Текст книги "Укус Змея"

Автор книги: Михаил Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Прежде чем покинуть теплый салон автомобиля, Змей глотнул отменного алкоголя. Хорошо глотнул, щедро. Не пьянства ради, а дабы не простудиться.

7. Спустя неделю

Молодой милиционер по имени Слава, неофит привокзального отделения станции Ростов-пассажирская, в последний день осени 93-го вновь заметил средь пестрой толпы пассажиров подозрительное мужское лицо и опять промолчал, опасаясь насмешек старшего милицейского товарища по имени Глеб.

Служил Славик без году неделя и чувствовал себя, как рыба, выброшенная на берег, а Глеб на вокзале – как рыба в воде. Хищная рыба, акула. Самая хитрая серая акула из всей милицейской стаи.

Глеб постоянно прикалывал неофита Славика, но по-доброму, по-отечески. Он, Глеб, очень гордился, что является тезкой героя Высоцкого из бессмертного сериала, и всячески подражал харизме Жеглова. Славика тезка телегероя называл не иначе, как Шараповым.

– Значится, так, Шарапов! Сегодня с утра сдан в эксплуатацию после долгого ремонта туалет, типа сортир, обозначенный буквой «жо». Шагом арш в отремонтированный сортир, вытаскивай оттудова гражданку Петрову и представь ее перед мои ясные очи.

– Я? В женский туалет? – Славик смутился.

– Ну и рожа у тебя, Шарапов! Значится, так, у нас на вокзале, в женском сортире, гражданка Петрова торгует цыганской косметикой. Так было, и так будет. Она – незаконный предприниматель, а мы с тобой представители закона. Мы – власть, а власть обязана что?

– Что?.. – захлопал глазами Славик, как двоечник-второгодник перед экзаменатором из Минобразования.

– Мы обязаны пресекать беспошлинную торговлю. Наша с тобой законная обязанность – взымать пошлину в пользу власти. То есть в пользу милиции. Так повелось с тех пор, как в стране победила демократия, за которую в девяносто первом мы кровь проливали. И чему вас только учат, молодежь?

– Глеб, может, вместе...

– Пошли бы! – перебил Глеб, хитро прищуриваясь. – Поучил бы тебя, как производить зачистку в женской уборной, однако ж долг зовет вон к тому, видишь, гражданину, который курит в неположенном месте. Гражданин задолжал властям за лицензию, сегодня грозился рассчитаться. – И Глеб подмигнул Славику еще более хитро, чем до того прищуривался.

Курящего в помещении вокзала гражданина Славик уже знал. Со щипачом, сиречь с местным вором-карманником, многоопытный Глеб познакомил подопечного Славу несколько дежурств тому назад.

Хлопнув Славика по плечу, подтолкнув подопечного в сторону туалетов, Глеб вразвалочку, походкой Жеглова, отправился восстанавливать финансовую справедливость, взимать долг с карманника. Славик вздохнул, проводил взглядом серую акулу Глеба... О! Опять померещилось или?..

А правильнее сказать – померещился. Опять в толпе пассажиров промелькнуло то же самое плохо выбритое мужское лицо. Равнодушное такое лицо, но с неприятно внимательными глазами мелькнуло в сутолоке пассажиропотока и исчезло. Прям наваждение какое-то! Который уж день Славик успевает заметить одну и ту же невозмутимую физиономию со зрачками-прицелами, и, стоит моргнуть, кажется, что померещился наблюдатель.

А который, кстати, по счету день Славику мерещится, что за ним и Глебом, за милиционерами, кто-то следит?.. Кажется, уже третий?.. Или четвертый?..

Третий. Третий день подряд Змей следил конкретно за этими ментами. Вернее, за матерым законником Глебом.

Добравшись с пересадками до Ростова, Змей сменил одежду на малоприметную, нашел подходящее место для ночной лежки в вакантном коллекторе и на следующее утро появился на пассажирском вокзале.

Змей без труда вспомнил, как следует теряться в большом количестве людей, как решать свои задачи и оставаться не замеченным в общественных местах. Вспомнить-то он вспомнил, но на практике не обошлось без проколов – глазастый Славик таки замечал внимательные глаза Змея. «Тушить» пристальный взгляд, когда со значительного расстояния читаешь по губам, – это самое сложное. «Горячий» взгляд люди в состоянии легкого стресса очень отчетливо чувствуют, а именно в таком, в легкострессовом состоянии и пребывал перманентно неофит Слава.

Читать по губам, на манер глухонемых, гораздо проще, чем «тушить» взгляд. Но лишь в том случае, ежели имеешь соответствующую практику. В первый день наблюдений, определившись с объектом слежки, Змею приходилось то и дело приближаться на дистанцию аудиоконтакта, дабы разобраться с индивидуальными особенностями артикуляции мента Глеба.

Матерый вокзальный мент много болтал, объясняя новичку Славику-Шарапову, чего да как, куда и откуда. Змей мотал информацию на воображаемый ус гораздо быстрее, чем неофит Слава, и к сегодняшнему дню, к последнему дню осени, знал достаточно, чтобы приступить к следующему этапу задуманного.

Помимо деловой, владел Змей и информацией бытовой – в первый же день слежки выяснил, где проживает тезка Жеглова, сопроводив того до дому.

И то, что Глеб жил один, бобылем, несказанно обрадовало бывшего особого порученца.

Впрочем, «особые» бывшими не бывают. Даже если перестают быть порученцами.

8. Последний вечер осени

Глеб возвращался домой в разное время. Всегда один. Женщин к себе не водил и с дружками предпочитал отдыхать где угодно, только не у себя дома. Глеб стеснялся убожества своей однокомнатной жилой площади с шестиметровой кухонькой и спаренными удобствами. Ему было чего стесняться. И дело вовсе не в малогабаритности жилища. Бедность, в том числе и на квадратные метры, как говорится, не порок.

Потолок на кухне у Глеба совсем облупился. Холодильник «Север» шестьдесят лохматого года выпуска просился в утиль. Тек унитаз в удобствах, и пожелтела от времени лохань ванны. Давно выцвели обои в комнате, почти лишенной мебели. Из мебели – только продавленная раскладушка да огромный шкаф. И сиротливо притулился на гладильной доске у подоконника черно-белый телевизор «Сапфир».

Все ценное хозяин однокомнатного убожества хранил в шкафу. За румынскими полированными створками висело кожаное пальто и фетровая шляпа а-ля Жеглов, безупречно консервативные костюмы отменного кроя, великолепного качества рубашки, фирменные галстуки.

Осмотрев квадратные метры и проинспектировав шкаф, Змей остался в недоумении. Контраст между тем, что внутри румынского монстра, и всем остальным снаружи был поразительный.

Разумеется, в квартиру Змей проник без проблем. Умеет. Он ожидал увидеть вычурный интерьер со всякими модными прибамбасами, а вот фиг вам.

Жилье мента, весьма прилично обеспеченного за счет привокзального Клондайка, в принципиальном аспекте мало чем отличалось от лежки Змея в коллекторе. И Змей, возвращаясь на ночлег к теплым трубам, заботился лишь об одежде. Внешне, на людях, Змею ПОКА нельзя выглядеть абы как, остальное для него, для Змея, несущественно. И для Глеба, как выяснилось, тоже.

Глеб вернулся домой в начале девятого. Вздохнул с облегчением, запирая дверь. Зашуршал верхней одеждой, стукнули сбрасываемые с ног ботинки, заскрипели половицы – Глеб вошел в комнату.

Кроме, как на свободные «плечики» в шкафу, вешать китель хозяину жилплощади больше некуда. К нему-то он и подошел, к шкафу. Привычно открыл створку...

– Замри. – Змей удобно сидел, по-турецки, поджав под себя ноги, внутри шкафа, на днище, на ворохе безжалостно смятых костюмов и рубашек. Дырочка на торце казенной части «ТТ» снизу вверх «смотрела» на Глеба. Затянутый кожей перчатки палец дрогнул на дуге спуска.

Милиционер, как ему и было велено, замер. Превратился в скульптуру. Его сходство с изваянием усиливалось ежесекундно. С каждой секундой он все больше и больше бледнел, и его лицо все более походило на творение из гипса.

– Отомри. Медленно и печально, без резких движений, отходи назад. Пошел.

Глеб попятился. Верхняя половина тела сохранила скульптурную незыблемость, двигались только ноги. До тех пор, пока икры не уперлись в алюминиевый каркас раскладушки.

– Сядь, – скомандовал Змей. – Колени сдвинь, руки сцепи в «замок» и положи на коленки.

Скрипнула створка шкафа. Чтобы она не закрылась, Змей вытащил из-под себя левую ногу, поставил на пол. Кабы не пистолет и гипсовая бледность мента, они бы, эти двое, смотрелись очень комично – один сидит в шкафу, ноги сикось-накось, другой – на низенькой раскладушке, с коленями на уровне груди, со сцепленными, как будто в отчаянной мольбе, пальцами.

– Разрешаю задать мне вопрос, – сказал Змей. – Но только один, и спрашивай тихим голосом.

Глеб сглотнул, облизнул сухие губы, тихонечко кашлянул и произнес шепотом:

– За что?

– Хм-м... – Змей улыбнулся, хмыкнув. – Забавно. Кто я, ты не спрашиваешь. Интересуешься, за что собираюсь тебя... – Змей задумался, подыскивая нужное слово. – Гм-м... Наказать, да?

Глеб судорожно кивнул.

– За то, что ты собираешь дань с вокзальных наркодилеров. А именно... – и Змей назвал клички тех торговцев наркотой, в контактах с которыми замечал Глеба. – За то, что крышуешь карманников. Не далее как сегодня один гражданин щипач заплатил тебе, как ты выразился, «за лицензию». За то, что имеешь процент с вокзальной проституции. Вчера, к примеру, бандерша тетя Галя откатила тебе энную сумму. За то, что... – Змей перечислил все грехи Глеба, о которых узнал в результате слежки. – За то, что... Хватит или продолжать? Я еще многое про тебя знаю, – соврал Змей. – За все то, что я про тебя знаю...

– Не я один! Все наши берут и все делятся с кем положено! – перебил Глеб. Гипсовая бледность с его лица спала, он явно оправился от шока. Более того, он вроде как переживал огромное облегчение. Как принято говорить в таких случаях: упал камень с плеч. Сидеть продолжал, как было велено, но плечи расправил. Видимо, были за душой у мента Глеба какие-то воистину смертные Грехи, гораздо более серьезные, чем перечисленные Змеем грешки. И, спрашивая, за что, Глеб, очевидно, ожидал услышать перечисление Грехов с большой буквы, а услыхал про ерунду, и его отпустило.

– Чего ты хочешь? – На порозовевшем лице Глеба появилась полуулыбка-полуухмылка. – Денег хочешь? Шантажируешь телегой в прокуратуру? Откуда ты такой смелый взялся?

– Разве уж таким надо быть смельчаком, чтобы вскрыть чужую квартиру и устроить засаду в шкафу? – улыбнулся Змей во весь рот. Вытащил из-под себя ногу, вылезая из шкафа, встал, шагнул по направлению к Глебу, продолжая держать мента на прицеле. – Разве ж это я смелый? Это ты у нас смельчак. Ухмыляешься, как ни в чем не бывало, и практически посылаешь меня к чертовой бабушке вместе с моим пистолетом и со всем моим компроматом.

Ко многому был готов Глеб, но только не к тому, что произошло и прозвучало далее.

А далее Змей спрятал «пушку» за пазуху и пошел к выходу. Задержался у двери в прихожую, обернулся, заговорил:

– Ты прав, я приходил тебя шантажировать. Деньги мне не нужны, мне другое требуется. Пока не суть важно, что именно. Вот нарою на тебя компромат посерьезнее, тогда и поговорим.

Змей рисковал. Такой, скажем так, чисто психологический риск зачастую не менее серьезен, чем чисто физиологический риск недельной давности во время тотального мочилова.

Ежели Змей психологически просчитался, тогда – пиши пропало. Пропало зря время, истраченное на Глеба. А денег на жизнь в запасе осталось самый минимум. И придется их добывать человеку без документов, которого разыскивают – если бы менты! – компетентные органы. Надобно сказать, что особых порученцев учили и этому – добыче денег путем грабежа, кражи, мошенничества и т. д.

При возникновении острой необходимости в средствах для выполнения акции автономный порученец обязан их, средства, уметь добывать. Но только в случае ОСТРОЙ НЕОБХОДИМОСТИ, ибо вынужденное противоправное действие осложняет положение порученца.

Змей блефовал. Он вовсе не собирался продолжать раскопки ментовской жизни. Не в том находился Змей положении. Находясь на нелегальном положении, занимаются подобными следственными мероприятиями лишь герои американских кинобоевиков.

– До свидания, гражданин Глеб – начальник...

– Стой-ка! – Глеб напрягся, и ухмылку смыло с его розовеющего лица. – Да кто ты такой, в самом деле?!

– При следующей встрече поговорим. Я, как и ты, привык диктовать условия, выступать с позиции силы, а не оправдываться. До скорого!

– Стой! Чего тебе надо-то? Конкретно?

– В общем-то сущие пустяки, но об этом потом. Счастливо оставаться, гражданин начальник.

– Да стой ты! Сейчас говори, чего надо. Неохота мне второй раз с тобой встречаться.

– Серьезно? – Змей развернулся на сто восемьдесят градусов, привалился плечом к дверному косяку. – Вот что мне в тебе нравится, Глеб, так это то, что ты умный. Продолжаешь сидеть, сцепив пальцы, и даже не думаешь выхватывать табельное оружие. А нужен мне, гражданин умный начальник, этакий пустячок, как, всего-навсего, паспорт.

– Паспорт?!

– Да, он.

– Я мент с вокзала, я не крыса из паспортного стола. Где я тебе чистый паспорт возьму?

– Чистый мне не нужен. На вокзале полно бомжей. Многие из них пришлые из других городов и весей. Встречаются и бомжи с документами. Сейчас, на пороге зимы, некоторые умирают.

За те несколько дней, что Змей занимался слежкой, он дважды наблюдал, как Глеб с напарником находили мертвеца-бродягу.

– Проще пришить бомжару с документом, чем ждать, когда подходящий труп попадется. – Мент успокоился. Просьба, а точнее – требование – Змея вполне выполнимо. Даже, можно сказать, запросто выполнимо.

– Твои проблемы, – пожал плечами Змей. – Хочешь – бери еще один грех на душу. Но я могу и подождать подходящий труп дней пятнадцать-двадцать.

Ежедневный пищевой рацион, само собой разумеется, придется урезать. Ясно, что Змей к этому готов. Меньше движения, больше сна плюс кое-какие асаны йоги, и он спокойно проживет означенные дни, потратив на питание менее четверти имеющейся в наличии скромной, очень скромной денежной суммы.

– "Подходящий труп", ты сказал?

– Да. – Змей повторил: – Подходящий. В паспорте должно быть фото мужчины примерно моего возраста и хотя бы немного на меня похожего. И расстарайся, чтобы он не был вором-рецидивистом, неоднократно судимым. И чтобы был холостой и бездетный.

– Как я узнаю у трупа, сидел он, когда был живым, на нарах или только в ЛТП отбывал принудиловку?

– Чудес, стопроцентной гарантии я от тебя и не жду, но нужно хотя бы, чтоб на теле у обладателя паспорта отсутствовали характерные татуировки.

Глеб задумался, уставился в пол, сдвинул брови. А Змей решил, что пора впарить менту лажу, специально для него, для Глеба, придуманную. Рассказать легенду, сказку, которая объяснит, зачем надобен шантажисту-милиционеру паспорт бродяги с относительно честной биографией. Лажу про то, какую финансовую махинацию вдали от Ростова собирается провернуть он, незваный, в странноватое жилище милиционера гость, сюрприз из шкафа. Однако...

Однако Глеб оказался чересчур сообразительным, чрезмерно.

– Оборванцев на вокзале полно, дохнут пачками, – заговорил Глеб, задумчиво глядя в пол. – Документик я для тебя достану, и ты... – Глеб поднял глаза, посмотрел на Змея. – Я могу помочь тебе сесть на поезд. На товарняк, в теплушку. Уедешь туда, куда Макар телят не гонял. Грабанешь занюханную палатку с пивом, и посадят тебя годика на два, на общий режим. Ясное дело, ты будешь небритым, грязным, мочой от тебя будет вонять. Будешь таким же замызганным, как и твой паспорт. Нам, милиции, геморрои лишние сейчас ни к чему. Если и заподозрят, что у тебя чужой документ, так самое большое – предложат взять на себя еще какую кражу, улучшат показатели, и сядешь ты не на два, а на три года. Выйдешь, будет у тебя новая биография. Правильно, что ты на меня наехал, а не сам пошел бомжей с ксивами мочить. Я все сделаю в лучшем виде, мне это просто. За жабры ты меня грамотно взял. Я понимаю – смена биографии, оно того стоит, – и Глеб изобразил фирменный оскал Жеглова. Типа, ну что? Съел? Я, типа, тоже не лыком шит, не дурак, типа.

Отсидеться на зоне?.. Змей хмыкнул – тоже вариант, между прочим. И черт с ней, с дактилоскопией. Отпечатки пальцев легко изменить, ежели обучен, как это делается, а пробы ДНК у проштрафившегося оборванца никто брать не станет. Но уж больно неохота жить за колючкой. Из дурдома транзитом на зону – это уже патология, мазохизм какой-то, честное слово.

2006 год, крещенские морозы
Секретные файлы
Запись вторая

Беруши, очевидно, изобрели гораздо раньше, чем электронную музыку. В те времена, когда их вполне хватало, чтобы отгородиться ватной тишиной от, скажем, лягушачьего концерта при луне за стенами родового замка. В нашем третьем тысячелетии беруши отомрут (как это уже случилось с конными экипажами, шпагами и кринолинами во времена оны) ввиду отсутствия эффективности.

Крутить музыку наверху перестали в три (как правильно: утра или ночи?), и у меня сразу же открылось второе творческое дыхание.

С трех до шести (это уж точно утра) я на одном дыхании (на втором творческом) добила историю воскрешения Змея в 1993-м. Прикинула, сколько ночей-вечеров я над ней билась, подула на пальчики и погладила себя по макушке. Нет, все-таки я у себя молодец! Есть личный рекорд набивания текста по скорости без всякого ущерба для литературного качества.

Без ущерба?..

Уткнувшись носом в жидкий кристалл ноутбука (магический кристалл), я израсходовала остатки второго дыхания и растворимого кофе на читку, корректуру и правку. Выдохлась полностью, взглянула на часы – пол-одиннадцатого. Можно позвонить автору?.. Сегодня суббота, а по выходным многие отсыпаются после ранних побудок в рабочую пятидневку. Но ведь писателям нет нужды пять дней в неделю просыпаться чуть свет (патологически недосыпая, типа меня), а значит, им и отсыпаться не надо, правда? И я ему позвонила.

Кажется, я его все-таки разбудила. Или это мне только показалось, а вот обрадовался он совершенно точно, когда я ему доложила, мол, «Змей меняет кожу» в ажуре. Он так и сказал:

– Я рад, серьезно, что у нас с вами, Марго, все так ладится. Я как раз вчера закончил синопсис третьей части. Думал, мои почеркушки лягут в стол дожидаться, пока вы с «кожей» разберетесь, а вы у нас, оказывается, Павка... э-э... Паша Ангелина... э-э... как там девушек-ударниц звали?.. Не важно! Когда вы сможете забрать у меня почеркушки и передать мне дискету с «кожей»?

– Да хоть сегодня! – сказала я и та-а-ак зевнула, что чуть рот себе не порвала. И поняла, что сказала глупость.

Словно коварный ниндзя, от которого я спасалась при помощи волшебно пахнувшего порошка и заморских зерен (растворимый кофе кончился сегодня за час до музыки наверху, а в кофемолке нечего молоть еще со вчера) и при помощи энтузиазма (он был, но весь выдохся), хронический недосып-садист таки нагнал меня и со свойственной ему жестокостью едва не порвал мне пасть.

– Сегодня?.. – переспросил автор несколько озадаченно, и я уже собралась проворковать «Знаете чего, а давайте лучше завтра в любое удобное для вас время, в любом удобном для вас месте», собралась, но новый зевок заткнул мне рот, как будто бы кляпом.

– Сегодня, – повторил автор, как гвоздь вбил. – О'кей. Сегодня у нас суббота, а я человек семейный и обещал жене... Ой, простите, гружу вас всякой ерундой! Говоря короче, ко мне сегодня обещался друг заглянуть – человек свободный, мобильный и на колесах. Он мне не откажет сослужить курьерскую службу. Что, если в течение дня мой друг заедет к вам на дом и произведет обмен синопсиса на дискету, а? Вы не против? Как вам такой вариант?

– Ну-у давайте так, – промямлила я. Борясь с зевотой и еще до конца не понимая, какую грандиозную глупость я совершаю.

– О'кей! Диктуйте адрес, записываю.

Я продиктовала, повесила трубку и наконец поняла, какую глупость я совершила. Грандиозную глупость!

Грандиозный! Неописуемо грандиозный бардак в квартире предстал моим прозревшим глазам! Раньше я на бардак просто не обращала внимания! Все мое внимание раньше целиком и полностью (и жадно) поглощал печатный текст на жидкокристаллическом мониторе ноутбука и текст рукописный, «слепой», написанный автором.

Я протерла кулаками слезящиеся глаза и поняла, что они (глаза) не накрашенные! Я взъерошила волосы, а они у меня сальные! Я пришла в ужас, и сонливости как не бывало! Я похожа на кошку драную!

Бегом под душ! По пятам скачут ужасные мысли – а вдруг не успею и себя, и комнату в порядок привести?!.

Проще закрыть дверь в комнату, открыть в кухню и навести порядок (вымыть посуду, что в раковине накопилась, линолеум подмести, скатерку целлофановую новую протереть) на шести кухонных метрах. Гораздо проще, так бы я и сделала, если бы на дворе было лето. Или хотя бы весна. В теплое время года я бы и над текстом работала, сидя на кухне, откуда почти не слышна музыкальная вакханалия верхних соседей. Но сейчас, в морозы, на кухне холодрыга, как на Северном полюсе. Я пытаюсь обкладывать окно поролоном, заклеивать щели в рамах – все бесполезно! Окно на кухне рассохлось, и его давно пора поменять (слава богу, окошко в комнате еще ничего!), но не мне же заниматься ремонтом съемной квартиры, правда? Я квартиру снимаю без всяких юридических договоров, и меня в принципе в любую минуту могут отсюда и попросить. Да и средств у меня не хватит даже на косметический ремонт своими силами, что уж тут говорить о смене древних окон (старше меня раза в два!) на стеклопакеты или о замене душа в ванной.

Из шланга душа вода хлестала фонтанчиками еще живее, чем из дырочек на конце. Заодно вода брызгала и из смесителя на паутину эмали в ванне, на крашеные стены, на потрескавшийся кафель пола. Я быстренько ополоснулась (спешила еще и для того, чтоб на пол поменьше пролилось), быстро вытерлась полотенцем, сняла с крючков в самом сухом углу ванной комнаты свежие трусики и бюстгальтер и бегом (голышом) обратно в комнату к своей косметичке, к фену, который небезопасно включать только в одну розетку за диваном во всей квартире (остальные искрят).

Я приводила в порядок сначала себя, потом свою одежду, потом убрала в румынский шкаф эпохи раннего Брежнева фен, утюг, лишнее с журнального столика, сделанного уже после первого брежневского инсульта, и думала о том, что 400 у. е. в месяц за такую квартиру – это многовато, по-любому. По уму, думала я, оперативно заканчивая все-все-все приводить в порядок, надо или с квартирной хозяйкой поговорить решительно, или искать новое пристанище.

Слава богу, в холодильнике нашелся кусочек сыра и упаковка масла, а в хлебнице – не очень черствый кусок хлеба. Свежевымытые чайные чашки (хозяйские, довольно приличные) я поставила на журнальный столик рядом с тарелкой, полной скромных размеров бутербродов. Жаль, кончился кофе. Хорошо, что есть чай в пакетиках («Хэйлис») и сахар. Салфеток нет, это плохо. Однако я ведь не кормить друга автора собираюсь, а всего лишь предложить «чашку вежливости», обойдемся и без салфеток.

Только я включила штепсель электрочайника в розетку за диваном, только подвинула сервировочный столик поближе к дивану, а продавленное кресло поближе к столику, как в прихожей затрещал звонок.

Так! Ноутбук убрала, дискета лежит на углу журнального столика, чайник закипает (очень вовремя) возле дивана, третьей свежести халатик, в котором мусор выносила, у меня где?.. В шкаф. Передник?..

На кухне. Так, а свежее полотенце в ванной?.. Есть! Так, а волосы?.. Вроде бы в порядке. Блузка?.. Не морщит. Джинсики стрейч... Ай! Я в тапочках, ужас! Туфельки мои на каблуках где?.. Неизвестно где! Катастрофа!.. Еще один звонок в дверь! Надо идти открывать! Позорно шаркая войлочными тапочками с пошлыми помпонами и без задников! Господи, за что мне это?! А если гость откажется переобуться в... Во что?! Вторых домашних тапочек у меня ведь и нет! Боже, какой кошмарный ужас! Он на каблуках, а я как кошелка! С помпонами! Впору повеситься, если бы не нужно было открывать дверь! Третий звонок в дверь! Длинный и нервный! Все! Это все! Я пошла умирать от стыда!..

Я пошла в прихожую, выпрямив спину до боли в каждом позвонке и вытянув шею до острой боли. Я пошла на прямых ногах, чуть приподнявшись на цыпочках. Настолько чуть, чтобы не видно было, что я стараюсь имитировать походку на каблуках. Господи, только бы не показаться смешной! Господи!..

Я так старалась на коротком участке из комнаты до входной двери выработать приемлемо изящную (хотя бы не смешную) походку, что совершенно забыла спросить «кто там» (и тем более заглянуть в «глазок»), я встала напротив двери совсем на цыпочки, благо в фас не видно, что пятки приподняты, и, сразу щелкнув замком, потянула на себя дверь, едва не позабыв изобразить на лице обаятельную полуулыбку.

Я открыла дверь и...

И почувствовала себя героиней детективного романа.

Довольно банального романа.

До фига читала, как человек (обыватель) пишет детектив, а потом с ним начинают происходить события, аналогичные описанным.

Я моментально вспомнила, как в «Охоте на Змея» эксплуатировался прием дверных звонков от совершенно неожиданных визитеров.

Я абсолютно не ожидала увидеть за дверью милиционера.

Что? Вот этот пожилой мент с портфельчиком, как у Жванецкого (уважаю Жванецкого), с лицом обрусевшего Жана Габена (обожаю старый французский кинематограф), и есть друг автора, примчавшийся ченчевать дискету на синопсис, да?..

Нет, конечно.

– Здравствуй, дочка. Участковый Пилипенко я. Михал Фомич. Вот, гляди, вот мое удостоверение, читайте. Жалоба на тебя поступила, дочка, от соседей снизу по стояку. Шумишь по ночам, нехорошо, непорядок.

– Я?!.

– Может, и не ты. – Дяденька милиционер пожал погонами. – Может, и, того-этого, кто еще с тобой проживает, который после двадцати трех по батарее стучит. Может, зайти к тебе разрешишь представителю власти? – Не дожидаясь разрешения, он принялся вытирать ноги о коврик за порогом. – В дом, того-этого, пустишь?

– Проходите. – Я отступила и вспомнила, что, согласно легендам, вампиры не могут переступить порога без приглашения. И на секунду почувствовала себя героиней не просто детектива, а детектива мистического.

– Шинель куда... ага, вижу. Доча, портфельчик мой, того-этого, подержи. – Серая шинель и фуражка с красным околышем повисли на вешалке. – Ботинки снимать? Тапки дашь? Эка у тебя с кухни-то дует. Непорядок, того-этого.

– Не разувайтесь. В комнату проходите.

Мент взял у меня портфельчик и, оглаживая залысины, поперся в комнату. А я за ним хвостиком, шаркая тапочками.

– На диван сяду. Ты не против, доча?

– Садитесь.

– Чайник кипит, я выключу.

– Да, конечно. Чаю хотите?

– Не откажусь. Ты, того-этого, не суетись, я сам себя обслужу. – Он пристроил портфель на коленях и деловито приступил к самообслуживанию. – Ты садись, садись, доча. Кого в гости-то ждала, молодая? Жениха?

– Не гостя, а гостей жду. – Я уселась в кресло напротив нежданного милиционера.

– А чего врешь? Чашки-то две на столе.

– А я чая не пью.

– О как выкрутилась! Ладно-ладно, ты, того-этого, ты не тушуйся. Мне, того-этого, по званию положено заострять неувязочки. Я хлебушка с сыром съем кусочек? Разрешаешь? А то, знаешь, с утра, ни того-этого, в пузе, знаешь, булькает.

– Угощайтесь.

– Спасибочки, доча. А то у меня, знаешь, язва, ее, того-этого, кормить надо. – Он выбрал самый толстый бутерброд для своей язвы, открыл было рот, нацелившись на сыр с хлебом зубами, да передумал, прежде спросил: – Чего по трубе-то в неурочное время лупишь? Рассказывай.

Мент приступил к пожиранию бутерброда, а я к рассказу. Он шумно прихлебывал чай (четыре ложки сахара в чашку с пакетиком набухал), а я упражнялась в красноречии. Да, случалось, я не выдерживала и стучала по трубе, подавала сигнал меломанам сверху, что под ними люди живут. А сейчас я с упоением стучала пьющему мой чай участковому на верхних соседей и воображала, как этот хамоватый дядечка в милицейской форме задаст им перца.

– Живописно изложила, доча, – похвалил мент, дожевав бутерброд и потянувшись за следующим. – Достоверно рассказала, знаю я, отчего здесь у тебя такая слышимость. – Он указал свежим бутербродом на потолок. – Верхние ремонт делали и паркет, того-этого, заместо паркета ламинат без подложки ложили. А еще батареи поменяли и трубы меньшего диаметра в перекрытие, того-этого. Дурные люди – без подложки по ламинату ходить – только ноги морозить, даром, что батареи новые. А слышимость без подложки и с ламинатом, да еще и когда трубы не того диаметра в дырах бултыхаются, того-этого, слышимость, караул. Боковым-то ихним соседям ничего, того-этого. Дома эти из первой хрущевской серии, стены того, как в тюрьме. Толстые, кирпич хороший. Над ними которые живут, у тех паркет на утеплителе и трубы тютелька в тютельку. Над ними и с боков у них все звукоизолированно, хоть по-оперному кричи, а у тебя под ними караул. Такие дела, доча.

– Я вас правильно поняла – я единственная, кто страдает от их ночных пати, да?

– От чего?

– От ночных концертов.

– Все ты правильно поняла. Стены – во, паркет, того-этого, а ты поставь-ка на ламинат да еще и дырки в перекрытии, ты на это поставь колонки! Понятно, что у тебя внизу слышнее, чем у их самих будет.

– И что же мне делать?

– Ничего. Я все сам сделаю. – Он откусил кусок от свежего бутерброда, прожевал, проглотил, запил чаем. – За то мне и зарплату, того-этого, за поддержку порядка. – Он съел еще кусочек хлеба с маслом, с сыром. Обстоятельно, не спеша. – Ты только, доча, того-этого, заявление напиши: я, такая-сякая, прописанная по адресу такому-сякому, регулярно, того-этого, от верхних соседей. Ты напиши, а я им – ух! Бумажку с ручкой тебе дать? – Он отправил в рот остаток бутерброда и взялся за замки своего портфельчика.

– Видите ли, я прописана по другому адресу. Эта квартира моей тети, она сейчас в отъезде, и пока я здесь...

– Доча! – перебил мент, сглотнув, и скорчил такую рожу, будто ежа проглотил. – Ты кого паришь? Все так говорят – у тети живу, у племянника, у снохи, деверя, дедушки с бабушкой, а сами без регистрации, а которые, того-этого, ваще из Чечни. Раз, дочка, такое дело, давай-ка я твой паспорт посмотрю. Есть он у тебя?

– Конечно! – Я выпорхнула с кресла, порхнула к телевизору. Возле портативного «Шиваки» лежала моя косметичка и сумочка. С сумочкой в руках я впорхнула обратно в кресло, порылась в ней, в сумочке, и довольно быстро нашла его, паспорт. И вспомнила год 1993-й. Не в том смысле, что тот год, когда мне исполнилось одиннадцать, а «Змей меняет кожу», финал, законченный мною сегодня ранним-ранним утром. Вспомнила, как Змей бился за паспорт.

Участковый насупился, он очень придирчиво (даже несколько карикатурно) исследовал мой паспорт. Как будто я всучила ему фальшивку. Закончив разглядывание печатей на просвет, возвращая мне документ, он вздохнул. Я так и не поняла, то был вздох огорчения или удовлетворения (или оба сразу слились в единый вдох-выдох)?