Текст книги "На Тихой заставе"

Автор книги: Михаил Демиденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Начальник заставы

И действительно, вскоре въезжает на горушку газик, а из него выпрыгивает энергичный капитан. С пистолетом на боку. С планшеткой. А навстречу офицер выскакивает, честь отдает и рапортует:

– Товарищ капитан, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось.

– Как не случилось? – спрашивает капитан и кивает в нашу сторону.

– Виноват, – говорит дежурный офицер. – Прибыло два корреспондента.

– Двое посторонних, – говорит капитан и направляется к нам.

Переглянулись мы с Мишей...

– Здравствуйте! – говорит капитан. – Очень рад. Прошу, пойдемте пообедаем.

– Ни за что, – отвечает Миша.

– Мы сюда не обедать приехали, – объясняю я, – мы можем и без обеда. У нас работа...

– Ладно, ладно, – говорит капитан. – Зато я не ел с самого утра. Идемте, чайку попьете, за столом – самое лучшее место беседовать.

Идем к столовой, я лейтенанта Геннадия Михайловича подталкиваю: мол, скажите за нас слово. Уж больно строгий начальник заставы. Нас ведь понять нужно – мы не для себя стараемся, а для газеты, для читательских масс.

Сели за стол. Нам с Мишей чаю налили. Капитан обедает. Мы чаи гоняем. И преданно смотрим на капитана. Я под столом ногой толкаю лейтенанта, – что ж молчишь? – а тот в ответ моргает, мол, имей выдержку, помню, знаю, будет сделано. Своего рода беспроволочный телеграф.

– Знаю я вашу работу, – говорит капитан. – Когда какое-нибудь необыкновенное происшествие, вы тут как тут. Легко писать о необыкновенном: как ни напишешь, все будет хорошо. А вот попробуйте написать о повседневном, вроде бы и неприметном. Например, работает плотник... Топором каждый день тешет бревна, строит избы, колодцы. Написать о его работе надо так, чтобы дух захватило, чтоб красоту его души показать.

– Спасибо вам! – вдруг говорит Миша Ширма. – Спасибо, что напомнили. Не все золото, что блестит. И как это я забыл!

– А ведь правильно говорит капитан, – поддакиваю я. – Пишут про невероятные вещи, а вот про какого-нибудь скромного работника прилавка... Сидит человек в ларьке, здоровый парень, кровь с молоком, газированной водой торгует, а про него никто почему-то не хочет написать.

Капитан есть перестал, отложил ложку, внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Шутите?

– Что вы! – начал я клясться. – Я вообще шуток не понимаю. Нет от рождения чувства юмора.

– Ну и орлы! – засмеялся капитан. – Ладно, сдаюсь. Видно, вас голыми руками не возьмешь.

– И не нужно нас брать, – говорим мы, – тем более голыми руками.

– Что ж придумать? – говорит начальник заставы. – Честное слово, рады мы, что вы приехали, но сейчас у нас жаркое время. Осень приближается. Осенью будет демобилизация. Придет молодняк, «старички» по домам разъедутся. А работы...

– Может, про бдительность что-нибудь расскажете? – говорю я и достаю блокнот.

– Бдительность, – говорит капитан, – это когда не подозревают всех из-за одного, а когда одному не дают спрятаться среди всех.

– Хорошо сказано, но слишком коротко, – говорю я.

– Не умею рассусоливать, – отвечает капитан.

– Может, учебную тревогу сыграем? – вдруг подает голос Геннадий Михайлович. Вспомнил все-таки про нас, выручил.

– Пожалуй, – сказал капитан. – Завтра. Только молчок.

– Ух! – вздохнули мы с Мишей. – Спасибо! Мы даже об этом мечтать не могли. Увидим, пусть в учебном плане, настоящее преследование.

– Ну, а сегодня, – говорит капитан, – поговорите с народом. Народ у нас грамотный, интересуется литературой, искусством. В общем, сегодня сами увидите, какие ребята на заставе.

Опять двадцать пять

Вышли мы говорить с народом, а говорить-то и не с кем. Не видно народу. На наблюдательной вышке часовой. При въезде на заставу еще один часовой. С ним особенно не поразговариваешь. Где народ? Скоро два часа дня, а на заставе пусто, точно все куда-то попрятались. Может, нас стесняются? А может, с нами им просто и разговаривать не о чем?

Слышим, за столовой стук. Мы туда. А это повар, Паша Гусев, дрова колет.

– Здравствуй, Паша, – говорим мы, точно не виделись суток трое. – Ужин готовишь?

– Нет, – отвечает Паша. – Обед подогреваю.

– Опять! – вскрикнул Миша.

– Постой, – говорю. – У вас что? Все двадцать четыре часа обед продолжается? Да такого и в ресторанах нет. И в столовых тоже нет. Даже в кафе ужины бывают. Какой-то сплошной обед!

– Удивляться нечего, – спокойно отвечает Паша. – У нас обед тогда, когда имеется возможность. Ребята утром с обхода пришли, патрулировали берег, позавтракали и спать. Они же всю ночь вдоль моря ходили. Продрогли, промерзли. Другие – днем ушли на границу, те уже отобедали. А моя служба – всех накормить.

– Так, так, – говорю я. – Теперь кой-чего понимаю. Если правильно понял, то народ сейчас спит?

– Отдыхает, – поправляет Паша.

– До двух часов?

– Приблизительно.

– Ух! – говорю. – Я-то подумал, что на заставе вообще никого нет.

– У ребят подъем, – поясняет Паша, – вон выходят. Будет утренняя физзарядка.

И точно! Конечно, утренней ее назвать трудно, потому что к вечеру повернуло, но тем не менее пограничники выстроились в ряд, по пояс голые, и давай руками туда-сюда мотать, как и положено во время утренней гимнастики.

Следы

Застава ожила к четырем часам, и еще как! Все были заняты. Никто не болтался туда-сюда без цели, не загорал, как на пляже. Загорать-то загорали, но при деле.

Двое в трусах и в сапогах копали яму. Тела коричневые. Спины лоснятся. Весело и дружно оба работали лопатами.

Потом я увидел, как отделение под командой старшины изучало на учебных стендах следы диких животных. Я не мог не остановиться.

Старшина был строг и снисходителен. Он указывал на два совершенно одинаковых следа и требовал отличить, какой настоящий, какой ненастоящий.

– Простите, – не выдержал я. – Если вы говорите, что это два следа, то как может быть, чтобы один был ненастоящий, а другой – настоящий?

– Очень просто, – сказал старшина. – Сержант Забиров, объясните корреспонденту.

Гляжу – старый знакомый, наблюдатель с вышки. Оказывается, он еще и следопыт.

– Понимаете, – говорит сержант Забиров. – Один след настоящего кабана, второй оставили нарушители.

– Кабаны нарушители? – спрашиваю.

– Нет, люди, – поясняет Забиров. – К ногам привязывают такие маленькие ходульки, на них и переходят контрольную полосу.

– А это что такое? – спрашиваю, а сам строчу в записную книжку вопросы и ответы и прочие примечания.

– Контрольная полоса... – отвечает Забиров. – Объясню своими словами.

– Чужими не надо, – говорю я.

– Значит... Вдоль границы тянется широкая полоса разрыхленной земли. Она такой ширины, что ее перепрыгнуть невозможно. Для чего полоса? Кто с нашей стороны или с чужой пойдет – след оставит. Ты смотришь: кто прошел? Зверь или человек? Старшина и требует определить, какой след настоящий, какой оставил нарушитель.

– Так это, – говорю, – проще простого.

– Определите, – предлагает старшина.

Я смотрю. Внимательно смотрю.

– Вот, – говорю. И тыкаю пальцем. – Это след нарушителя.

Слышу – смеются. Дружно. Чего смеются? Я же не анекдот рассказывал.

– Это же след коровы, – сказал старшина.

Собачки

Тут меня кто-то за рукав потянул. Гляжу – Миша Ширма.

– Идем, – говорит он и таинственно подмаргивает. – Собачек покажу. Настоящих.

– Кто тебе покажет настоящих? – спрашиваю. – Они на тебе нюх испортят.

– Идем, идем, – не отстает Миша. – Увидишь. Не твои вислоухие, на которых даже стыдно смотреть.

– Какие мои? – удивляюсь. – У меня сроду собак не было.

– Не отпирайся, – продолжает Миша. – Целый час начальнику отряда про какую-то собачью выставку рассказывал.

– Я? – спрашиваю. – Странная у тебя логика, Ширма. Я ни про каких собак не рассказывал. Это ты... разливался. Я, если хочешь знать, собаконенавистник. На даче и то мимо соседского забора иначе как с дубиной не прохожу, потому что псы норовят вцепиться в меня.

– Ладно, ладно, – говорит Миша. – Веди себя прилично, на нас смотрят. Скажут, журналисты, интеллигенция, а ведут себя, как...

– Как кто? – спрашиваю. – Договаривай.

– Сам знаешь, – говорит Миша. – Кончай базар, пошли собачек смотреть.

Я пошел. Правильно сделал, что пошел, потому что откопал первосортный материал, ну, значит, нашел материал для газеты, а откопал – это чисто технический термин.

Было так. Подходим к забору, а за забором – строения, вроде сараев. У ворот сидит младший сержант. Представились.

– Ширма.

– Железкин.

– Толя Иванов, – говорит младший сержант и улыбается.

Хороший парнишка, рослый, подтянутый. На груди значок с цифрой «1». Значит, какой-то спец по первому разряду. Разговорились... И узнаю я удивительную историю. Оказывается, Толя Иванов – инструктор-собаковод. Это про них, знаете, всегда картины рисуют, скульпторы их лепят, – стоит на колене боец-пограничник, одну руку к глазам приложил, вдаль смотрит, другой рукой поводок держит, а на конце поводка овчарка. Тоже смотрит. Уши торчком. Мне потом Толя объяснил, что подобные картины и скульптуры создают безграмотные люди. Нет, я не говорю, что они читать или расписываться не умеют, просто – не знают пограничной службы. Спрашивается, зачем становиться на колени и вглядываться в горизонт, когда ты работаешь с собакой? Она лучше тебя нарушителя чувствует. Ушами прядает – кто-то идет, чуть привстала – смотри, нарушитель рядом, и незачем на колени становиться, тем более руку козырьком к глазам прикладывать. Но об этом я узнал позднее, а вначале я слушал Толю Иванова и добросовестно записывал его рассказ в блокнот.

История его жизни, честное слово, необычная. Он увлекся собаководством в седьмом классе. Стал ходить в собачий клуб (есть такой или вроде этого при ДОСААФе), потом упросил родителей купить щенка восточно-европейской овчарки, породистого.

Воспитал он щенка, названного Буяном, ходил с ним на занятия, на собачьи выставки. А потом, когда пришло время Толе Иванову призываться в ряды Советской Армии, он пришел в военкомат вместе с Буяном. Его сразу зачислили в погранвойска. Потом он с Буяном учился в специальной школе. Сами понимаете, что эта школа была университетом для Буяна. Ну, и Толя Иванов тоже постигал тайны пограничной службы. Затем их прислали на Тихую заставу.

– И вместе в наряды ходите? – спросил я.

– Конечно, – ответил он. – Мы с Буяном друг друга без слов понимаем. Нам обоим благодарность объявили.

– За что? – спрашиваю.

– Начальству виднее, – отвечает уклончиво Толя Иванов.

– Понятно, – вмешался в наш разговор Миша Ширма. – Был случай на соседнем участке... Кто-то куда-то шел или кто-то кого-то спас...

– На соседнем участке было, – улыбаясь, отвечает Толя Иванов. – А на нашем все тихо.

После этого мы пришли к вольерам смотреть собачек. Вошли, увидели. И это собачки? Львы! Тигры! Сытые, огромные, резвые. Толю Иванова они, конечно, знали, на Мишу почему-то не обратили внимания, а как увидели меня – встали на дыбы. Такая собачка прыгнет на грудь или на холку – с перепугу душу отдашь.

Ух, как они на меня разъярились... А Миша ничего. И так, и сяк со своим фотоаппаратом. Только в вольер не зашел. Толя Иванов потом объяснил их волнение: собаки по запаху чувствуют, кто их боится. Выходит, от меня такой запах шел, вроде бы я их боюсь. Я не согласился. А Миша Ширма не дремлет, говорит:

– Молчи, старик, собаки лучше тебя знают, чем от кого пахнет.

Развод

Пограничники вышли из казармы в полной боевой форме – с автоматами и сумками с рожками. Рожки – это металлические длинные магазины с патронами.

Выстроились. Сержант, старшой, проверил у них подготовку снаряжения, обмундирования, воротнички проверил, потом заставил одного солдата попрыгать – проверил, не брякает ли, не стучит что-нибудь, потому что во время движения наряд должен соблюдать полную тишину. Какой же это пограничник, если за версту его слышно, как лошадь, на которую вешают ботало, чтобы не потерять в лесу...

Потом вышел начальник заставы. Сержант отрапортовал:

– Наряд построен!

И начальник заставы сказал торжественно в полный голос:

– Смирно! Слушай задачу на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!

Представляете – вечер, сосны, крутой берег залива, закат солнца... Казалось, все замерло от слов начальника заставы: «Задачу на охрану государственной границы...» За его словами стояло нечто огромное. Представьте глобус... На одной стороне глобуса раскинулась наша страна. Или как бы с космоса посмотреть. И где-то в неразличимой точке на самом краю страны есть застава. Стоят пограничники. Их не то что из космоса, – отойди на несколько шагов, спустись с горушки – и уже не увидишь. Несколько человек. И вот они сейчас в ответе за спокойствие всей страны.

Я стоял в стороне. Не решился подойти поближе, послушать, что вполголоса объяснял подчиненным начальник заставы. Я-то не смог подойти, а Миша Ширма... Миша был при деле. Ох, эти фотокорреспонденты! Вообще, знаете, у меня давно накипело на душе. Ну где, спрашивается, справедливость? Делаем одну и ту же работу. Причем, если говорить профессионально, мне, как очеркисту, приходится брать на себя больший груз. Миша щелкнул там три раза, а мне надо расспросить, проверить, перепроверить, обдумать, еще раз уточнить, за каждое слово в ответе. И, казалось бы, нам, пишущей братии, должно отдаваться предпочтение. Куда там!

Обратите внимание... Например, на аэродром садится самолет, из него выходят космонавты и строевым шагом идут к трибуне рапортовать руководителям страны об удачном полете. Вздумалось бы мне в этот момент подбежать, чуть не лечь им под ноги и спросить: «Как живете? Как настроение?» А фоторепортеры – пожалуйста! Бегают, блицами сверкают, на трибуну лезут. И никто им ничего.

Я стою в стороне, чтобы не мешать, не слышать, о чем говорит вполголоса начальник заставы, а Миша буквально командует: «Встаньте туда... Поверните так голову...»

Ребята пошли к площадке, где заряжают оружие – вставляют рожки в автомат. Есть специально площадка в сторонке: если произойдет случайный выстрел при заряжении, так чтобы никто не пострадал.

И Миша тут как тут. Лег на бруствер, аппарат задрал... А если выстрел? Кто будет отвечать? Я? Не буду. Я его не бросал на бруствер.

Потом пограничники пошли тропкой к заливу. Миша бросился за ними. Забежал вперед, залез на дерево, метнулся в сторону. Спасибо, упал в старый окоп, а то я даже затрудняюсь сказать, куда бы он залез. Он свободно мог уйти с ними и на охрану государственной границы, хотя ему никто никакой задачи на охрану границы не ставил.

Разговор по душам

Вернулся Миша, перепачканный в земле, хромает на левую ногу, а сам улыбается. Довольный. Счастливый.

– О чем они хоть говорили? – спрашиваю осторожно. Думаю, может, что-нибудь в очерке пригодится. Сам я не слышал, как боевой приказ отдается, так друг выручит.

– Я не знаю, – отвечает Ширма.

– Как не знаешь? – удивляюсь. – Ты же рядом был.

– Я работал, – отвечает Ширма, – фотографировал. В этот момент ничего не слышу. Один раз чуть под «Скорую помощь» не попал, а на стройке чуть в цемент живого не сбросили.

– Все у тебя хиханьки да хаханьки, – рассердился я. – Несерьезный ты человек. Тут тебе не манеж цирка. Здесь люди служат. Им не до твоих шуточек.

– Очень ты серьезный, – отвечает Миша. – Великий моралист ты! (Это он меня так поддевает). В армии служат молодые ребята, – говорит. – Веселые, задорные. Я сам служил, но не два года, как сейчас, а три года, как раньше. Без шутки невозможно служить.

– Ага, – говорю. – Знаю. Ты особенно не задавайся. Между прочим... после окончания факультета журналистики мне присвоено звание младшего лейтенанта запаса. Понял?

– Курица не птица, а младший лейтенант – не офицер, – вдруг опять шутит Миша. Без стеснения.

– Отставить! – тут уж я скомандовал на правах старшего. – Распустился тут! Я тебе! Хоть я и в запасе, а могу тебя по команде «смирно» на весь день поставить. Думаешь, не имею права? Мы на территории воинской части, поэтому имею право. Я читал. Вот забыл только, где читал. В какой-то книжке. На военной кафедре в университете говорили, чтоб эту книжку изучали. Такая небольшая, но очень содержательная книга.

– Устав? – спрашивает Миша.

– Ой! – говорю. – Точно! Кажется. Будешь ты у меня... Я знаешь какой? Ух!

– Зря ты Устав-то не читал, – говорит Миша и вздыхает. Печально так вздыхает. – Если б ты внимательно и добросовестно читал Устав, не допустил бы ошибки.

– Какой? – спрашиваю.

– Грубейшей.

– Выходит, я тебя, рядового, не могу поставить по команде «смирно»?

– Можешь, – отвечает. – Но вначале ты должен спросить разрешение на это у самого главного человека.

– У кого должен взять разрешение?

– У ефрейтора.

– А это кто такой?

– Ох, жалко мне тебя, – опять вздыхает Миша и делает вид, что смахивает слезу с глаз.

Разговор с народом

После ужина начальник заставы пригласил нас пройти в Ленинскую комнату. Пошли. Входим. Из-за столов встают пограничники. Оказывается, вся комната забита народом. Днем-то пограничников не было видно – спали, работали или занимались боевой подготовкой, а вечером... Вечером проводилась политмассовая работа.

Капитан, начальник заставы, сказал:

– Садитесь! Познакомьтесь с журналистами. Люди они интересные. У нас будет беседа.

Первым выступил я. Рассказал, как делается газета, как верстается номер и чем газетный подвал отличается от подвала в доме. В общем, газетную работу я знал и рассказывал о том, что знал и видел. Солдаты слушали, задавали вопросы. Один встал, белобрысенький, весь в веснушках, и четко говорит:

– Ефрейтор Чижов. Разрешите вопрос задать?

– Пожалуйста, – говорю, а сам думаю: «Вот, оказывается, кто ефрейтор! Первый чин в армии, точнее, второй чин после рядового. Миша надо мной шутил. Теперь не проведешь. Ефрейтор – не самый главный». И, между прочим, напрасно я так подумал, потому что ефрейтор в армии важнее младшего лейтенанта в запасе. Но об этом я узнал позднее...

– Какой вопрос? – спрашиваю.

– Расскажите, на каких больших стройках были, – просит ефрейтор Чижов. – Мы с ребятами решили ехать на самую большую стройку. После демобилизации, осенью.

Рассказал я о стройках, на которых побывал.

Затем выступил Ширма. Он рассказывал удивительные вещи. О том, что за одной фотографией в газете стоят десятки неопубликованных. Но это не печаль. У каждого фотокорреспондента есть личная фототека, то есть снимки из всех случаев жизни. Проходят годы, и вдруг появляется где-нибудь в «Огоньке» или в «Правде» фотография. Первый трактор, например, на деревне, или приезд челюскинцев в Москву. Откуда берутся редкие и ставшие бесценными фотографии? Из личных архивов тех же корреспондентов.

Я сидел и думал. Вот мы приехали на заставу, напишем о ней, поместим фотографии, пройдут годы. И когда-нибудь кто-нибудь захочет узнать, как было на границе, как служили на границе в наше время. Он возьмет газетную подшивку в библиотеке и узнает. Выходит, мы с Мишей вроде летописцев – создаем хронику жизни.

Тревога

Учебные тревоги необходимы, чтобы проверить боеготовность любого воинского подразделения и пограничной заставы тоже. Как бойцы готовы к неожиданности? Могут ли за несколько минут приготовиться к бою или им нужны няньки, чтоб сапоги надеть, автомат взять?..

На заставе сыграли, если так можно сказать, малую тревогу – у дежурного заревел бурун, сигнальное приспособление, загорелся красный глазок на доске приборов. Дежурный сразу определил место нарушения.

В ружье подняли поисковую группу, четырех бойцов и младшего сержанта Толю Иванова с поисковой собакой.

Нас с Мишей подняли задолго до тревоги. Покормили. Мы сидели наготове – я с блокнотом и шариковой ручкой, Миша – с фотоаппаратом, заряженным чувствительной пленкой.

– Придется щелкать на бегу, – сказал Миша.

– Младший сержант Иванов! – крикнул начальник заставы. – Возьмите с собой на машине журналистов. Пускай посмотрят, как ведется преследование.

Миша просто прирос к фотоаппарату. Он снял кадров двадцать: как во двор вбежала поисковая группа, как подкатил газик, как Буян привычно прыгнул за нами в машину. Я забился в угол на заднем сиденье, меня не прельщало сидеть рядом с Буяном. Если тряхнет и человеку на ногу наступишь, можно извиниться. Человек поймет и не будет кусаться, а если Буяну наступишь на хвост... Лучше сидеть от него подальше.

Ехали молча. Пограничники держали автоматы между колен, сидели, как приклеенные к сидениям, а меня бросало: головой брезент чуть не проткнул. Наконец, я догадался, в чем секрет, – к потолку были прикреплены петли, одной рукой требовалось держаться за петлю, чтоб не бросало.

– Как думаете, – спросил я, – кто нарушил границу?

– Увидим, – ответили пограничники.

Я-то знал, что «нарушил» границу их товарищ, сержант Забиров. При мне начальник заставы приказал ему надеть специальный тренировочный ватный халат, чтоб собака не укусила его по-настоящему, и на карте показал маршрут.

– Действуйте скрытно, – сказал начальник заставы. – Берите хороший темп. Чтоб по-настоящему за вами погоню организовали. Вот ручей. Двигайтесь на поселок. В поселке тоже поднимем дружинников. Давно у них учебы не было.

– Есть! – ответил Забиров и вышел.

Мы подкатили на газике к низинке. Шофер резко затормозил. Пограничники выскочили из машины, мы с Мишей тоже вылезли.

Низинка была зажата с двух сторон крутыми обрывами с густым кустарником. Журчал ручей. Я лег на землю и напился. Самая вкусная вода из родника – чистая, сладкая.

Пограничники прочесали низину. Бегом, цепью. Мы с Мишей не двигались, мы наблюдали, мы собирали материал. Изредка Миша вскидывал фотоаппарат, запечатлевал очередной кадр, а я запоминал каждую мелочь. Вот поваленное дерево, ветки на нем обрублены, чтоб удобнее было перебираться на тот берег через ручей, вот пограничники по неуловимому сигналу собрались, кажется, что-то обнаружили, нашли след. Толя Иванов подвел Буяна, ткнул рукой в землю, крикнул: «Ищи!» Буян рванулся туда, сюда, взял след и побежал вниз.

– Не отставайте, – крикнул Иванов. – Учебная тревога!

– Как догадались? – на бегу спросил я, изо всех сил пытаясь не отставать.

– По следу догадался. По подковке на сапоге. Забирова след.

– Тогда чего бежим, как на пожар? – удивился Миша.

Бежать было трудно за пограничниками. Они были натренированными, сильными. Мы с Мишей начали сдавать, но еще пытались изобразить из себя марафонцев.

– Время учитывается! – крикнул нам Толя Иванов. – Учеба! Если он успеет дойти до железной дороги, мы проиграли...

Поисковая группа неожиданно повернула назад. Буян выскочил на меня. Я спрятался за дерево, но пес не обратил внимания на мои поспешные движения. Он рыскал вдоль ручья. Искал след.

– Забиров опытный! След запутал, – крикнул один пограничник.

– Найдем! – крикнул второй.

– Не уйдет! – крикнул третий.

– Мы за вами не поспеваем! – крикнул Миша Ширма.

– И не стыдно, – сказал я. – Возьми волю в кулак.

– Я взял, – ответил Миша. – Держу ее двумя руками, но все равно задыхаюсь.

– Вот что значит не любить физкультуру, – сказал я наставительно. – Еще хвастался, что в армии служил. Смотри, как я, младший лейтенант запаса. Еще бегать могу.

На самом-то деле я тоже выдохся. Попробуй бегом по крутым берегам! Сучки за ноги цепляются, ветки по лицу бьют. Ручей раз десять пришлось перейти, я ноги промочил. Миша тоже. Ему продвигаться было еще хуже – ремешки фотоаппарата почему-то захлестывало вокруг каждого ствола.

А кругом была прекрасная осенняя природа. Листья клена начали пламенеть, орешник почти осыпался, а гроздья рябины... Так и хотелось сорвать ягоду.

Помогая друг другу, мы выбрались из оврага. Кругом было убранное картофельное поле, и почему-то от вида перерытого поля нам стало грустно. Опираясь на мое плечо, Миша вздохнул и сказал:

– Все ясно. Но неясно одно – где застава? Ты знаешь?

Я подумал и ответил:

– Нет, я не знаю. Но где-то она должна быть.

– Нужно сориентироваться, – сказал Миша, – залив у нас за спиной. Значит, мы идем правильной дорогой – все глубже и глубже в тыл. Вперед! Главное – не терять присутствия духа.