Текст книги "Запах ванили (СИ)"

Автор книги: Михаил Корешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 Михаил Корешковский

   Запах ванили

   I. Карамба!

   – Меня зовут Апраджита. Я из Индии. В этом году завершаю свой Эм-Би-Эй. Я буду вести ваш курс...

   (Дернуть бы доброго шнапса в эту февральскую пасмурность.)

   Студентки будут его учить. MBA – это Master of Business Administration. Нет, зря он, взрослый дядя, записался на курсы для выпускников Гейдельбергского университета, желающих работать в англоязычных странах. В его голове масса техницизмов, прочитать специализированный журнал ничего не стоит. Но убедительно и продуманно написать резюме... К тому же он всё мысленно переводит с русского, и, к вящему позору, числа и даты автоматически произносит по-немецки. Вот и гармонично-спокойная Апраджита за столом преподавателя считает его тупицей.

   Он пришел сюда – вдруг пригодится! – случайно наткнувшись на объявление студенческого союза, да и то только потому, что фирма арендовала в университете цокольный этаж здания...

   Две недели назад его вызвал исполнительный директор по технической части.

   – Герр Леонтьев, вашей профессиональной деятельностью мы полностью удовлетворены. Но кризис в экономике сказался на портфеле наших заказов. Нам необходимо оптимизировать нашу структуру. Некоторые подразделения будут реорганизованы или слиты. Я вынужден расторгнуть ваш договор. Вы получите компенсацию. Благодарю за ваш трудовой вклад и желаю вам всяческих успехов.

   Вот так. Они переехали в уютный велосипедный Гейдельберг из Берлина, вслед за дочерью, у которой появились хорошие перспективы на кафедре романистики. А дочь, без всяких причин, подняла хвост, оставила город восьми нобелевских лауреатов, и отирается в Страсбурге синхронисткой-переводчицей в Европарламенте, пишет работу по поэтике Мопассана, обожает своего французского профессора, и даже, кажется, его любовница, потому что покупает ему молодёжные футболки с умными надписями. Что-то вроде – I change my world; my world changes me... А всё отчего – натолкнулась на высказывание профессора в интернете, написала ему е-мейл...

   Он пошел к себе на участок. Грузноватый Нойман, кореец Туан и студент-практикант возились у стоек настраиваемого сервера. Он отозвал Ноймана в сторону:

   – Генрих, ты знал об этом?

   – Знал, не знал, какая разница, – засопел Нойман. Ему был неприятен этот разговор. – Они уже давно с профсоюзом договорились. Всё по закону вычислительной техники: последним пришёл – первым ушёл. У нас все на постоянстве, только ты по договору. Кого же ещё выбрать?

   – Но сказать-то надо было!

   Нойман пожевал губами и буркнул:

   – Позвоню сегодня товарищу во Франкфурт, он модернизирует компьютерную систему европейского Центробанка. А в Гамбурге у меня знакомый на верфи навигацией занимается...

   Кроме него организацию покидали еще пять человек, но от этого было не легче...

   Он упорно ходил на курс, раз взялся. А потом уже и не без удовольствия – содружество с новым динамичным поколением тонизировало. Ему нравился мягкий голос Апраджиты, пропорциональное сложение, аккуратно собранные волосы. Она напоминала Девику Рани с портрета красавицы-жены кисти Святослава Рериха, только совсем молодую.

   Он не собирался её добиваться, хотя, почти наверняка, и не отказался бы. Зато никто не запрещал смотреть. Она несла себя, прямая как струна, всегда в темно-синих брюках с приталенными серо-голубыми рубашками навыпуск. А однажды пришла, буквально по Шанель, в маленьком черном платье. Она должна была пахнуть ванилью и сандаловым деревом, но не было возможности подойти настолько близко, чтобы убедиться.

   Он спросил бы её, если б выдался случай, какой она касты, хотя мог и предвидеть ответ. – Это спрашивать невежливо. У нас нет каст.

   Он чувствовал – она не из простых.

   Он занимался в Доме Пионеров в судомодельном кружке, и мог бы себе казаться просоленным временем, но ещё добротным и крепким парусником. Он мог себе представить. Две женщины – жена и она – на корабле, и график дежурств по камбузу на стенке каюты...

   Как-то он осторожно попробовал встречаться с другой. Новизна нравилась, но возникли сложности: надо было прятаться, избегать мест, где можно встретить знакомых. К тому же партнёрша вошла во вкус и стала требовать больше места в его жизни. Она не желала быть третьей.

   Он послал Апраджите, на её простой электронный адрес aprajita@... в студенческом домене университета, запрос, какую литературу она бы могла порекомендовать. Частично это был предлог – только бы получить что-то в ответ, прочесть её отточенную лексику. Она не шла на контакт, и коротко посоветовала посмотреть интернет.

   Ему хотелось общаться хотя бы по электронной почте. И на правах ученика у мастера он отправил ей вариант своего резюме с просьбой оценить. Она держала дистанцию – мы обсудим резюме в группе.

   Она не забыла и в конце занятия зачитала его пассаж. Весёлые ребята дружно набросали несколько вариантов, много лучше его. А она сделала паузу и свела его страницу текста к трем прозрачным, четким строкам, после которых любой начальник должен был воскликнуть – уважаемый мистер, я хотел бы вас немедленно видеть!

   Он понял – её головка работает по-другому.

   II. Превратности достижимого

   (Свободен? Будешь бегать по утрам, мыть полы и варить борщ в ожидании жены. И слушать Дайану Кролл.)

   – Помнишь итальянское кино, она приходит домой с сумками – ну, ты хотя бы посуду-то помыл!.. А он – ты что, не видишь, я занят. Я работу ищу!..

   Жена улыбнулась.

   – Не тушуйся, где наша не пропадала. У меня сотня учеников. Устрою тебя мальчиком краски смешивать...

   – Нет, догонят и побьют!

   Он познакомился с женой на архитектурном факультете, когда искал кого-нибудь оформить ему дипломную работу. Она брала пятнадцать рублей за графический лист. С деньгами у него было туго, но он извернулся и расплатился. Его удивляло, как под её рукой из чистого листа рождается что-то красивое.

   Жена хотя и была по происхождению русской немкой, оказалась в Германии не у дел – дипломы архитекторов с российским образованием не признавались. Поначалу она ходила на рыбалку, – с детства приохотилась, следуя за отцом, – и писала заодно пейзажи, потом открыла в Берлине художественную школу и пропадала там вечерами.

   И здесь, в Хайдельберге, желающих учиться живописи оказалось, как ни странно, много – в основном, студенты и пенсионеры. Школа пользовалась успехом, и стала известной в узких кругах широкой публики.

   Вот на днях пришел к ним домой с улицы – извините, наслышан, позвольте посмотреть – розовый и пухлый господин, схватил натюрморт «Белые розы с яблоком», вытащил из кармана двести евро, говоря, что больше заплатить, ну никак, не может, и, бережно прижимая картину к животу, ушел, весь будто светясь.

   Жена смеялась.

   – А не жалко?

   – Да как можно было не отдать, он же такой счастливый!..

   – Мир большой, – без объяснений сказал Нойман спустя пару дней, – поищи-ка в интернете.

   И без него он знал возможности великой всемирной паутины. Он обратился в несколько посреднических компаний. Они намекали на трудности с его возрастом, заваливали своей и чужой рекламой, были готовы писать за него резюме, натаскивать на переговоры, сопровождать по инстанциям, подыскивать жилье, определять учиться – но деньги вперед!

   – Слышишь, старик, – звонил Юра Шехтер, русский израильтянин, работающий в отделении «Siemens» в Вольфсбурге; познакомились семьями на зимнем отдыхе в Альпах, – немного неудачный момент: еще года полтора назад они спрашивали, не знаю ли я какого-нибудь свободного инженера. А теперь «Siemens» готовит на улицу пятьсот человек, а «Volkswagen» – вообще тысячу триста. Попробуйся пока техником, чтобы перебиться...

   – Конечно, мы можем взять вас. Но ваша квалификация выше, и вы будете чувствовать себя ущемленным. И рано или поздно уйдете. Зачем же делать то, от чего мне и вам будет плохо. Я уверен, вы найдете достойную себя работу.

   Профессор сверху, который когда-то советовался – принимать или нет предложение работать в представительстве Евросоюза по науке в России, и что это вообще за страна, не забыл его и пришел с новостью – знаете, мой старый товарищ в Перте, в Австралии, ищет ассистента на кафедру.

   – Видите ли, мой английский не очень хорош.

   – Но вам же не сравнительное языкознание читать, а электрические схемы интернациональны. Подумайте, это большой город. Кстати, почему Россия всё никак не помирится с Грузией?..

   Жена посмотрела на карту:

   – Перт... Боже мой, туда же сутки лететь надо.

   (В его возрасте самое-то начинать ассистентом.)

   Широко улыбались в рекрутинговой компании, как будто встретили давнего приятеля:

   – Нет проблем, мы берем вас навсегда, и будем предоставлять вам наилучшую работу по заявкам предприятий...

   (Ага, и треть заплаты оставлять себе.)

   Он знал, что в век электроники найдет что-нибудь подходящее. Вот в городских электросетях Ростока его ждут. Работа, правда, скучнейшая, и оплачивается соответствующе, но зато на пользу обществу.

   После напоминания отозвался из Нью-Йорка однокашник:

   – Единственное, что могу предложить – бесплатная у нас стажировка. Платить будем только страховку на рабочем месте. Транспортные издержки за нас счет. Осмотришься, поедешь с коллегой, у него в плане пусконаладки в Индии и Канаде. Покажи себя, ты же вроде неплохо учился. Только учти, на службе мы незнакомы.

   Это «неплохо учился» задевало. Проявляет насмешливое снисхождение?

   Он был лучше однокашника по всем предметам, а теперь тот замначальника отдела. Его не привлекала эта стезя. Он хотел решать технические задачи, а не понукать людей. Оптимальнее всего – тройка-четверка единомышленников для мозговой атаки... Когда-то его назначили руководителем группы, и он сразу же избавился от двоих сотрудников, потому что считал, что люди квалифицированы и нацелены, когда руководителю ни во что не надо вмешиваться.

   Люди меняются.

   Он видел в Facebook фото однокашника у дверцы белого внедорожника на фоне большого дома в викторианском стиле. Правда, бо?льшая часть этого внедорожника и дома принадлежали его жене. Как тот писал по электронной почте – моя жена два года не поднимала головы от медицинских учебников, и я был вынужден подносить ей на стол кофе и суп. Зато теперь...

   Зачем ему это надо? Чтобы в сравнении с ним упиваться успехом?

   Жена спокойно и мягко обронила:

   – Нам детей с ним не крестить. Шанс есть шанс. Не догонишь, так согреешься...

   (Точно, будет он выпендриваться, можно и морду набить.)

   Наша нигде не пропадала.

   В Нью-Йорке временно сняли холодноватую квартиру-студию. Кошку Вику привезли, как советовал ветеринар, в дорогой двухэтажной клетке. Сплошные женщины в его семействе.

   Жена тут же побежала к другу детства Савве Московичу. Его сына, татарина по матери, били гуртом в школе за фамилию, и особенно усердно за то, что тот сопротивлялся. Он боялся, что ему покалечат сына и уехал. Савва стал успешным художником. Разбогател в Италии на представительских и семейных портретах самовлюбленных мафиози. Он сочинил об этом стишок для друзей:

   Скажу без скромности,

   Не опуская очи долу –

   Я создал

   Картотеку Интерполу.

   – Вот что, Галка, – показывал Савва свою мастерскую, – или ко мне идёшь или в Колумбийский университет...

   – А что там искать?

   – Архитектуру, которую ты потеряла...

   Интереса ради он тоже решил разыскать школьного товарища. Дома тот подвизался таксистом, а в Америке занялся фотографией.

   На главной странице своего сайта бывший таксист разместил своё фото в лодке – в плаще, непромокаемой шляпе и солнечных очках; видимо, маскировал возраст. Снимал товарищ только молоденьких девушек, и весьма искусно. Он не стал ему звонить...

   Не вспотеешь – не согреешься. И он с коллегой, действительно, согрелся – в Калькутте было удушающе жарко и влажно. Город пестрил, кричал и разнородно пахнул. Очкастые мальчики бежали в обнимку с книжками. Девушки в синей форме, сияя внутренним светом, растекались по своим колледжам. Он невольно искал среди них ту далёкую девушку с уверенной осанкой...

   Три плотных, напряжённых дня провели на нефтяной платформе. В обеденный перерыв он одолжил у главного электрика осциллограф и попутно нашел неисправность в распределителе.

   – Молодец, – похлопал по плечу напарник, – русские любят всё чинить. А я на твоём месте просто поменял бы распределитель. Это заняло бы меньше времени.

   Но дефект и методику поиска коллега подробно занёс в ноутбук.

   – После Канады готовься к беседе с боссом, у нас китайское направление плохо обеспечено.

   (Не собираются ли его, ёлки-палки, мариновать в Китае, жена будет в Школе Архитектуры, а дочь переводить Совету Европы...)

   В пятидесяти метрах под ним дышал океан. Он не боялся воды – вырос на Оке, в Калуге, и плавал за юниоров. Вода внизу была просто исполинским пространством, мешающим людям. И нефтяная платформа из-за вращающихся машин и механизмов, казалось, пахнет скорее сталью и потом, чем солёной водой.

   На той же платформе, он, к разговору, спросил, что означает имя Апраджита. Непобедимая.

   III. В поисках вчерашнего

   В полете из Калькутты на Франкфурт он смотрел фильм «Lost in Translation» с Биллом Мюррей и Скарлетт Йоханссон. И пытался понять, для кого снимался этот фильм – для состоявшихся мужчин, желающих почувствовать под рукой молодое тело, разогреть кровь и начать сначала или для девушек, окончивших университеты, и всё равно ищущих в мужчине отца.

   Великолепно играл Мюррей, и это заставляло с его героем сравнивать себя.

   Плохо понимающая себя, прелестная Шарлотта с её свободными движениями контрастировала с собранной ясностью девушки с Гейдельбергских курсов.

   Ему не нужны были Токио, ночь, бар, где случайные встречи становятся очень нужными и важными для постижения жизни.

   Он не желал замечать тему человеческого одиночества...

   Ему было как-то спокойно, что жена рядом.

   Она хорошо сохранилась, они понимали друг друга по интонации, почти невербально, он был благодарен ей за житейскую мудрость, хотя, вероятно, то, что советовала и принимала она, было его подсознательным инстинктивным движением. Она не мешала, с ней было легко, радовалась своей жизни, с нею можно было просто молчать и заниматься своими делами. Приятно на неё смотреть, когда она читает, вяжет, смотря телевизор, или рисует.

   Он явственно ощущал близкое к ней расстояние.

   Он отвечал за себя, за неё и одну независимую особу, прогуливающуюся по Страсбургу. (И кошку Вику.)

   Он договорился с руководством, что задержится на день в Германии. Хотел заехать в университет к Нойману – забрать свои справочники и диски, но главным образом, оставленного у того Яна – плюшевого мишку, которого дочь лет двадцать таскала с собой, а тут не удосужилась за ним подъехать. Объясняйся теперь с Яном, что у неё на него нет времени.

   На новогодней вечеринке в Страсбурге за ней увивался физик из конторы по проектированию атомных электростанций. На намёк матери – не пора ли, дочь отшутилась: да что он может себе позволить на свою заплату кроме двухкомнатной квартирки в Париже.

   Храните счастье в плюшевых мишках. Будто бы Париж ей нужен только с Версалем.

   – Вы правильно сделали, что поручили нам продать автомобиль. Солидная, конечно, модель, и состояние отличное, но перевозка за океан встала бы вам в копеечку, а там он всё равно бы не прошёл по выхлопу. Деньги за вычетом комиссионных уже должны быть на вашем счету...

   В помещении художественной школы шёл ремонт. Жена уступила права на неё региональной ассоциации художников. Новые хозяева сдвигали перегородки, на это не хотелось смотреть, портилось настроение. Он пожалел, что зашёл.

   Маклер сказал:

   – Как мы с вами договаривались, я пока сдал квартиру трём студенткам. Хорошие девочки, и платят аккуратно. В университетском городе имело бы смысл и далее сдавать квартиру. Но вам же желательна вся сумма сразу... Климат у нас мягкий, много туристов, стабильный спрос на жильё со стороны приезжающих на работу и учебу. Если мы немного подождём, надеюсь, вы останетесь при своих деньгах. Терпение, мой друг, терпение...

   (Чем больше у тебя терпения, тем больше приходится ждать!)

   – А я что говорил, – обрадовался Нойман. – Я, когда был гауптманом в радиотехнических войсках, служил с американцами. Они неплохие парни, только кормёжка у них отвратная. Вот бургер: суррогат со вкусом мяса между ломтями сладковатого хлеба, как это вообще можно есть... Знаешь, через два года мне на пенсию, – мечтательно протянул он, – буду каждый день на рыбалку ходить... Между прочим, Туан будет вместо меня. Ты бы мог на его место. Но два года большой срок...

   Передавай привет супруге. И скажи, что та электронная приманка для рыбы, что мы с ней заказывали по интернету, большая туфта...

   На каком-то горном пикнике, организованном профсоюзом, жена с Нойманом узнали о взаимных рыбацких пристрастиях, прониклись, ходили под ручку и обсуждали рыбьи повадки, места лова и снаряжение. Этого снаряжения она напокупала себе на стоимость приличного автомобиля...

   В коридоре встретилась рыженькая Лиза, совмещённая кадровичка-бухгалтер, открытая и непосредственная. У них были симпатии с первых дней его работы, когда разговорились по-русски в ее бюро.

   – Алекс, жаль ты уходить. Тебе там хорошо? С кем я теперь говорить? – Будучи в колледже она один семестр учила русский язык. – Я найти тебя Facebook и буду писать письмо.

   Они обнялись, и он ощутил тонкий запах ее волос.

   – Счастливо, Лизхен.

   – Да-сви-даня...

   Он стоял под солнечными, но уже отвечающими желтизной, кленами на остановке университета, поджидая автобус, и, от нечего делать, просматривал бесчисленные и разнообразные студенческие записки-объявления на большом щите. Меняю, ищу учебник, куплю, подготовлю...

   Он скользнул взглядом по одной из них: ...окончанием обучения продается... и остановился на контактном адресе электронной почты – aprajita@...

   Изумлённый, он перевел глаза к началу листка – любимая девушка инженера Леонтьева продавала двуспальную кровать с двумя тумбочками... И два стула со столом.

   Он как-то забыл, что она тоже женщина, и живёт в мире, полном других людей.

   Странное дело – он не испытывал ни ревности, ни зависти, ни злорадства, что кто-то, говоря старинно, владел её чреслами.

   Это был её выбор, её свобода и доверие. Было немного жаль, неясно чего, но он был рад, что она не одна, и нужна так же, как ему.

   Она уезжала.

   Он думал о том, какой бы предмет, хранящий её то ли запах, то ли след, хотел бы иметь на прощание. Что-то, чего она касалась. Даже этот листок, повешенный ею. Снять бы... Но рука не поднималась её подвести.

   В средние века мужчина хотел обладать платком женщины, и это называлось любовью, а сегодня это лифчик или чулок, и зовется фетиш. Занятно, конечно, но как-то, чудится, выхолощено...

   И неожиданно подумал, что хотел бы всегда нести с собой её легкое дыхание.

   Он не понимал, откуда внезапно поднялся этот образ, и образ ли это вообще, а может ему и вправду хотелось молодости, свежести, начала, как вдруг почувствовал вибрацию смартфона. Он поднял его на уровень глаз, закрывая листок, который притягивал. На дисплее высвечивалось напоминание органайзера. Он глянул на сектор погоды – в Нью-Йорке утро, туман, и вернул смартфон во внутренний карман пиджака.

   Из-за поворота выполз, накатывал и вырастал длинный бело-голубой автобус.

   Он погладил листок...

   Надо поторапливаться. Через три часа он будет над океаном.