Текст книги "Полет ночной бабочки (Сборник)"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

9

– Может быть, пообедаем вместе? – Парень смотрел на меня преданно и нежно. – Здесь неподалеку есть приличное кафе.

– Времени нет, – сказала я сухо. Только бы Сережа не догадался, как он мне сейчас нужен. Вернейший принцип каждой женщины – казаться мужчине недоступной.

– Наверное, по дому что-нибудь? – предположил Сережа.

– У Юльки мать больная осталась, надо о ней заботиться.

Я быстро пошла в сторону автобусной остановки. Сережа последовал за мной.

– Я провожу вас.

– Нет, это далеко. Туда надо автобусом ехать.

– Я отвезу вас, – он кивнул на припаркованную возле здания УВД девятку белого цвета с надписью «Samara» на борту.

Я вздохнула. Разве устоишь перед таким искушением?

– Проходите, садитесь.

Сережа открыл переднюю дверцу, усадил меня, сел за руль. Когда машина тронулась, спросил:

– Менты сильно на мозги капали?

Я подождала, когда он остановится у светофора, и ответила:

– Да нет, не очень. Изнасиловать, правда, пытались.

Зажегся желтый, затем зеленый свет, сзади нам сигналили, но Сережа не двигался с места.

– Езжайте, Сережа, – сказала я, коснувшись его плеча. – И не придавайте особого значения словам старой гостиничной шлюхи. Для нас трах дело привычное. Разом больше, разом меньше, не все ли равно.

Сережа рывком тронулся с места, помчался на бешеной скорости по узким, запруженным машинами улицам.

– Сволочи, – проговорил он сквозь зубы, – как я их ненавижу.

Я снова тронула его за плечо.

– Успокойтесь, – сказала мягко. – Так и в аварию недолго попасть.

Остаток пути мы проделали молча. Я чувствовала, что сейчас не время приставать к нему с вопросами. У двухэтажного уже знакомого мне домика Сережа припарковал машину и предложил:

– Я поднимусь с вами.

– Ой нет, не надо, – запротестовала я. – Сергей, вы не представляете, что это за квартира. Не беспокойтесь, я недолго. Только сделаю ей укол. Посидите пока в машине, я быстро.

Я не знала, что меня ждет.

Уже на лестничной клетке услышала крики и плач. А войдя в прихожую, нос к носу столкнулась с соседкой Юлиной мамы. Сразу видно, что алкашка. Уже с утра напилась.

– А, приперлась наконец-то, – взревела алкоголичка. На ее пьяной физиономии были написаны злоба и ненависть. – Бросила мать на произвол судьбы, целые сутки не показывается. Тоже мне дочь, шлюха подзаборная.

В коридоре горела лампочка, отбрасывая тусклый желтый свет. К тому же я ничуть не похожа на Юльку. Та выше ростом, блондинка, волосы до плеч, а у меня волосы русые, крысиный хвост и лошадиная челка. Но мало ли что может вообразить человек по пьянке. Я прошмыгнула мимо старухи и вошла в комнату Юлькиной матери, которая оказалась незапертой. Оттуда доносился сдавленный плач. Едва я вошла, как в нос ударила вонь человеческих нечистот, и я почувствовала головокружение.

– Юля? Боже мой, это ты?

– Нет, это не Юля… Это опять я…

– Господи! – простонала Юлина мама. – Хорошо хоть вы пришли.

– Что случилось?

– Эта мерзавка, тетя Маша! – Юлина мама не переставала всхлипывать. – Она все мои деньги забрала!.. Пропила!.. И мне еды не купила!..

Я содрогнулась, беспомощно оглядываясь вокруг.

– И ампулы с лекарствами забрала, продала и тоже пропила!.. И до туалета я дойти не могу.

Я в изнеможении плюхнулась на стул возле кровати. Хотелось выть от злости и бессилия. Я бросилась было к двери, но тут же вернулась.

– А рецепт у вас есть?

– В серванте, на второй полке, – ответила женщина.

Я полезла в сервант, долго рылась в куче каких-то старых бумажек, пузырьков, упаковок с таблетками, полувыжатых тюбиков с мазями.

– Да вы идите в аптеку! За деньги и без рецепта дадут. Скажите, морфин для инъекций.

Я положила весь этот фармацевтический хлам обратно на полку серванта и поспешила выскочить из зловонной комнаты.

Сережа, увидев меня, улыбнулся, но, видимо, заметив, что я расстроена, взволнованно спросил:

– Что-нибудь случилось? – он вылез из машины.

– Нет, так, пустяки, – быстро проговорила я. – Сережа, будьте другом, сходите в аптеку, купите морфин для инъекций. И в продовольственный, если не трудно, возьмите хлеба, молока, сосисок.

Я полезла в сумочку за деньгами, но Сережа меня остановил.

– Не надо, Света! Подождите меня, я быстро.

Я увидела его преданный, внимательный взгляд.

– Десятая квартира, – кивнула я в сторону подъезда. – Входную дверь толкните, она не заперта. Коммуналка. Только не пугайтесь, когда будете заходить, – там соседка-алкоголичка…

Сережка понимающе кивнул.

Я успела, прежде чем он вернулся, искупать Юлину маму. У нее, еще не старой женщины, кожа висела складками, как у столетней старухи, мышц будто не было, только кости. Ей тяжело было стоять в тазу, когда я ее мыла, потом сидеть скрючившись на стуле, пока я меняла ей постельное белье. Грязное белье замочила в ванне. Вернулся Сережа и столкнулся в коридоре с пьяной старухой.

– У-у, какие к нашей Юльке кавалеры ходят! – проговорила она заплетающимся языком. – Прямо-таки красавец писаный! А про мать родную забыла…

Я за шиворот оттащила пьяную старуху от Сережки, втолкнула в комнату и захлопнула дверь. Сережка с пакетами в руках стоял совершенно растерянный, с выражением ужаса на лице.

– Ничего, Сергей, привыкайте, – сказала я устало. – Насмотритесь здесь и не на такие мерзости.

– Но… – пробормотал он, – она такая несчастная, слабая.

– Слабая от водки, – заметила я хладнокровно. – А насчет несчастной, так это вы ошибаетесь. Она сейчас очень даже счастлива. Потому что пьяная вдрызг. Напилась на деньги, которые украла у тяжело больной женщины.

Сережку я отправила обратно в машину и велела ждать, хотя понимала, что нельзя его так гонять, что терпение у него в конце концов лопнет и он уедет, а я останусь, как последняя дура. Но оставить Юли-ну маму, не покормив ее и не сделав ей укола, я не могла.

После укола глаза больной, как и в первый раз, заблестели, она сделалась разговорчивой. Удовлетворять же свою потребность в общении ей приходилось с набитым ртом – едва отпустила боль, как она почувствовала буквально звериный голод. Говорила невнятно, проглатывая слова, роняя кусочки пищи изо рта на стол и торопливо подбирая их. Я же, напротив, была молчалива и почти не слушала ее болтовни. Потому что знала: ничего интересного не услышу. Юлька не совершала преступления, я была в этом убеждена.

Я выстирала загаженное белье, повесила его в огромной полупустой комнате и стала прощаться с Юлиной мамой, которая никак не хотела меня отпускать и все говорила, говорила. Я пообещала ей прийти на следующий день примерно в то же время, в ужасе думая о том, что может произойти в этой квартире за сутки. Выйдя из подъезда, боялась взглянуть на часы, слишком долго я здесь пробыла. Не надеялась, что Сережа меня все еще ждет.

Но он ждал. И улыбнулся мне, и вылез из машины, взял за руку, усадил в салон. Мне казалось, еще немного, и сердце у меня разорвется от радости и внезапно нахлынувшего счастья…

10

В машине Сережа сказал:

– Может, патронажную сестру ей нанять? Что вы с ней одна мучаетесь?

– Думаете, патронажная сестра сделает эту работу лучше?

Сережа промолчал, понимая, что я права.

– Куда мы едем? – спросила я.

– Не знаю. – Он вопросительно посмотрел на меня: – Хотите, пообедаем где-нибудь?

Я вздохнула. После всего, что я видела, меня тошнило при одной мысли о еде.

– Мне совсем не хочется есть, – ответила я. – Скажите, а вы тоже в Раскове живете, вместе с семьей Кости?

– Да. – Он повернулся ко мне. – А откуда вы знаете?

– А вы откуда знаете, что я работаю в гостинице?

Сережа смущенно рассмеялся.

– Так в милиции же мне сказали.

Я не на шутку испугалась.

– Значит, вы еще раньше встречались со следователем? Зачем же тогда он пригласил вас сегодня?

– Понимаете, – объяснил Сережа, – я пришел по повестке, как вы. Но по телефону нам сообщили, что это несчастье случилось в гостинице, а не на дороге.

– Вы знали, что Костя поедет в гостиницу?

– Конечно, – ответил Сережа. – Он позвонил нам с дороги, сказал, что из Перелюба сразу поедет в «Ротонду», там и заночует.

Я кивнула. Пока все сходилось.

– Как только нам позвонили из милиции, что Костю нашли мертвым, – продолжал Сережа, – мы сразу подумали, что это путаны его довели. Но я не знал, что ту, с которой он спал, обвинят в убийстве.

Замечание Сережи мне не очень понравилось.

– Путаны довели? – переспросила я удивленно. – Он что, и раньше на сердце жаловался?

– Сердце у него больное, это правда.

– Ничего себе! – воскликнула я. – А кто об этом знал?

– Да все его знакомые.

– Он что, регулярно принимал таблетки? – удивление мое возрастало.

– Ничего он не принимал, – ответил Сережа. – Просто потрепаться любил. У Кости в детстве был порок сердца, врачи сказали, что он не доживет и до восемнадцати. Но родители стали таскать его по врачам. Те прямо-таки залечили его: уколы, процедуры, таблетки. А сосед, старичок, посоветовал ходить по нескольку часов в день. Врачи говорили, чушь, на ходу умереть можно. Наш Костя их не послушал, стал ходить. И вот вылечился. Потом хвастался: «Врачи меня приговорили, но я их не послушался, и вот живой».

Я слушала Сережу, затаив дыхание. Хорошенькая история. Если дело и в самом деле обстоит так, то кто-то выбрал самый верный способ угробить Костю – подсыпать ему в коньяк стимулирующие таблетки. Ведь как-никак у него был порок сердца, хоть в детстве, но был. А он весь день за рулем. Мои клиенты-водители постоянно жаловались, что у них нервная работа. Такого напряжения и здоровое сердце не выдержит.

В общем, Костю убил тот, кто хорошо его знал, убил или заказал. Конечно, Костя был трепло, Сережа говорит, что эту историю он рассказывал всем подряд. Но мне, например, не рассказывал. Думаю, что и остальным девочкам – тоже.

– Слушайте, Сережа, – сказала я, – а вы знали кого-нибудь из его знакомых? Угроз он не получал? Не ходил последнее время мрачный и озабоченный?

Сережа усмехнулся, бросив на меня иронический взгляд.

– Этими вопросами, – сказал он, – меня менты сегодня уже достали. – Насколько я знаю, не было никаких угроз. А озабоченный, – Сережа пожал плечами, – он всегда выглядел озабоченным, раздраженным. Бегал из угла в угол, как узник перед казнью. А скажешь ему об этом, он так на хрен пошлет, только держись.

Я изумилась:

– А с нами он всегда был веселым, смеялся, шутил.

– Правильно, – сказал Сережа, – с бабами он всегда был ласковый. За это они и любили его. С бабами и с клиентами. С теми, кто ему нужен, одним словом. А с остальными как собака.

Я задумалась. Информация неутешительная. Добрый был Костя со своими домашними или злой, это не мотив для убийства. Хорошо бы съездить к нему домой. Может, там что-нибудь прояснится?

– Скажите, а у вас в Раскове большой дом?

– Ага, – сказал Сережа. – Три этажа, потолки высокие.

– А ведь Расково на пригорке? – не унималась я. – Оттуда, наверное, вид на город замечательный?

– Да, вид чудесный, – согласился Сережа и вдруг оживился. – Послушайте, Света, давайте прямо сейчас съездим к нам домой. Все посмотрите. Там и пообедаем.

Я с облегчением вздохнула. Ну, наконец-то допер мужик. А вслух сказала:

– Не знаю, Сережа, что подумает ваша мама?

При упоминании о матери он смутился. Эх, дура, неужели я все испортила?

– Да, маме не нравится, когда я в дом вожу девушек, – ответил Сережа. – Но один раз можно. Я думаю, вы ей понравитесь.

– Особенно, когда она узнает, чем я занимаюсь.

– Ну а мы ей об этом не скажем! – воскликнул он простодушно. – Я скажу, что вы медсестра и ухаживаете за больными старушками. Ведь это правда.

– А она спросит, как лечить какую-нибудь ее болячку.

– Ну тогда, – он смутился, – тогда мы скажем, что вы художница. Кстати, вы похожи на творческую личность.

– А она начнет разглагольствовать о живописи, – усмехнулась я. – Я, между прочим, из художников знаю только Пикассо, да и то потому лишь, что один местный художник всю ночь про него трепался в постели. Говорил, гениталии совершенно потрясающе изображал, один росчерк пера, а выразительнее, чем в «Плейбое»…

– Он, наверное, имел в виду иллюстрации к Овидию, – предположил Сережка.

– Очень может быть, – сказала я.

Сережа закусил губу. Я почувствовала, что он ревнует меня к тому художнику, любителю Пикассо. Эх, знал бы он, сколько у меня их было, этих художников, писателей, бизнесменов, простых шоферов.

– Слушайте, – сказал он наконец, – а кто вы, собственно, по образованию?

– Окончила романо-германский, – ответила я.

– Правда? А какой язык?

– Французский.

– Отлично! – воскликнул он, просияв. – Слушайте, это судьба. Я ведь тоже студент романо-германского. Только я изучаю немецкий. Но это не беда, скажем, что мы сокурсники, не заставит же она нас говорить по-немецки.

Я кивнула. Мы уже ехали по проспекту Строителей, и, насколько я знала город, до поселка Солнечный, а там и до села Расково оставалось всего ничего.

11

Расково действительно стояло на пригорке. Вернее, на склоне широкого пологого холма, его вершина зеленела свежей весенней травой, чуть ниже стояли деревенские и городского типа дома, среди них пара-тройка особняков. Со склона открывался вид на поселок Солнечный. Так в нашем городе назывался построенный в начале восьмидесятых огромный микрорайон, где жила куча народу. Впрочем, поселок Солнечный тоже располагался на пригорке, и тот пригорок от нашего отделяла глубокая долина.

С высоты склона я, как на карте, видела зеленеющие квадраты полей, разграничивающие их полевые дороги. Чуть правее, ближе к шоссе, по которому мы ехали, располагались дачные участки. Напротив высилась огромная дымовая труба. Как объяснил мне потом Сережа, это была ТЭЦ-5, подающая тепло и в поселок Солнечный, и в городского типа дома села Расково, и даже в поселок Дубки, до которого было десять километров. Им, наверное, этого тепла доставалось совсем немного. В самом же особняке, где жил Костя с семьей, отопление было автономное, осуществлялось при помощи установленного в пристройке газового котла, его можно было включать и выключать в зависимости от погоды и температуры в доме.

Сам особняк показался мне узким и каким-то лобастым. Передний фронтон словно нависал, набычившись над входом, который «украшали» колонны, почему-то квадратные, сложенные из белого кирпича. Выглядели они попросту безобразно. Я лишь пожала плечами, разглядывая образчик современной бытовой архитектуры. Впрочем, откуда мог быть у Кости, всю жизнь крутившего баранку, тонкий художественный вкус? Меня больше удивляло другое. Не думала я, что у водителя «ЗиЛа» хватит заработка на строительство такого особняка. Впрочем, кто его знает, я не налоговая полиция, чтобы интересоваться чужими доходами.

– У нас гости, – заметил Сережа, когда мы подъезжали к дому. – Кто-то незнакомый, интересно, кто.

Тут я разглядела припаркованный у ворот, чуточку в стороне, солидный черный джип, огромный, высокий, с толстыми колесами и блестящими разного рода хромированными наворотами.

– Кто-то очень солидный, – заметила я. – Кстати, у Кости много было солидных знакомых?

– Вообще не было, – ответил Сергей. – Он даже на свадьбу никого не пригласил. Я привел сокурсников.

Я опешила.

– А где же его родители?

– Говорил, что детдомовский.

Я покачала головой. Странно. Ни родных, ни друзей, ни знакомых. Не может человек жить один, как дикий зверь в лесу. Видимо, Костя не хотел знакомить своих новых родных ни с кем из прежних друзей. Зачеркнув свое прошлое, начал жить с нуля. Тут я вспомнила, что мне сказал Артак. Будто Костя в свое время был связан с криминалом, а потом завязал. Конечно, ни жену, ни ее родственников Костя не захотел знакомить с бандитами. А особняк наверняка построен на ворованные деньги. «ЗиЛ», перевозки, это все маскировка. Работая на «ЗиЛе», на такой особняк не заработаешь. В лучшем случае на крохотный домик в деревне, да и то к концу жизни.

Но если даже Костя завязал, родные все равно могли догадаться о его прошлом по каким-то намекам, случайно оброненным словам. Разумеется, они не придавали им значения. Но в памяти такие вещи могли отпечататься. Надо только расспросить как следует Сережу. Пусть расскажет все, что знает.

По аккуратной бетонной дорожке мы прошли через небольшой дворик и вошли в дом. Привыкшая к тесноте гостиничных номеров и собственной небольшой квартиры, я была поражена, увидев, сколько в доме пустого жилого пространства. Прямо от входной двери тянулся показавшийся мне бесконечно длинным коридор на кухню – это я определила по доносящимся оттуда запахам. На второй этаж вела широкая винтовая лестница. Оттуда доносились голоса, мужской и женский. Звучали они напряженно, казалось, вот-вот вспыхнет ссора.

– У мамы гости, – объяснил Сережа, – наверное, опять насчет трубок.

– Каких трубок? – не поняла я.

– Курительных, – пояснил Сережа. – У нас великолепная коллекция курительных трубок. Дед и отец собирали. Специалисты ее высоко оценили. И вот вчера позвонил какой-то тип. Сказал, что хочет ее купить. Но мама наотрез отказалась, ведь это память об отце.

– Думаете, это он собственной персоной пришел?

– Похоже на то, – согласился Костя. – Давайте поднимемся, посмотрим.

Второй этаж благодаря высоченным потолкам вообще казался необъятным. Лестница, ведущая на третий этаж, была гораздо уже. Как мне объяснил потом Сережа, там было всего две комнаты, из них одна спальня Кости и Валерии. Дом имел форму пирамиды, широкой у основания и суживающейся к вершине. Таким его задумал Костя, и комнаты на третьем этаже, как на вершине башни, были его идеей. Ему нравилось смотреть вдаль. Нравилось, что из Раскова виден центр города и даже мост через Волгу.

Комната, откуда доносились голоса, похоже, была библиотекой. Сквозь приоткрытую дверь я увидела заполненные книгами книжные шкафы. Едва Сережа появился на пороге, резко и грубо бубнивший что-то мужской голос умолк, точно оборвался, и другой, мягкий, женский, воскликнул, точно в отчаянии:

– Боже мой, Сережа, как хорошо, что ты пришел. Я думала, этот человек сведет меня с ума. Или убьет, задушит, чтобы получить эти трубки.

Меня Сережина мама не видела. Я спряталась за дверным косяком и стала прислушиваться.

– Вы хотите купить нашу коллекцию трубок? – холодно спросил Сережа. – Мы ее не продаем.

– Слушай, парень, подожди, не кипятись, – донесся до меня грубый хриплый мужской голос.

– Говорят же вам: трубки не продаются.

– Да ты подожди, говорю, – заорал мужчина. – Я тебе предлагаю пять тысяч рублей, врубился? Попробуй их продать дороже, если ты такой умный.

– Наши трубки не продаются.

– Да какого хрена ты заладил: «Не продаются, не продаются». Я тебе пять тысяч даю. За все сразу, ни забот, ни хлопот. Вот деньги. Вы берете деньги, я забираю трубки. Я и чемодан с собой принес.

– Так, на выход, – сказал Сережа твердо. – Вас проводить?

– Да не толкайся ты.

Мужчина оказался в дверном проеме, и я разглядела его. Высокий, плотный, квадратный, чуть старше тридцати пяти. Совершенно лысая, блестящая в солнечных бликах голова, грубая наглая рожа. Одет в бледно-синие джинсы и коричневую кожаную куртку.

– Ладно, блин, сейчас уйду.

Меня он не заметил.

– Только учтите вы, олухи, сейчас, как Костю вашего в расход пустили, вы без штанов останетесь. Эту халупу надо содержать, налоги и коммунальные услуги платить. Вы потом за любую цену будете готовы продать ваши трубки. Я тогда снова приду, да, я не гордый. Но пять тысяч я вам уже не дам, это точно.

– Вытряхивайтесь. – Сережа подталкивал мужчину к лестнице.

– Да подожди ты, возьми хотя бы номер телефона. Может, передумаете. Тогда позвоните, и я приеду.

Он вытащил из внутреннего кармана куртки лист и протянул Сереже, но тот сунул лист в боковой карман куртки мужчины.

– Не нужно. Мы не будем вам звонить.

Они были уже на лестнице.

В этот момент из комнаты вышла Сережина мама. Это была довольно пожилая женщина, полная, небольшого роста, уже седая, с короткой стрижкой. Заметив меня, она остановилась.

– Как вы сюда попали?

– Я с Сережей пришла, – быстро ответила я. – Я его… В смысле мы с ним сокурсники.

– Ах вот как. – Женщина остановила на мне строгий, внимательный взгляд. Потом кивнула. – Ну, хорошо. Сколько раз говорила Сереже, чтобы не водил сюда случайных знакомых, все без толку.

Выражение «случайная знакомая» резануло как ножом по сердцу, тем более что так оно и было.

– Сережа мне рассказывал, какой у вас замечательный дом, – попыталась я оправдаться. – И какой из него чудесный вид на город.

Женщина сухо кивнула.

– Да, он любит хвастаться этим домом.

Возникла напряженная пауза.

– А у вас, я слышала, замечательная коллекция трубок, – снова попыталась завязать я разговор.

– Да. – Сережина мама посмотрела на меня подозрительно. – А вы что, интересуетесь? Тоже хотите купить?

– Нет, что вы. Я…

– И, по-моему, вы курите, – воскликнула Сережина мама. – Не отрицайте, у меня великолепное обоняние, особенно на табачный дым. Это возмутительно. Прежде курили только киноактрисы и женщины легкого поведения. Теперь любая пятнадцатилетняя девочка. Смотришь, у нее уже сигарета в зубах.

В четырнадцать лет я впервые попробовала покурить. Моталась по тамбурам электричек в компании подружек, прятала в кулачке сигарету. Боже мой, какой ужасный разговор! Я с облегчением вздохнула, когда вернулся Сережка.

– Выпроводил его, – сказал он еще с лестницы. – Вот мерзкий тип. – Потом, увидев нас, стоящих в напряженных позах, смутился. – Познакомься, мама, моя сокурсница Светлана.

Сережина мама сухо кивнула.

– Хочешь чаю? – спросил меня Сережа.

Я сказала, что хочу, и обратилась к Сережиной маме.

– А можно посмотреть ваши книги? У вас большая библиотека.

– Только читать мы ничего не даем, – заметила Сережина мама. Однако тот факт, что я спросила про книги, похоже, внушил ей некоторое уважение ко мне. Впрочем, меня интересовали не столько книги, сколько пресловутые курительные трубки. Очень хотелось посмотреть на эту ценность. И еще хотелось остаться наедине с Сережей и побеседовать с ним.