Текст книги "Остальное - судьба"

Автор книги: Михаил Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Многие посещают бар только из-за этого напитка.

Конкуренты из «Сталкера» и «100 рентген» распустили слух, что в одной из цистерн в своё время утонул бюрер, чтобы стало людям тошно и противно. Но слуху этому никто не поверил, тем более что и цена была божеская. А то некоторые взяли моду впаривать бродягам стеклоочиститель за джин «Капитан Сильвер» по полсотни евро за лилипутскую порцию!

Ещё «Хардчо» славен тем, что расположен не в Предзонье, а в самой Зоне, так что вольные сталкеры могут сдавать хабар прямо там, не рискуя нарваться на патрули и бандитов. И отдохнуть там можно, и в баньку сходить, и раны перевязать, и стриптизом утешиться, и девочку снять, и помахаться в специально отведённом для этого помещении.

К сожалению, вольные сталкеры уж такой дикий народ, что до бой-зала обычно не доходят, крушат мебель и посуду на месте, и уж с этим никакому Большому не совладать. Просто счёт увеличивается.

А ещё бродячий народ обожает «Хардчо» за то, что в нём можно запросто пережить любой Выброс. Когда Выброс, в бар может зайти практически всякий, кроме «монолитчика», не рискуя немедленно получить в пятачину. Другое дело, когда Выброс кончается…

С умом, с толком возведен бар на базе административного корпуса пионерского лагеря «Светлячок», крепки его толстые кирпичные стены, обшиты они листами противорадиационной защиты, и весь он как островок безопасности в море диких стихий.

Всю жизнь можно прожить в баре «Хардчо», не выходя наружу, – если денег хватит.

Но денег всегда не хватает, и всегда покидают вольные сталкеры свой оплот в поисках артефактов, да только не всегда возвращаются.

Поэтому первый тост – «За тех, кто в Зоне», второй – «За удачу в Зоне», а третий – «За тех, кто остался в Зоне». Верно поёт местный бард Серёга Воркута:

Когда ты придёшь оттуда.

На всё поглядишь иначе,

И горьким станет веселье,

И неуместной гульба.

С хабаром вернулся – чудо,

Живой вернулся – удача.

Патрульная пуля – везенье,

А всё остальное – судьба…

…Зайдут, бывало, в бар «Хардчо» несколько ветеранов – Зоной крещённые, Зоной битые, Зоной просвеченные. Зоной повязанные, – и слышны приветствия со всех сторон:

– А, это ты, Бабай!

– Здравствуй, Козолуп!

– Откуда тебя чёрт несёт, Дисбат?

– Ты как сюда зашёл, Долото?

– Здорово, Дракула!

– Здорово, Ирокез!

– Думал ли я видеть тебя, Симпсон?

И бродяги, собравшиеся со всей Зоны, целовались взаимно, и понеслись вопросы:

– А что Кощей?

– А что Даун?

– Что Бородавка?

– Что Короед?

– Что Намбер Ван?

И слышали только в ответ ветераны, что Кощея подловил контролёр у Пристани, что с Дауна живьём сняли кожу «монолитчики», что Бородавку одолели кровососы на Чёрном хуторе, что голову у Короеда откусила химера, а оплошавшего Намбер Вана повязали менты в Предзонье и увезли в самый Киев на неправедный материковский суд.

И понурили головы ветераны, и раздумчиво говорили:

– Добрые были сталкеры!

…Жалко, что не дожил Николай наш общий Гоголь до появления Зоны – уж он бы такое написал!

Взять хотя бы бармена Арчибальда. В Зоне ведь бармен тоже больше чем бармен – он и скупщик, он и брокер, он и посредник, он и третейский судья, он и банковский клерк.

Месье Арчибальд работал барменом в «Хардчо» с первого дня – его, должно быть, Большой завёз вместе с импортным оборудованием. Возможно, что Арчибальд даже являлся частью этого оборудования, поскольку был он совсем уж не простой бармен. Не как Володя и даже не как Шашико.

Во-первых, барная стойка его была глухая – ни он выйти из-за неё в зал не может, ни к нему нельзя зайти.

Во-вторых, передвигался месье Арчибальд за стойкой как-то удивительно плавно, словно не было у него нижней половины туловища, а верхняя как бы скользила на колесиках по невидимым направляющим.

В-третьих, никто никогда не видел, чтобы бармен покидал свой пост ни на секунду – то ли памперсы носил, то ли действительно жил без нижней половины.

В-четвёртых, голова его повязана была алым платком, а борода черна как смоль.

Сталкеры Мастдай и Паганель как-то помазали за стаканом коньяка: есть у бармена ноги или он где пострадал? Для проверки спорщики инсценировали обычную драку, в ходе которой Мастдай врезал Паганелю так, что великий путаник перелетел через стойку и разгрохал все бутылки. К сожалению, Мастдай, как всегда, перестарался, и Паганель ушёл в отключку ещё не долетев до желанного места; так и не открылась ему тайна бармена Арчибальда.

Официантки Кобра и Синильга на все вопросы о своём шефе загадочно улыбались и говорили одно и то же: – А как ты сам-то думаешь?

Другой достопримечательностью бара «Хардчо» была статуя Семецкого перед входом – так некогда гипсовый или бронзовый Ильич охранял райкомы и обкомы покойной КПСС. Толстосумы Предзонья дивились расточительности Большого, потому что выписал он московского скульптора, хотя и на месте хватало умельцев – тот же Мастдай. Но статую босс заказал не простую. Уж не из гипса, не из мрамора – а вообще из ничего.

Пьедестал был настоящим, гранитным, а вот сама статуя – голографическим изображением.

Смотреть на это диво лучше было вечером, без лишнего света.

Легендарный сталкер, как живой, в домашнем халате и в тапочках покоился в совершенно мещанском кресле и держал на коленях кошку.

Иногда изображение исчезало, чтобы так же внезапно возникнуть ровно через две с половиной минуты. Таким образом художник хотел подчеркнуть дуалистическую природу Семецкого: вот он есть, а вот его уже нет.

А кошка на коленях служила намёком для самых неграмотных, потому что всякому неучу понятно, что это – знаменитая кошка Шрёдингера, которая то ли живая, а то ли наоборот. Фифти-фифти.

И никакой это был не аттракцион, а напоминание всем сталкерам о том, сколько разнообразнейших смертей поджидает их во время вылазок…

Глава восьмая

…Уж месяц миновал, а сталкеры в разных уголках Зоны всё продолжали толковать о том, как Белый получил сам за себя выкуп и сколько при этом наварили Матадор, Мыло и Киндер.

Должно быть, немало, потому что с тех пор означенную троицу можно было чуть не каждый вечер застать в баре «Хардчо», где они широко гуляли и частенько выставляли пиво всем собравшимся. И всегда сопровождал их этот новичок, Печкин, столичный пижон.

Сегодня народа в баре было маловато – да это и понятно. Небывалая жара высушила болота, озеро Янтарь обмелело, сгинули питавшие реку Припять речушки и ручейки, открылись новые, ранее недоступные области поиска…

Конечно, ходить в такую погоду нелегко, а снаряга тяжела, и воды приходится брать больше обычного, но зато и риску меньше, потому что солнышко мутантам пришлось влом, иные еле ползают, и даже слепые собаки не гоняют одиноких бродяг, а сидят, вывесив страшные свои языки, да тяжко дышат – так, что вчуже их жалко. Может, и правы учёные люди – это сама природа решила прижечь свою Зону-болячку…

Посетителей в баре было всего-то двое: Огонёк и Техас.

Когда-то Техас и Огонёк были обычными вольными сталкерами, но с приходом Большого решили специализироваться на очистке закрытых помещений, наземных и подземных, и много в том преуспели. Их часто нанимали то одни, то другие группы – в схроне поселились зомбаки, из подвала надо выкурить бюреров…

Огонёк орудовал армейским огнемётом, а Техас, естественно, шведской бензопилой «Husqvarna». Очень хороша бензопила супротив кровососа, очень способствует! Заказчики тоже были неподалёку, прикрывали огнём на всякий случай. Весьма хлебным оказался бизнес Огонька и Техаса.

А сейчас они сидели без дела, потому что все сталкеры ходили нынче по верхам, в норы и развалины не лазили, торопились собирать относительно лёгкий урожай, пока стоит такое вёдро. – И почему в Зоне леса не горят? – сказал Техас. – Россия горит, Украина горит. Зона не хочет. Ни лес, ни трава. Камыши на болотах и то не горят… А ведь там «жарка» на «жарке»…

– А ты вообще хоть один пожар в Зоне видел? – сказал уже хороший Огонёк.

Техас напрягся и отрицательно помотал головой.

– И я не видел. Раньше потому что всё сырое было, а сейчас не знаю почему.

– Ты дерево струёй поджечь пробовал?

– Я что – идиот? Мало ли как оно отреагирует. Мало ли кто с него спрыгнет…

– А хорошо бы, – сказал Техас. – Чтобы вся мутня побежала, весь личный состав… Под пулемёты на Периметре…

– Разве раньше мутня не бегала под пулемёты перед Выбросом? Ещё как бегала. Пулемётчики с ума сходили…

– Тебе их, что ли, жалко? – сказал Техас.

– Нет, – сказал Огонёк. – Хрюли их жалеть, вояк да миротворцев. На то Белый есть, главный жалельщик… Да Болотный Доктор…

– Не говори так, – сказал Техас. – Белый хоть мутантов не спасает. А вот прижмёт нас где-нибудь в подземелье, так и Белого вспомнишь. Если повезёт, придёт за нами Белый и скажет – только одного могу вытащить. Тут я ему и сообщу, какие слова ты про него говорил…

– А Белому по барабану, – сказал Огонёк. – Он таких отморозков, бывает, выручал… А я что? Я честный сталкер-огнемётчик. Да и ходит нынче Белый с этим… С Топтыгиным. А вместе они хоть троих поднимут.

– Слушай, – сказал Техас. – А обязательно Белому человека усыплять шприцами этими стреляющими?

– Сто раз я тебе объяснял, – сказал Огонёк. – И сто раз ты понять не можешь. Вот когда утопающего спасают, а он дёргается, за руки хватается – что спасатель делает?

– По кумполу и за волосы, чтобы не мешал, – сказал Техас.

– Вот, – сказал Огонёк. – Тот самый случай. – Ну ты сравнил! – возмутился Техас. – То утопающий лох с Материка, а то опытный сталкер. Чего это я дёргаться буду, когда меня спасают?

– У тебя на лбу не написано, дёргаешься ты или смирненько лежишь. У Белого для всех закон один. Хочешь жить – сам отключишься…

– А всё-таки нехорошо, – сказал Техас. – Будто не человек я, а собака бешеная…

– Все мы тут бешеные псы, – философски сказал Огонёк. – А бешеных, между прочим, не усыпляют. Бешеных, между прочим, просто стреляют на месте. Вот удивительно мне, что Белый этого Топтыгина взял в связчики…

– А что тут удивительного? Вон какой лоб здоровенный!

– Здоровенных тут хватает, – сказал Огонёк. – Месье Арчибальд, нам бы ещё…

– Кредит здоровью вредит, – хрипло отозвался бармен. – Будешь со счёта снимать?

– Буду со счёта снимать, – радостно согласился Огонёк.

– Смотри, – сказал Арчибальд. – Моё дело предупредить. А то от безделья всё просадите, меня Большой оставит без премии…

– Заботники наши! – воскликнул Техас. – Мамас энд папас! Что бы мы без вас делали!

Подошла Кобра с подносом – бутылка «Гвардейского» и тарелки. В «Хардчо» выпивку без закуски не подавали.

– Мальчики, вы сегодня Ниндзю не видели? – сказала она.

– Мы сегодня вообще практически никого не видели, – сказал Техас. – И ещё век бы не видели. В кои-то веки сидим как люди – тихо, без драки…

– Вам, конечно, в кайф, – сказала Кобра. – А заведению в убыток. Убить мало вашего Ниндзю…

– Странно, – сказал Техас. – Парадокс века: спит с ним она, а Ниндзя почему-то наш…

– Интересно, – тихо-тихо прошептал Огонёк, – как месье Арчибальд премию потратит?

– А как надо! – воскликнул Арчибальд. – Цены на Материке знаете какие?

– Вот же чёрт нерусский, – сказал Огонёк. – При нём и слова не скажи…

– Попрошу без националистических намёков, – сказал Арчибальд. – А то пургена в коньяк насыплю…

– Нет нынче никакого пургена, – сказал Огонёк. – Сейчас все лекарства переназвали по-другому. Чтобы цены поднять. Я належался в больничке, знаю… Ну, давай отдельно за Белого!

Выпили за Белого; закусили салом.

– Я вот думаю, – сказал Техас, – если псевдоплоть произошла от свиньи, то почему из неё не делают псевдосало?

Огонёк подавился и долго кашлял.

– Дурак думкою богатеет, – просипел он наконец. – Вечно ты скажешь – как «ведьмин студень» размажешь…

– Мне про этого Топтыгина рассказывал Мегабайт, – сказал Техас. – Он его сразу к себе в группу припахал, не отмычкой, а в качестве тягловой силы. Отбил у наших миномётчиков, чтоб им… Ну, пошли. Мегабайт надеялся, что Топтыгин таёжник, опасно будет ходить и хищника чуять за версту, а он прёт прямо на «электру» – в упор её не видит! Представляешь – «карусель», конечно, не всякий новичок может заметить, но «электру»-то! Нет, говорит, там ничего, зато я лосёнка вижу… Представляешь – лосёнка он видит! Когда-то в Зоне лоси водились, то правда, но сейчас-то… Хватал-хватал Мегабайт своего грузчика за штаны, да и надоело ему. Иди, говорит, куда хошь. Хошь к своему лосёнку. Ну и подался паренёк к Пекинесу в бандиты…

– Зато он кабана валит пачками, – подал голос бармен. – Мясо мне таскает. Я теперь мороженое аргентинское барахло не беру, всегда со свежатиной… Сами ведь лопаете! Это вам не крыса на прутике!

– С кабанами – да, – согласился Техас. – Это ему в плюс. Только всё равно тёмный он тип. С ним только Белый и может в связке работать…

– Гости идут, – объявил по громкой связи незримый вышибала Колчак. Колчак сидел в бронированном предбаннике и фильтровал посетителей. – Юкка-Пекка и Батюшка.

– Весело будет, – скривился Огонёк. – Два весёлых молчуна. Вот же сычи!

Конопатый Юкка-Пекка вошёл первым с большим рюкзаком, а Батюшка, как обычно, незаметно проскользнул за свой столик в самом углу, вытащил старинную книгу в переплёте с застёжками и углубился в неё, обхватив лохматую голову руками. Батюшка действительно был когда-то священником, но его оттуда попросили.

– Эй, вы чего не здороваетесь? – сказал Техас. – Вроде бы тут люди сидят!

Юкка-Пекка поставил на стол новенький рюкзак, снял куртку, повесил на спинку стула и только тогда сказал:

– Траттуте!

– Ну вот, не убыло от тебя, – сказал Техас. – А ты, особа духовного звания?

Батюшка бородёнку вскинул:

– Асмодеям здравия не желаю!

– Не в духе сегодня, – сказал Техас. – Опять надерёшься и обличать будешь?

– А вы не участвуйте в бесплодных делах тьмы, – сказал Батюшка. – И пью я на свои…

– Ты лучше зомбаков своих воспитывай, – сказал Огонёк. – Мы тебе помещение очистили, а ты там что развёл? Зомбариум? А говорил – храм восстанавливаешь…

– Зомбаков-то легче обратить, чем вас, – сказал Батюшка. – Зомбаки – они те же дети…

– А, что с тобой толковать, – сказал Огонёк. – Юкка, что это я тебя давно не видел?

Блудный сын Суоми не спеша раскурил трубочку, выпустил клуб дыма и произнёс:

– Париж естил.

– Ну и как там Париж? – оживился бармен Арчибальд – что-то связывало загадочного бармена с Францией, не зря к нему обращались – «месье»…

Дезертир-миротворец ещё раз затянулся и выдохнул:

– Что нато – не купил. Что НЕ нато – купил.

– Как ты красочно излагаешь! – всплеснул ручками бармен. – Я словно на Елисейских Полях побывал! Деньги-то все ухнул на девочек?

Юкка-Пекка повернул круглую стриженую голову и важно произнёс:

– Сколько нато – не истраттил. Сколько НЕ нато – истраттил.

Тут к финну подбежали Кобра и Синильга, защебетали, принялись потрошить рюкзак, доставать оттуда всякие бюстгальтеры и прочие полуграции. Юкка-Пекка смотрел на них и улыбался краешками губ, словно строгий, но добрый отец.

– Дерьма-то, – сказал Техас. – Стоило в Париж ездить. На любом китайском рынке…

– Дурак ты, Техас, – бросила Синильга. Была она метиской, в Якутии говорят – сахаляркой. Редкой красоты девушки рождаются там от смешанных браков, черноглазые, со снежно-белой кожей… Только быстро линяет в Зоне любая красота…

А Кобра – она и есть Кобра, прикинула к себе розовую комбинацию, зашипела:

– От вас вообще хрен чего дождёшься, даже китайского… Юкка не в «Самаритэн» для бедных отоваривался, он не поленился в «Галери де Лафайет» сходить… Потому что – мужчина!

И в доказательство сунула Техасу в нос яркую этикетку.

Но не пришлось официанткам примерить обновки, так как вышибала Колчак объявил:

– Ахтунг, ахтунг! Матадор с компанией! Уже хорошие!

– Это плохо, – сказал Арчибальд. – Очень плохо. Очень я не люблю, когда надираются на стороне. У нас что – коньяк прокис? Или отбивные несвежие? Я объявление повешу: «Приносить внутри себя спиртные напитки запрещается».

Но загремела тяжёлая дверь, и вломились в «Хардчо» четверо героев давешней игры «Освободите Белого».

– Месье Арчибальд! – вскричал Матадор. – Всем шампанского!

– Что за праздник? – поинтересовался бармен.

– Та в його тепер кожный день – свято, – объяснил Мыло. – Решил прогулять свою Испанию…

– Не праздник у меня, – пригорюнился Матадор. – Несчастье у меня. В Каталонии запретили корриду. Скоро и во всей стране запретят…

– Ничего, – сказал Огонёк. – С кровососами оттянешься, как все нормальные люди…

– Ты живой ещё? – изумился Матадор. – Ну так мы это дело быстро исправим…

– Солидный вроде бы человек, – сказал Арчибальд. – Сказано же – драки только в вечернее время!

Матадор посмотрел на часы:

– Так уже скоро! Чего тянуть?

Но Киндер и Дэн Майский, ныне Печкин, ухватили седого гусара за руки и силой усадили за стол подальше от чистильщиков.

– Мыло, – с упрёком сказал Арчибальд. – Это где вы так захорошели?

– Та мы трошечки, – сказал Мыло. – Нехай дивки ковбасу тащат, та вареникив, та вустриц…

– Устрицы у меня сегодня особенные, – подбоченился бармен. – Тасманийские. Называются crassostrea gigas. Знатоки ценят их за солоноватый вкус…

Электровениками забегали с подносами Кобра и Синильга, причём Кобра спрашивала у каждого, не встречал ли он Ниндзю.

Ниндзю никто не видел, только Мыло вдруг запел: «Ниндзя рыбка, Ниндзя птычка, Ниндзя гарна молодычка!»

– Хорошо в Зоне питаются, – сказал Печкин-Майский. – Разнообразно. Вчера жареная крыса, сегодня – тасманийские устрицы…

– Но! – воскликнул Киндер. – Завтра-то опять будет крыса!

– Увы! – запечалился пьяненький журналист.

Он уже немножко обвык в Зоне, сходил туда несколько раз с новыми друзьями в связке, благо погода позволяла, и совсем было начал считать себя сталкером, но жестокий Матадор каждый день указывал ему на ошибки и объяснял, каким образом столичный гусь мог погибнуть вон за тем пригорочком и вон на той тропочке…

– Выброс ночью будет, – вдруг объявил из угла Батюшка, не отрываясь от своего увлекательного чтения. Одной рукой он перелистывал страницы, другой подливал себе в стакан.

– А наука что говорит? – спросил внезапно протрезвевший Матадор.

– Это вам наука говорит, – сказал Батюшка, опрокинул стакан, выдохнул и продолжил: – А меня Господь путеводит в правде своей…

Но было до ночи ещё далеко, и думать о Выбросе никому не хотелось.

Вышибала Колчак то и дело объявлял о новых посетителях, и скоро обширный зал наполнился до отказа.

Настроение у всех было приподнятое – Зона, притихшая под палящими лучами, лютовала не сильно, артефакты снимали как с куста – не самые редкие, зато много, так что Арчибальд не успевал оценивать хабар и раскладывать его по контейнерам. А главное – все возвращались живыми… Даже Семецкий сегодня ни разу не погиб, не сообщали об этом сталкерские наладонники…

Только безутешная Кобра всё расспрашивала гостей про своего Ниндзю.

Ниндзю никто не видел.

Тут и там поднимали тосты – и первый, и второй, и третий, и четвёртый – за Белого.

Потом появился местный бард Серёга Воркута – несмотря на жару, в свитере, с гитарой, и запел в притихшем зале на мотив «Баксанской»:

Мы с тобой всегда ходили в паре.

Нам с тобою дьявольски везло.

Третий вечер коротаем в баре,

Здесь всегда уютно и тепло.

Мы всегда найдём, за что нам выпить.

Поводов немало и причин.

За Периметр и за город Припять,

И за тех, кто в звании мужчин.

Вспомни, товарищ, всё, что было встарь.

Как мы от мутантов чистили Янтарь,

Как загрохотал твой верный пулемёт,

Как мы шаг за шагом двигались вперёд…

– Слова примитивные, а душу бередят, – сказал Матадор. – Хотя о многом и вспоминать не хочется…

– Субкультура! – сказал Печкин.

…Первая у нас уже разлита.

Приступаем тут же ко второй.

Если кто дойдёт до Монолита —

Это будем точно мы с тобой.

Пожелаем, чтобы после чарки

Нам не снились страшные часы..

Ближе, чем конвойные овчарки,

Стали нам чернобыльские псы.

Вспомни, товарищ – тьма со всех сторон,

Небывалый Выброс, ненадёжный схрон,

Смерть за стеною, смерть над головой,

И собак незрячих леденящий вой…

– Недоскональна писня, – заметил Мыло. – Колы Выбрис, так уси собаки мовчать…

– Ну, за Белого, – сказал Киндер. – Хотя, честно говоря, ни хрена мы его не спасли. Но! Помогли ведь завершить операцию? Помогли…

– Кто бы мог подумать, что он такой ушлый, – сказал Матадор. – Он ведь по жизни дитё совершенное…

…В те незабываемые годы

Попадали в клещи мы не раз:

На пригорке – снайперы «Свободы»,

А в низинке – натовский спецназ.

Из любой ловушки уходили,

Выживали непонятно как,

Но всегда по-честному делили

Мы хабар, патроны и табак…

– И це брэхня, – послал критику Мыло.

– Точно, – сказал Матадор и нахмурился, сжав кулаки. – Уж мы делили-делили… делили-делили…

И лицо его в седой щетине на миг сделалось страшным, как у гада.

– Так ведь автор текста, – заступился за неведомого коллегу журналист, – хотел нарисовать образ, так сказать, идеального сталкера…

…Помнишь, как в тумане сгинули враги,

Как на Радаре чуть не выжгло нам мозги,

Как в ночи химера двигалась, скользя?

Помнить неохота, да забыть нельзя…

– А что – Белый в этот бар не ходит? – сказал Печкин.

– Белый как раз именно сюда и ходит, – сказал Матадор. – Только он сейчас, должно быть, кого-то вытаскивает, раз не пришёл. В Зоне ведь и без вольных сталкеров народу хватает!

– Тем более военкеры опять нагнали салажни, – сказал Киндер. – А будут говорить, что контрактники! Но! Разговорился я давеча с одним на Милитари – точно, салага.

– Для генералов как были люди мусором, так и остались, – сказал Матадор. – Давайте за генералов – чтобы побыстрее разжаловали без пенсии!

– То им гирше, ниж смерть, будэ! – поднял стакан Мыло.

…Если же от пули не удастся

Мне уйти, так ты уж не взыщи —

Не оставь мой труп в грязи валяться,

До ближайшей «жарки» дотащи.

Проследи, чтобы сгорел я толком,

Стал золою, малым угольком —

Лишь бы не воскрес поганым снорком,

Не поднялся жалким зомбаком…

Нет, не хочу я помнить ничего.

Рядом шёл товарищ – нет теперь его.

У жизни и у смерти равные права.

Вот и пью один я, а стакана два…

Этот куплет неизменно всех повергал в уныние.

– И шо я тут з вамы сиджу? – сказал Мыло. – Сиять пора…

– Кого «сиять», чудо полтавское? – сказал Матадор. – Июнь месяц на носу! Вспомнила бабка свой девичник!

– Вот бы всё лето такое простояло, – сказал Киндер. – Но! Так не бывает, чтобы всё хорошо…

– Да, – сказал Печкин. – Так не бывает…

И глубоко задумался над свой нелегкой судьбой журналиста, которая занесла его, прямо скажем, не в Калифорнию. Но покидать Зону ему отчего-то не хотелось.

– Расслабились мы, господа, разбаловались, – сказал Матадор. Он уже достиг той стадии, при которой от каждой очередной стопки только трезвеют. – Вот, помнится, в моём родном маленьком городе гаишники затеяли кампанию – чтобы водилы пропускали пешеходов на переходах. Да так настойчиво стали проводить её в жизнь, что и вправду человек, ступивший на «зебру», чувствовал себя в безопасности. И что в результате? А то в результате, что начали наши в других городах гибнуть пачками! В Москве-то никто и не подумает пропустить пешего, снесёт прямо на «зебре»! Хотели как лучше, а вышли, естественно, к Херсону…

– Ахтунг, ахтунг! – возгласил незримый вышибала. – Какой-то неизвестный перец идет – то ли гастарбайтер… Что-то он мне не нравится, не хочу я его пускать…

– Дисплей включи! – крикнул кто-то. – Может, свой…

Окон в здании «HURDЧО INN», конечно, не было, их заменяли экраны, а видеокамеры стояли на козырьке над входом. Во время Выброса они втягивались в специальные блоки и там пережидали стихию.

Снаружи уже стало темнеть.

Возле монумента Семецкого стоял бледный худой человек в восточной одежде – в полосатом халате и плоской шапке-афганке. Борода у бледного была как у бармена Арчибальда, только длиннее.

Незнакомец внимательно осмотрел пустой каменный цоколь (голограмма как раз ушла в паузу), потрогал бронзовые буквы на граните, прищурился, пытаясь прочитать…

Тут прозвучал праздничный аккорд – и возникли на пьедестале вечно живые Семецкий с кошкой!

Незнакомец отскочил на шаг и жалобно воскликнул:

– Шайтан, шайтан!

– А, это из «Свободы», – сказал сталкер по прозвищу Умная Маша. – Есть там у них такой электронщик – Шайтан. Только у него морда другая, без бороды…

Лицо незнакомца исказилось, он распахнул полы халата, и все собравшиеся в баре «Хардчо» с ужасом увидели, что тощее тело его обвешано трубочками да коробочками…

– Аллах акбар! – завизжал худой и зажмурился.

Страшный удар потряс здание, погасли дисплеи, сталкеры запоздало попадали на пол, причём Серёга Воркута бережно накрыл телом гитару…

Так в Зоне появился и тут же сгинул первый шахид.

Глава девятая

…Русский человек не может всерьёз относиться к злодею, которого зовут шейх Насрулла. Украинец да белорус тоже. Да и поляка таким именем не напугаешь. Засмеются славяне – надо же как родители удружили сыночку!

А вот шейх Абу Зибак – это серьёзнее.

Шейх Абу Зибак и был человек серьёзный. И очень учёный. Он весь Коран знал наизусть.

Но он не только Коран читал. Он был прославленный улем – то есть богослов. И вот этот богослов очень заинтересовался Зоной.

Во-от такую кучу материалов проштудировал Абу Зибак и пришёл к выводу, что Большой Шайтан – это не гнилые Соединённые Штаты разложившейся Америки. Какая там Америка – ткни в неё самолётиком, она и развалится. Ну, двумя самолётиками. Ну, тремя. Десятка-то наверняка хватит!

Настоящий же Большой Шайтан обитает на территории бывшего Советского Союза, в так называемой Зоне, которую неверные собаки нарочно устроили, чтобы смущать умы правоверных.

И зовут этого шайтана – Монолит. И создан сей Монолит нечестивыми гяурами как соперник Чёрного Камня Каабы. И пока гнездится в сердце Зоны это богомерзкое образование, не удастся правоверным учредить Мировой Халифат.

Значит, долг правоверного – уничтожить Монолит, пока не распространил он своё вредоносное влияние на весь белый свет. Потому что ни зомби, ни кровососов явно не удастся обратить в истинную веру. А псевдоплоть так и вообще по происхождению свинья. Сплошной харам.

Но шейх Абу Зибак – это вам не дворник-татарин.

Очень скоро собрались вокруг него верные и преданные ученики, и воодушевились они задачей, возвещённой им Учителем, – проникнуть в Зону, дойти до Монолита, да и отдать свою молодую жизнь в процессе священного джихада. Потом зато гурий будет от пуза.

Нелёгок путь к Монолиту, стерегут его не только слабые люди, но и джинны с ифритами, пусть и зовут их по-другому. Этих тоже надо уничтожать, чтобы расчистить другим шахидам путь к заветной цели…

Как звали того, первого, который оптимизировал монумент возле бара «Хардчо», никто уже не узнает. Как проникали шахиды за Периметр – тоже загадка. Неужели взятки давали неподкупным воинам Украины и России? Быть того не может…

Потом-то к шахидам в Зоне привыкли и даже стали использовать в качестве идеальных отмычек. Вреда от них было не больше, чем от Умной Маши с партизанским миномётом. А польза выходила немалая. Потому что для мученика веры на первом месте стоит Монолит, на втором – ифриты с джиннами, а людишки только на третьем. Можно людишек до поры и потерпеть, не тратить на них взрывчатку.

Джиннами шахиды считали мутантов, ифритами – аномалии, а если неверные ещё и указывают героям, где их искать, – то и большой салам за это неверным.

– Пойдём-ка со мной, Абдулла, – говорил, допустим, сталкер Вирус. – Видишь – между деревьями искорки? Это ифрит, падла. Не пускает тебя к Монолиту. Грохни его, а награда за Аллахом не заржавеет…

Бабах!

После такого взрыва любая «электра» не скоро опомнится, и можно даже большой группой пройти безвредно…

– Мухаммад, а, Мухаммад! – говорил сталкер Грибок, – знаю, где Монолит. Мне сам Большой карту нарисовал. Он в том вон домике хранится. Точняком, зуб даю! Только там джинов как грязи, но ты же всё равно в рай намылился…

Бабах!

И пойдёт сталкер Грибок по своим делам, не оставляя в тылу кучу кровососов…

И так шейх Зибак своё воинство вышколил, что ни один контролёр не смог подчинить ни одного шахида!

– Ахмед, – говорил сталкер Бацилла, почувствовав контролёрское наваждение. – На дальнем пригорочке дядька прячется. Но это не дядька, а жидяра противный. И нам они житья не дают! Даже в Зоне от них не скроешься!

Бабах!

И нет больше подлой твари, и все мутанты, ею подчинённые, разбегаются в ужасе…

Жалко даже становилось этих обманутых ребят, да пусть хоть погибнут с пользой!

…Но всё это было потом, а пока очумевшие сталкеры поднимались с пола, ощупывали себя – всё ли на месте? За компанию ощупывали и Синильгу с Коброй…

Дверь, ведущая из тамбура в бар, выдержала. Она была здорово похожа на люк в подводной лодке. А вот уличную сорвало и вбило внутрь.

– Бедный Колчак, – вздохнул кто-то.

В тамбуре было сплошное крошево из дерева и стекла.

Сталкеры, ругаясь, принялись искать своё оружие, сданное, как положено, бедному Колчаку под запись. Иные жаловались на гнутие ствола…

Крошево под ногами зашевелилось.

– Хрюли бедный, – подал голос вышибала. – Я сразу под стол залёг. Эх, вот бронестекло-то жалко. Как меня не посекло? А вообще тамбур надёжный, такие в банках ставят, я знаю…

– И Семецкого жалко, – сказал Матадор. – От террористов он ещё не погибал…

– Большой восстановит, – уверенно сказал Киндер.

– Только чтобы он больше не мигал! – Колчак вылез из мусора. – А то хрюли он людей пугает! Чур, я тут сегодня сидеть не буду – передавали по связи, что Выброса надо ждать…

– Вот, уже передавали, правду сказал Батюшка…

– Запритесь получше, – скомандовал из-за стойки Арчибальд. – Требую продолжения банкета. Всё равно ведь придётся тут ночь коротать. Кто не жадный, в номера пойдёт, а прочие могут прямо здесь спальники разложить… Только мы ведь теперь глухие и слепые, как в подбитом танке. Что там, снаружи, кто там… Колчак, проследи, чтобы не дрались, нынче драка уже перебор…

И понеслось – поскольку беда только что прошла мимо, а как за это не выпить. Галдели неимоверно, сдвигали столы, и Серёга Воркута запел уже не сталкерские, а материковские песни, и Батюшка, не отрываясь от своего увлекательного чтения, голосил псалмы царя Давида, и никто уже никого не слышал, как вдруг снова грянуло – хоть и послабее, чем в прошлый раз.

Это дезертир Юкка-Пекка приподнял стол и грохнул им об пол.

Мигом пала тишина.

– Тотто тферь тутитт! – объявил Юкка-Пекка.

Не зря об его охотничьей чуткости ходили легенды. Тут и все услышали, что воистину кто-то колотит в тяжёлую дверь чем-то не менее тяжёлым.

Притихшие сталкеры – зрелище редкое и жалкое. Все взоры обратились к бармену Арчибальду.

– Ну что, открывать будем? – сказал сталкер Мастдай.

– Это бюреры, – уверенно сказал сталкер Огонёк. – Отцепили нож у бульдозера и лупят… А у меня в баллоне пусто!