Текст книги "Пастырь из спецназа"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Маконя лежал, прикрыв глаза и сложив руки на груди. Отец Василий перекрестился, поставил на пол свой саквояж с церковными принадлежностями и подошел к кровати.

– Андрей, – позвал он.

Маконя молчал.

Отец Василий вздохнул, наклонился над умирающим, удивился и потянул воздух ноздрями... Точно: Маконя был мертв, и мертв как минимум двое суток – этот запах отец Василий прекрасно знал.

– Что же вы... – обернулся он к лысому и замер.

Лысого в комнате не было и в помине, а у дверей стояли два широкоплечих молодца с обрезками водопроводных труб в руках.

– Не понял... – протянул священник. – А где этот... что привел меня?

– Мы за него, – усмехнулся один из молодцев и двинулся навстречу священнику.

«Ну, с этими-то я справлюсь», – спокойно подумал отец Василий и вдруг увидел, что в дверь, вслед за этими двумя, входят еще двое...

– Вы никак на поминки пришли, ребята? – весело спросил он, медленно отступая к окну.

– Ага! – беззаботно гыкнул один из молодцев. – По тебе!

– Ну, это вряд ли, – улыбнулся ему священник. – Я еще отпеть вас должен, прежде чем...

Конечно же, парень ударил без предупреждения. Отец Василий отклонился, перехватил молодца за локоть и мягко перенаправил его лбом в стену. Получилось громко.

– Лысый! – крикнул священник. – Ты где, сукин сын! – И тут же поставил блок, а за ним и второй: парни останавливаться и не думали. – Лысый, где ты?!

Его уже прижали к кровати и, навалившись втроем, уронили прямо на окоченевшее тело Макони. Отец Василий с трудом увернулся от удара трубой, ударил кого-то ногой в лоб, из положения лежа поставил блок и увидел, что в дверь заходят еще двое. «Мама родная!» – охнул он и признал, что разойтись по-хорошему теперь уж точно не удастся.

– Ур-рою! – кинулся на него самый крепкий.

Священник, изо всех сил дернув нападающего на себя, насадил его носом на свой лоб, отшвырнул, ударил следующего ногой в пах, не дожидаясь, пока подойдут остальные, вскочил на кровать с ногами и сиганул к окну.

Он вышиб стекло с одного удара – вместе с рамой. Но сразу выскочить не удалось: сзади навалились, грамотно перехватили его за горло и потащили в центр комнаты.

– Сюда его! – крикнул кто-то за спиной. – Сюда!

Священник наугад двинул локтем назад, сбросил мерзавца и с огромным облегчением глотнул воздуха.

Теперь из шестерых на ногах оставалось четверо. Но комната для них для всех была слишком маленькой – парни, возможно, даже не понимая этого, только мешали один другому.

Отец Василий дождался очередного нападения, провел жесткий удар в печень одному и в сердце, с проворотом, другому. Парни, один вслед другому, жалобно хрюкнули и начали оседать на пол. Но у священника не было времени любоваться на дело рук своих – он бросился к окну, щучкой нырнул в его неширокий проем и, перекатившись через голову, оказался на заднем дворе.

Справа тянулись ряды деревянных сараев, слева возвышалась огромная куча мелкого угля, а прямо перед ним легонько парила остро пахнущая мазутом то ли речка, то ли сточная канава от вагоноремонтного завода. Священник рванул к сараям, в два приема забрался на крышу и побежал по хрустящему под ногами рубероиду.

Отсюда, сверху, кое-что было видно лучше, и, пробежав несколько шагов, отец Василий увидел и несколько мужских фигур у мостика через незамерзающую мазутную лужу, и двух бабулек в непривычно ярко для этих мест освещенном проулке, ведущем на шоссе Строителей, и ватагу гоняющих по двору консервную банку пацанов... Что-то было не так! Слишком уж много свидетелей. Он оглянулся назад – никакой погони.

Священник привык доверять своей интуиции, а потому, не теряя времени, немедленно спрыгнул вниз и прижался к черным от времени доскам. Теперь он точно понимал: все оказалось чрезмерно легко. И если это все задумано костолицым, должно, обязательно должно быть «второе дно»! Он круто развернулся и, приседая так, чтобы оставаться в густой ночной тени, помчался назад.

* * *

Когда он заглянул в только что покинутое им окно, никаких следов присутствия шестерых здоровенных молодцев не было и в помине. Зато его саквояж с церковными принадлежностями был аккуратно перенесен ближе к кровати и даже приоткрыт... А из-за кровати торчали чьи-то ноги.

«Мама родная! – подумал отец Василий. – Так вон оно что!» Это была подстава: явная и бесстыдная.

Священник решительно перекрестился, влез через окно, глянул в саквояж, убедился, что все на месте, и заглянул за кровать. Это были ноги водителя «зилка». Мужик лежал в луже крови, с широкой резаной полосой через все горло. Отец Василий снова перекрестился, подхватил саквояж и хотел было выбраться обратно в окно, но остановил себя и заставил подойти к двери и выглянуть в коридор.

Прямо у дверей в комнату сидел, раскинув ноги по полу и облокотясь о стену спиной, тот самый лысый мужичок, что позвал его к одру якобы умирающего Макони... И в груди его торчал большой кухонный нож для разделки мяса, очень хорошо знакомый священнику нож...

Отец Василий на секунду растерялся, затем собрался и мигом перебрал в голове все, что когда-либо знал о таких ситуациях. А затем вздохнул и решительно выдернул нож из груди покойника. Потому что весь его опыт просто кричал: ни один реальный, не киношный, мент не устоит перед столь очевидными уликами. Священник ты или нет, а нож твой, и дело закрывать как-то надо!

* * *

Домой он пробирался по самому краю города, старательно огибая жилые кварталы и предпочитая пустые, давно покинутые работягами автобазы и заводы. Где по камышам, где по колено в снегу, он вышел в огромный шанхайский овраг и уже по нему прошел до речки Студенки, а от нее, вдоль полыньи, в которую он и зашвырнул кухонный нож, до моста и к храму.

Конечно, он ничего не сказал Ольге, но беременная попадья чувствовала его состояние обостренно, и отец Василий видел: только ее природный такт и позволяет ему сохранить хотя бы видимость тайны.

– К нам милиция приезжала, – тихо сказала попадья.

У священника все внутри ухнуло вниз.

– Зачем? – с трудом он выдавил из мигом пересохшего горла.

– Алексий стрелял...

– В кого? – отец Василий не мог поверить тому, что слышит.

– В нижнем храме...

Священник подхватил полы рясы и выскочил из бухгалтерии. «Беда одна не ходит! – как заведенный, повторял он. – Беда одна не ходит...» Добежал до дверей в нижний храм и остановился: диакон сидел у стены на принесенном из сторожки драном стуле, низко опустив голову и мерно что-то бормоча.

– Алексий! – кинулся к нему священник. – Что стряслось?!

Только теперь он понял, как дорог ему этот так и не повзрослевший, нескладный, не слишком удачливый в личной жизни человек.

– Он приходил... – поднял наполненные слезами глаза Алексий.

– Ты узнал его?

– Нет, – покачал головой Алексий. – Света-то нет. Как я его узнаю? Я ведь не кошка!

– Как это произошло?

– Он зашел, я выстрелил... вот и все.

– А что милиция сказала?

– А что она скажет? Спросила, есть ли разрешение на оружие...

– Это понятно! – раздраженно оборвал его священник. – Есть ли улики какие-нибудь?.. Может, собака след возьмет?! – Отец Василий отчаянно хватался за малейшую надежду покончить с этим сатанинским нашествием на храм.

– Какая собака? Какие улики? – горько покачивая головой, облился слезами диакон. – Туда зайти невозможно! Видите, что со мной делается?

Отец Василий вгляделся: Алексий почти рыдал.

– Ему-то ничего, он сразу выскочил, – хлюпнув носом, спокойным, ровным голосом произнес Алексий. – А я так наглотался, что до сих пор в себя прийти не могу! Весь храм в этой пакости! Вот сижу теперь, проветриваю...

Священник подошел к двери нижнего храма, принюхался и тут же понял, что тоже плачет: газ из пистолета еще не рассеялся.

– Как же теперь младенцев крестить? – хлюпая носом и утирая рукавом слезы, повернулся он к диакону.

– А хрен его знает! – плача и сморкаясь в насквозь промокший рукав, ответил Алексий. – Бог даст, за ночь выветрится...

* * *

Весь следующий день священник только и занимался тем, что жаловался на энергетиков куда только мог. По зимнему времени без электрического света служить службы было решительно невозможно! А запас свечей иссяк. Он даже позвонил в редакцию усть-кудеярского «Вестника», но даже Алла Борисовна Зильберман ничем помочь ему не могла.

– Отвернули-таки мне башку, – с печалью в голосе сказала она. – Я теперь больше не зам.

– Неужели сняли? – ужаснулся отец Василий.

– А вы как думали? После такой статьи не найти в моей работе огрехов было решительно невозможно...

Отец Василий понял, что она улыбается.

– Вы, батюшка, себя не вините, – продолжила Алла Борисовна. – Меня уже восьмой раз снимают – после каждого политического кризиса... есть такая профессия: редактора подменять...

* * *

В последующие три дня до священника дошла только одна хорошая новость: Вера пришла в норму, больше «не гонит», что с ней произошло в тот роковой вечер, по-прежнему не помнит, но жить и работать хочет до колик.

А вот все остальное оптимизма не внушало.

Как-то под вечер зашел в храм Толян, подивился отсутствию света, пожаловался на беспредел дорожно-постовой службы, безосновательно отнявшей у него права, с некоторой надеждой глянул отцу Василию в глаза, но быстро понял: батюшка теперь не помощник – свои бы проблемы разрулить.

А потом избили Костю. Избили по пути домой, уже в Шанхае, но главврач руку бы отдал на отсечение, что это не местные.

– Я, Мишаня, – сверкая из-под широкой повязки уцелевшим глазом, почти кричал он, – всех шанхайских с пеленок знаю! Чтобы меня там кто-то тронул?! Да ни в жисть!

Отец Василий ему верил. Костя и впрямь был известной личностью – и не только в Шанхае, во всем городе. Еще не будучи главврачом, он вправил столько вывихов и зашил столько порезов, что ни один уважающий себя бандит не позволил бы себе обидеть Доктора.

– Это из-за меня, – вслух подумал он.

– Да брось ты, Мишаня! – с фальшивой беспечностью отмахнулся Костя. – И в голову не бери! – но все в нем, каждый жест, каждая ужимка, говорило: да, батюшка, это из-за вас...

Услышав про Костю, внезапно начала хандрить и попадья. Главврач всегда был для Ольги неким символом абсолютного житейского благополучия. С ними, то есть с батюшкой и с ней, могло случиться что угодно. Она была к этому готова – такая у мужа работа... Но Костя! Если начали бить таких, как главврач районной больницы, значит, дела и впрямь идут худо!

– Я боюсь, батюшка, – призналась она. – Я давно так не боялась, как сейчас. Мне говорили, что такое с беременными бывает, но это другое... Я чувствую, что-то плохое ходит возле нас. Очень близко... совсем...

Отец Василий промолчал. Ему нечего было сказать.

* * *

– Ваше преосвященство! – заорал с улицы дурным голосом шофер, и священник потянулся, вскочил с кровати и, натянув на ноги тапочки и накинув на плечи полушубок, вышел на улицу.

Стоял ясный зимний полдень, и отец Василий искренне надеялся нормально отоспаться после целой ночи дежурства в нижнем храме и полноценно проведенной утрени. Но газовики с этим не считались: когда привезли баллон, тогда и принимай.

– Получайте, ваше преосвященство! – весело загоготав, стащил водила с полки газовый баллон и аккуратно поставил его на утоптанный снег.

– Сколько раз тебя можно просить, – покачал головой священник. – Не называй меня преосвященством. Этот чин не относится к православной...

– Шутка! – выпалил водила и весело загоготал. – Распишитесь, ваше преосвященство!

Отец Василий вздохнул и принял карандаш и общую тетрадь в клетку. В последнее время у газовиков начались какие-то напряги, и теперь жуликоватых водителей, развозящих баллонный газ, заставляли брать у клиентов не только деньги, но и подпись. Как будто это что-то значило.

– Аривидерчи! – снова загоготал дурным голосом мужик, опустил рычаг на кузове спецмашины и бегом направился в кабину. – Время – деньги, ваше преосвященство! Не кашляйте!

Отец Василий ругнулся, забросил баллон на плечо и шагнул к двери. И в тот же миг нога попала на что-то скользкое, и священник, нелепо взмахнув руками, со всего маху ухнул на спину.

«Блин, как больно!» – подумал он, когда темнота перед глазами стала отступать и перевернувшись на живот, попробовал встать.

Кажется, ничего серьезного не случилось... «У нашего Шатуна, – говорил восемь лет назад командир спецназа, – голова, как танковый трак: повредить, конечно, можно, но о-очень трудно!»

Баллон лежал тут же, рядом. Отец Василий подтянул его к себе и заметил на стенке «башмака» жвачку. «А потом Олюшке от пола отскребать!» – покачал он головой, хотел отлепить и понял, что это вовсе не жвачка. Это совсем не было жвачкой! «Пластит?! Нет, не похож... Но это точно оно!» Отец Василий был в замешательстве. Он быстро осмотрелся, оценил возможные разрушения, вскочил на ноги, без долгих раздумий закинул баллон на плечо и, как был, в тапках и полушубке поверх трико, помчался вперед – к Студенке.

Он видел, как срабатывают подобные штуки. Именно так они и выглядят: липкое и пластичное взрывчатое вещество и маленький, в несколько спичек толщиной, запал – иногда радиоуправляемый. Какой запал был установлен здесь, он не ведал. И рисковать не хотел.

Он бежал, старательно придерживаясь самой середины узкой, засыпанной перегоревшим угольным шлаком улицы; бежал быстро, но осторожно – он не знал, с чем именно имеет дело и как оно реагирует на встряски. И лишь однажды, когда заметил, как изумленно смотрят на него две не ко времени вышедшие из дома юные девицы, отец Василий на миг смутился и подумал, что, может быть, это все-таки жвачка и самое время остановиться и удостовериться, что это так... Но это была лишь мгновенная слабость.

Только через восемь-десять минут священник, тяжело отдуваясь, выбежал на огромный, заваленный строительным мусором пустырь у самой Студенки и остановился. Осторожно перевернул баллон, установил его горловиной вниз и наклонился. Да, это определенно был взрыватель. Раньше отец Василий таких не видел, но с тех пор многое изменилось.

Само взрывное устройство было прилеплено прямо к границе «башмака» и стенки баллона, аккурат напротив сварного шва. Отец Василий огляделся по сторонам: расстояние приличное. И тогда он сделал то, что ни в какой другой день сделать бы не решился: ухватил пальцами пластичную массу, с усилием оторвал и отбросил в сторону, в кучу ржавой арматуры.

Время словно замедлилось, а чувства обострились и достигли совершенно непостижимых значений. Отец Василий смотрел на этот маленький кусочек смерти и чувствовал, как высоко над его головой несутся пушистые белые облака, а там, далеко, на том берегу Волги, весело переговариваются рыбаки. Но ничего не произошло. Священник тряхнул головой и рухнул на брошенную кем-то много лет назад сваю. Его тошнило.

Он просидел так, наверное, с четверть часа, не имея сил ни подняться, ни вообще что-нибудь предпринять. И тогда маленький белый кусочек прямо перед ним зашипел и выпустил маленькое облачко почти бесцветного газа. Священник смотрел как зачарованный. Взрыватель сработал, и теперь пластиковая масса на глазах набирала температуру и через пару секунд сияла ослепительным фиолетовым светом, а еще секунд через шесть-восемь еще раз пыхнула газовым облачком и погасла.

Священник встал и подошел ближе. Он не верил своим глазам: на снегу ничего не было – вообще ничего! И только ржавая арматура прямо под этим местом проплавилась насквозь и теперь медленно остывала: сначала от белого цвета к желтому, а затем от желтого к малиновому, пока не потемнела и не стала сизой, как крыло голубя. Находись это устройство по-прежнему на баллоне, стенка прогорела бы в доли секунды и тогда произошел бы взрыв – обычный взрыв обычного бракованного баллона. И ни одна экспертиза не сочла бы это чем-то иным!

Отец Василий с минуту постоял над своей несостоявшейся смертью, а потом закинул баллон на плечо и медленно, с огромным наслаждением вдыхая морозный воздух, вразвалочку побрел назад.

* * *

В тот же день, сразу после повечерия, в нижнем храме собрались три человека, которых весь этот кошмар касался более всего: отец Василий, диакон Алексий и Ольга. Электричества в храм все еще не дали, и они сидели при слабом свете купленной в хозмаге стеариновой свечи.

– Что скажешь, Алексий? – повернулся к диакону отец Василий.

– Скажу, что с сектантами надо кончать. Мы не можем охранять храм круглосуточно...

– Ты думаешь, это они? – на всякий случай спросил священник.

– А кто? – обиженно отозвался диакон.

– А ты что думаешь? – повернулся отец Василий к попадье.

– Пока их не было, никто в храме божием не хулиганил... – покачала головой Ольга. – А теперь еще и все эти драки... Вон Костика как изуродовали – страх! И Вера после ихних сеансов прихворала – даже в больницу попала...

– И как же нам быть? – спросил своих самых надежных союзников отец Василий.

– Это вы нам скажите, батюшка, – нервно сглотнул диакон.

Священник задумался. Для него было совершенно очевидно: костолицый не отступится. Он обязательно доведет до конца то, что задумал сделать в нижнем храме – что бы это ни было: сатанинский обряд или просто «интеллектуальное хулиганство», как назвал меловые пентаграммы отец Михаил из патриархии. И еще: он изведет православного священника – возможности у костолицего, судя по хитроумному взрывному устройству на газовом баллоне, ого-го!

– Костолицего надо обмануть, – вслух подумал он.

– Кого-кого? – спросил диакон, ни разу не слышавший это обозначение главного сектанта. – А-а... Долговязого?!

Отец Василий кивнул и вдруг понял, что именно следует сделать: вразумил господь!

– Ты здесь без меня с недельку-другую управишься? – напряженно посмотрел он диакону в глаза.

– Ну... если надо... – нерешительно пожал плечами Алексий.

– А куда вы решили уехать? – испугалась Ольга.

– Я только сделаю вид, что уехал, – повернулся к жене священник. – Все должны подумать, что я испугался и решил переждать время в другом месте.

– А на самом деле? – озадаченно уставился на отца Василия диакон.

– Буду сидеть здесь, в нижнем храме, и ждать, – жестко сказал священник. – Он обязательно придет. Не может не прийти! Просто нужно убедить его, что меня в городе нет.

– А как мы это сделаем?

– Вот это мы сейчас и обсудим.

– А это не опасно? – прекрасными и одновременно тревожными глазами посмотрела на своего благоверного Олюшка...

* * *

Они готовились к этой операции больше суток.

Сначала диакон трепанул в хозмаге и на рынке, что вот, мол, беда, придется ему одному по хозяйству управляться... Затем Олюшка пожаловалась на свою горькую долю в женской компании, и, наконец, сам отец Василий предупредил гардеробщицу в районной больнице, что некоторое время не сможет навещать своих прихожанок, и, лично съездив на автовокзал, купил билет до областного центра... Этого было более чем достаточно.

На следующий день, ранним утром, священник, настороженно оглядываясь по сторонам, вышел с чемоданом в руках из храмовой бухгалтерии, сел в вызванное через диспетчера такси, доехал до автовокзала, как можно быстрее и испуганнее юркнул в автобус и... покинул Усть-Кудеяр. И никто не ведал, что в областном центре его уже ждал на своем «зилке» Толян, рискнувший ради этой операции выехать на трассу без изъятых гаишниками водительских прав.

Конечно, ехать обратно пришлось без комфорта – в кузове, под несколькими слоями беспорядочно свернутого брезента. Но выбора не было: в кабину мог заглянуть кто угодно. А потом, дождавшись, когда на город ляжет ночь, все тот же Толян остановил свой «зилок» во дворе у свояченицы, в двух кварталах от храма, и священник, крадучись, вдоль гаражей и сараев вернулся в пределы храмовой ограды и темной бесплотной тенью шмыгнул в дверь нижнего храма. Здесь он и собирался круглыми сутками караулить костолицего: в том, что сектант непременно придет, сомневаться не приходилось.

* * *

Первая ночь прошла без приключений. Отец Василий улегся на раскладушку прямо за занавешенными плотным полупрозрачным полиэтиленом строительными лесами, установленными для того, чтобы штукатурить ободранные злоумышленником храмовые стены. С тех пор эти леса так и стояли в углу храма и теперь очень пригодились.

А поутру отец Василий привычно поднялся в половине пятого, помолился, сделал энергичную зарядку, сложил раскладушку и уселся читать единственную уцелевшую после пожара книгу – «Война и мир». По его расчетам, этого гигантского литературного труда отлученного от церкви писателя должно было хватить дня на четыре.

Крещаемых не было, а потому в храме было тихо и темно. Хотя ввиду отсутствия батюшки обряд в крайнем случае, мог совершить и диакон, устькудеярцы все же предпочитали крестить своих чад у священника. Отец Василий усердно читал, а затем откладывал книгу в сторону и делал небольшую разминку – большое сильное тело требовало нагрузки. Потом кушал загодя приготовленные консервы и хлеб, запивал чистой артезианской водой и снова читал. Ни Ольга, ни диакон не тревожили его, чтобы не дать повода злоумышленникам заподозрить, что отец Василий никуда не уехал...

Наступил вечер. Солнце скрылось, и читать стало невозможно. И отец Василий снова улегся на раскладушку, предаваясь мечтам, а чаще своим невеселым, навязчивым мыслям. Он вспоминал своего духовного отца старца Григория и все более приходил к убеждению, что отклонился от начатого несколько лет назад пути и погряз в мирской суете и политических дрязгах. А как еще иначе назвать его странную схватку с этой сектой? Ему все чаще стала приходить на ум та мысль, что, будь лично он действительно безупречен, нечистый не смог бы и шагу ступить по усть-кудеярской земле. И едва отец Василий отклонился, как лукавый сразу же заявил свои права на оставленные без отеческого присмотра православные души...

А ночью пришел диакон.

– Батюшка, вы где? – с порога зашептал он.

– Здесь я, Алексий... – тяжело поднялся с раскладушки отец Василий. – Что стряслось?

– Все хорошо... – затараторил диакон. – И теперь все думают, что вы уехали...

– А ты чего пришел?

– Вот блинчиков от матушки передать. Беспокоится она за вас...

– А чего сама Ольга-то не пришла? – спросил он.

– Боится, как бы вас не подвести...

Отец Василий вздохнул. После почти суток сидения в одиночестве он с огромным удовольствием прижался бы лицом к мягкому, теплому телу попадьи. А приходилось беседовать с нервным, истеричным Алексием. «Ладно, Иисус вон сорок дней в пустыне искушения преодолевал, – подумал он. – Как-нибудь и я перетерплю...»

– Ты сюда больше не ходи, – сказал он Алексию. – Я лучше, если что понадобится, сам выйду.

– Но как же... – начал диакон.

– Я сказал, не ходи! – прикрикнул отец Василий. – Не хватало, чтобы вся маскировка коту под хвост улетела!

Алексий отдал оладьи, торопливо пересказал последние сплетни и исчез за дверями, а отец Василий снова остался один на один со своими мыслями. И чем дальше, тем более глупой, мальчишеской казалась ему эта затея с засадой. Он, как никогда ясно, понял, что не погони, не драки и не сомнительные «победы» определят в конечном итоге расклад сил между добром и злом.

Да, люди могут пойти за тем, кого посчитают сильнее, точно как козы идут за сильным вожаком, но те ли это люди? Разве обратят внимание на всю эту смесь ковбойщины с партизанщиной действительно верующие в бога? И разве станут светлее их души от того, что батюшка застукает в храме с поличным душевнобольного сектанта, чертящего на полу сатанинские символы и украшающего стены сатанинскими узорами? Конечно же, нет...

Он заснул и увидел странный сон, в котором снова был семинаристом, но только здесь, во сне, он почему-то был плохим семинаристом и, вместо того чтобы учиться, то играл в карты, а то норовил сбегать в ларек за пивом...

– Просыпайтесь, батюшка, к вам давно уже пришли, – ласково сказала ему продавщица из ларька, а отец Василий никак не мог понять, почему она называет его, еще не доучившегося семинариста, «батюшкой»... – Просыпайтесь-просыпайтесь, – повторила продавщица, – а то судьбу свою проспите...

– Судьбу не проспишь, – возразил отец Василий и понял, что уже не спит, а смотрит в темный потолок над собой.

Дверь в нижний храм медленно, со скрипом открывалась. «Скажу Алексию, чтобы петли смазал», – подумал священник и в следующий миг чуть не подскочил с раскладушки. В гулкой тишине были отчетливы слышны мерные тяжелые шаги, и это не были шаги мелкокостного, тщедушного Алексия.

«Господи, помоги!» – перекрестился священник и осторожно, стараясь не скрипнуть ржавыми пружинами раскладушки, привстал.

Шаги смолкли. Затем незваный гость снова тронулся с места и, было слышно, щелкнул фонариком. За свисающим с лесов полиэтиленом возникло неяркое желтое свечение.

Священник замер. В нижнем храме было слишком тихо, и, начни он слезать с раскладушки, скрипа не оберешься!

Слышно было, как человек кашлянул и тронул светильник под потолком. «Что он делает?» – подумал священник, ощущая, как жутковатые предчувствия начинают бередить душу. Стало немного светлее, неяркое желтоватое свечение буквально заполонило храм. Сукин сын ничего не боялся!

«Взять его прямо сейчас?! – маялся выбором священник. – Или подождать, пока он себя не проявит до конца? Взять или подождать?»

Незваный гость размеренным шагом пошел вкруг храма, и отец Василий подобрался – мерзавцу вполне могло прийти в голову заглянуть за леса... Но нет, человек не заинтересовался строительным добром и снова вернулся в центр нижнего храма.

Отец Василий сполз-таки с раскладушки и, встав на четвереньки, подкрался к краю полиэтиленовой занавеси и выглянул.

Это был костолицый! Он стоял в самом центре храма, прямо под люстрой. А на люстре, слабо покачиваясь, висел большой фонарик. Свет заливал огромную округлую площадку на полу, и костолицый всматривался в освещенную поверхность, словно выискивал остатки своих прежних богопротивных рисунков. Вот он наклонился, потрогал пол, достал из стоящего на полу чемоданчика мелок и, широко заступая длинными ногами, обвел вокруг себя магический круг.

«Вот сатана!» – охнул священник.

Затем сектант достал из кармана листок бумаги и, постоянно сверяясь с написанным, принялся чертить на полу странные узоры: пентаграмму, два небольших треугольника, еще пентаграмму... Отец Василий смотрел как зачарованный... Костолицый был сосредоточен и собран – он определенно знал, что делает. «Именно это и сказал отец Михаил, – вспомнил священник. – Интеллектуальное хулиганство... этот человек знает что делает. Но зачем?»

Костолицый провел длинную черту к стене, удовлетворенно крякнул и достал из чемоданчика маленькую кирку. Сектант аккуратно отбил пласт свеженаложенной штукатурки и решительно поддел и вывернул кирпич. За ним второй, за ним третий. Он работал быстро, тихо и аккуратно – ни одного лишнего движения...

«Так вот зачем ты знаки чертил! – понял отец Василий. – Место вычислял!»

Развязка стремительно приближалась.

Лишь огромным усилием воли отец Василий удержал себя от того, чтобы не кинуться на сектанта и не выяснить немедленно, что он там такое нашел. И только когда костолицый уложил на пол последний кирпич, сунул руку в пролом и что-то повернул, священник осторожно, на четвереньках, начал приближаться к богопротивному кладоискателю – в том, что сектант ищет именно клад, теперь не оставалось никаких сомнений.

Легенды об упрятанных в старых купеческих домах кладах бродили по Усть-Кудеяру, сколько себя отец Василий помнил. Причем в качестве хозяев кладов упоминались и Стенька Разин, и Емелька Пугачев, и даже Ермак Тимофеевич, хотя чего понадобилось великому покорителю Сибири на средней Волге, было непонятно. Вот и костолицый, видно, наслушался... как будто православная церковь имела какое-нибудь отношение к золоту атаманов.

Священник встал на ноги, изготовился... и в тот самый момент, когда костолицый со скрежетом повернул и потянул на себя большое железное кольцо, прыгнул разрушителю храмов на спину!

Костолицый нападения не ожидал. Священник профессионально уложил его на пол лицом вниз и завел крепкую мускулистую руку противника за спину.

– Попался, сукин сын! – удовлетворенно шипел он. – Отбегал свое, лукавое отродье!

Костолицый выгнулся, подбросив грузное тело отца Василия на полметра вверх, и в следующий миг священник получил режущий удар в лицо и покатился по полу. Уже третий раз подряд сектант применял этот трюк, и третий раз подряд священник на него ловился!

Отец Василий встал и, шатаясь, кинулся на врага. Тот уже пытался сунуть голову в проем за внезапно открывшейся в стене железной кованой дверью.

– Куд-да?! – обхватил его за шею отец Василий и отбросил назад, почти в самый центр нижнего храма.

И тогда костолицый заговорил.

– Слушай, поп, уйди! – прохрипел он. – Уйди, если хочешь жить!

– Так-то ты господа любишь, – усмехнулся священник.

– Не учи меня, поп! – зарычал костолицый и кинулся на отца Василия.

Священник отклонился, перехватил сектанта за шею и с наслаждением саданул его головой о ведущую в тайник железную дверь. Кованый металл протяжно загудел.

– Я таких, как ты, в спецназе на хлеб намазывал! – сквозь зубы сказал отец Василий. – И с тобой, видно, по-другому нельзя!

Он перехватил костолицего поудобнее, но тот непостижимым образом вывернулся и ударил противника лбом в зубы. Они схватились и покатились в кромешную темноту.

* * *

Очень болела голова. Когда они покатились по этим ступенькам, отец Василий зацепился за что-то рясой и вот сразу вслед за треском материи он почуял этот плотный удар и жуткий хруст в голове – словно его ударили в лоб арбузом. Он пошевелился: руки и ноги слушались. Где-то рядом кто-то тихо, уныло скулил.

– Борис! – позвал он костолицего. – Ты здесь?

Скулеж прекратился.

– Борис! – уже громче позвал священник. – Я к тебе обращаюсь! – Он понял, что сектант где-то неподалеку.

– Гнида! – с ненавистью произнес костолицый. – Рожа поповская! Уничтожу!

Отец Василий инстинктивно поджался, и кинувшийся, как он думал, на него сектант промахнулся и сразу же получил вдогонку по башке.

– Ты, Боря, лучше не буянь, а подумай, что в ментовке говорить будешь, – преодолевая боль, усмехнулся священник.

Костолицый тяжело заворочался на полу, и священник вдруг подумал, что вот странное дело, а почему сектант еще здесь? То, что они покатились в тайник, он помнил...

– Мы что, закрылись внутри? – дошло до него. – Эй, Борис! Ты меня слышишь? Отвечай!

– Наконец-то ты въехал! – чуть не рыдая, ответил сектант.

– Это нестрашно, – улыбнулся отец Василий и вдруг с ужасом вспомнил, что сам же и отдал диакону приказание лишний раз в нижний храм не спускаться! Учитывая преданную, тупую исполнительность Алексия, это могло означать что угодно! Диакон мог не входить в храм недели две! А что: продукты и вода у батюшки есть, так зачем его лишний раз беспокоить...