также носили пиеро из лино, шитые шелками и фуроферме с большим шлейфом. Головы причесывали в букли и в расческу – узко, вроде мужских голов. Носили султаны с золотым и золотыми колосьями и фольговыми цветами.

В 1793 году вошли в большую моду дамские сюртучки, к сюртучку надевали камзольчик, глазетовый из какой-нибудь дорогой материи, у сюртучков были длинные шлейфы. Уменье управлять длинным шлейфом считалось признаком большой аристократичности. В это же время явилась corps (тело, туловище) – ужасная машина, сжимающая женщину до того, что она превращается в статую; скоро «corps» изгоняется корсетом, фижмы также перестают носить и заменили на des bouffantes (с напуском), которые делались из волосяной материи, кроме того, чтобы сделать платье пышнее, употреблялось проклеенное полотно, называемое la criarde (крикливое). Эта ткань шумела страшнейшим образом при малейшем движении. Модные цвета в это время носили следующие сентиментальные названия: сладкой улыбки (doux sourire), нескромной жалобы (plainte indiscrete), совершенной невинности (candeur parfait), заглушённого вздоха (soupir etouffe) и т. д.

В описываемые годы мода на наряды настолько усилилась в русском обществе, что явилось несколько изданий, которые «в беспристрастном начертании» желали открыть некоторым людям глаза и убедить их во вреде, причиняемом модами, роскошью, вертопрашеством и прочими пороками, которые являются повсюду в современном обществе.

Самая крупная сатира на моды явилась в книге «Переписка безруких мод»; в книге этой сказано, что «моде», попавшей во Францию в самый разгар революции, когда владычество ее рушилось, не оставалось ничего более делать, как пробраться в землю подражательности – Россию, где она и была встречена с распростертыми объятиями. Автор представляет любопытную характеристику слабостей и пороков современного ему русского светского общества.

После Французской революции ввелись в моду у мужчин лорнеты и жабо выше подбородка и головы были отстрижены а la Titus и a la Каракалла и коротенькие косы flambeau d'amour (факел любви). Императрица Екатерина II приказала нарядить будочников в сюртуки, в жабо и дать им лорнеты в руки, будочники подходили к франтам, щурились в стеклушки и говорили им, как друзьям «Bonjour!». И жабо, и лорнеты быстро исчезли. Фраки в то время носили с длинными и узкими фалдами, жилеты из розового атласа, сапоги с кистями, галстуки, закрывавшие подбородок в несколько аршин, которые надлежало обматывать вокруг шеи. Трудно представить большее безобразие. К описанному наряду надо прибавить еще треугольную шляпу, которую прежде носили под мышкой, чтобы не смять волос, да и вообще и прежде шляп не употребляли; большой парик и без того согревал голову.

Шляпы, существующего вида цилиндры, появились в 1785 году в Англии; носить их на головах стали у настолько с уничтожением париков. С появлением английских мод водворяется страшное смешение: женщины носят камзолы, жилеты, мужские рубашки; мужчины – муфты. Эти муфты носили зимою и летом; самая модная была белого цвета, из шерсти ангорских коз и украинских; муфта носила название манька; были такие и очень дорогие из соболей и других ценных мехов. Особенно такой манькой щеголял Леон Разумовский. В числе меховых костюмов, кроме шуб и кирей, носили еще модные винчуры; последние у наших бар были очень ценны. Так, у известного любимца Екатерины II графа Мамонова была такая из меха туруханских волков, ценою в 15 тыс. руб.

С воцарением императора Павла I появились гонения и указы против французских мод; указом наистрожайше было подтверждено, чтобы никто в городе, кроме треугольных шляп и обыкновенных круглых шапок, никаких других не носил; воспрещалось также с подпиской всем находившимся в городе ношение фраков, жилетов, башмаков с лентами, а также увертывать шею безмерно платками, косынками и т. д. Повелено было также о строгом и неупустительном наблюдении, дабы штатские чины и приказные служители и все отставные отнюдь не носили курток, панталон, никаких фраков, толстых галстуков и других платьев, кроме мундиров по высочайшеопробованным образцам. Обязательно было в это время для всех жителей Российской империи как состоявших на службе, так и бывших в отставке с каким бы то ни было мундиром – военным, морским или гражданским – носить длиннополый, прусской формы мундир, ботфорты, крагены, шпагу на пояснице, шпоры с колесцами, трость почти в сажень, шляпу с широкими галунами и напудренный парик с длинною косою.

Державин писал про это время, что тогда зашумели шпоры, ботфорты, тесаки, и будто бы по завоевании города ворвались в покои везде военные люди с великим шумом. С восшествием на престол Александра I моды резко изменились. Булгарин говорит: «Откуда-то вдруг явилось у всех платье нового французского покроя l'incroyable (невероятный), представлявшее собой резкую противоположность прежней ощипанной, кургузой прусской форме. В прическе франтов появились какие-то неведомые oreilles de chien (собачьи уши), эсперансы и, к невыразимому ужасу Павловских блюстителей благочиния, модники, вместо саженных тростей, стали носить сучковатые дубины с внушительным названием droit de I'homme (право человека)».

Такие львы носили кличку петиметров. Первым таким франтом в петербургском обществе явился известный М.Л. Магницкий. Щеголяли эти модники в шляпах a la Robinson, в очень узеньких панталонах с узорами по бантам и в сапогах a la husard.

Женские наряды той эпохи были очень поэтичны, напоминающие древние статуи. По словам современника Вигеля, если бы не мундиры и не фраки, то на балы можно было бы тогда глядеть, как на древние барельефы и на этрусские вазы. И, право, было недурно: на молодых женщинах и девицах все было так чисто, просто и свежо, собранные в виде диадемы волосы так украшали их молодое чело. Не страшась ужасов зимы, они были в полупрозрачных платьях, которые плотно обхватывали гибкий стан и верно обрисовывали прелестные формы, казалось, что легкокрылые Психеи порхают на паркете. Но каково было пожилым и дородным женщинам – им не так было выгодно выказывать свои формы.

Мужские платья стали делать в то время из разноцветных сукон, а также на балы надевали бархатные фраки с металлическими и перламутровыми пуговицами, при панталонах из Кашмира или шелкового трико, всегда одного цвета с фраком, надеваемых под сапоги в виде ботфортов с желтыми иногда отворотами по утрам, но без них после обеда. Черный галстук не существовал при фраке, а был белый, атласный или батистовый, рубашка – батистовая, с брыжами туго накрахмаленными. Позднее появились черные атласные галстуки с бриллиантовыми булавками. Это называлось американскою модою.

Существующего вида брюки сверх сапог первый ввел в Петербурге герцог Веллингтон, генералиссимус союзных войск и русский фельдмаршал. Брюки носились со штрипками, называли их тогда «велингтонами». Этот же герцог познакомил петербуржцев и с новым плащом, длинным, черным, без рукавов, плотно застегнутым. Плащ носил название cools (воротник). Немного позднее стал входить в моду другой еще плащ, a la Quirogo – он был необъятной ширины, им можно было обвернуться три раза. Уважались такие плащи, которые были сделаны без швов, из одного куска сукна. С ним вошли в моду сапоги со шпорами и усы, а также и шляпа, воспетая Пушкиным, a la Bolivar, поля которой были так широки, что невозможно было пройти в узкую дверь, не снимая с головы шляпы. В сороковых годах все модники оделись в пальто сан (мешок) и шляпу (дагер), в честь изобретателя дагерротипа Луи Жака Манде Дагера (1787–1851), затем, в пятидесятых годах, a la Palmerston и т. д.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю