Текст книги "Час тигра"

Автор книги: Михаил Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Генерал вытащил мобильник из накладного кармана кителя. Маленький телефончик был отключен, потому и не сигналил дорогой. Ведь должны же были уже хватиться Арсения Игоревича? Или не должны?..

– Тебя, ваше благородие, на службе ждут? – Я положил мобилу на переднее сиденье, расстегнул сумку-баул.

– Я не обязан отчитываться.

– Хамишь?

– Нет, я не обязан отчитываться перед подчиненными. Меня не ждут... И не ищут... Пока...

– Врешь небось?.. Ладно, поверю. – Я извлек из недр баула водочную бутылку. – Держи. Бери, бери! Скрути пробку и пей. Быстро!

– Не буду, я...

– Ты алкоголик, я знаю. Ты, наверное, и подшивался, и кодировался, и все попусту, ничего не помогало. Ты выковыривал «торпеду», платил бабки за раскодирование, продолжал пить. В эпоху Ельцина тебе это прощали, правда? А когда Борис Николаевич, смахнув слезу под бой курантов, ушел, питие сделалось угрозой карьере, ради которой ты живешь, и ты подался к анонимным алкоголикам, да?.. Уважаю, путь, который предлагает выбранная тобой психотерапия, самый сложный. Шутка ли, оставаться алкашом и пересиливать себя ежедневно. Не задумываться о завтра, о следующем часе, страстно мечтать об алкоголе, но не пить день, не пить час, ежеминутно побеждая пагубную страсть. Однако сейчас ты выпьешь! Не по своей воле, нет! Я тебя заставлю. Я разрешу тебе проявить слабость. Я разрешаю, ну же! Открывай пробку, кому сказано?!. Пей! Залпом, до дна, всю бутылку! Пей!!!

Он выпил. Сначала морщась, потом жадно глотая. Пахучие струйки стекали с уголков губ, а он пил. Сначала со страхом, потом с вожделением.

Литр, без капель, впитавшихся в кожу подбородка, вырубил генерала надежнее всяких ударов. А главное, вырубил надолго. Вторую, закрытую бутылку я положил подле его раскисшего, наряженного в помпезную форму тела. Он очнется и сразу же найдет бутылку, сразу потянется к ней, не в силах сопротивляться разбуженной мною пагубной страсти. Алкоголик – уже не человек, а емкость для переработки спиртного. Анонимный алкоголик – емкость, заткнутая пробкой воли. Я вышиб волевую пробку и поработил генеральский организм, не было у меня иного изящного выхода иметь под рукой живого, несвязанного генерала и вдобавок не отвлекаться, усыпляя его периодически тонкими акупунктурными воздействиями, либо грубыми, оглушительными оплеухами.

Генерал захрапел, я выбрался из машины, сжимая единственной пятерней мобильник, услыхал приближающуюся трескотню мотора и поспешил спрятать культю в кармане.

По малопопулярной дорожке в лесу мчался мотоциклист-счастливчик. Появись он немного раньше, и пришлось бы укладывать парня рядом с Герасимовым, пришлось бы парнишке страдать от травм конечностей, голосовых связок и психики. Видать, не только мне сегодня везет, поди ты, день текущий такой везучий для простецких парней и прапорщиков.

Деревенский паренек, оседлавший неопределенной породы мотоцикл, притормозил беспородного стального коня, с уважением оглядел заморский генеральский членовоз, с любопытством обшарил взглядом меня и встал поперек дороги перед машиной.

– Закурить не найдется? – спросил ломающимся голосом паренек-подросток.

– Не курим, – улыбнулся я. – Грибы собираем.

– Кто?

– Бабы в лес пошли грибы резать, а мы... Блин! Чтой-то я тебе все докладываю? Ехай, куда ехал, парень. Свободен.

– Не принимает, – парень рыкнул мотоциклетным мотором.

– Чего?

– Сотовый телефон, – парень кивнул на мой, то есть не мой, а генеральский мобильник в моей руке. – Не принимает у нас.

– Совсем? – расстроился я.

– Повыше забраться надо, может, и заработает, – обнадежил парень. – Дачники на чердак лазают, а кто антенны ставит.

– Далеко?

– Кто? – теперь он меня не понял.

– Деревня твоя далече?

– Пять километров к югу. – Мотоцикл рыкнул мотором. – Пацаны наши тута не проезжали?

– Не видал.

Мотоцикл пукнул вонючими газами и умчался, унося на себе седока-счастливчика, а я пригорюнился – мобила и правда не желала ловить сигнал, ну что ты будешь делать, а?!

Делать нечего – придется продолжить изображать из себя клоуна. Посмеиваясь над собой, я взобрался на капот и шагнул на покатость автомобильной крыши. Чуть равновесие не потерял и едва не упал, да еще крыша подо мной – такое впечатление – начала гнуться. Пришлось сесть и ножки свесить. Выглядел я со стороны просто уморительно. Жаль, некому было посмеяться. Меж тем умный телефон нащупал невидимую сеть и с готовностью к ней подключился. Дело сделано – можно звонить.

Пальцы нажимали на клавиши, семь заветных цифр я узнал, вращаясь в чиновничьей тусовке, – есть такая специальная справочная служба при Московской городской думе, звонишь туда, называешь код, каковой меняется раз в полгода, и тебе дают ценную справку, почти любую.

Дозвонился с четвертой попытки, озвучил код, попросил сообщить рабочий телефон господина Капустина, подождал секунд тридцать и запомнил ряд цифр.

Позвонил Капустину на службу.

– Алло, господина Капустина, будьте любезны, пожалуйста.

– Господин Капустин на совещании, – ответил приятный женский голос.

– А вы не могли бы передать ему сообщение?

– Да, конечно.

– Передайте, будьте любезны, что звонил Артур...

– Артур? – переспросила, уточняя, секретарша.

– Так точно, Артур – это я. Передайте, что я рву когти...

– Простите! Простите, я не расслышала.

– Я уезжаю, срочно. Как поняли?

– Поняла, вы уезжаете. Простите, вас неважно слышно.

– Прощаю. Еще передайте, что художник оказался засланным казачком...

– Не поняла?

– Художник оказался не тем, за кого себя выдавал, поняла?

– Художник? Какой художник?

– От слова «худо». Не ваше дело какой. Повторите, что я вас прошу передать. Господин Капустин очень ждет этого моего сообщения, учтите.

– Я записала: «Звонил Артур, он срочно уезжает, он сообщил, что художник оказался не художником». Все правильно?

– Сойдет. Пардон, а скоро ли господин Капустин вернется с совещания?

– Ориентировочно через час.

– Отлично. Всего хорошего, до свидания. То есть – прощайте.

Я отключился. Если бы соединили с самим Капустиным, я бы, разумеется, говорил совсем по-другому, не назывался бы Артуром, однако и так неплохо, нормально поговорил.

«А вдруг мобила Арсения Игоревича заодно и радиомаячок? – подумал я, почесывая куцей телефонной антенной затылок. – Нет, вряд ли. Скорее наоборот, его, а теперь моя мобила оборудована всякими разными антиаонами, антипеленгами и прочей антифигней.

Уняв часотку в затылке, я позвонил Черныху Александру Ильичу. Ясен пень, наш Ильич шепнул агенту Бультерьеру: мол, помни, собака, чей ты пес, дескать, Арсений основной разработчик, но телефончик своего Ильича заруби на носу и, ежели чего нароешь, так сначала о своем непосредственном начальнике вспоминай, прапорщик, а только потом об Арсении.

– Вас слушают, – возник в трубке начальственный голос Ильича после второго длинного гудка.

– Аксанд Ичь! – затараторил я, сглатывая буквы, напряженно дыша в микрофон. – Аксан Ильчь! Эт я! Бультерьер!..

– Ты где?! – стандартный вопрос для абонента сотовой связи Александр Ильич произнес уже другим голосом, хриплым с надрывом.

– Об этом потом! Сначала главное – Капустин! Вы слышите? Капустин организовал мое похищение! Как только мы вышли на поверхность, бандит по имени Артур поехал к нему докладывать. Слышите? Артур!

– Слышу! Понял тебя – Артур и остальные работают на Капустина. А где ты? Откуда звонишь, Бультерьер?! Але!..

– Где-то возле Химок! Точнее не скажу, везли меня с завязанными глазами! Артур сболтнул про Химки, дословно: «Художника в Химки, на конюшню, а я к папе Капустину». Дурак! Он меня уже списал! А я жив! Живой я!

– Ты у похитителей?.. Але!..

– Да! Да, я в плену! Тащили по подземельям до Битцевского парка, там, снаружи, ждала машина! Фургон «Хлеб»! Сейчас я в подвале, навозом конским воняло, когда в подвал вели! Завели в подвал, один завел, конвоир, снял с глаз повязку, и я сумел его сделать! У меня получилось! Чудом! Я нашел у конвоира мобилу, а оружия не нашел! Я запер дверь, но они ее взламывают, слышите? – И я, отстранив трубку от уха, стукнул пару раз по автомобильной крыше, на которой сидел, свесив ножки.

– Слышу! Я немедленно распоряжусь отправить к тебе группу Гусарова!

– Не успеете! В смысле – Гусар не успеет, они...

– Группа Гусарова под Москвой, они...

– Я и говорю: с нашей базы в Подмосковье ребята до Химок добраться не успеют! Дверь надежная, но бандиты успеют ее сломать, пока...

– Группа под Москвой! Не на базе! Под городом Москва рыскают в подземных ходах, тебя ищут!

– Ага, отлично! Значит, Арсению Игоревичу мне не звонить?

– А ты ему еще не звонил?

– Нет! Как вы и велели, возникла возможность, и прежде всего с вами выхожу на связь, я... – И я спрыгнул на землю. Связь моментально прервалась. Я не выдержал, засмеялся. Я представил, каково сейчас Ильичу. Вроде и обязан Ильич снестись с коллегой Арсением и поделиться экстраординарной информацией о форме и содержании моего звонка, а в лом ему! Самому охота Ильичу пенки снять, меня, героя, вызволить и Капустина, негодяя, с моей помощью разоблачить. Ох как обрадуется Ильич, когда ему станет известно, что коллега Арсений незнамо где, будто сквозь землю провалился. Ох как расстроится, когда Гусаров не обнаружит Бультерьера в конюшне под Химками. А ежели в окрестностях славного города Химки вообще нету конюшни?.. Вот тогда грядет умора! Всех коневладельцев ребята проверят, все подворья с подвалами и запахом конского дерьма. Ну и, конечно, Ильич распорядится взять под колпак Капустина.

А что Капустин? Отключая мобилу и залезая в машину, в шоферское кресло, я воображал, каково сейчас Капустину. Он, конечно, сволочь, но ему не позавидуешь. Лихо Капустину. Лихие ребята из группы прикрытия, верняк, давно доложились, дескать, клиент выдернут из сортира нормально, а от основных суперменов ни гугу. И думай чего хочешь. Ночь Капустин не спал, нервничал, однако хватило у него силы воли с утра явиться на службу. Допускаю, что оставшиеся в живых супермены успели до утра побывать в бывшей электрощитовой, полюбоваться на трупы двоих товарищей и доложиться шефу. Однако Капустин все равно нашел в себе силы отправиться на работу как ни в чем не бывало. И вот возвращается наш антигерой с совещания, а его поджидает полная пессимизма и загадок телефонограмма от Артура. Вряд ли капустинские нервишки выдержат. Чует мое сердце: звонок – последняя капля. И пустится в бега господин Капустин, побежит в заграницы. Есть у него, уверен, план побега на случай фиаско. Побежит Капустин и этим полностью и окончательно себя скомпрометирует, признав фактически вину. Побежит и стукнется на бегу о колпак, которым его накрыл Ильич. Этак через полчасика и стукнется. Ох, и помучают Капустина на предмет складов взрывчатых веществ в лабиринтах под городом, ох, и поистязают! И поделом ему, привет от Бультерьера!..

«А ведь самое смешное в том, что агент Бультерьер перевыполнил поставленную перед ним задачу, выявил сволочь-шантажиста из высших эшелонов в небывало короткие сроки», – подумал я, все еще улыбаясь, поворачивая ключ в замке зажигания. Мотор послушно заурчал, и улыбка слетела с моего лица. Не потому, что переключать скорости рукой, лишенной кисти, весьма и весьма затруднительно, нет. Я перестал улыбаться потому, что еще предстояло решить гораздо более сложные задачи по сравнению с выявлением всяких там разных сволочей в заоблачных высотах власти и одурачиванием карьеристов генералов. И еще предстояло додумать некоторые, пока только эскизно намеченные, фазы выполнения грядущих задачек. Вот небо, к примеру, хмурится у горизонта. Скорая непогода наталкивает на размышления и вносит коррективы.

Проехав где-то километров около десяти, я остановил машину. Небо упорно продолжало нахмуриваться, появился и плавно усиливался ветер. Храпел Арсений Игоревич на заднем сиденье, пуская слюни, бормоча в крепком, но нездоровом алкогольном сне. Я развернул доставшуюся в наследство от Герасимова карту Москвы и области. База на карте, само собой, не обозначена, но лесной массив там, где она должна быть, я идентифицировал легко. Езды до базы осталось с гулькин нос. Ага, вот и речка в лесу за базой нарисована, знать, в ее водах рыбачили генералы в памятный для меня недавний судьбоносный день. Ага, вон у самого абриса карты черная линеечка шоссе. То бишь, ежели идти лесом в обход реки, в сторону от столицы, то выйдешь к шоссе, не ошибешься. Запомним – чтоб выйти к трассе, следует обойти базу слева, потом река будет справа. Заплутать невозможно, ага... А где у нас населенный пункт под названием... Ага, вот он, искомый пункт, точно с другой стороны карты, и тоже почти под обрезом, ага...

Пристроив на колене найденный в бардачке блокнот, я схематично зарисовал речку, базу и шоссе под абрисом карты. Вырвал листок, сложил вчетверо, залез в баул со шмотками, сунул листок в карман курточки, которая побольше, туда же запихнул большую часть наличных денег, рублей и долларов, которая у меня осталась. Вытащил из баула целлофановый пакет с адской машиной, положил его у подножия кресла рядом с водительским и застегнул баул. Вернул блокнот на коленку, покусал кончик трофейной шариковой ручки, подумал над формой и содержанием записки для Клары, придумал и написал размашисто:

«Девочка!

Очень быстро, не мешкая ни минуты, ни секунды, хватай мою спецтросточку, мой спецпротез, бери Машеньку и бегом к воротам, к КПП. Бегом!»

Подумал секунду и сделал приписку:

«Ежели ты сейчас вне дома, черт с ними, с протезом и тросточкой. Сразу бегите вместе с Машенькой к воротам».

Еще секунду покусал ручку и добавил:

«Если Машеньки нет рядом, найди ее максимально быстро. Торопись!»

Я изо всех сил старался писать разборчиво – мой эксклюзивный почерк, каракули моей левой руки расшифровать порой совершенно невозможно.

Перечитал записку. Нормально, читается. Молодец, калека, внятно накалякал, можешь, ха, когда хочешь. Вырвал листок из блокнота, сложил вчетверо, спрятал в нагрудном кармане пиджака.

Открыл дверцу, забросил в кювет ставшие ненужными блокнот и атлас с картами. Оглянулся на генерала – спит алкаш, шутка ли, литр вылакать, литр сорокаградусной! Во время Второй мировой подобным образом раненым бойцам партизанских отрядов устраивали наркоз, причем те бойцы не были алкоголиками.

Все, кажется, можно ехать дальше. Благо, немного осталось до базы. Бензин?.. Горючего достаточно, и все остальные автомобильные показатели в норме. Поворот ключа левой рукой, ногу на педаль, культю на рычаг переключения скоростей. «Поехали», как говаривал Гагарин. А в небе чернильная чернота, и ветер треплет дерева за обочиной дороги. Быть грозе вскоре. Уж и не знаю, каких богов благодарить за грядущую грозу, за дождь, который смоет все следы, за ветер, который обеспечит звуковую завесу. Поблагодарю Будду по привычке, хотя он и не бог вовсе, а Учитель, Великий Учитель.

Первые капли пока робкого, пока хилого дождичка упали на «полосу отчуждения», на пустое пространство, отделяющее почти крепостные стены базы от лесной чащи, как раз когда я остановил авто перед воротами, перед КПП. Мотор работал вхолостую, я треснул культей по клаксону, высунулся под дождь и заорал благим матом:

– Вы там спите, да?! Отворяй ворота, прапорщик с генералом прибыли!

Ворота, кстати, знатные – никакой автоматики, два здоровенных, тяжеленных стальных листа. Две створки, выкрашенные зеленым маслом, крепятся посредством солидных петель к зеленой, толстенной П-образной трубе, вмурованной в землю. Этакие футбольные ворота со створками, с очень широко расставленными штангами и высоченной перекладиной. К левой штанге прислонилась башенка с бойницами под плоской крышей, к правой башня повыше с дверцей «на улицу». А далее от обеих башенок тянется крепостная стена с колючкой поверху. И самое смешное – эти ворота да дверца в левой башенке – единственные ходы на территорию базы. И никаких более прорех по периметру. Хотел бы я знать, почему проектировщики базы не озаботились предусмотреть резервный вход-выход.

– Долго ждать-то, ау-у! – Я вылез из машины, хромая, помахивая культей, обошел тачку спереди, поковылял к дверце в правой башенке. Доковылять не успел, дверь открылась, под все усиливающийся дождик вышел дежурный лейтенант.

– Здоров, летеха! – Я сунул ему правую культю для рукопожатия. – А что, о нашем прибытии не предупреждали, что ли?

– Привет, – он, заметно стесняясь, пожал мою культю.

– Тебя Толей, кажется, зовут? – не давая ответить на первый вопрос, задал я второй и тут же третий вопросы: – Друг, от меня не пахнет, нет?

Я дыхнул в лицо молоденькому лейтенанту. Его не «кажется», а точно звали Толей, Анатолием. Полтора года за стенами базы я использовал с пользой, со всеми поголовно перезнакомился, с редким срочником словцом не перекинулся. С лейтенантом Толей мы общались не особо тесно, меж тем, помнится, я соизволил минувшей весной присесть рядом с курящим лейтенантом на скамеечку и стрельнул у него беломорину. Толя остался польщен моим вниманием, курил и с уважением косился на культю. Да, он лейтенант, а я прапорщик, но Толя командовал обслугой, образно выражаясь, «пиратов», а я был вхож в пиратское сообщество, я тренировал головорезов, и Толя, разумеется, млел передо мной, бывалым да битым.

– Толик, честно скажи – разит от меня водярой?

– Я не чувствую, – летеха, уже смущенный пожатием культи, смутился окончательно. Общение трезвого с пьяным всегда смущает, ежели нельзя послать грубо пьяницу подальше.

– Ништяк, Толян!.. Эй, молодой! – окликнул я замаячившего в дверном проеме башенки рядового. – Молодой, поди-ка сюда!

Солдатик нерешительно подошел, ежась под дождем, тискал автомат, поглядывая с опаской на лейтенанта.

– Толь, ты, конечно, за комендантом базы послал уже? Блин! О чем я спрашиваю?! Ну, конечно, послал, как только тачка на горизонте нарисовалась! Слышь, лейтенант, пока Трофим придет, пока ворота открывать будут, пока то да се, вот... – я полез в карман, – вот, я записку жене написал. Ехали сюда, встали на светофоре, я и написал. Разреши, будь другом, рядовому покинуть пост. Пускай молодой, пока суд да дело, сбегает, передаст моей писульку. Эх, знали б вы, ребята, из какого кровавого дерьма я выплыл! Чудом, честное слово, жив остался. А для моей, для Клары, вы ж понимаете, каждая минута ожидания – нож острый! Тем более меня, инвалида. Шансов-то выжить у меня, инвалида, было-то, если между нами, совсем чуть-чуть, с комариный член.

– Товарищ лейтенант, разрешите? Я ихнюю супругу найду, я им белье из прачечной доставлял, знаю, где живут.

И я помню про то белье, и физиономию молодого сразу узнал. Поднатужусь и имя его вспомню, только ни к чему это сейчас.

Разве может отказать бравому вояке тыловая крыса? Безусловно, у Толика комплексы – я, калека, воюю, а он, здоровый мужик, полный сил, ворота стережет и обслугой командует. Не он, не Толик, а другой летеха дежурил на КПП в тот день, когда Клара провожала меня до ворот, но слухами земля полнится, и, вполне возможно, рассказали Анатолию про сдержанную грустную улыбку Клары и про то, как Машенька не дала мне поцеловать себя напоследок. А может, и не рассказали, так и что? Разве не мечтает Толя о такой же, как у меня, боевой подруге, преданной инвалиду беззаветно, глаза которой так и лучатся любовью, когда она рядом с хромоногим уродом? Мечтает, я уверен. Каждый мужчина мечтает о такой женщине. И каждый, глядя на меня, увечного, ей сочувствует.

– Товарищ лейтенант, разрешите? – Рядовой взял у меня записку.

– Автомат оставь там, под крышей, и чтоб быстрее ветра! – разрешил лейтенант.

– Слушаюсь! – Срочник побежал, комкая в кулаке мою записку, стряхивая с плеча автомат.

– Спасибо, дружище! – воскликнул я, то ли в спину рядовому, то ли в лицо Толику. Пьяно покачнулся и шагнул к генеральской машине, к правому ее борту.

Широким жестом я распахнул правую переднюю дверцу. Заявленный в моей первой реплике их благородие, Арсений Игоревич стал виден Толику. Я оглянулся, подмигнул сговорчивому летехе:

– Видал, как генералиссимус нажрался? – Нахально беру баул с кресла возле водительского и ставлю его на колени сопящему в две ноздри Арсению Игоревичу. – Толик, а может, откроешь ворота? Хотя, извини! Служба, понимаю. Не имеешь права без распоряжения коменданта. О’кей, ждем Трофима. – Заслоняю лейтенанту обзор задницей, нагибаюсь к целлофановому пакету с адской машиной. Пальцы лезут под целлофан. Залезают под свитерок, которым обмотана мина замедленного действия, прикасаются к стрелкам будильника, ставлю таймер на двадцать минут, активизирую мину, расправляю складки свитерочка, шуршу целлофаном.

Изображать пьяного – самое милое дело. Можно совершать алогичные поступки, можно комментировать малопонятные трезвому действия, не особенно задумываясь над собственными словами.

– Подарок тебе, лейтенант! – Я протянул Толику пакет, но тут же передумал, прижал подарок к груди. – Не, погодь! Трофим придет. Спрошу у него разрешения, можно ли тебе, Толян, подарить боевой трофей. А пока что... – С пакетом в обнимку хромаю за угол левой башенки, спотыкаюсь, кладу пакет возле левой штанги ворот. – Пока что пусть подарок здесь полежит. Не спорь, Толик! Дождик косой, на пакет мало капает, и в машину обратно я его не возьму, он твой, понял? Да? Ой, блин! Шатает. Чой-то я хмелею, прям-таки центростремительно. Слушай, а как же я бухой в задницу машину-то вел, а?

Я отступил к машине, а малость офигевший от кавалерийского хмельного наскока калеки-победителя Толик поворачивался за мной, будто флюгер. Он бы и рад был вставить словечко, но я ему не давал.

За плечом лейтенанта, в дверном проеме нарисовался комендант базы пират Трофим. Я поспешил шумно обрадоваться:

– О! Какие люди! Хаудую! Дуюду! Комендант, почему ворота не открывают? Разве наш Черных, наш Ильич, не сообщил, что мы с Арсением Игоревичем едем праздновать?! Трофим, будь ласка, залазь на секунду в тачку. – Я попятился к распахнутой правой передней дверце, засунул в салон зад, полез с соседнего в шоферское кресло. – Лейтенант! Толик! Будь другом, а? Спрячься на минутку в башенке и дверцу прикрой за собой, да? У нас с товарищем комендантом будет короткий, но о-о-чень конфенденц... Конфенданц... Тьфу! Кон-фен-ден-ци-аль-ный ба-зар-р...

Трофим, одетый, как всегда, по-пиратски – в тельник, фуфайку, галифе и хромовые сапожища, – пожал плечами, поскреб ногтем щетину на подбородке, глянул на оглушенного моим геройским пьяным вниманием Толика, увидал пакет у штанги ворот, спросил лейтенанта:

– А там чего? В пакете?

– Там мой подарок Толику! – возопил я. – Залезай в тачку, Трофим! Есть, чего тебе шепнуть, лезь, обижусь!

Внемля моей отчаянно проникновенной просьбе, лейтенант Толик отошел к башенке, переступил порог, но дверцу закрывать не стал. И черт с ним – оттуда ни хрена не видно сквозь залитые дождиком, да еще и затемненные автомобильные стекла, и ни фига не слышно, ежели я прекращу орать, а я скоро прекращу.

Трофим проводил взглядом Толика, хмыкнул и подошел к машине. Согнулся, заглянул в салон. Прежде всего, разумеется, повернул голову к спящему нездоровым сном генералу. От Арсения Игоревича разило перегаром, Трофим поморщился, повернулся ко мне и увидел ствол «стечкина».

Я сидел за рулем, держал пистолет на уровне колен и улыбался отнюдь не пьяной улыбкой.

– Залезай, Трофимушка, весь в машину, давай. А то голова в сухости, а зад под дождем мокнет. Лезь медленно, избегая резких движений. Торопись, а то мой единственный указательный палец вздрогнет и... И сам понимаешь...

– Чего ты заладил: «А то, а то?» – передразнил Трофим, буднично и совершенно спокойно. Сел в кресло рядом со мной, плавно закрыл за собою дверку, хмыкнул в очередной раз: – Хм, обманул, какой талант пропадает. Я в натуре поверил, что ты пьяный.

– Учти, стрелять я умею еще лучше, чем обманывать.

– Учел. В тире на стрельбах ваньку валял?

– Так точно. И все время, которое мы с тобой знакомы, валял его же. Терять мне сейчас нечего, пру ва-банк, так что не обессудь – надумаешь геройствовать, убить не убью, но дырок в организме наделаю.

– Чего в пакете?

– В целлофановом у ворот? Адская машина, скоро бабахнет. Не вздумай, кстати, заниматься разминированием. Я тебя отпущу, командуй дежурным на КПП убегать, да и сам беги подальше, ладно?

– И ладно, и складно. Хм, ворота завалишь, как же мы за тобой технику в погоню пошлем?

– Зришь в корень, комендант. Никак вам за мною погоню не устроить. Разве что погонишься на своих двоих за моими колесами. Да, и не забывай, пожалуйста, что у меня генерал в заложниках. – Я распахнул культей пиджак, в одном внутреннем кармане брякнули обоймы, из другого торчал кончик ножа. – И не забывай, что я прилично вооружен. А чего в бауле на генеральских коленях, догадываешься?

– Неужели динамит? – Трофим улыбнулся, обнажив зубы, сощурившись, неискренне улыбнулся.

– Думаешь, вру, и в бауле нету взрывчатки, да? Ну-ну, твое право думать, чего хочешь, только решений поспешных не принимай, о’кей? Хочешь – верь, хочешь – не верь, но, оказавшись насильственным образом в московских подземельях и разделавшись с насильниками, я у них в норе взрывчатки нашел немерено. А нора, кстати, хошь – верь, хошь – не верь, почти что под Кремлем. Здорово, да?

– Правильные слова шептал мне дядя Федор на ушко. Ты из породы «себе на уме», опоздали мы повнимательнее к тебе приглядеться, разобраться с твоей темной личностью.

– Дядя Федор на меня стучал?!. Подозревал, что я играю с вами в игры и жду своего часа, да? А ты, типа, отмахивался от старого пирата, дяди Федора, угадал? Ну ни фига себе! Ай да дядька Федор, ай да старик. Не ожидал, что он меня расколет, честное слово...

Трофим смотрел на меня с легким прищуром и намеком на полуулыбку. И не было ненависти в его взгляде, не было брезгливости в его полуулыбке-полуухмылке. Профессиональный джентльмен удачи видел во мне противника, а не врага. Интересного противника, достойного. В карате, например, пропустив удар противника, ему кланяются и благодарят: «Спасибо за то, что вы показали мне мое слабое место». И нет в этом ритуальном поклоне проигравшего каратеки ни капли самоуничижения, ни намека на страх либо подобострастия.

Меж тем время шло, семенили секунды, хромали минуты, а Клары с Машенькой все нет и нет.

– Чего ты добиваешься, Бультерьер?

– Свободы. У вас за забором жилось неплохо, но я к вам не просился. Можешь меня понять?

– Пожалуй.

– Слушай, Трофим, слушай внимательно: в центре Москвы, точнее – под центром Москвы, в катакомбах, тикает таймер. Через двадцать четыре... Пардон, уже через двадцать два часа он дотикает, и случится большой бум. Не знаю, Кремль разнесет к чертовой матери, ГУМ или Думу – в катакомбах трудно установить точную привязку к поверхности. Через три минуты ты...

– Цирк! – перебил Трофим. – Ты надеешься, что я тебе...

– Стоп! Не перебивай меня, пожалуйста. Об этом мы уже говорили: хочешь – верь, хочешь – не верь, однако слова мои кому надо передай, договорились?

– Хитрый ты, гусь лапчатый. Школьники, чтоб контрольную сорвать, звонят ментам и врут про бомбу в школе...

– И менты обязаны отреагировать! – подхватил я. – На мой сигнал тоже попытаются реагировать, но видел бы ты эти подземные катакомбы! Полжизни не хватит их все обследовать. А на предмет цирка, так и американские киноклоуны снимали фильмы про взрывы в Нью-Йорке вплоть до осень две тыщи первого. Кто б до одиннадцатого сентября всерьез поверил, что на Манхэттене грохнет? Через три, нет, уже через минуту ты вылезешь из машины и побежишь уводить людей от ворот. Я отъеду на безопасное расстояние, грянет взрыв, и ворота завалятся, забаррикадируют выезд с базы, но не выход! Как-нибудь уж постарайся перевести через обломки Клару и Машеньку, ладно? И не забывай – мне терять нечего, у меня заложник. Не сядут мои любимые женщины в эту машину спустя пять, ладно, будем реалистами – спустя четверть часа после того, как бабахнет, и я зарежу пьяного генерала, клянусь! И на шутки со снайперами не рассчитывай, договорились? В бауле, что на генеральских коленях, тоже тикает. Меня-то, возможно, подстрелят, но... Впрочем, самое главное не в бауле, а в столичных катакомбах. Машенька с Кларой сядут в машину, отключу таймер в бауле, и поедем в Шереметьево номер два. Там нас должен ждать авиалайнер, заправленный под завязку. Когда лайнер взлетит, я сообщу подземные ориентиры, по которым саперы быстро отыщут пару тонн взрывчатки под Кремлем, или под гостиницей «Украина», или под зданием МИДа. Ты ж понимаешь – может, я пошутил про Кремль, Думу и ГУМ, может, взрыва следует опасаться совсем в другом центральном районе или не совсем в центральном.

Хлопнула дверь в башенке, посторонился лейтенант Толя, впервые за полтора года Клара, вся насквозь промокшая, оказалась за стенами базы. Она держала девочку на руках, она искала меня глазами, испуганно озиралась, прижимаясь к маме, Машенька. Девочка, словно куклу, держала мой стреляющий протез, моя спецтрость торчала под мышкой у женщины. Хвала Будде – Клара обута в кроссовки, спасибо ему же – на Машеньке надет дождевик.

– Планы несколько корректируются, комендант. Мы уезжаем до взрыва. Беги, минута давно истекла. Спеши увести народ от эпицентра.

– Свобода? – произнес с вопросительной интонацией одно-единственное, но очень сладкое слово Трофим, плавно, без резких движений поворачиваясь к автомобильной дверце.

– Чего? – я не понял, в чем вопрос.

– В захваченном лайнере вы будете свободны? Куда ты полетишь, Бультерьер?

– Куда захочу.

– Смешной ты.

– Ага. Сегодня я клоун...