Текст книги "Психология энергоэволюционизма"

Автор книги: Михаил Веллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Власть

Нет таких преступлений, которые не совершались бы ради власти. Убивали отцов и матерей, детей и братьев, своих людей без счета и чужих без меры. Вожди, цари, султаны и императоры понимали толк и вкус в этом деле. Шнурок на шею, камень в воду, голову на плаху и яд в стакан. Большая власть всегда стоит на крови – явной или тайной: чем выше к вершине пирамиды – тем беспощаднее конкуренция.

Но и на нижних уровнях – доносы, связи, подсидки и посадки. Всегда в избытке желающие занять место самого мелкого начальничка.

При этом достаточно понятно, что счастья власть не приносит. Она подобна скорее наркотику, чем лакомству: привыкание наступает быстро, и наслаждение обладанием тотчас сменяется разнообразными муками: страх потерять, трудность удержать, необходимость соблюдать массу процедур и выполнять кучу часто неприятных обязанностей; и чем больше ты делаешь, тем больше препятствий, несуразностей и всяких раздражающих моментов.

Ан – лезут! лезут!

Если считать благом доброту, совесть, душевный покой, любовь, уверенность в завтрашнем дне и предельную свободу в поступках и проявлениях чувств – то во власти ловить нечего. Властитель, чем выше стоит – тем в большей степени раб своего положения, и все его действия должны быть направлены к сохранению и упрочению своей власти, а то сковырнут. Династические браки, политические дружбы, военные союзы и экономические решения: и окружение должно состоять из нужных и полезных людей, а не хороших и симпатичных.

Над феноменом власти люди ломали головы всю дорогу, в основном на тему: ну почему же никак нельзя обойтись без сволочизма и злоупотреблений. Или: почему правитель явный дурак и ведет дело к гибели, как же так, ведь всем видно. Итак:

1. В чем объективная сущность власти? Это самый простой вопрос. В координации усилий для совершения сообща максимальных действий. Чистый опыт: бригада шабашников на работе, никаких формальностей не требуется, все равны, причем честны, умелы, и командовать нечего. Ан – выбирается старший, причем даже тогда, когда старшим быть никому неохота. В любом деле неизбежны какие-то вопросы, неувязки, разногласия, и по каждой мелочи устраивать общее собрание с разборкой и голосованием – и невозможно, и не хочется. Дело должно идти рационально, слаженно, для этого кто-то поопытнее и поумнее должен как бы чуть со стороны и сверху держать в виду весь процесс, и чуть сбой, или чуть видна возможность улучшения дела путем какой-то перестановки людей либо прибавки-убавки-изменения каких-то действий – руководитель первый это видит, понимает и дает распоряжения.

Характеры у людей разные, воззрения на мир могут быть разные, а понятно, что действовать надо воедино, – и вот люди как-то оговаривают общие правила действий, или даже просто себе их ясно представляют, если они несложны и очевидны, и для объединения себя в единую эффективную систему выбирают главного. И сами уславливаются в каких-то рамках его слушаться.

Структурирование сообщества. Сложить хаос в систему. Выдать максимальную равнодействующую разнонаправленных векторов сил, ориентировать эти векторы в одном направлении, вроде стрелочек компасов.

И чем экстремальнее ситуация, чем больше суммарное усилие необходимо развить – тем больше роль руководителя. Абсолютный пример – македонская фаланга: способна передавить и переколоть рассеянных противников без числа, но необходимо мгновенное и всеобщее исполнение единого приказа всеми шестнадцатью тысячами фалангистов, сила фаланги – именно в полной согласованности каждого шага, поворота, действия.

«Лучше сто баранов, предводительствуемых львом, чем сто львов, предводительствуемых бараном», – справедливо сформулировал Наполеон, вполне понимавший во власти и войне.

Команда дворовых пацанов, шайка бандитов, пиратский экипаж, экспедиция в пампасы, – требуется объединение усилий, для чего требуется централизация управления. Мы, значит, сложим себя в боевого слона, но кто-то должен быть слоновожатым – управлять, направлять, пришпоривать, говорить кого бить и куда бежать.

Оркестру нужен дирижер, короче. А вооруженной толпе – командир, чтоб дивизия не стала стадом головорезов, которых перебьет по частям одна штурмовая рота. А городу – голова, староста, комендант, мэр, или как там его называют. А государству – король, премьер, президент, генсек или лорд-протектор. Армия, полиция, чиновники, крестьяне, ремесленники, торговцы, судьи, и должен быть общий координационный центр – а самими координаторами тоже должен кто-то руководить, хотя бы на ограниченных договорных началах. Ну хоть временно, посменно, до выборов.

Объективная сущность власти – в централизации для совокупного совершения максимальных действий. В результате действие получается более значительное, чем если – кто в лес, кто по дрова.

2. Субъективная сущность власти. А тоже не сложно. Стремление индивида к своей максимальной значительности через совершение максимальных действий и через максимальное признание значительности своей личности всеми окружающими.

а). Интенсивный уровень. Внутреннее осознание лидером себя и своей роли. – А я крут, круче всех. Все мне кланяются, уважают, побаиваются, я имею право на первый и лучший кусок. Казню, милую, приказываю. Да я достиг в жизни максимум того, что вообще возможно, выше уже некуда, я могу делать больше, чем любой из людей. Если мерить свою самореализацию и самоутверждение через других людей, относительно них, – да это предельная самореализация и предельное самоутверждение. Инстинкт жизни проявил себя настолько полно, насколько вообще было возможно, – если, значит, пользоваться окружающим людским масштабом, которым человек и пользуется всегда. Я – номер первый, чемпион, победитель! Кайф.

б). Экстенсивный уровень. Уже не уровень субъективных ощущений, а уровень объективных действий властителя. Реальная значительность властителя огромна – ибо по своему усмотрению, желанию, приказу он может задействовать огромные людские массы со всеми их мозгами, силами умственными и физическими, наукой, техникой и деньгами. Античный раб совершает действия только посредством своей мускульной силы. Крестьянин – посредством также пары рабов и пары волов. Экскаваторщик подключает энергию сгорания солярки и посредством машины роет больше сотни крестьян с их двумя сотнями рабов. Властитель же роет канал посредством сотни экскаваторщиков. Строит город посредством десятков тысяч ремесленников, животных, рабов, машин. Завоевывает другое государство посредством тысяч воинов, и крестьян, которые вырастили им хлеб, и ремесленников, которые изготовили оружие, и т. д. Властитель реализует себя в предельной степени – через действия всего своего народа. По его желанию и замыслу явственно и на глазах переделывается мир! Миллионкратно увеличиваются все его личные усилия, передаваемые передаточным механизмом власти сверху вниз, в народ: тысячи людей устремляют свои мозги и силы во исполнение его усилия – строят, завоевывают, пашут.

3. Так что властолюбие – это естественная и предельная жажда самореализации и самоутверждения. Жить так, чтобы от моего желания в мире зависело как можно больше. Это предельное проявление инстинкта жизни – действовать посредством всех людей с их индивидуальными энергиями и возможностями. Больше уже просто некуда.

4. Заметим, что прямая власть – это экстенсивный способ самореализации, через явные и прямые действия, когда пирамида государственной власти служит редуктором, передающим и умножающим усилие, а весь народ – как бы рабочим механизмом.

Но есть еще два рода власти, вполне реальной, но не являющейся властью политической, властью в системе отношений людей.

Род первый – жена, фаворит, советник короля. Влияние на личность лидера, действование через него. Реже – потому, что ты умеешь доставить ему сильное удовольствие и вертишь им в своих интересах; чаще – потому что ты умный, и еще как сказать, использует ли король твой ум в своих интересах – или это ты посредством своего ума используешь короля в своих интересах. Доступ к постели короля и доступ к уху короля. Здесь вся атрибутика власти – королю, но есть сознание того, что он – марионетка в твоих руках, а реально миром правишь ты. Эге. То есть: можно не уметь подчинять себе людей, расправляться с врагами, заставлять выполнять приказы, брать на себя всю ответственность за содеянное, – но лишь умом изменять мир, используя чужую волю и силу.

Заметьте – советников всегда масса, не протолкнешься, и у каждого лидера – аппарат мозговиков. Вся энергия мозговика пошла в ум, условно говоря, – но важнее, по жизни, умение скручивать людей в бараний рог или внушать им любовь и доверие. Ум возьмешь и напрокат за умеренную зарплату, а качества лидера – увы, надо иметь свои. Т. е. – беспредельное властолюбие важнее. Но мощный и тонкий ум, стоя рядом с властью, реально делает умника тоже очень властным. «Серый кардинал» – тоже род власти.

Род второй – интеллектуал-ученый. Архимед, Бертольд Шварц, Оппенгеймер. Тихо сидя, изобретает такое, что аж мир переворачивается. Строго говоря, это тоже высшая форма самореализации, дающая ученому ощущение и сознание власти над миром. Вы короли? – а я кончу сварганивать эту установочку, положу палец на кнопку – и могу сделать такое, что вам не снилось. В общем ведь братья Райт больше сделали в этом мире, чем любой главнокомандующий ВВС вместе с министром воздушного транспорта. Власть человечества над воздушным океаном со всеми вытекающими, а вернее выпадающими и вылетающими отсюда последствиями, базируется на власти над воздушным пространством двух механиков из велосипедной мастерской. Это их власть!

Но говоря о власти, мы всегда имеем в виду в первую очередь и по преимуществу власть одного человека над другим – прямую и простую. Казнить «серого кардинала», отобрать изобретение у изобретателя. Просто, говоря о сущности власти как самореализации через максимальные действия, нельзя не упомянуть тех, кто изобретал порох и подавал советы.

5. На чем стоит власть? С одной стороны – на добровольном и сознательном подчинении, с другой – на насилии и ломке любого сопротивления себе.

Власть может начинаться как сугубо добровольная: бригада единогласно избирает бригадира. Может как сугубо насильственная – завоеватель подчинил себе соседнее государство. Может быть власть как бы или почти большинства – демократические выборы с такими условиями процентной нормы для победителя, что достаточно бывает четверти населения «за» для победы: остальные голосуют кто во что горазд или просто плюют. А может быть властью сугубого меньшинства, когда узкий круг князей долго препирается, кого ставить главным.

Но как только серьезная, на государственном уровне, власть становится властью – мощный аппарат армии, полиции, чиновников и пропаганды устраивает «пирамидальную вниз» такую клетку для народа, что подчиняться приходится волей-неволей: деваться некуда, или в тюрьму.

А иначе и невозможно. Всем всего не объяснишь. На всех не угодишь. Со всеми дураками и эгоистами не договоришься. Со стороны-то, всех пружин не зная и ни за что не отвечая, умников всегда много, которые знают, как надо сделать лучше в чем-то конкретном – но тут же окажутся беспомощны и несостоятельны, посади их наверх в центросплетения финансов, интересов разных внутригосударственных и внешних групп, интриги и неувязки.

5-А. Но еще власть стоит на том, что людям нравится подчиняться и они хотят подчиняться. Они буквально-таки ищут подчинения.

Интеллигент-демократы при этом тезисе могут взвыть о свободе как исконной тяге человека ко всему хорошему. Но (см. «Всеобщая теория всего», гл. 3, п. 5, § 4) свобода – это стремление человека к такому положению, при котором он может преобразовать максимум энергии, и не понимать это (а чаще всего этого не понимали – кажется, до сих пор вообще не понимали) – не более чем глупость. И – и: добровольно предпочитая подчинение свободе, человек использует свою свободу для свободного выбора такого положения себя среди других людей, которое дает ему возможность как раз реализовывать и преобразовывать максимум энергии и совершать максимум действий. В этом и состоит суть добровольного подчинения. И никакого противоречия свободы подчинению на самом деле здесь нет.

Индивидуальная свобода реализуется в свободном выборе подчинения. Это верно для подавляющего большинства людей. И чем экстремальнее ситуация – тем более явно и обязательно это проявляется.

Когда царит мир, благополучие, спокойствие, все хорошо – тут и подчиняться незачем, каждому охота делать, что он хочет, безо всяких ограничений, коли это ему ничем не грозит. Но при любых совместных действиях нужна организация. А организация требует поставить кого-то во главе. И встроить себя в организацию, исполнять приказы – значит стать сильнее и значительнее как часть общего целого: организация тебя защищает, организация умножает твои силы, все ее возможности и заслуги распространяются на тебя.

А тот, кто во главе – он сильный, решительный, храбрый, он берет на себя ответственность за решения, он способен сплотить толпу в мощную команду и протаранить любые препятствия. Встраиваясь в организацию под его началом – ты почти достигаешь его уровня храбрости и значительности, он теперь с тобой заодно, не даст в обиду, ты выживешь, победишь, а если и нет – имеешь на это максимальные шансы.

Это, значит, в том случае, если лидер делает или обещает делать примерно то, чего тебе и хочется. И ты согласен отказаться от мелких проявлений личной свободы – когда ложиться спать, кого посылать подальше, как именно делить еду, – зато обеспечишь себе главное: значительность, победу, защищенность семьи, богатство, цель приличную и значительную.

«Командуй!» – кричит толпа вождю. «Придите и володейте нами!» – взывают ограбляемые всеми проходимцами селяне к конунгу с дружиной. И подчинение становится сладостно: теперь-то мы всем покажем! Каждый мелкий акт подчинения означает: я твой единомышленник, я твой друг, я знаю, что только через подчинение мы становимся единой силой, управляемой единой волей, твоя воля самая здоровая, босс, и всю свою волю я подключаю к твоей, которая теперь – наша единая и общая воля, и таким образом каждый из нас – часть большой силы, делающей большие дела, и умение подключать всю свою энергию к общей – это дело доблести и человеческой значительности.

Подчинение избавляет от нерешительности, незнания что делать, неуверенности в своих действиях и их результате, сознания слабости своих сил, – состояний бесплодных, вредных. Подчинение придает смысл твоим действиям – у нас общая цель, я работаю на всю команду, всем это нужно.

А одобрение босса и товарищей есть прекрасный показатель значительности – меня признают, хвалят, я много стою среди себе подобных, мне это потребно и комфортно.

Быть значительным объективно и ощущать себя значительным субъективно через подчинение. Вот в чем суть подчинения. Вот чем оно, черт возьми, сладостно. И вот почему девяносто девять процентов людей его ищут.

Для большинства, как давно и было замечено, полная личная свобода – тяжеловатое, плохопереносимое состояние: самому обо всем думать, самому за все отвечать, самому все знать. Для этого нужно много уверенности в себе, в своих силах, много храбрости и стойкости в одиночку противостоять другой силе, хотя бы силе природы.

Так заключенные в лагерях сбиваются в «семьи» – одному не выжить, загрызут, помыкать будут, а команда защитит, и пусть пахан командует. И лишь очень здоровые и храбрые могут не примыкать ни к какой семье – «масть» этих одиночек называется там «один на льдине», он же – «ломом опоясанный». Это мало кого привлекает, и мало кому по плечу.

И умные лидеры всегда знали: людишки власть любят, хают и скрипят – а не могут без нее.

6. Почему люди подчиняются власти, даже если подавляющему большинству она совершенно не нравится?

А куда ты на фиг денешься. Выбор простой: или сломить голову – или в отведенных и разрешенных пределах жить сносно и реализовывать свои возможности: работа, карьера, благополучие, семья, подняться над некоторыми, и развлечься можно, и повеселиться.

Да и с детства вбивается всеми средствами, что верноподданничество – дело чести, долг, обязанность, это морально, это хорошо.

И даже если тебя гонят на войну, тебе не нужную и не понятную – можно выслужиться, подняться, прославиться, уцелеть и вернуться с добычей, да и кругом тебя толпы тебе подобных – ну так все нормально, ребята, что ж делать: а полевой трибунал с расстрельным взводом всегда наготове.

И энергии отдельных людей загоняются умелым правителем в нужные клеточки, и кресты Почетного Легиона для солдат и миллионные пенсии для маршалов подстегивают армейские колонны.

И всегда найдется место для храбрости, силы, ума, предприимчивости, любви, карьеризма, – то есть, опять же, жить-то можно.

Но еще одно. Верность родине. Дерьмовая страна, но моя родная. Я самоутверждаюсь как часть великого целого, и сам силен через принадлежность к этому целому. А раз в моей стране вот эта власть правит – что ж, это и моя власть. Вроде как дрянная у меня семья, ан все-таки свой дом, все-таки есть в нем и хорошее. Хуля мой дом – ты объявляешь ведь и меня дерьмом, значит, глупым и неудачливым, мелким человечишкой. Но мне потребно осознавать себя приличным и немелким человеком!

И человек начинает уже сам отыскивать в своей власти положительные черты – тем более что пропаганда к его услугам. И находит. Тем более что всегда и во всем можно найти что-то хорошее. Психология, понимаешь…

Если человек не может действовать иным способом, чем тем, который ему оставлен – он со временем начинает видеть в этом способе хорошие стороны. И чем большего в отведенной клеточке он достигает – тем больше его устраивает, естественно, эта жизнь.

Он всегда измеряет полноту и достойность своей жизни относительно жизни других: соседей в своем государстве и неких средних граждан в другом. И мысль, что он живет хуже, чем в других государствах, ему несносна, противна его психике, ущербляет его сознание, он стремится опровергнуть ее всеми возможными способами: нет, он более значителен, чем они! Они богаче? ездят по миру? могут высказывать свое мнение? веселее выглядят? – зато мы храбрее, и больше любим родину, и народ у нас умнее, вот просто по судьбе и истории нам не везет, понимаешь…

В обыденных условиях каждый норовит устроиться с властью так, чтоб жить получше, чтоб она мешала ему поменьше, а вообще плевать на нее, мы люди маленькие, а они там наверху все суки, похоже.

Но при столкновениях с врагом внешним верность власти – это форма верности дому и народу, форма предъявления своей личной значительности в противовес значительности врагов. Я не отрекусь от своего короля – можете казнить! (сука неблагодарная этот король, и награды не дождешься, и страну профукал, – но мой король – это символ моего достоинства, моего величия через принадлежность к короне, моей значимости как малой части великого целого, противостоящего вам, засранцы, и головы мы перед вами не склоним, не дождетесь).

6-А. Власть, как всякая сила, к чему-то прикладывается, то есть чему-то противопоставлена: хоть враждебной группировке, хоть природе, в которой надо выживать через какие-то на ней действия.

И чем солиднее власть – тем сложнее она структурирована сверху вниз, в пределе – на государственном уровне. И каждый, кто занимает самую мелкую руководящую должность, самоутверждается не столько через подчинение (где как раз утверждаются над ним вышестоящие), сколько через свой маленький сектор власти.

Здесь в масштабах завода, города, а особенно, конечно, государства происходят дивные вещи, когда маленькие люди посредством своих должностей отыгрываются на всех, кто зависит от них по роду их деятельности. Мелкий чиновник, автомеханик, продавец – в силах попортить людям настроение либо улучшить, в рамках своих полномочий делая что-то или не делая. И так граждане демонстрируют друг другу свою значительность «по очереди», каждый в своем секторе.

Это немало мирит их с верховной властью, с которой они могут быть во многом несогласны. Нас давят – мы давим, жить легче.

Структурированная власть неизбежно организуется по принципу «разделяй и властвуй». Скажем, армия, военная полиция, политическая государственная полиция и криминальная полиция везде и всегда ненавидели друг друга, поскольку сферы их влияния всегда частично совпадали, накладывались краями, и каждая структура несколько давила на соседнюю, надзирая за ней и будучи над ней в некоторой степени властной. В этой взаимной неприязни и столкновении функций они друг другу мешали, ослабляли, но одновременно и контролировали, не давая борзеть и угрожать власти верховной.

Борьба властей «второго уровня» между собой неизбежна. Она почти всегда вредит конкретному делу – но полезна стабильности верховной власти. А одновременно отвлекает от недовольства верховной властью, конкретизируя это недовольство «по горизонтали».

7. Может ли правитель быть дураком, и может ли он быть умным?

Если правитель – наследный монарх, то все возможно: родился идиотом, или родился гением. Но обычно имеются в виду лидеры выборные.

Полным дураком он быть не может, будь спок. Иначе бы не вылез. Если смог сделать такую карьеру – значит, не дурак. Если он кажется тебе дураком – ну, ты многого не знаешь из закулисной механики, стоящей за его действиями и словами.

Но и подлинно умный человек наверху – большая редкость. Почему? Потому что, при прочих равных, цели достигает тот, кто к ней сильнее стремился и кто был больше способен ее достичь. Достигший власти человек – как правило редкий умница по части достичь власти и удержать ее. Это дело первейшее – иначе обойдут конкуренты, сковырнут, скомпрометируют. Умение говорить что надо где надо, ладить с нужными людьми, обольщать и обещать, нравиться и запугивать – тут он умен.

А вот по части распорядиться властью правитель может быть совершенно зауряден. И то: он ведь вынужден пускать все свои умения прежде всего на то, чтоб добиться и удержаться. А править – это дело другое, тут многое может не нравиться народу, а многое – окружению лидера, да и пока он занят государственными делами – конкурент может все силы употребить на сковыривание его.

Поэтому наибольшая удача для народа – это умный и энергичный абсолютный монарх. Ему не приходится думать (условно предположим) об удержании власти, и все силы и ум идут на собственно правление. Но поскольку и монархи чаще были идиотами, они больше не фурычут.

Обычно правитель – среднего же ума человек, безмерно властолюбивый, который очень умен и талантлив как карьерист – достичь места и сидеть на нем, в вопросах же отправления власти он тебя не умнее, в общем; огромный аппарат советников и профессионалов управления сидит под ним, и вообще может без него обойтись, но – нужен кто-то на это координирующее место.

8. Может ли правитель быть хорошим человеком?

Если у тебя еще были иллюзии – отдохни от них. Нет, не может. Есть желание – перечитай Макиавелли.

Во-первых. Хорошим – значит честным, добрым, верным, порядочным, высокоморальным. Значит, при столкновении прагматического интереса с моралью он должен предпочесть мораль. Ага. А победит в жизни тот, кто предпочтет расчет. Вот и всего делов. Выгодно для победы в деле и достижения своей цели быть хорошим – будет хорошим, а надо солгать, предать, убить, подкупить, чтоб подняться еще на ступеньку вверх – он и это сделает, и обойдет твоего хорошего человека.

Во-вторых. Властолюбец – человек резко вышесредней энергетики, ему много от жизни надо, он много может. А это сказывается во всех сферах чувств – властолюбец неизбежно жаден до удовольствий. Женщин! вина! украшений! вилл! Да, Сталин или Франко были весьма скромны в быту – но, во-первых, это немногие исключения из общего правила, и, во-вторых, они обладали столь огромной личной властью, целая страна и так принадлежала им, что пьянящее сознание обладания всем становилось своего рода психологической мастурбацией. Кроме того, они пришли к настоящей власти уже в весьма зрелом возрасте. Если же взять ребяток помоложе, либо одной ступенью пониже – вот там жадность ко всем проявлениям жизни разворачивалась обязательно. Перетраханный Кировым Мариинский театр, царские сокровища членов ЦК КПСС, постельные услады и коррумпированные миллионы американских президентов, и так далее.

В любом человеке сидит комплекс: если бы я был самым главным – ух я бы себя усладил, особенно если б были средства, чтоб никто не узнал. Правители в этом отношении – точно такие же ребята, как ты. Только у них в самом деле есть средства. Вот и блядуют, мстят личным врагам, набивают карманы и продают друзей, если те уже не нужны или слово не так сказали. Нормальный ход.

А кроме того. Чем больше ты хочешь совершить, тем большее сопротивление тебе приходится преодолевать – окружения, подчиненных, народа. Ибо у всех есть свои личные интересы, которые они хотят сохранить и умножить. А Петр I гонит их воевать, флот строить, город возводить, людишек разоряет, судьбы гнет по своему усмотрению. А был бы добр и хорош – снизошел бы к слезам и горю человеческому, и не стал бы реформировать государство.

Не говоря о войне, любые крупные военные учения – это неизбежные травмы и какие-то человеческие жертвы. А что делать, учений не проводить?.. За какое бы крупное дело ни брались люди – кто-то платил своими жизнями. Открытия земель, научные открытия и технические изобретения – и везде гибели, и везде лидеры, готовые брать на себя ответственность за смерть других. Какая ж тут на фиг хорошесть.

Резюмируя. Наши пороки – суть продолжение наших достоинств (как бы за гранью на другой половине «цилиндра чувств» – см. Ч. 1, гл. 2, п. 5, «Полнота жизни»). Лидер, человек повышенной энергетики, имеет и достоинства и недостатки крупнее средних. Но достоинства-то должны лежать в сфере деловой, конкретной, – а недостатки в сфере моральной, что делам только помогает либо не мешает. Так что с моральной хорошестью есть большая напряженка.

9. Власть развращает. А еще бы нет. Если все можно, так приотпускаешь тормоза желаний – возможности огромные, а имеющегося человеку всегда мало. А привычка приходит быстро.

Вдобавок власти льстят, поддакивают, угождают, и тебе очень быстро становится просто невозможно оценивать свои поступки: остается только внутренний критерий «хорошо-плохо», а с внешним миром и соотнестись невозможно по моральной шкале: что ни делай – все объявят хорошим и замечательным. На сотый раз поверишь этому.

Чудовище Калигула был до трона чудным мальчиком, любимцем армии и народа.

А поскольку человек при любой возможности двигает свои поступки в сторону получения сильных ощущений, а с привыканием требуются для ощущений той же интенсивности все большие действия, – то человек во власти, границы возможностей которого изрядно расширены, наворачивает дел дальше-больше. Царствование многих знаменитых и страшных деспотов было вначале кротким и человеколюбивым. Тот же Нерон. «Дней Александровых прекрасное начало». И т. д.

10. Какого правителя любят?

Того, который всегда может употребить власть тебе во зло, однако по собственному усмотрению употребляет ее тебе во благо. Того, кого побаиваются, никогда не забывая страх перед возможностью его гнева и немилости. Это напрягает чувства. Это рождает благодарность и умиление уже потому, что мог бы тебя сожрать тигр, а он тебе мурлычет и мясо носит.

Никого не любят так, как сильных и страшных, если убеждены, правдой или неправдой, что правитель о них заботится денно и нощно и сам любит их превыше всего. Гитлер и Сталин пользовались такой любовью широких масс, какая Рузвельту с Черчиллем и не снилась.

Ограниченного демократическими законами президента любят очень мало, и уважают не больше. А недостатков полно. А говори что хочешь. А я тоже гражданин, хрен ли он мне сделает. А что он вообще может, что в нем толку, если собственным врагам не может головы откусить.

Масса уважает силу и обожает силу. Только меня не тронь! – и тогда я тоже за тебя душой и телом: я тоже велик и страшен хоть капельку причастностью к твоему величию и твоей страшности. А это мне лестно, приятно, значителен я.

Отношение массы к вождю – сродни отношению детей к отцу. Любить просто хорошего, доброго и заботливого – для этого надо подрасти, понять, созреть чувствами. А так – как узнают дети, что отец сильный и грозный (значит, всегда оборонит от врагов, не даст пропасть), если на себе не чуют иногда его страшного гнева?

Того хозяина больше любит выросший щенок, который его не только любил и заботой окружал, но и наказывал больно и страшно. Это факт, а не метафора, психологи-кинологи знают. Напряжение чувств, сильные ощущения, вектор которых суммируется в сторону любви; как не любить-то, свой все же, родной, кормилец, член семьи, вожак, – складывается модель психологического приятия.

Что происходило везде и всегда, где умный вроде и сильный правитель отпускал вожжи и начинал по-доброму заботиться о народе, ослабляя наказания? Презирали, бунтовали, не любили, сковыривали. Хоть Борис Годунов, открывший амбары народу и прекративший безбожные казни, хоть шахиншах Реза Пехлеви, смягчивший средневековые законы шариата, открывший бесплатные школы для всех, повысивший жизненный уровень затурканных подданных – вон кровопийцу! даешь аятоллу! – война, паранджа, строем, нищие.

Любовь – чувство сильное. Правителя любить не за что, он не отец родной и не жена. Управляй себе, а работаю-то я сам и кормлю семью. Надо вызвать сильное чувство! А сильное – это страх, это вызвать во власти вождя. Вот страх, если оказывается, что лично тебе бояться вроде – вроде! – нечего, и впредь только веди себя хорошо, – этот страх и переходит в чувство с другим знаком, положительным, но такое же значительное по абсолютной величине – в любовь. А складывается эта любовь, на самом деле, из благодарности, умиления, трепета и причастности к величию. (См. «Любовь».) Любви не существует без возможности страдания! Возможность страдания – вот необходимая составляющая любви к тирану.

Вот какая штука, ребята.