Текст книги "Рысь в капкане"

Автор книги: Михаил Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Голый скончался без стонов и воплей. Упал рядом со все еще живым Липой и замер, удивленно глядя остекленевшими глазами в потолок. Раиса Сергеевна не могла знать, что примерно через два с половиной часа в чем-то поразительно схожее кровавое действо произойдет и на пороге ее квартиры.

Еще во время беседы с Липой она отметила про себя: в квартире – трое. Ее обострившийся слух уловил и неровный шум душа в ванной, и богатырский храп в комнате. Третий жилец ей непременно нужен был живым.

С заметным усилием Раиса Сергеевна поднялась на ноги. Схватка ее измотала. В принципе, тело с физической нагрузкой справилось неплохо (сказался и бассейн, и ежедневные пешие прогулки, и сбалансированное питание вкупе с самомассажем по специальной методике), а вот сердце болело. Противно, тягуче ныло под левой лопаткой. Еще пару лет назад она и не знала толком, где у нее расположено сердце, не чувствовала его, но годы брали свое, и вот уже шесть месяцев, как Раиса Сергеевна регулярно покупала в аптеке валидол.

Она плотно прикрыла входную дверь, повернула колесико французского замка, шагнула в сторону, к низкой тумбочке, на которую Липа положил пистолет. Дыхание ее было тяжелым и прерывистым, каждый шаг отдавался болью в левой половине грудной клетки.

Рядом с пистолетом лежала трубка сотового телефона, и Раиса Сергеевна с трудом поборола желание набрать номер такого же переносного аппарата Костика, сыночка, маленького любимого котеночка. Она знала, что звонить бессмысленно, ей ответит незнакомый чужой голос, ее реплики могут записать на магнитофон и тогда все усложнится. Пусть лучше никто не догадывается, где она и на что способна, пусть ее подозревают во всех совершенных убийствах, но только подозревают…

Пистолет был незнакомой ей системы – девятимиллиметровый «глок», принятый на вооружение австрийской армией в 1982 году. Пластмассовая ствольная коробка и малый вес наводили на мысль, что Липа не соврал и пистолет действительно газовый.

Раиса Сергеевна извлекла магазин, достала один из семнадцати патронов. Нет, патрон боевой, соврал-таки Липа. Быстро и ловко, секунд за десять, она разобралась с конструкцией. Уяснила для себя, что пистолет работает на принципе отдачи с коротким ходом ствола. Что ударно-спусковой механизм двойного действия позволяет вести стрельбу самовзводом. А первичное нажатие на спусковой крючок освобождает предохранитель. Пока руки необычайно проворно обследовали оружие, в голове складывались четкие, профессионально-конкретные комментарии.

Раиса Сергеевна поискала глазами свой целлофановый пакет с инструментами. Как и сумка, он во время схватки расстался с хозяйкой и белел сейчас в углу прихожей.

Из пакета она достала молоток. С пистолетом в правой руке и молотком в левой вошла в комнату, откуда все еще доносился размеренный храп с присвистом.

Надо отметить, что пистолет Раиса Сергеевна держала совсем не так, как это привыкли видеть теле– и кинозрители. Она плотно прижимала оружие к бедру, чуть ниже талии, так что ствол казался замысловатым аксессуаром брючного ремня, а согнутый локоть вооруженной руки прятался за спиной. Окажись в комнате какой-нибудь Жан Клод Ван-Дамм, и тот не смог бы лихим ударом ноги выбить пистолет из ее обманчиво хрупкой ручки.

В небольшой захламленной комнатушке, помимо обязательного стандартного мебельного набора (стенка, пара кресел, диван, стол), стояли еще и две раскладушки. На одной из них сладко спал, разметавшись, одетый в спортивный адидасовский костюм плохо выбритый молодой человек. От него тянуло запахом убойного перегара, на полу, рядом с изголовьем раскладушки, стояла пустая коньячная бутылка, валялась россыпь сигарет и дешевая разовая зажигалка.

Раиса Сергеевна на цыпочках подошла к спящему и с удовольствием констатировала, что он пребывает в том состоянии, которое в народе принято называть «из пушки не разбудишь». Спокойно положив иностранный пистолет на стол, она мягким толчком пальцев освободившейся руки повернула голову спящего набок. Голова ответила лишь изменением тембра храпа, в остальном же была покорна и покладиста, будто жила отдельно от тела. Осмелев, Раиса Сергеевна вытащила из-под щеки спящего сбившуюся с подушки некогда (очень давно) белоснежную наволочку, обмотала ею металлический параллелепипед молотка, хорошенько прицелилась и нанесла средней силы удар по так называемому заушному бугру сладко всхлипывающей головы. Молодой человек вздрогнул, выкрикнул нечто невразумительное, мышцы шеи напряглись ровно на тридцать секунд и снова расслабились. Он потерял сознание, так и не проснувшись.

Раиса Сергеевна улыбнулась удовлетворенно, бросила молоток на стол, прихватила пистолет – на всякий случай и, цокая каблучками, вышла из комнаты.

Картина в прихожей оставалась прежней – мертвый голый и тихо умирающий Липа. Вообще-то Липу нужно было бы добить, но она легкомысленно решила, что он и сам скоро загнется – вон какая лужа кровищи из-под него натекла…

В следующие пять минут Раиса Сергеевна успела сделать множество дел. Она выключила душ в ванной, смыла с лица капельки чужой крови, отмыла перчатки от подсыхающих кровавых пятен, привела в порядок волосы, положила под язык горошину валидола, перенесла свои вещи в комнату и достала из целлофанового пакета моток скотча.

Тело пребывающего в бессознательном состоянии молодого человека она с помощью скотча основательно зафиксировала на раскладушке. Раскинула его руки в стороны и, не жалея ленты, примотала запястья к металлическим трубкам примитивной лежанки. Ту же операцию проделала с ногами. Скотч надежно приковал щиколотки к матовой поверхности алюминия. Затем, воспользовавшись той же наволочкой, которая чуть раньше смягчила удар молотка, она соорудила кляп, разжала челюсти жертвы и, просунув в рот скомканную тряпку, обмотала нижнюю часть небритого лица липкой лентой скотча. Проверяя себя, она еще раз попробовала прочность крепления. Все хорошо, вырваться из этих пут не удалось бы и Арнольду Шварценеггеру. Осталось подождать несколько минут, пока связанный очнется.

Она придвинула продавленное кресло поближе к раскладушке, а стол притянула ближе к креслу, на уголке стола с педантичностью врача-хирурга разложила нехитрый инструмент: плоскогубцы, молоток, зажигалку, до того валявшуюся на полу, сюда же легли и ножницы из ее сумочки, те самые, которыми был убит господин Пауков. На краешек стола она поставила и предварительно открытый флакон дорогого одеколона из магазина «Мечта мужика», бросила россыпь подобранных с пола сигарет, положила пистолет.

Устало опустившись в кресло, достала из сумочки уже полупустую упаковку валидола. Еще один шарик лег под язык. Она откинулась в кресле, расслабила мышцы. Сердечная боль медленно уходила, и, торопя ее уход, Раиса Сергеевна обстоятельно помассировала мизинец левой руки пальцами правой. Этот простейший прием самотерапии она вычитала из книг, часто им пользовалась, и он неизменно помогал.

Молодой человек, привязанный к раскладушке липкой лентой, зашевелился, замычал.

«Во время дознания нужно быть жесткой и безжалостной, как учили. – Она настраивалась на работу. – Как показали последние часы, я еще многое помню и многое умею. И нервишки в порядке, и актерствовать не разучилась, и тело помнит почти все… Нужно вселить в допрашиваемого животный ужас перед моей особой, предстать перед ним этакой демоницей, исчадием ада… А, собственно, кто я сейчас, как не исчадие ада?!. А ну-ка, стоп! Отставить сопли, как говорил Рыжий! Отставить сентиментальность! Забыть привычки и пристрастия бухгалтерши из сберкассы! Вычеркнуть из жизни годы, проведенные за швейной машинкой! Я – Рысь, у меня нет нервов, страха и сострадания. Моя мораль – целесообразность, а моя цель оправдывает любые средства! Меня так учили, я – Рысь!»

– Очнулся, миленький? – Раиса Сергеевна улыбнулась связанному. – Вот и хорошо. Слушай, что я тебе расскажу. Твои друзья убиты. Их убила я. Поверь мне, это правда. Я умею убивать, могу отправить человека на тот свет голыми руками, но предпочитаю использовать вспомогательные предметы. Могу превратить в оружие любой невинный на первый взгляд предмет. Расческу, например. Сигареты. Карандаш. Кусок мыла… Что? Не веришь? По глазам вижу, что не веришь… Ой, да не смотри ты на меня так страшно, я же пугаюсь!

Она подчеркнуто медленно взяла со стола обтекаемую емкость одеколона, поднесла руку с флаконом к перебинтованному скотчем лицу. Тонкая струйка приятно пахнущей жидкости полилась в глаза…

– Ой, как ты головкой замотал, больно, да? Сам виноват, я же просила не разглядывать меня страшными глазами… Ну, поморгай пока, а я подожду… На чем я остановилась?.. Ах да! На куске мыла. Ты не веришь, что и кусок мыла в руках опытного человека может стать оружием? Постараюсь тебя разубедить. Во-первых, мыльный брикет можно бросить в лоб и отвлечь противника, выиграть время для нанесения удара, скажем, по глазным яблокам. Или в пах. Во-вторых, мыло можно засунуть в чулок и работать им как кистенем. Знаешь, что такое кистень? Твои коллеги-разбойники пару веков назад очень любили орудовать кистенем. В-третьих, можно незаметно откусить кусок мыла и пустить пену изо рта или вызвать у себя рвоту, имитировать таким образом эпилептический припадок или желудочный спазм, усыпить бдительность противника, обмануть его и… Ну вот, мы и открыли глазки. Моргаешь? Все еще щиплется? Бедненький… Не понимаешь, к чему я тебе все это рассказываю? Дурачок! Я пытаюсь объяснить тебе расстановку сил, хочу, чтобы ты понял, с кем имеешь дело, и стал хорошим, сговорчивым мальчиком. Я бы могла сразу начать с вопросов, но предпочитаю прелюдию. Тише едешь, дальше будешь… Вернемся к мылу. Надеюсь, ты понял, в моих руках мыло – опасное оружие. Теперь вообрази, что я учудила с твоими дружками, имея под рукой опасную бритву и сапожное шило. Вообразил? Постарайся, а то мне очень не хочется тащить тебя в прихожую или их перетаскивать в комнату для демонстрации. Видишь ли, я только что смыла с себя кровь, не хочу снова пачкаться… Да ты мне, похоже, еще не до конца веришь! Тебя, видно, смущает, что я немолодая уже женщина. Зря! Вспомни Майю Михайловну Плисецкую. В мои годы она еще не исключила из своих выступлений высокие прыжки. А спорт ты любишь? Знаешь, что легкоатлетка Екатерина Подкопаева в сорок пять лет являлась членом сборной России и не собиралась покидать беговую дорожку?.. Ну, ты, конечно, ни балетом, ни спортом не интересуешься. Может, хотя бы про Джейн Фонду слыхал? Так вот, красотка Джейн была лет на пятнадцать меня постарше, когда придумала аэробику и по нескольку часов кряду с сияющей улыбкой скакала перед потными девочками…

Если с умирающим Пауковым Раиса Сергеевна беседовала бесстрастно и несколько отстраненно, то сейчас она говорила приторно ласково, как разговаривают с совсем маленькими детьми.

– …Все перечисленные мною женщины так хорошо сохранились не только благодаря регулярным тренировкам, но и в силу природных данных. Меня тоже Бог здоровьем не обидел, вот только сердце побаливает. И в прямом, и в переносном смысле. Мое большое кошачье сердце переживает за судьбу сына, маленького глупыша-котеночка. Кошки ведь существа эгоистичные, им безразличны окружающие – лишь бы самим было хорошо. Вот, например, японские ученые выяснили: кошки способны понимать до трехсот слов человеческой речи, но прикидываются, что этого им не дано. Согласись, дружок, мы все в чем-то кошки, кто-то больше, кто-то меньше… Так что не прикидывайся, что не понимаешь меня. Знаешь, на что способна кошка, когда она защищает своего котенка? Свирепые волкодавы бегут от нее, поджав хвост! Кошка-мама ничего не боится и ни в чем не знает меры. Так же и меня, дружок, совершенно не заботят вопросы человечности и морали в наших с тобой отношениях. Не веришь? Ну, что мотаешь головой?.. Я не поняла, веришь ты мне или нет, если и веришь, все равно маленькое подтверждение моих слов не повредит…

Раиса Сергеевна взяла со стола сигарету, капнула на кончик бумажной трубочки с табаком капельку одеколона и, чиркнув зажигалкой, подожгла этот маленький факел. Потом вытянула губы трубочкой и подула на кончик сигареты. Пламя погасло, табак тлел миниатюрным серым угольком. Придерживая молодого человека за нос, Раиса Сергеевна загнала сигарету ему в ухо.

– Ну, ну! Ой, как ты бьешься, ой, как хочешь развязаться! Тише, дружок, раскладушка сломается! Ну вот! Доигрался! Я уже собралась вытащить занозу, а ты так крутил головой, что сигаретка сломалась. Жди теперь, пока сама потухнет, дружок. Я знаю, как тебе больно. Пытка угольком в ухе издревле считалась на Руси одной из самых болезненных и жестоких. Я ведь не импровизирую, действую, как меня когда-то научили. Я не садистка, не маньячка. Веришь, мне как-то дали почитать книжку про Чикатило, так я три ночи не спала, всяких ужасов начитавшись. Пойми, дружок, я сейчас как врач – делаю больно, чтобы спасти. Разумеется, не тебя, дурилка, а сыночка Костика. К сожалению, мой пациент ты, а не твой приятель Липа, так уж получилось. Но я уверена, мы с тобой подружимся, и ты расскажешь мне, где искать сына. Рано утром Костик позвонил мамочке, пожаловался, что за ним гонится Липа и вот-вот поймает. Липа к моменту моего приезда уже был дома, веселый и довольный. Один его друг мылся в ванной, успел уже перемазаться сегодня, грязнуля, другой – ты – напился с утра, я же вижу, что с утра, пустая бутылка пахнет соответствующим образом. Напился, наверное, с радости… А где же Костя? Вы трое дома, а Костика с вами нету. Где он?

Раиса Сергеевна взяла со стола ножницы.

– Не дергайся! Я могу тебя нечаянно порезать. Сейчас, миленький, разрежем скотчик у тебя на мордочке, вытащим тряпочку изо рта, и ты скажешь мне, где Костик. Ладно, хороший мой?.. Вот так, уже режу. Фу, как хрустит противно!.. О-па!.. Теперь разожми зубки, я тряпочку выну…

Как только пленник смог говорить, он взвыл:

– Я не знаю, сукой буду, не знаю я, где Костя! Я не зна…

Раиса Сергеевна ловко засунула наволочку обратно между желтых зубов, заставив его замолчать.

– Ах, какой плохой мальчишка мне попался! И где ты только нахватался таких бранных слов? Что означает «сукой буду»? Просишь, чтобы я тебе ножницами письку отрезала? Ох, ох, ох, как ты напрягаешься, как тебе хочется свободы! Знаешь, ты так нервничаешь, что у тебя давление может подняться до критической отметки. А я, видишь ли, получила слишком одностороннее медицинское образование, чтобы оказать тебе необходимую помощь, если, не дай Бог, у тебя гипертонический криз случится. Умрешь во цвете лет, а я, между прочим, вовсе не желаю тебе смерти, ты молодой, еще жить да жить… Ты ведь не многим старше моего Костика, да? Твой практически ровесник, мой Костик никогда не врет, и ты, противный мальчишка, должен в этом брать с него пример. Твое, знаешь ли, «не знаю» меня сильно огорчает. Думаешь, я и дальше намерена слушать из твоих уст всякую нецензурщину и чепуху? Нет! Дальше я намерена взять со стола плоскогубцы и раздробить с их помощью… Хотя нет, вру. Одними плоскогубцами здесь не обойтись. Придется еще и молотком поработать… Так вот, я намерена раздробить крайние фаланги твоих пальцев. Крайние фаланги, мальчик, это на которых ногти, понял? Это дилетанты считают, что самая страшная пытка – загонять под ногти иголки. Они не правы, милый мой, ох как не правы! Дробить фаланги куда больнее. Наука проводить дознание в полевых условиях выявила этот факт методом проб, ошибок и сравнительного анализа. Кстати, согласно той же науке, после обработки крайних фаланг целесообразно сломать суставы пальцев. И раз уж у меня есть плоскогубцы, то, когда здоровых пальцев на руках и ногах у тебя больше не останется, мне будет сподручно вырвать твой подносовой шип. Это такая перегородка, хрящик между ноздрями. Потом я вскипячу чайник. Есть у вас в хозяйстве чайник? Должен быть. Вскипячу и буду лить кипяточек тебе в нос осторожненько, не спеша, заодно и чайку попью. Есть у вас в хозяйстве чаек? Должен быть. А потом я…

Раиса Сергеевна замолчала, запнулась на полуслове, вытянула шею, прислушалась. Через секунду она вскочила на ноги, отпихнув кресло так, что оно стукнулось о ножку стола, а все, что лежало на столешнице, включая пистолет, свалилось на пол.

В прихожую она ворвалась фурией. Обутая в ботиночек на низком каблуке нога наотмашь ударила по голове Липу, скорчившегося подле тумбочки рядом с входной дверью. Удар выбил из рук Липы трубку сотового телефона. Поразительно, но Липа сумел доползти до тумбочки, оставив за собой на полу кровавый влажный след, и успел позвонить по телефону.

В глазах Раисы Сергеевны не было злобы – лишь досада на себя, на свою преступную халатность. Она сделала две глупости: сразу не добила Липу, а сейчас чересчур сильно ударила его по голове. Удар каблуком в висок выбил дух из искалеченного тела. Липа умер, а если быть точным в формулировках – погиб.

Раиса Сергеевна, тяжело вздыхая, вернулась в комнату, подошла к раскладушке и склонилась над белым как полотно бандитом.

– Слушай, шутки кончились! Быстро говори: кому сейчас мог звонить Липа по телефону? И учти, детские шалости с плоскогубцами отменяются, я настроена самым серьезным образом! Почувствую, что врешь, – узнаешь, что такое настоящая боль. Понял?

Она освободила пленного от кляпа, и тот заговорил:

– Гуле! Гуле он звонил, сукой бу… честно говорю! Липа – бугор, Гуля – папа! У Гули людей больше, конкретно четыре. Ухо и Лысый – разъездные, и два баклана по типу быков-школьников. Честно говорю! А за Костю, рви меня, мама, режь, реально не отвечу! Костю знаю и уважаю, собакой буду, не развожу, сегодня ни я, ни Липа с ним не толкались!

– Верю! А как ты думаешь, Гуля мог сегодня с Костей…

– Мог! Парашей буду! Мог! Гуля – зверь, отморозок, ему не слабо любого на хапок взять!

– Адрес Гули знаешь?

– Знаю!

Он назвал адрес, она заставила повторить несколько раз, уточнила район, подъезды к дому, снова переспросила адрес и пришла к выводу, что пленник говорит правду.

– Гуля знаком с Костей?

– Без понятия. Я реально нижний, когда верхние базар имеют, я немой и глухой.

– А почему же ты только что так уверенно кричал, что Гуля может быть виновником Костиных неприятностей?

– Жить хочу, мама! Ты крутая, я въехал. У меня есть мать, но, оставишь жизнь, Богом клянусь, тебя за мамку родную держать буду. Я не лохатый какой-нибудь, не гляди, что я нижний боец, я все просекаю. Если пожалеешь, мама, буду считать по типу второй раз родился, служить тебе буду, как пес верный!

– Извини, у меня, слава Богу, есть сын, приемного мне не надо! Да и без служебной собаки как-нибудь обойдусь…

– Мама, нет!!! – взревел молодой человек.

Его крик оборвал тряпичный кляп.

– Прости, но на войне, как на войне. Я воюю за родного сына и не беру пленных! Ты сам себя назвал бойцом, так что… Не бойся, больно не будет. О, да ты описался…

Она подобрала с полу молоток, широко размахнулась, ударила. В ее сердце не было жалости, как не было и жестокости или каких-то иных, естественных для нормального человека эмоций. Она просто старалась как можно лучше сделать работу, которой ее когда-то обучали, и она выполнила эту работу прекрасно. Второй удар был уже без надобности, однако она все же нанесла второй, контрольный удар, как учили. Пример с Липой наглядно показал, что учили правильно: человеческое существо подчас оказывается более живучим, чем можно предположить.

Навсегда прощаясь с разоренным бандитским гнездом, Раиса Сергеевна прихватила на память пистолет и две запасные обоймы к нему, которые небрежно валялись в кухне на подоконнике. Она спешила, времени на обстоятельный обыск квартиры не было. Люди неведомого Гули могли нагрянуть в любой момент – кто знает, где они, эти солдаты бандитского фронта, сейчас находятся, вдруг совсем рядом. И, конечно же, по части обеспечения мобильной связью у них все как надо. На ходу оглядывая квартиру, Раиса Сергеевна невольно вошла в роль агента-нелегала на задании в тылу врага. Да еще и в период активизации боевых действий на всех фронтах. Она сознавала всю нелепость этой абсурдной роли здесь и сейчас, в мирное в общем-то время, в родной стране, в родном городе, но не могла заставить себя воспринимать бандитов как-то иначе, нежели как бойцов регулярной вражеской армии. И уж совсем не могла назвать их преступниками. Преступники, по ее разумению, должны были испытывать постоянный страх перед властями, заботиться о своей анонимности и скрытности. Эти же, Липа и компания, открыто носят оружие, общаются между собой на своем специфическом, почти иностранном языке, блюдут субординацию, четко знают свое место в строю и звание (нижний, верхний, бугор, папа), а главное, судя по всему, готовы безоговорочно выполнять приказы командиров с той бездумной исполнительностью, на которой и держится боеспособность любых регулярных воинских частей. Раиса Сергеевна считала себя современной женщиной, многое знала, все понимала, однако, лично столкнувшись с этой средой, она ужаснулась. Ужаснулась тому, что скрывала от сына свои умения и навыки, столь необходимые, как оказалось, в сегодняшней жизни, тому, что не научила Костика стрелять из всего, что стреляет, профессионально проводить допрос, превращать любую мелочь в оружие, а если придется, и голыми руками ликвидировать нескольких вооруженных противников. Еще она могла бы научить Костю делать взрывчатые вещества из невинного, мирного сырья, из смеси лекарств, например, свободно продающихся в аптеках, из сельскохозяйственных удобрений (лишь бы в их состав входила аммиачная селитра), из моющих средств. Могла бы научить Костю выживанию в дикой местности, когда даже ножа нет и на много километров вокруг тайга, или пустыня, или снежная целина. И еще многому, очень многому могла бы она обучить сына вместо того, чтобы таскать его на это педерастическое фигурное катание и заставлять кривляться в кружке мелодекламации. Ах, как зла была на себя Раиса Сергеевна, покидая бандитский притон, ах, как болело ее сердце за сына, такого беззащитного и одинокого в этом жестоком, не прощающем ошибок мире!

Дверь в квартиру, ставшую местом гибели Липы и двух его солдат, она запирать не стала, так же как не заперла и свою собственную. Но на сей раз просто потому, что не нашла ключей, очень спешила.

С трофейным пистолетом в кармане плаща, целлофановым пакетом (все тем же, с инструментами, за исключением опасной бритвы и шила) и с сумочкой через плечо Раиса Сергеевна подошла к своим «Жигулям».

Мотор послушно завелся. Автомобиль выполз из лабиринта дворовых асфальтовых дорожек и вписался в поток транспорта на широком, прямом, как гоночная трасса, проспекте. Она сноровисто вела машину, путь до места обитания пресловутого Гули был долог. У нее появился пистолет, это было хорошо, очень хорошо. Жаль только, что без глушителя. Можно, конечно, в принципе, отыскать железную трубку необходимой длины и диаметра, скажем, можно сообразить, как зафиксировать ее в соответствующем месте ствольной коробки (на память сразу же пришло несколько простых и надежных способов), но куда сложнее разжиться пригоршней пробок от винно-водочных бутылок, именуемых в народе «бескозырками», вырезать в центре каждой треугольник, загнать пригоршню фигурно изрезанных «бескозырок» в металлическую трубку и, таким образом, завершить изготовление глушителя. Но, к величайшему сожалению, на все это рукоделие совершенно нет времени. Придется шуметь, стрелять и быстро уходить, пока трусливые обыватели будут набирать 02…

Раиса Сергеевна прекрасно отдавала себе отчет в том, что еще одна рукопашная схватка может крайне неприятно сказаться на ее больном сердце.

Опять кольнуло под левой лопаткой. Это уже серьезно. Сердце подводит так некстати, перед самым ответственным моментом. Она перестроилась в крайний ряд, притормозила и свернула в довольно пустынный переулок. Свернула еще раз, въехала в тихий дворик, припарковала машину рядом с пустующей детской площадкой под раскидистыми ветвями тополей-великанов и заглушила мотор. Порывшись, нашла в сумочке упаковку нитроглицерина. Нитроглицерин в особо острых случаях ей помогал, но за это приходилось расплачиваться приступом головной боли. Раиса Сергеевна приняла нитроглицерин, откинулась на спинку водительского кресла, прикрыла глаза. Сердце сразу же стало успокаиваться, и одновременно застучало в висках, заломило в затылке, ударило изнутри в лоб. Сейчас ни в коем случае нельзя думать о Костике, планировать будущие поступки и анализировать уже совершенные. Работа мысли только усилит боль – это проверено. Но так уж человек устроен, что не может совсем ни о чем не думать. Что же делать? Впрочем, она знала, что делать. Погрузиться в океан воспоминаний. Выбрать глубину погружения, измеряемую в минутах, часах, днях, годах, и нырнуть мысленно в пучину прожитой жизни.

Она сделала это без усилий, мгновенно перенеслась в начало семидесятых. Калейдоскопом промчались картины выпускного бала в детском доме, слезы о том, что погибшие в послевоенных лагерях родители не видят ее сейчас, такую взрослую и красивую; промчалась в ускоренной перемотке сцена первого похода в военкомат, еще стремительней пролетели воспоминания о втором, третьем и всех остальных визитах в кабинет седого полковника с внушительным «иконостасом» орденских планок на груди. Вызвало внутреннюю улыбку воспоминание о той радости, которая ее охватила, когда ее приняли наконец на службу да еще в такие необычные войска. Годы, проведенные в специальном учебном центре, слились в размытую от заливающего глаза пота картину крови, грязи, тысячи стреляных гильз и сотен километров учебной штурмовой полосы. Постепенно из глубин памяти всплыло рыжеусое лицо капитана Карпова. Лента памяти замедлила ход, и вот уже она стоит навытяжку перед дымящим «Примой» Игорем Анатольевичем Карповым, неумело, одним пальцем отстукивающим на пишущей машинке «Ундервуд» необычную служебную бумагу. Только звали ее в ту пору не по имени, а Рысью – в соответствии с присвоенным псевдонимом.

– Рысь, ты курить пробовала? – спросил Карпов, затягиваясь «примой».

– Так точно, товарищ капитан.

– Отставить товарища капитана, дочка. Зови меня, как все, – Рыжий. Я привык. Да и приятно вспомнить, какие награды в свое время немцы за голову Рыжего обещали… Так, говоришь, курить пробовала. И чего ты пробовала курить, Рысь?

– «Казбек», «Беломорканал», «Нашу марку», «Аврору», товарищ Рыжий.

– А «Приму» за четырнадцать копеек?

– Пробовала.

– И как тебе?

– Крепкие, горло дерут.

– А я как в начале шестидесятых попробовал, так только ее и курю. Дешево и сердито. Помню, приехал как-то в Москву, иду по улице Горького, гляжу, рядом с Белорусским транспарант – пижон нарисован с сигаретой и надпись: «На сигареты я не сетую, сам курю и вам советую». В те годы сигареты были в новинку. Решил попробовать. Когда покупал их, один полковник, танкист, научил засовывать в табак сломанную пополам спичку – с того конца, с которого куришь. Удобно, лучше, чем мундштук. Держишь спичку зубами и докуриваешь до махонького чинарика…

Эту историю про сигареты, спичку и агитационный транспарант Игорь Анатольевич рассказал всем своим подопечным уже раза по три. Менялась лишь войсковая принадлежность полковника, который поделился с ним маленькой хитростью. За годы, проведенные «за забором», Рысь успела изучить характер капитана. С подобных бытовых воспоминаний Игорь Анатольевич обычно начинал особо доверительные и важные разговоры.

– Я, откровенно говоря, тебя, Рысь, вызвал не песни петь про «давай закурим» из репертуара Клавы Шульженко. Имею до тебя, дочка, просьбу. На, прочти. – Он вытащил из пищущей машинки отпечатанный в одном экземпляре листок. – В личном деле значится, что школу ты на «отлично» кончила. Вот и проверь, не наделал ли я ошибок.

Она взяла из его руки листок с текстом, немало подивившись, что эта рука пусть плохо, но умеет печатать. Она слишком хорошо знала другие способности этой узкой мужской кисти: изгибаться так, что кончики пальцев свободно касаются покрытого редкими рыжеватыми волосами предплечья. Человека, разработавшего запястье до такой гибкости, невозможно взять на кистелоктевой бросок – на этом и срезались курсанты, попадая к нему в пару во время очередного экзамена.

Машинописный текст не имел заголовка. Сразу, с красной строки, шло примитивное изложение хорошо известных Рыси фактов с простенькими выводами и незамысловатыми комментариями:

«Система рукопашного боя для подготовки нелегальной агентуры создавалась Разведывательным управлением Генштаба РККА и РККФ (Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота) в 20 – 30-е годы… Разведчик-нелегал не должен выделяться своим видом. Значит, способы тренировки, требующие набивки рук и чреватые переломами носа и ушей, не годились. Не подходили и такие системы, где решающую роль играли чисто физические данные – рост, вес, сила, быстрота реакции и т.д. Для агента-нелегала гораздо важнее иные особенности личности.

Кроме мастеров т.н. официальных отечественных боевых систем, военные широко использовали специалистов из китайцев и корейцев, живших на Дальнем Востоке СССР, а также исторический боевой и применимый в бою бытовой опыт других народов Советского Союза, в частности Кавказа, Средней Азии, Севера, казаков, уголовной среды…

К работе, кроме профессионалов-рукопашников, привлекались медики, биологи, физиологи, спортивные специалисты, опытные артисты цирка…

В результате многолетней работы большого коллектива высококлассных специалистов были освоены и творчески переработаны наиболее результативные способы боя как Востока, так и Запада. Создана необыкновенно эффективная и сохраняющая эту эффективность в отсутствие регулярной тренировки, гибкая и технически несложная боевая система… Арсенал ее приемов и тактических ходов отличается высокой надежностью и универсальностью, простотой исполнения, органически сочетает все способы поражения противника, доступен для человека любых физических данных, труднораспознаваем и практически непредсказуем, в нем «вязнут» любые сюрпризы противника…

В годы Великой Отечественной войны система получила дальнейшую шлифовку, в частности были разработаны схемы интенсивной подготовки бойца. Кроме того, произошло взаимообогащение рукопашных систем военной разведки и НКВД, в частности через совместную работу с военной контрразведкой СМЕРШ (аббревиатура от слов «смерть шпионам»).

Опыт второй мировой войны показал высокую эффективность рукопашного боя по версии ГРУ – СМЕРШ. После войны американцы приняли ее (точнее, то, что удалось «выдоить» из перебежчиков) за основу подготовки своих спецслужб, и до настоящего времени для подготовки элитных нелегалов они используют технические и тактические решения, тренировочные подходы нашей системы, о чем, естественно, предпочитают не распространяться».