Текст книги "Семь разговоров в Атлантиде"
Автор книги: Михаил Успенский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Михаил Успенский
Семь разговоров в Атлантиде
Недалеко от них живут атланты, полудикие эгипаты, блеммийцы, гамфасанты, сатиры и гимантоподы. Если верить писателям, атлантам чужды человеческие обычаи: они не называют друг друга по именам, смотрят на восход и заход солнца как на гибель для них самих и их полей, ужасно проклинают его и не видят во сне того, что остальные смертные.
Плиний Старший
…тогда, не будучи уже в силах выносить настоящее свое счастье, они развратились, и тому, кто в состоянии это различать, они казались людьми порочными, потому что из благ наиболее драгоценных губили именно самые прекрасные; на взгляд же тех, кто не умеет распознавать условия истинно блаженной жизни, они в это-то преимущественно время и были вполне безупречны и счастливы, когда были преисполнены духа корысти и силы.
Платон
– Итак, вы уверены, что рассказ мальчика не игра воображения?
– Да, уверен.
– Но ведь могло же быть, что он начитался разных фантазий и все это увидел во сне?
– Нет, я этого не думаю…
Профессор чуть улыбается…
Ю. Шпаков. Это было в Атлантиде
Глава 1
– Кто будешь? Да из какой страны будешь? Мать и отец твои на имя кто? Как сюда, к воротам, попал?
– Зовусь именем Главк, из заморской страны. Матери-отца не помню, добрые люди воспитали и к делу пристроили. А прислан сюда неким незнакомцем.
– Как же ты моря переплыл, мосты миновал, неподкупную стражу подкупил?
– А никак не миновал. Повернул он меня трикраты, велел зажмуриться, а когда разожмурился – вот он уже и ты передо мной в воротах стоишь. Ты, кстати, на имя кто будешь?
– Никак не зовут.
– Как это никак? У нас всех как-нибудь да зовут. Бывает, и имя-то так себе, срамота, а все равно зовут. Рабам – и тем клички дают для удобства. Может, и ты раб? Что же мне с тобой тогда речи вести? Я и так, без речей пройду… Эх!
– Ну вот. Что, прошел? Или не очень? Ага, не больно-то прошел. У нас больно-то не расходишься. Болит лоб-то?
– Ой, болит. Кто же мне путь застит? Нету ничего. Может, тонкую бечевку натянули?
– Не бечевку. Никакую не бечевку. А валяется тут поперек дорожки одно словечко, оно и не пускает.
– Так бы и сказал, что заклято.
– Не заклято, а поперек лежит, пройти не велит. Ну что, берешь речи про раба обратно?
– Беру, беру.
– Нет, не так. Говори: не раб, не раб, но человек ворот.
– Не раб, не раб, но человек ворот.
– Вот так-то лучше.
– А что же ты мне имени назвать не хочешь?
– Нету имени. И не надо. Говори, зачем пришел.
– Пришел с товаром. Торговать пришел. Меняться, по-вашему. У нас товар, а у вас, говорят, купец.
– Где же товар? Не вижу такого. Руки пустые, ноги босые…
– В голове товар. Царю несу вашему.
– Царя у нас нет, а у нас вот кто зато есть: Держатель тверди да моря.
– И держит?
– Еще как держит. Топни-ка ногой. Не проваливается? Вот и хорошо. Держит, куда он денется.
– А у нас говорят: Калям-бубу землю держит на каменных руках.
– Глупости у вас говорят. Подумай сам хорошенько: как же может Калям-бубу землю держать, да еще море в придачу? А? Замучается!
– Не замучается, он бог.
– Не знаю, не знаю такого бога.
– Ну и плохо, что не знаешь. А вот если бы знал да приносил ему жертвы почаще, он бы к тебе мирволил. Не торчал бы тогда у ворот на солнце.
– Сплюнь. У нас про него, гадину круглую, не поминают, а если и поминают, так сплевывают.
– Как же так? Оно же священное. Оно же у Калям-бубу из пуза выскочило, а за ним два арбуза. Без него, говорят, никакой жизни нет, одна тоска.
– От него никакой жизни нет – это точно. То вскочит, то свалится, зараза.
– А вот есть страна, где река Нил. Там солнце сильно уважают и богом зовут.
– Дураки, вот и зовут. Знаем мы эту вашу страну. Нету ее больше.
– Как же нету? Три года назад оттуда купец приезжал, финики продавал. Его за это еще дети неразумные финикийцем дразнили, хотя никакой он не финикиец…
– Чего три назад проезжал?
– А три года.
– Какого такого года?
– Ты что, годов не знаешь? Калям-бубу не знаешь, счета годам не знаешь… Ну, я тебя обучу. Смотри: день прошел – кладем камешек. Еще день – еще камешек. У жены Калям-бубу на подбородке волосы растут, как у мужика. Их немного, правда: три сотни, шесть десятков да еще пяток. Последний волос она, чтобы красоту наблюсти, вырывает, да он через четыре года снова вырастает. Как раз столько дней в году.
– Глупости говоришь. Смотри: день прошел – кладу камешек. Ночь пришла – убираю камешек. День начался – кладу обратно. Ночь пришла – убираю. Вот так. Один камешек – один денек. За все про все.
– Ох, человек ворот, ты не злыми ли духами обуян? Голова не болит?
– Голова у тебя болит. Ты здесь глупостей не говори, а говори лучше дело. Чего принес?
– Про то старшим людям скажу.
– Ну, твое дело. Как на имя-то тебя?
– Главк.
– Как собака пролаяла.
– Не собачь меня, человек ворот. Я вам хорошую вещь принес, полезную очень… Да что ты за страж? Болтаешь тут со мной, а город, может, жгут уже и грабят!
– Никто нас жечь и грабить не может, до нас не вдруг-то доберешься.
– Вот я же добрался.
– Ты не добрался, тебя послали. Словечко тебя подхватило да понесло.
– Что у вас за словечко такое?
– Да уж словечко.
– Что же ты им хвастаешься? Вот у нас жрецы Калям-бубу сколько просяного пива ни выдуют, секреты свои при себе держат. А ну как ваши боги разгневаются?
– Не разгневаются. Очень уж они нас любят.
– Боги, говорят, всех людей любят. По закону, ясное дело. Вот взять, к примеру, Калям-бубу…
– Боги только у нас есть, а у вас так: камни да бревна.
– Как же камни да бревна, когда они чудеса творят?
– Бывает, конечно. Редко, но бывает. То наши лазутчики над вами пошучивают.
– Легко тебе над моей верой ругаться, если я в чужой стране, без защиты. Я торговый человек, мою веру уважай, я ваших богов не задираю.
– И не задерешь. Они далеко, боги-то.
– Как далеко? На небе всего лишь.
– Сказал бы я тебе, где они, да ты не поймешь.
– Этак мы до вечера дела не кончим. Давай не будем про большие вещи говорить. Как ваш город зовут?
– Никак не зовут. Город и город.
– А страна?
– Страна и страна.
– Ну, как-нибудь да должна ведь называться?
– Не называется никак, и все.
– То болтаешь все подряд, то тайны какие-то… Вы, может, гамфасанты?
– Не знаю. Может, и гамфасанты.
– А не авгилы, часом?
– Может, и авгилы.
– А давно здесь живете?
– Как это – давно?
– Ну, сколько лет?
– Каких таких лет?
– Да годов же!!!
– Опять он про года. Живем и живем.
– А кто главный у вас? Есть ли рабы? Много ли их? Хороши ли ремесла?
– У нас главный – Держатель. Без него бы все развалилось. Я тебе про него уже сообщал. Рабов у нас очень много: весь мир. Ремесла нам ни к чему, у нас и так все есть.
– А ученые люди есть? Мне к ним нужно.
– Ни к чему нам ученые люди. Мы сами ученые. У нас есть словечко, а в нем сила.
– Что за сила – слово?
– А большая сила.
– Да я понимаю, что большая. Вот мы с тобой разговариваем… Э, погоди! На нашем ведь языке разговариваем! Ты его откуда знаешь?
– На каком таком вашем? Язык и язык.
– На разных языках люди говорят. Левкоэфиопы есть. Рот откроет – и дыр-дыр, быр-быр. На пальцах торгуемся.
– Знаем и эфиопов. Черненькие такие, стыда не знают. Да только нету их.
– Да как же нету? Страна даже есть специальная – Эфиопия. У них золота навалом…
– Золота и у нас навалом. А эфиопов нет. Сдуло их наше словечко.
– Это ты прилыгаешь. То нильской страны нету, то эфиопов. Куда же они делись?
– А так. Нету, и все. От них одно беспокойство.
– И нильской страны нету?
– Ясное дело, нету.
– А гробницы их, пирамиды? Ох здоровы, ох я видел!
– Да вон, выгляни за ворота. Видишь, одна стоит?
– Калям-бубу! Она же у вас не так стоит! Она же так грохнется – всех передавит! Кто же так пирамиды ставит – на маковку?
– Мы. Захотели и поставили. От нее тень.
– Спасите, Эники да Беники!
– Это кто еще?
– Калям-бубу дети. Один луну водит, другой моря баламутит. Ой, спасите! Может, у вас и висячие сады есть?
– Есть, конечно. Все как один висят. Корни в небо, ветками земли едва касаются.
– Э, боюсь я вас. Заверни меня обратно, человек ворот, а я тебе за это половину денег отдам.
– Не знаем никаких денег. И заворачивать тебя не буду.
– Ну так я пешочком пойду. Дело привычное, да еще Калям-бубу пособит.
– А тебя же словечко держит. А, не идет нога? И другая? Прилип?
– Не мучай ты меня. Позови кого поглавнее.
– Позову, как не позвать. Где тот камушек, что у нас за денек-то почитался?
– Чего шепчешь-то?
– Не твое дело. А ну пошел!
– Калям-бубу! Камешек сам попрыгал! Боги, глядите-ка во все глаза: за угол завернул!
– Конечно, за угол. Там караулка. Не поскачет же он прямо к Держателю.
– Ты чародей, что ли?
– Человек ворот. Самому ходить – была охота… А, вон и начальство идет. Воскресни с восходом, начальство!
– Тебе того же, человек ворот. Кто это у тебя тут?
– Говорит, дело есть. Товар, говорит. Наш человек прислал, говорит.
– Еще что говорит?
– Еще глупости говорит. Заразу эту круглую славит. Калям-бубу какого-то нахваливает. Не наш человек, словом. Просит отвести его к ученым людям.
– Так. Кроме тебя, кто его видел?
– Никто.
– Порадовались боги. Ну так сгинь, человек ворот, у которого трое детей, у которого вчера собака ногу сломала, у которого отец от плохой браги помер, у которого брат косой, у которого колено к дождю болит, который воды во рту на посту не держит, который неведомого человека перевстрел – сгинь и пропади!
– Да начальство! Да помилуй! Эх, не милует… Пропадаю! Человек! Имени им своего, смотри, не…
– Калям-бубу! Куда мужика дели?
– Сгинул да пропал. Имя назови мне.
– Э… Как бы сказать ловчее…
– Назови имя.
– Да мы так, по торговому делу. Купец я, и все.
– Не лги, купец.
– Да я знал имя с утра, как из дому-то вышел, да забыл. Об словечко какое-то запнулся, башкой об камень – слово-то и вылетело из нее. Набросали словечек – пройти нельзя, а сами строжатся. Вот и шишка, коли не веришь.
– Шишка, верно, свежая… Откуда будешь?
– Издалека. Перенесен словечком.
– Понятно. Страна какая?
– Какая у нас страна? Живем на дубу, молимся Калям-бубу, бабе его, детям и всей родове…
– Ты, видно, врешь. Надо тебя помучить.
– Не надо, начальство! Вот голова пройдет, я и вспомню. Вспомнил: я же привез кое-что. Надо к главному начальству.
– А что привез, не забыл?
– Накрепко помню.
– Как же так – имя не помнишь, это помнишь…
– А как человек в беспамятстве за свое добро обеими руками цепляется? Так и я в голове.
– Занятно. Иди за мной.
– Не могу. Приклеен.
– Отлепись!
– Гляди – отлепился. Чудно! Далеко ли идти?
– Иди и иди.
– Иду, раз пришел. А за что ты, начальство, этого, у ворот?
– Надо. Побыл и хватит.
– А ты большое начальство?
– Эх, не такое большое, как надо бы. А для тебя – ох какое большое! Хочешь, глаз на неподобное место переведу?
– Не хочу. Глаза мне для дела нужны. А что это у вас все люди молчком ходят?
– Надо так. Я здесь спрашиваю, а не ты! Они молчат потому, что воды в рот набрали.
– Для чего?
– Ловчее молчать. Опять спрашиваешь!
– А что же ты сам воды в рот не наберешь?
– Я на службе. Мне допрашивать нужно, докладывать нужно… Тьфу ты, опять спросил, а я ответил. Молчи! Уже пришли.
– Э, да это же троглодитсякого царя дворец! Я его видел, когда в первый раз торговать ездил.
– Нету такого царя, а дворец наш.
– Да ведь он точь-в-точь такой же.
– Какой же он должен быть? Молчи, на кол посажу!
– Да я уж и так молчу, стараюсь…
– Сейчас предстанешь перед Большим Начальством Мудрости и Большим Начальством Покоя…
Глава 2
– Твое дело – мудрость, мое – покой. Надо этого пришлого сразу, чтобы раз – и нет.
– Нет, чтобы раз – и нет, это в другой раз. Его же прислали. Зря не пришлют.
– Чую, чую, что ничего не чую. Провижу, что ничего не провижу.
– Не твое это дело – провидеть. Твое дело – чуять, вот и чуй. Да, Начальство Ворот ты того… Все про него ведаешь?
– Ясно, что все.
– Как про меня? Или как я про тебя?
– Э, не шути. Плохо кончится.
– Ладно, воздержусь. Пусть войдет. Выспросим, тогда посмотрим, что с ним делать.
– Многих вам лет, Большое Начальство!
– Чего многих?
– Лет, чего же еще. А, вы ведь лет не знаете…
– Мы знаем все. А этих твоих лет у нас нет как нет. То-то мне Начальство Ворот жаловалось, что он все спрашивает. Что ты все спрашиваешь?
– На вопросах и ответах беседа зиждется.
– Ну, вот мы и спрашиваем, а ты отвечаешь. Как твое имя звучит?
– Ой, плохо звучит: Птбрсхклзжбррр!
– Да, Мудрец, беда с такими именами: не поймешь и не запомнишь тем более.
– Ничего, Начальство Покоя, запомню, не бойся. А имя отца твоего?
– Ооооооааааааааоооооааауууууоооа. Тяжелый был человек.
– Что и говорить. А страна твоя где?
– Отсюда и не сказать где. Знаю, что слева – море, справа – горы и долины.
– Глуп же ваш народ. Как его зовут, кстати?
– Белыми эфиопами кличут. Эфиопов знавали? Так вот те черные, а мы наоборот.
– Все ясно. Врет. Нету белых эфиопов.
– Так я и не говорю, что есть. Я говорю, кличут нас так.
– Кто же тебя к нам направил?
– А Калям-бубу его знает. И хорошо, видно, знает: вон в какую даль пособил меня закинуть!
– Чего же ты хочешь в нашей земле?
– Продать товар. Чего же еще купцу хотеть?
– Где же твой товар?
– Мой товар – мое умение. Дали бы, Большое Начальство, отдохнуть с дороги да поесть…
– Потом отдохнешь. Что за умение?
– Перекладывать слова на знаки.
– Это как?
– А вот так. Это палочка, это дощечка вощеная. Назови слово!
– Куда хватил!
– Смотри, Мудрец, не проболтайся сдуру!
– Не учи ученого, Начальство Покоя. Вот тебе слово, купец: «дерево».
– Та-ак… Вот и на дощечке – «дерево»!
– Какое же это дерево? Одни корешки какие-то. Вот я говорю: де-ре-во фи-го-во-е! Вот оно!
– Калям-бубу! И впрямь дерево! Фиговое! С листочками!
– Вот. А у тебя что за дерево?
– Ну, вот и у меня – «дерево фиговое».
– Вижу – закорючек прибавилось. А толку? У меня оно растет и плодоносит, а у тебя?
– Вот, к примеру, напишу я все про это дерево: и как растет, и какие листья, и каковы плоды его на взгляд и вкус. Нашлют боги засуху, и погибнут деревья. А дощечка останется. И те, кто дерева этого не видел, все про него узнают…
– Так. Слышал я про это умение. Нам оно ни к чему. Дерево это я и так перед собой и другими представлю. Твое умение – баловство.
– Еще один прок: можно вести торговый счет ловчее, записывать, кто кому сколько должен…
– Мы никому ничего не должны, а если у кого что и заведется, мы и так заберем: очень любят нас боги.
– За что?
– Да уж есть за что. А торговое дело – не наше.
– Какое же ваше?
– Тайна богов.
– Ну так вот еще: можно про великие дела богов и героев записывать. Хотя бы про то, как из-за бабы герои десять лет воевали или как Калям-бубу из двух арбузов мужчину и женщину достал. Наши мудрецы иногда так складно пишут – зачитаешься!
– Говоришь бессмысленное. Наши деяния все другие затмевают, об этом весь мир знает, а кто не знает, тот узнает вскорости. Лета свои опять приплел. Нет, нет никаких лет! День есть и ночь есть.
– День да ночь – сутки прочь. Семь суток – неделя.
– Э, Мудрец, он говорит вредное. О таком даже слушать не хочется.
– Пусть говорит. Недолго ему говорить.
– Что такое, Большое Начальство? Я к вам как к людям…
– А кто тебе сказал, что мы люди? Нас боги избрали!
– Ну, у бога всего много. Сегодня избрал, а завтра, глядишь, встал не с той ноги и прибрал. Вот и наш Калям-бубу: то ничего, а то как расходится!
– Нет такого бога – Калям-бубу! Наших семеро есть, и все.
– Так не берете мой товар? Прогадаете!
– Еще и грозится. Ну, все, Мудрец, убирать его надо куда подальше. Поболтай с ним, коли охота припадет, а я уж пойду пытошный стан к работе ладить.
Глава 3
– Э, Начальство Мудрости, как же он пошел пытошный стан ладить, коли вы ремесла не знаете?
– Ремесла не знаем, оно нам ни к чему. А пытать – это разве ремесло? Это же удовольствие одно!
– Ничего себе удовольствие.
– Так. Звук, наружу не ходи, где раздался, там умри! Вот теперь нас никто не подслушает. Вижу, купец, что ты не глуп, а глупым прикидываешься. Таким умением овладеть может не всякий. Поэтому давай говорить как умные люди.
– Обмен неравный – о чем говорить, когда я ничего о вашем народе не знаю.
– Со смертью играешь.
– Смерть и жизнь моя у Калям-бубу за пазухой.
– У меня в слове жизнь и смерть твоя! Знаю, что многих людей ты города посетил и обычаи видел. Вот это мне и нужно. Умением своим наделишь тайно меня одного…
– Ну вот, а говорил – баловство!
– Говорил не для тебя – для того, другого.
– А ты и вправду в стране самый умный?
– Должность такая. И не самый умный, а самый мудрый – разницу чуешь?
– Почуешь разницу, как воткнут кол в задницу. А то вдруг ты грамоте не научишься? Вот у меня племянник – его и добром, и розгой, все впустую. Стоеросовое дерево. Фиговое.
– Глумишься?
– Куда мне над мудростью глумиться. Только я крепко любопытен: где миру начало? Кто первое слово молвил и какое? Какая рыба всем рыбам царь? У меня много вопросов…
– Оттого что ложна ваша мудрость. У нас никаких вопросов – одни допросы. Мы и так все про всех знаем. А не знаем, так под пыткой узнаем. Нас боги избрали.
– За что избрали, что за боги?
– Так и быть, расскажу. Жили мы здесь, как простое людское племя, прах земной. Спустились к нам как-то боги – семеро. И оказали мы им великую услугу, а какую – никто и не помнит уже…
– Умели бы писать – и запомнили бы…
– А в благодарность дали нам боги семеро силу слова. Слово это лишь нашему народу ведомо. С тех пор чего ни пожелаем – все нам прямо в рот сыплется. Знаем одну только радость. И поэтому ведено нам править всем миром.
– Так прямо и ведено? А что же боги делают?
– У них свои дела, божественные…
– Что же вы не всем миром правите?
– Придет время – будем.
– Так вы же времени не знаете, дней не считаете…
– А мы его остановили. Каждый день у нас один и тот же.
– Зачем это и отчего?
– Оттого что провидим вперед. И провидец один наш великий провидел, что быть нашей славе столько-то и столько-то лет! А мы судьбу перехитрили: остановили время словом. Говорим: «Нет, нет никаких лет!» – вот и нету их.
– А время-то идет. Уже к вечеру дело.
– Это и есть наша печаль. Падает проклятое солнце – никак не удержать. Правда, мы, к утру сил набравшись, снова его подымаем, а время стоит.
– Ага, объяснил мне один тут на камешках. Только у нас мудрецы по-другому говорят. После трудов своих бог наш Калям-бубу струю пустил, и потекло время, как река. Всех нас эта река несет.
– Вот вас и несет, как мусор. А нас нет. Камень посреди реки видел? Вот так и мы.
– Когда-то и камень вода подмоет и покатит.
– А укрепить его, подпереть?
– Когда-то и река русло изменит. Будете на своем камне одни.
– Мы одни не будем. Перетащим к себе весь мир помаленьку. Видел пирамиду на площади?
– Вверх ногами-то? Видел.
– Перенесся наш человек в нильскую страну, осмотрел пирамиду и вернулся. И мы силой своей такую же мигом воздвигли. И в других странах если что хорошее имеется, к себе утянем.
– А зачем вы ее на маковку поставили? Некрасиво ведь.
– Чтобы видели силу нашу. Простую-то пирамиду любой дурак построит.
– Не скажи. Ее, говорят, тридцать лет строили. Как потрудился, так и погордился. А вам чем гордиться?
– Как чем? А силой?
– А куда вы нильскую страну дели? Тот, у ворот, говорил, что нету-де ее.
– А мы ее отрицаем. Больно близко к нам расположена. Вот мы и сказали хором: «Нет и нет такой страны, нам соседи не нужны!» Их и не стало.
– Я же там недавно бывал. Все на месте. Фараон сидит, командует, рабы вкалывают, крокодилы плавают…
– А ты докажи, что все на месте. Докажи. Докажи, что время идет. Докажешь? Нет. Так что давай все это забудь и помогай нам. Будешь хорошо жить, примерно как мы…
– Как же я буду избранникам богов помогать?
– Говоришь ты складно, уменьем великим владеешь, вот только силы слова у тебя нет…
– Еще спрошу: почему без имен живете?
– Есть имена, есть, только их каждый друг от друга в секрете держит. От нас, конечно, у народа секретов нет. Потому что если имя человека узнаешь, с ним все сделать можно. Взять, к примеру, Начальника Покоя. Он, знаешь, сколько имен помнит? Много. Любого, который без звания, в нети отправит запросто. Потому и держится в должности.
– А твое имя знает?
– Знает, да что толку? Оно званием заворожено. А вот если он сможет так про меня сказать, что и без имени всяк узнает, тогда мне, конечно, туговато придется. Только он не умеет так, да и никто не умеет. Мы таких повывели.
– А у нас есть один такой. Про любого все как есть скажет, да складно притом. Достается от него многим. Злятся, конечно, да что сделаешь? И у нас слово силой бывает.
– Плохой человек. Вот бы его да на кол. А ты так не умеешь?
– Не привелось. Дар богов, говорят.
– Нехороший дар. И зачем это боги что попало да кому попало дарят? Мы таких людей не только у себя, мы их повсюду выводим. Положили такое заклятье, чтобы жизнь у них была короткая да несчастная. Крепко мы их прокляли, выдумщиков этих, и тех даже, которые когда-то еще родятся. Может, и отучатся выдумывать. И до вашего доберемся. Я думаю, ослепнет он…
– Вижу, что зря разболтался, хорошего человека подвел…
– О других не думай, о себе думай. Дадим тебе дворец, как у вашего царя… Как бишь его?
– Да кто там у нас сейчас – не скажу. Сегодня он царь, а завтра, глядишь, баранов холостит…
– Ну ладно. Потом вспомнишь. Давай клятву хоть своему Калям-бубу, а я ее скреплю словом. Клянись давай!
– Что-то не хочется. У меня дома родни полно, друзей. И вдруг вы их – да в нети? Пусть уж лучше меня одного.
– Другого найдем. Хоть один да согласится.
– Вот он пусть и соглашается. А я как-нибудь перемогусь. Меня за это Калям-бубу на свою вечную небесную гулянку возьмет. За ним добрые дела не пропадают, нет у него такой привычки. А ты и без грамоты проживешь, и так вон какой мудрый…
– Помрешь страшной смертью!
– Имя мое сперва узнай…
– А мы тебя и без имени.
– Сочинишь про меня что-нибудь? Да тебя твое же заклятье и прихлопнет: башка от лишней мудрости лопнет. А грамоты-то жалко, а? Не хватает ее, грамотешки-то?
– Да я тебя… Ничего, одумаешься, ползком приползешь. Отдам тебя Начальству Покоя. Очутись-ка у него!
