Текст книги "Путешествие из Дубровлага в Ермак"

Автор книги: Михаил Хейфец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

А я смотрю на макушинский перрон, где стоит наш вагон довольно долго, и мечтаю: а вдруг произойдет чудо! Вдруг случайно на перрон почему -либо выйдет сосланная на эту станцию Стефа Шабатура.

Я видел ее один раз в жизни – 24 марта 1976 года. Возвращался в зону из Саранской тюрьмы, со своего первого "внутрилагерного" следствия. Выгрузили меня из "столыпина", а автозак-"раковая шейка" из-за оттепели и сопровождавшей ее жуткой грязи остановился вдалеке от подножки вагона. И я пошел туда один -конвой поленился сопровождать меня до машины. Никуда не денусь, сам дойду.

Посреди пути, на изгибе дороги, стоит толпа зэков, ожидающих погрузки в поезд. Впереди и отдельно от всех – двое: женщина, с исхудалым лицом, светлыми глазами, на вид молодая, но с седой прядью, пересекающей голову; рядом – молодой парень, пламенно восточного типа, черноглазый и черноволосый, будто его нарочно наваксили до блеска маршальских сапог! Худой, череп будто обтянут кожей, и выделяется орлиный нос. Через год с лишним он станет моим близким другом – Размик Маркосян из Национальной объединенной партии Армении. А тогда он знал уже обо мне – из посланий по зонам Паруйра Айрикяна -, а я его – нет. Он наклоняется к женщине, она окликает меня:

– Вы – Хейфец?

Я встал, будто отдыхаю по дороге, меняю руку, державшую фанерный мой чемодан...

– Да.

– Стус на семнадцатой?

– Да.

– Как он после больницы?

– Неплохо. Мы приняли его, как брата.

– Передайте Василю: у меня отобрали все рисунки, все сделанное. Я украинская художница Стефания Шабатура. Сегодня девятый день моей голодовки протеста. Меня наказали – на шесть месяцев везут в ПКТ...

В этот момент солдаты закричали, краем глаза я заметил, что они бегут ко мне... Кивнул Стефе на прощанье, поднял чемодан, якобы с трудом, – и потащился к автозаку.

Когда появился на зоне, надзиратель Чекмарев, похожий на голодную уличную кошку, начал обыскивать меня с неслыханным сладострастием. Например, разломал пополам календарик-стереоткрытку (на них мы выменивали продукты у "сучни") – не спрятал ли я что-то внутри?

– Чекмарев, что вы делаете? – обычно я никогда не спорю с "ментовней", не унижаю себя до этого, но тут он явно вышел за пределы принятых норм. Что вы ищете? Я приехал в зону из следственной тюрьмы КГБ, что я мог оттуда привезти запрещенного в зону?

– Мало ли какие контакты были в дороге, – промурлыкала кошка в ответ. Сами знаете, какой вы человек.

Эта лесть так меня купила, что я заткнулся и позволил ему доводить шмон до лакового покрытия.

А информация о Стефе Шабатуре уже через десять дней ушла из зоны в Москву.

* * *

Вот и Россия, наконец, позади. Начинается край моей ссылки – Казахстан. Первая тюрьма по дороге в Петропавловске-Казахстанском. Что ж, посмотрим, каковы республиканские тюрьмы.

...Ночью меня вводят в какую-то трубообразную камеру без окна – высотой она метра три с половиной– четыре, в ширину два с половиной на два. Все нормально – грязно и вонюче, стены под "шубу". Но клопов не вижу.

Голоса соседей:

– Кто?

– Политический, статья семидесятая.

Чей-то хохот из-за стены: "Разве вы не знаете, что в СССР нет политических заключенных".

– Как слышите, есть.

– Да я и сам такой, – поясняет хохочущий. – Три года в Душанбе по сто девяностой прим.

(Это сама мягкая из наших статей – "за клеветнические измышления" до трех лет общего режима).

– Что сделали?

– Листовки по городу распространили. Пять человек.

– Куда этапируют?

– В Коми.

... Начинает расспрашивать про моей дело.

– Мужики, я с этапа, здорово устал. Обговорим утром, ладно?

– Ништяк! – так впервые услышал я это слово, означающее на блатном жаргоне "ничего, сойдет". – Этапа не будет до двадцатого мая. За неделю-то про все потолкуем.

Я тут же быстро соображаю в уме: если продержат здесь до двадцатого мая, я уеду со ссылки уже не в марте, а в феврале 1980 года. Хорошо!

Утро. Подъем.

– Политический? – окликаю вчерашнего собеседника.

– Убыл в шесть утра на этап, – это отозвалась соседняя камера мелодичным баритоном.

Потом из той же камеры доносится песенка о неверной возлюбленной:

"Ты назвала меня своим ласковы мальчиком,

Ну, а себя непоседливым солнечным зайчиком"...

– Новенький, а как тебя зовут?

– Михаилом.

– Михаил, ты знаешь, кто рядом с тобой сидит?

– Ну?

– Смертник. Михаил. Сме-е-ертник!

Г. Ермак, Павлодарской области, Казахстан, лето 1978 года.

Конец первой части.