Текст книги "Годен к строевой!"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

У Лехи из резинового чулка вылилось на асфальт с литр. С Фрола ведро.

– Свернуть защиту, – скомандовал сержант.

Мешочки, из которых им пришлось доставать чулки и плащ, были очень узкими. В них определенно не могла поместиться вся резина. Фрол ковырялся с бахилами, пытаясь утрамбовать их, но безрезультатно.

Тем временем Простаков решил стать настоящим солдатом и задал вопрос:

– Товарищ «ваше благородие», а противогазы, они от вредных газов защищают или только так – лицо прикрывают, чтоб труднее дышать?

Агапов, как всякий послуживший солдат, ставший великим педагогом, нашелся, что ответить:

– Можно без «товарищ». Просто «ваше благородие». Повторите вопрос, товарищ солдат.

Леха повторил.

– Да, – Агапов чмокнул толстыми губами и вытащил из-за пазухи небольшой флакончик. Пшикнул из него в рот. – Освежает дыхание. Ну-ка, открой пасть.

Леха открыл.

Агапов приблизился и сморщил нос.

– Воняет снизу. – И, не пожалев, истратил немного освежителя, едва смочив ширинку Простакову. – Что-то надо делать с личной гигиеной. Теперь к вопросу. Противогаз, рядовой Простаков, – это как волосы на яйцах. Прикрывают, но ни хера не защищают.

Валетов слушал одним ухом. Он силился хоть как-то впихнуть защиту в чехлы, но ничего не выходило. Понаблюдав за ковыряниями обреченного на неудачу, Агапов снова пшикнул себе в рот и Простакову на штаны.

– Что это значит? – Агапов показал пальцем на не желающую упаковываться резину.

Фрол разогнул колени и в ответ показал рукой на флакончик с освежителем:

– Это значит, что у тебя во рту и у Простакова в мудях воняет одинаково. Рядовой Простаков!

Леха выпрямился.

– Я.

– Рядовой Валетов!

– Я.

– Химическая тревога!

Какое неприятное весеннее солнышко. Греет сильно. Плохо от него, потому что они снова бегут по черному асфальту. Хоть цвет покрытия дорог в уставе не записан, но везде в армии асфальт черный. Вы не замечали?

Учения кончились к обеду.

Ввалившись в роту, новенькие, чья форма была пропитана насквозь потом, плюхнулись на свободные табуреты, не обращая никакого внимания на пацанов, находившихся там, и застыли.

– Мыться! – заорал Агапов. – В армии служат, а не сидят! Понятно, а!

– Кто это? – К Агапову подошел плотный брюнет с множественными язвочками на лице.

– Залетчики с учебки.

Кикимор наклонился к Фролу и заорал прямо в лицо:

– Тащат нам сюда всякое дерьмо! Ты кто?!

– Рядовой, – смямлил Фрол.

Выпрямившись, дедушка задумчиво поднял глаза кверху.

– Когда была присяга? – Голос стал мягче.

– Вчера, – Леха поднялся.

– Очень хорошо, идите умываться, товарищи солдаты. Через десять минут выдвигаемся на прием пищи.

Как только они вышли, за спинами раздалось дикое ржание.

В отличие от гонявшего их сержанта, этот, второй авторитет, показался Фролу более человечным. «Идите умываться, товарищи солдаты».

Как ни странно, на обед протопали вообще вразножку, кое-как соблюдая строй. Коробку вел Агапов, время от времени козыряя встречным офицерам. Только один раз последовала команда: «Взв-о-од!» Солдаты быстро поймали ногу и трижды отбили по асфальту. Затем «Смирно!» – и все отчеканили десяток шагов, пока мимо проходил огромный, не меньше Простакова, подполковник.

– Весло есть? – спросил Фрола топающий рядом в последней шеренге пацанчик, форма на котором сидела, как драный кафтан на пугале.

– Чего?

– Ложка, ложка есть? Мы ходим в столовую каждый со своим веслом, понял? Держи! – Валетов не верил своим глазам. Надо же, ему помогают! Вот оно, содружество маленьких.

Пацана звали Валеркой. Фамилия Бабочкин.

– Сегодня ночью кричи громче. Это дембелям нравится.

– Чего?

– Ничего.

– Кто этот подполковник?

– Ты чего?! Это ж наш комбат Стойлохряков!

Свободных столов оказалось с избытком. С подносами после раздачи сели втроем: Фрол, Леха и Валерка.

Фролу с Лехой пришлось лопать одной ложкой на двоих.

К их столу молча подошел солдат. Пацан с хитрющей физиономией взял молча тарелку с подноса Бабочкина, переложил с нее мясо с подливой в свою, и так наполовину полную, потом потянулся к Лехиной порции.

Фрол умоляюще глядел на Простакова. Здоровый тяжело пыхтел, но тоже дал себя обобрать.

Агапов позвал рядового.

– Забота, сюда.

Оставив тарелку с мясом, солдат отправился к сержанту.

Недолго думая, Фрол продул сопла и, собрав на языке сопли, харкнул в мясо.

То же самое проделали остальные.

Фрол сам выложил мясо из своей тарелки и, улыбаясь, подал ее вернувшемуся рядовому.

– Этот, с хитрой рожей, – «Забота». Слоняра [2]. Хавку для Кикимора собирает.

– А кто Кикимор? – Леха лопал пустую перловку.

– Кикимор – тот самый член, что спрашивал тебя, кто ты.

– А-а-а. Кормят здесь хреново. Но порядки, похоже, не такие жесткие, как в учебке.

– Ты должен был ответить «запах».

– После присяги вроде «дух», – возмутился Фрол.

Бабочкин улыбнулся.

– Дух – это я. Ты – запах.

– Как же так?

– Вот так. Скоро все поймешь.

После обеда весь отдельный взвод РХБЗ отправили копать яму под трубу. Труба здоровая, мать ее ети. Но до вечера никто не помер, потому как не подгоняли.

Офицеров не было. Вообще никого. За всем следил сержант Агапов.

Такое положение вещей казалось Лехе чудным. Как же так? Где же командиры?

Отец родной появился перед отбоем. Войдя в казарму, лейтенант Мудрецкий предложил всем построиться в коридоре:

– Сержант Агап! – выкрикнул лейтенант нетвердо, хватаясь за дверной косяк. – Агапов!

«Все-таки какая же сволочь комбат. Знает же, что я после пятисот граммов не вяжу, а н-нет, вливает, сука, стопку за стопкой, стопку за стопкой».

– Чего?

Мудрецкий прищурился, пытаясь разглядеть в темноте нахала. Пусть зрение минус три, но носить очки он не будет. Хотя они у него имеются. Не хватало, чтобы, кроме кликухи «Мудацкий», к нему прилипло еще что-то вроде «телескоп» или «филин».

– Не чего, а на построение. Вы должны меня понимать с полуслова: я только подумал, а вы уже сделали. А тут приходится все разжевывать по полочкам.

В коридоре сквозняка не наблюдалось, но командира взвода возило из стороны в сторону.

Выстроенные военнослужащие почему-то улыбались.

– Не вижу никого смешного. – Юре пришлось сделать шаг вперед, чтобы не упасть.

– У нас новенькие, – выкрикнул из строя Бабочкин Валера, а попросту Баба Варя.

– Не слепой.

Лейтенант подошел к Простакову.

– Откуда?

– Из Киржей, с учебки.

– Родом, родом откуда?

– Красноярский край.

– А-а-а, большой такой регион. Помню, на карте видел.

Лейтенант вернулся на середину.

– Все?

Фрол сделал шаг вперед.

– Рядовой Валетов! Чебоксары.

– Ясно. Встань на место. Батраков, что в парке?

– Нам бы людей, товарищ лейтенант, иначе БТР с места не сдвинется раньше, чем через месяц.

– Двое суток, – Мудрецкий погрозил пальцем, качнулся, улыбнулся. – Двое суток, иначе… – лейтенант высунул язык между губ и выдохнул, получилось очень похоже на пердеж. – Ясно, Батраков?

– Да, ясно.

– Возьмите новеньких. Сегодня я сплю в штабе.

Кикимор с Агапом переглянулись. Мудрецкий дежурит по этажу. Да ради бога!

Их выстроили перед койками по росту. Леху, потом какого-то парня по фамилии Резинкин и Фрола.

Пребывая в прекрасном расположении духа, Костя Кирпичев по прозвищу Кикимор в полумраке казармы разглядывал пацанов.

– Запашки вы наши. Витек, ты уж не обижайся, что с опозданием церемония.

Резинкин ничего не ответил.

– Забота, иглу.

Подбежал слон Заботин, подал иголку.

– Здоровый, ты первый.

– Чего? – возмутился Леха, багровея.

Тут же подал голос сержант Агапов:

– Не надо бычиться, иначе три года дисбата, помнишь, зайчик, – он заржал, к нему присоединилось сразу несколько голосов.

– Больно не будет, – Кикимор вытащил зажигалку и стал прокаливать на огне иглу. – Здоровый, на постель мордой вниз.

Леха посмотрел на Фрола через голову Резинкина.

Одними губами Фрол произнес:

– Потом отыграемся.

Слова согрели душу детины, и он покорно лег на койку, с которой предварительно сдернули постель.

– Штаны снимай, дура.

Простаков поднялся. Улыбнулся всей своей безразмерной пачкой в лицо Кикимору, стоящему с иголкой наготове, и заголил стати.

– Ого-го, – заржали присутствующие.

– Смотри не прищеми.

Кикимор склонился над Лехиной задницей и со всей дури вонзил иглу в ягодицу.

Леха только дернулся.

– Крепок, – одобрительно высказался кто-то с верхней койки.

Леха подтянул штаны. Агапов пожал ему руку и вручил подписанный личный ремень, где на внутренней стороне была сделана запись «ДУХ» и стояла дата.

– Следующий, – Кикимор улыбался, прокаливая иглу.

Резинкин при операции взвизгнул.

– Тихо ты, душара, – цыкнул на него жрец. – Следующий.

Фрол завизжал как резаный, еще и не почуяв иголку в заднице.

Кикимор тут же зарядил ему кулаком по уху.

– Тихо, мелкий.

Фрол заткнулся и снес испытание.

Агапов вынул из тумбочки тарелку с мясом, что давали в обед.

– Теперь, пацаны, вам надо все вот это сожрать. Это подарок от нас, от дембелей. Здесь только мясо. Чтобы ранки быстрее на попе заживали.

Леха вспомнил старую поговорку не «плюй в колодец», давился, но жевал.

Довольные деды угорали на койках.

Резинкин подозревал, что мясо окажется соленым, сладким или с кучей перца, но ничего такого. Мясо и мясо. Начал он осторожно, а закончил за милую душу.

Фрол вытаращил глаза и, чтобы не выделяться на фоне Лехи и Резинкина, тоже ел.

Как только тарелка опустела, он вылетел в коридор и понесся в сортир. Следом пошел Леха. Их тошнило от отвращения. Ладно бы, только свои сопли глотали, так там еще и Баба Варя нахаркал – в тройном размере расстарался.

Вошел грустный Резинкин.

– Вы чего это? – Оба жадно пили воду из-под крана.

Леха утер рот рукавом. Подошел к пацану.

– Я Леха. Тебя как зовут?

– Витек.

– Ты только что съел наши с Фролом сопли, извини.

Волна тошноты подкатила к горлу. Резинкин бросился к унитазу.

– Извини, друг, но об этом никому не надо говорить.

Виктор следом за остальными напился воды.

В туалет вошел Агапов.

– Э! Духи, я в следующий раз заставлю вас насрать в тарелку, потом вы жрать за собой будете. Козлы. И вы съедите. Иначе дисбат. Дис-бат.

Дед ушел.

Фрол закатил глаза.

– Кто-то нас вложил.

Их снова построили. Кирпичев прокашлялся.

– Теперь, сыны, вы все духи. И вот вам первое в вашей жизни боевое задание. – Кикимор с Агаповым переглянулись. Оба чему-то улыбались. – Надо пойти и трахнуть жену комбата.

Простаков был первым, кто очнулся.

– А она дает?

Агапов схватился за голову. В казарме могли бы рассмеяться, но почему-то стали только высказываться:

– Ты просто монстр, дух Леха.

Кикимор начал было подумывать, а не направить ли всю компанию на самом деле к комбату, но, представив последствия, отмел идею как нездоровую.

– Сегодня вам предстоит…

***

Лейтенант Мудрецкий спал на топчане в штабе третьей роты. Три обшарпанных стола, старые стулья, печатная машинка на подоконнике, полки с уставами и служебными журналами на стенах, а на тумбочке около окна маленький черно-белый телевизор – единственная отрада дежуривших в казарме офицеров. Юра находился в отключке, он не чувствовал себя пьяным, не испытывал вины за загул на службе и не слышал тихих ударов в дверь.

Резинкину, как и ожидалось, никто не ответил. Потянув на себя дверь, рядовой, одетый в белую робу и кальсоны, шаркнул тапочками в комнату.

Мудрецкий спал, причмокивая во сне, – видимо, продолжая попойку.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, – Резинкин тряс командира за плечо, пока тот не открыл глаза.

– Чего? – промычал Юра.

– Можно мне телевизор посмотреть?

Мудрецкий сел, поглядел на русоволосого голубоглазого паренька в белой нательной рубахе и армейских штанах и попросил не орать в ухо. Потом, вспомнив слова Стойлохрякова: «Надо быть твердым», прикололся:

– Вон видишь, в углу стоит?…

– Вижу.

– Посмотрел, иди спать, – Мудрецкий снова упал на лежак.

– Товарищ лейтенант, мне страшно.

– Чего, деды обижают?

– Нет, товарищ лейтенант, да вы пойдите, сами посмотрите.

Лейтенант вышел в коридор. Полумрак. Под потолком вяло горят несколько ламп дневного света, разгоняя темень. Только из открытой двери туалета бьет яркий сноп.

– Куда идти? – Лейтенант крякнул, разгоняя дрем и пытаясь вернуться к ясной жизни.

– Никуда, – неожиданно растерялся Резинкин и вытянул вперед руку. – Вон, вы разве не видите?

Лейтенант посмотрел в указанном направлении.

На посту как ни в чем не бывало стоял дневальный и смотрел прямо и чуть вверх, на часы, отсчитывающие минуты его смены, а за ним нечто небольшое и белое плавно проплыло из коридора в туалет.

Мудрецкий не понял.

– Чего это?

– Вы тоже видели? – зашептал Резинкин.

Мудрецкий провел ладонью по лицу, потер ухо, одно, потом другое.

– Ничего я не видел. Так какие проблемы?

– Вон, – Резинкин снова показывал на дневального.

Юра присмотрелся.

– Дымок, – заметил лейтенант.

– Из ушей, – подтвердил Витя.

Дневальный – солдат из второй роты – стоял и как ни в чем не бывало обкуривал ушами коридор казармы.

Витек продолжал:

– И ведь мы оба с вами не пьяные, не может же двоим мерещиться.

– Конечно, – поспешил согласиться Мудрецкий, упираясь рукой в стену.

– Говорят, если солдат долго стоит без движения на посту, у него из ушей начинает сера испаряться.

Мудрецкий сделал два шага вперед, чтобы получше разглядеть, что же происходит с солдатом, но тут из туалета снова вылетело нечто, все в белом, со свечой в руке и, пролетев через коридор, упорхнуло с этажа, кажется, через входную дверь. Причем оно ничего не трогало, вроде бы и двери не раскрывались, а оно исчезло, сквозь преграду прошло.

– Вы что тут устроили? – возмутился лейтенант.

– А! Смотрите! – Рядовой подпрыгнул.

Обе тапки снялись с ног Резинкина и сами собой поползли в тот же туалет. А дневальный продолжал стоять на посту и дымиться.

Залетело привидение, на этот раз уже с двумя свечками, и снова растаяло в мощных лучах, исходящих из сортира.

Дневальный повернул к ним свое лицо. Мудрецкий прищурился и надел очки.

– О! – только и выдохнул он. Нос военнослужащего был покрыт густыми волосами, свисавшими на верхнюю губу, а безобразно густые брови полностью скрывали глаза.

Лейтенант улыбнулся.

– Да… ну, юмористы.

Сделав шаг, он остановился. Дневальный вздрогнул и поднялся на несколько сантиметров в воздух. Юра сморгнул и шагнул еще. Волосатый солдат взлетел выше, взмахнул в воздухе руками и неожиданно выплюнул в сторону Мудрецкого столб огня.

Юра отпрянул, а солдат поднялся еще немного, присел прямо в воздухе и унесся опять же в сортир. Раздались душераздирающие вопли, и мимо них на улицу с криком: «П…доболы идут, кайтесь, п…доболы идут!» – вылетело объятое пламенем привидение.

Резинкин перекрестился.

– Молитесь, товарищ лейтенант.

– Я не верую, – признался Мудрецкий ссохшимися губами, но, увидев возвращающиеся к Резинкину тапки, осенил себя крестом. – Надо людей поднимать.

– Стойте, не ходите, товарищ лейтенант!

Мудрецкий не слушал, он открыл дверь кубрика, где ютились химики, и застыл на месте. Окровавленные, истерзанные тела валялись по койкам, а на самой ближней к нему лежала отдельно от туловища бледная, обескровленная голова Агапова с огромными синяками под закрытыми глазами.

Неожиданно веки дрогнули, и на Юру уставились мертвые глаза.

– Что же ты наделал, Юрочка? – вопрошала голова. – Зачем ты нас всех в пьяном угаре зарезал? – Голова скосила глаза на сторону, и Юра узнал свой собственный складной ножичек, что взял на службу с гражданки. Он посмотрел на истерзанные тела солдат, тряхнул головой. Тут на центральный проход вылетела окровавленная нога и шлепнулась прямо в лужу крови. Потом следом прилетела чья-то вырванная с ниточками сухожилий кисть, из дальнего угла послышалось звериное рычание и возня.

Мудрецкий попятился, споткнулся о порог и вывалился в коридор. Он поискал глазами Резинкина. Тот висел на стене и дергался. Ноги его свободно болтались в воздухе.

– Где же вы были, товарищ лейтенант? Меня снова обидели. Заступиться некому, – и тут Резинкин описался, сделал под собою лужу. Большую. Из него лилось и лилось. По казарме поползла вонь.

– Прекрати! – выкрикнул ошалевший Юра.

– Н-не могу, товарищ лейтенант, – стонал рядовой, – переполнился я. Снимите меня, пожалуйста.

– Ты вначале это, свои дела закончи.

– Я уже все. Пописал.

Под Резинкиным была лужа крови.

Из туалета вышел абсолютно лысый дневальный.

– Почему не на посту! – крикнул лейтенант и пошел к солдату.

Тот как ни в чем не бывало встал на свое место.

– Нос брил, товарищ командир.

– А почему летаешь?

– Чего?

– Молчать!

Юра взглянул на часы. Пять минут первого ночи. Вошел в умывальник. Никого. Заглянул в туалет.

Абсолютно голый, покрытый потом Простаков стоял напротив очка и хлестал себя веником.

– Будете париться, товарищ лейтенант?

– Не буду! – отпрянул Юра.

– Жаль, – покряхтывал Простаков, – а то парок пропадает.

Мудрецкий поправил очки на носу. Над парашей стоял густой туман.

– Поначалу глаза может резать, а потом привыкнете. – Леха подошел, взял с подоконника ковшик, зачерпнул им из очка и обдал себя. – А-а-а! Хорошо. Вы мне спинку веничком не похлещете, товарищ лейтенант?

Мудрецкий машинально взял веник и стал размеренно бить Простакова по левой заднице.

– Повыше, товарищ лейтенант.

Но Юра не слышал его, он смотрел в окно. На улице перед ним плавал по воздуху нагой Валетов с двумя свечками в руках и шептал одними губами:

– Любите меня, любите меня.

Мудрецкий отбросил веник и хотел броситься прочь из казармы, но столкнулся в умывальнике с Резинкиным. У того было три руки, средняя росла из ширинки.

– Ночная мутация, товарищ лейтенант. Баб в армии нет. Подумал я о бабах, – он размахивал всеми тремя конечностями одновременно, – и решил сам с собой, и тут член у меня в третью руку сам превратился.

– Фигня, – из туалета показался Простаков. – Вот у меня теперь две дырки в заднице. Хотите взглянуть, товарищ лейтенант?

В открытое окно умывальника влетел Валетов, сел на подоконник и задул свечи.

– Тяжело по ночам летать. Что ж вы, товарищ лейтенант, меня не поймали? Я вам кричу: «Лови меня, лови меня»…

Тут за спиной Мудрецкого что-то вспыхнуло. Он не успел повернуться, а объятый пламенем Резинкин, размахивая всеми тремя руками, выбежал прочь, оставляя за собой шлейф дыма.

– Сволочи, – на глазах у Юры навернулись слезы. – Что же вы надо мной делаете, сволочи?

– Не плачьте, товарищ лейтенант, – рядом стоял голый Валетов. – А знаете, как трудно в армии свечки найти, чтобы летать вместе с ними по ночам. Без свечек не взлетишь. А что за ночь без полетов?

– Да, Юра, не надо, – Простаков подошел и протянул обиженному веник, – пойдем париться, время-то идет…

И они парились.

В три утра поссать зашел вместе со своей головой старший сержант Агапов и увидел в углу лежащего на старой коричневой половой плитке голого Мудрецкого.

– Товарищ лейтенант, – Агапов пнул сапогом белую офицерскую попу, – вы чего тут?

Юра открыл красные, воспаленные глаза.

– О! И голова на плечах.

– Чего?

– У тебя с головой все хорошо?

– У меня да, – Агапов отливал, будто ничего такого и не происходило. – А у вас?

– У меня? – забеспокоился Юра и обнял свою черепушку. – Наверное. А где Простаков?

– На кладбище.

– На кладбище!

– Шучу. Да спит он, товарищ лейтенант.

Проходя мимо дневального, Мудрецкий внимательно посмотрел на его нос. Солдат отшатнулся.

– Вы чего?

– Стоишь?

– Стою.

– Не летаешь больше?

– А?

Мудрецкий махнул рукой.

– Одежду мою не видел?

– В штабе, наверное.

– А, спасибо. А тут… это больше не летает?

– Чего это?

– Ничего, пойду спать.

Проснувшись утром, лейтенант нашел себя одетым, чему очень обрадовался. Все. Больше он со Стойлохряковым никогда не пьет. Не надо ему такого. Завязывать, завязывать.

***

Утром прапорщик Евздрихин с довольным видом встречал в машинном парке пополнение.

– Отлично. Даже дедушка пришел.

Кикимор скривился. В парк его никто не приглашал. Немного Родине послужить притопал по собственной инициативе. Не все же время в казарме от безделья пухнуть.

Очередная проблема с порядковым номером 73 стояла на прежнем месте. БТР-60. Старье, а командиру батальона надо, чтоб этот хлам не только заводился, но и ездил. По документам он эксплуатировался только один год, остальное время стоял на консервации. Только почему-то на нем все узлы изношенные.

Кикимор подошел, глянул, хмыкнул в раскормленную пачку и пошел в караулку.

– Нечего пялиться, товарищи солдаты, вам еще до дома ой как далеко, – прапорщик накинул на плечи лямки спецштанов. – Начнем.

– Так вы же ближе, вот мы на вас и смотрим, – сообщил Кикимор.

– Смотрите лучше на внутренности номера 73. Они изящнее.

Движок разбросали быстро.

Сержант Батраков, ефрейтор Петрушевский, Витек, Леха, Фрол – все работали на равных.

К обеду Баба Варя принес хавку из столовой. Всякий раз, когда дело касалось срочных работ, обед организовывали на месте.

Мудрецкий, притопавший вместе с Бабочкиным, стал неприятной неожиданностью для Кикимора, так как изъявил желание отобедать вместе со всеми. Дедушкина мясная диета накрылась.

Сели прямо в ремонтном боксе кружком.

– Зарплаты не хватает, товарищ лейтенант? – Кикимор лопал постные щи. – В парк кушать ходите?

– Ага, не хватает, – охотно согласился офицер, не замечая откровенного хамства.

А ведь только благодаря Мудрецкому у них на обед, кроме столовской жрачки, еще и пара банок тушенки. Мог бы и спасибо сказать. Но оборзевший дед уже и забыл, когда говорил в последний раз хорошие слова.

– Солдатское – оно лучше. С него летающих по ночам военнослужащих не видишь. Спишь спокойно.

Лейтенант вздрогнул. Неужели все не сон? Не может быть. А если… Нет. Хм, долг платежом красен, суки.

Молча полопав, труженики свалили котелки Бабе Варе и пошли в курилку подымить.

На территории парка нельзя, а в строго отведенном месте – пожалуйста.

Ни с кем не делясь, Кикимор задымил «Мальборо», ловко выхватив толстыми пальцами из-за голенища укороченного сапога зажигалку, для которой он сделал специальный кармашек.

Прапорщик вытащил едкую дрянь без фильтра. Пацаны обошлись дешевыми российскими. Лейтенант сел за компанию на лавочку, задымил «Космосом».

В присутствии Кикимора разговор не клеился. Только Фрол ничего не замечал. В нем зародилась идея.

Лехе долго шептать на ухо не пришлось. Витек тоже не возражал. Для него вообще никакого риска.

Петр Петрович стряхнул с усов табак, выкинул бычок в пожарную двухсотлитровую бочку с водой, где и без того плавало окурков в сто слоев, набросанных туда по местной традиции за несколько лет.

– Хорош, пацаны, работа ждет.

Батраков с Петрушевским как-то сразу подорвались.

– Идем, – быстро ответил Резинкин, вскакивая. Обогнув Батракова и Петруся, он быстро пошел за прапорщиком, потом повернулся.

– Женя, у меня вопрос по двигателю…

– Чего? – недовольно забухтел дед и потопал к Витьку, увлекая ефрейтора за собой.

Лейтенант тоже поднялся и пошел. Фрол с Лехой тщательно оправляли форму, пока Мудрецкий не скрылся за кузовом «Урала».

– Вы чего, душары? Вконец упидараситься тут решили? – Кирпичев харкнул Фролу на штанину.

Леха молча посмотрел по сторонам.

– Ты чего озираешься, туша? Иди работай! – В голосе Кикимора послышался визг и страх.

Фрол заставил себя вспомнить обычные базары братвы. Он подошел к папе взвода вплотную. Сзади тучей навис Простаков.

– Мудель, хайло завали, или я тебе его заштопаю.

– Чего?! – попытался закипеть Кикимор, отрывая зад, но удар огромного кулака в лоб откуда-то сверху осадил дядю.

– Сиди, – вымолвил гигант.

– Глаза, – вымолвил бледный старослужащий.

Фрол оглянулся. Красные, горящие изнутри огнем, они не могли принадлежать человеку.

Подавившись глотком воздуха, Кикимор ничего не мог больше сказать.

Отпихнув в сторону малыша, Простаков поднял в воздух добычу и, перевернув вниз головой, поднес к бочке с бычками.

Кикимор стал недуром орать: «Помогите!!!», что не могло не понравиться Фролу, бежавшему рядом и читавшему нотацию:

– Еще раз к нам пристанешь, я ему скажу, он тебя за яйца на сосну подвесит.

Не раздумывая, Леха воткнул Кикимора в дерьмо вниз головой. Содержимое огромной плевательницы, сдобренное бычками, полилось через край.

Лейтенант вернулся на крик. Простаков стоял довольный, лишь придерживая дрыгающиеся ноги.

– Вы что?! – перепугался Мудрецкий. – Вытащите немедленно его.

Леха побледнел. Фрол сплюнул с досады.

– Все, бля, дисбат.

Подойдя к солдатам ближе, лейтенант сделал отрицательный жест рукой, покачав открытой ладонью вправо-влево.

Кикимор зацепился за края бочки и стал сам себя вытаскивать. Лейтенант показал большим пальцем вниз. У Валетова отлегло от сердца. Неужели комвзвода на их стороне?! Послышался глухой удар головы о дно бочки. Леха, расстаравшись, воткнул кренделя поглубже.

– Отпустите немедленно! – кричал лейтенант, стоя в непосредственной близости, потом тихо добавил: – Помакай чуток. Прекратить! – гаркнул он, на этот раз разрешая начать подъем.

Кикимор отплевывался долго, согнувшись в три погибели. Закончив вытаскивать изо рта использованные сигаретные фильтры, он, не стесняясь лейтенанта, зло прошептал:

– Вы трупы.

Мудрецкий нахмурился.

– Рядовой Простаков.

– Я.

– Повторите.

Леха снова дал в бубен Кикимору, тот отправился вначале в нокдаун, а потом – снова в бочку.

После второго макания Кирпичев молчал. Лейтенант огляделся.

– Ну вот и замечательно. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Идите в роту, Кирпичев. Приведите себя в порядок. Смотреть противно.

Дембель ушел. За его спиной Мудрецкий поймал Фрола за руку:

– Как спалось сегодня?

– Товарищ лейтенант, – удивился Фрол. – Мы же духи, а духи не спят.

– Понятно.

– Я могу идти?

– Иди.

Фрол поделился с Лехой страхами по поводу предстоящей ночи в казарме.

– Не ссы, – коротко ответил здоровяк. Но от Валетова не ускользнула неуверенность в голосе.

– Постараюсь. Была бы возможность – купил бы памперсы.

– Чего?

– Ваты б в жопу натолкал.

– А, извини, не понял сразу.

Вопреки ожиданиям, ночь прошла спокойно. Многие духи и слоны на следующее утро не скрывали удивления, по-тихому обмениваясь комментариями. Сопоставить тихую ночь с ввалившимся в роту вчера после обеда злым и мокрым Кикимором не составило труда.

Что произошло?

Ответ на сей актуальный вопрос оставался для большинства загадкой.

Штиль затянулся на несколько дней. Новички старались как можно быстрее привыкнуть к местным порядкам и отвратительной кормежке. Последнее не удавалось здесь еще никому.

Фрол изредка рассказывал Бабе Варе, как хорошо кормят в учебке. Бабочкин трепал об этом остальным, не забывая добавлять про кросс в три километра каждое утро и зверей сержантов.

Зарядки по всей строгости тут уж давно не помнили. И без нее хорошо. Работы каждый день только прибавляется, а народу сколько есть, столько и есть.