Текст книги "По прозвищу Китаец"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Что вы хотите знать об Эвансе?

– Все, – обобщил Китаец.

– У меня сейчас нет времени, – Наталья Станиславовна озабоченно посмотрела на часы.

– Где мы можем сегодня встретиться? – перешел в наступление Китаец.

– Вот номер моего сотового, – она вырвала из записной книжки лист и начеркала цифры, не разделяя их характерными черточками. – Позвоните мне в половине восьмого.

– О`кей. – Китаец спрятал бумажку в карман. – Приятно было с вами поболтать.

– Мы же не прощаемся? – заметно потеплел взгляд Натальи Станиславовны.

– Ни в коем случае. – Китаец встал и склонился в поцелуе над той самой рукой, пальчики которой его так пленили.

Глава 6

В баре бизнес-центра, куда Танин спустился после встречи с Натальей Станиславовной, он наткнулся на своего давнего приятеля. Тот работал журналистом в «Тарасовском листке». Леонид Угодин был пройдохой из пройдох. Этот ушлый и беспринципный малый, как шакал, шел по следу сенсаций и скандалов. Он вился вокруг денежных мешков, стараясь отхватить кусок послаще да побольше. Однако не гнушался и разного рода мелочью. Китайца совсем не удивило, что тот сидел в баре, но и не обрадовало. Китаец терпеть не мог откровенных мошенников и подлецов. Но в данном случае Танин все-таки сделал над собой усилие и подошел к Угодину.

«Он наверняка осведомлен о том, что происходит в стенах „Виктории“. Угодин попивал мартини. Черные глаза Леонида, в которых странно соседствовали хитрость и томная небрежность, его густые, удивленно приподнятые брови, большой заостренный нос, сочные мокрые губы с полосой редких каштановых усов над ними и такая же хилая, но аккуратно подстриженная бородка были визитной карточкой осторожного угодинского угодничества и хищной осведомленности.

– Кого я вижу, Танин, – довольно улыбнулся он. – Сколько лет, сколько зим!

– Привет, Леня, – сдержанно улыбнулся Китаец, садясь за его стол.

– Вот уж кого не ожидал встретить! – Леня облизнул свои пухловатые губы, но они не стали от этого менее влажными.

«Вечно этот слюнявый рот», – брезгливо подумал Китаец.

К столику, за которым сидели приятели, подошла официантка в темном мини и накрахмаленном белом переднике с задорно топорщившимися рюшами. Короткие высветленные пряди стояли ежиком на ее яйцевидной голове. Смоляные брови, крупный нос и веселые темные глаза делали ее похожей на клоуна.

– Что будем пить? – непринужденно обратилась она к Китайцу.

– Минеральную воду. Если есть – «Перье», – бесстрастно произнес он.

Официантка удивленно взглянула на него, развернулась на своих воинственных шпильках и направилась к стойке.

– Водичкой балуешься? – с насмешливой снисходительностью проговорил Леня.

– Я за рулем.

– Понятно. А здесь-то какими судьбами? – растянул он в улыбке свой сочный рот.

– Деловой визит, – уклончиво ответил Китаец. – Как дела в газете?

– А-а, – огорченно и пренебрежительно махнул рукой Угодин, – болото. Правильно ты сделал, что с журналистикой завязал. Я тоже хочу покончить с этой бесперспективщиной.

– А здесь местечко себе присматриваешь? – лукаво улыбнулся Китаец.

– Ну как сказать... Поужинать не хочешь?

– А что, здесь хорошо кормят?

– Неплохо. Я вот думаю, может, что посущественнее заказать? – На полных губах Угодина заиграла похожая на подтаявшую карамель улыбочка.

– Меня ждет сегодня романтический ужин, – слабо улыбнулся Танин, – приберегу аппетит для него.

– Вечно тебе везло с бабами, – с тайной завистью глянул на него Леня. – Да я вообще-то тоже не жалуюсь, – самодовольно хихикнул он.

– Я тут одного человека ищу. Может, знаешь такого? Эванс. Питер Эванс, – внятно произнес Китаец.

– А-а, – оживился Леня, – этого американца вшивого.

В голосе Угодина было столько спесивого пренебрежения, если не высокомерия, что Танина это заинтересовало.

– Почему вшивого?

– Девушка, – обратился к подошедшей к ним снова официантке Леня, – меню не представите?

Официантка поставила перед Таниным бутылку «Перье», высокий стакан из голубоватого стекла и подмигнула Лене.

– Айн момент. – Она легкой походкой модели устремилась к стойке.

– Классная девчонка, – слащаво улыбнулся Угодин, – живая, быстрая и без этих бабских штучек.

Бабскими штучками Леня называл женское кокетство и ту ленивую томность, которая неслыханно раздражала его, потому что сбивала с толку. Он считал, что, пуская в ход свое кошачье обаяние, манерность и жеманство, женщины набивают себе цену или просто потешаются над ним. Вообще словом «штучка» Угодин пользовался с завидной частотой. Всякий раз, правда, этому словечку он придавал разную, в зависимости от обстоятельств, окраску – от плотоядно-одобрительной до презрительно-ненавидящей. В этом и состояла его роль новатора в области «великого и могучего».

– Значит, под Эванса копаешь, – понимающе посмотрел Леня на Танина, – только скажу тебе: ты опоздал. Этот янки сам себе яму выкопал. Вот так-то.

Самодовольная улыбочка вновь посетила слюнявый рот Лени. Он был в восторге от собственной расторопности и осведомленности.

– Это как же? – наивно улыбнулся Китаец.

– А так, – неопределенно ответил Леня.

В этот момент ему принесли меню. Он сделал заказ, подмигнул еле сдерживающейся от смеха официантке и снова посмотрел на Танина.

– Так ты о нем ничего не знаешь? – снисходительным тоном спросил он.

– Я с ним самим хотел поговорить, да только он в командировку уехал, – продолжал притворяться этаким олухом Китаец.

Но Леня недоверчиво взглянул на него и состроил хитрую гримасу.

– Что-то ты темнишь, Танин. Не так ты прост, как кажешься. А в командировку Эванс не уехал, а слинял...

Он не отрывал от непроницаемого лица Китайца своих хищно улыбающихся глаз, мечтая насладиться произведенным эффектом.

– То есть как слинял? – спокойно полюбопытствовал Танин.

– Долгов у него – как песка в пустыне, – присвистнул возбужденный собственным всезнайством и тем, что он может щегольнуть им, Угодин, – он ведь не так давно эту махину, – он ткнул большим пальцем в воздух за спиной, – возглавлял, а теперь по уши в дерьме. Деньги швырял направо-налево. А у самого – ни гроша.

– Не понимаю.

– Приехал сюда он – как одолжение сделал. Плел тут об инвестициях. Кое с кем из влиятельных лиц познакомился. Вел дела, скажу я тебе, на широкую ногу. Жил в гостинице. Только его теперь выперли, – смачно рассмеялся Леня, – у нас тут таких, как Эванс, – пруд пруди! Своих, кровно-русских... А вот и наша курочка! – потер он свои громадные розовые ладони.

Коротко стриженная блондинка выставила заказ: двести мартини, салат из помидоров, цыпленка табака, стакан персикового сока и кусочек шарлотки.

– Я плотно привык есть, – как бы в оправдание сказал Леня, когда официантка, крутнув на прощание бедрами, пошла прочь, – за день так набегаешься! Ну, ты как? – он кивнул на свой мартини. – Не надумал?

– Я же тебе уже сказал, – скрывая раздражение и чисто физиологическое отвращение, процедил Китаец.

– Эх, – Леня сделал несколько больших глотков и принялся за салат, – надо было, наверное, водочки заказать, но... грешник, не люблю мешать.

– А что еще интересного ты знаешь об Эвансе, кроме того, что он приехал в Россию с пустыми карманами?

– Разбогател, – Леня промокнул салфеткой рот, в углах которого выступила бело-красная жижа – салат был заправлен сметаной, – ораторствовал и все об инвестициях трубил. А когда наши его серьезно спрашивали: «Ну когда, Питер, черт тебя дери, деньги-то пойдут?» – он отвечал: «Потерпите». Вот ведь хмырь! – причмокнул Леня. – Первый, кто перестал терпеть его штучки, был директор СП от корпорации «Виктория» Айзик Баргтейл. Намекнул Эвансу, мол, веди себя поприличнее, поскромнее. Перекрыл ему каналы. А потом и вовсе выставил из отеля. Во как! Не наши ведь этого Эванса на место поставили, а свои, америкашки, хоть и евреи! А нашему Ваньке сколько лапши на уши ни вешай – все едино. Как спали, так и спим, мать ее ети. Надоело все, весь этот бедлам сраный. Да ты что, мою статью не читал?

Угодин считал себя мэтром пера и сенсаций, поэтому всякий раз обиженно недоумевал, когда, встречая какого-нибудь своего приятеля, узнавал, что тот не в курсе его очередной хвалебной или разносной статьи. В этом просматривалось его наивное тщеславие самовлюбленного писаки.

– А Урутаев? – поморщился от угодинской манеры выражаться Китаец.

– Урутаев – ставленник мэрии, насколько мне известно, – доверительно-взволнованным тоном заговорщика, открывающего тайну своему союзнику, произнес Угодин, – та еще птичка. Одно время симпатизировал Эвансу, навел мосты. А потом сам же и выпер его. Поставил свою штучку, – глаза Лени сально заблестели, – баба с головой, но больно заносчивая. Свою игру ведет: вроде и с Урутаевым, а вроде и нет. Хитрая бестия.

Китаец слушал с интересом. «Что бы сказал Леня, узнав, что тот романтический ужин, о котором я заикнулся в начале разговора, у меня с Натальей Станиславовной?» – с чуть заметной улыбкой подумал он.

– Ты какой-то рассеянный, – не распознал этой нюансированной улыбки Леня, – спишь на ходу.

– На меня всегда так морозный воздух действует, – вяло произнес Китаец.

– Ну так вот, – эмоционально продолжил Леня, – обворовал этот Эванс своих партнеров, нахапал денег. Он ведь в суд подал на Урутаева.

– Как же так? Если он везде не прав, почему решил судиться с Урутаевым?

– Хрен его знает. Может, кого в суде подмазал... – предположил Леня, хотя его голос звучал не так уверенно, как в ходе всего разговора. – Не знаю, короче, что да как, а только подал он на Урутаева в суд. Такому мошеннику, как этот янки, все нипочем. Нахрапом привык действовать! Только сейчас он по тонкому льду ходит... – Угодин с загадочным выражением взглянул на Китайца. – У него, конечно, тоже свои люди и в мэрии, и в тайных кругах нашей мафии есть, той, которой Урутаев дорогу перебежал... Хотя сам этот чеченец тоже с мафией повязан. В общем, тысяча и одна ночь, – с лихорадочным блеском в глазах резюмировал Леня, – на этом можно не одну статейку состряпать.

Китаец понял, что ничего интересного больше он от Лени не услышит. Но положение, как говорится, обязывало. Он медленно допил минералку и закурил. Ему определенно нравилось в этом тихом уютном баре. Мягкое освещение усыпляло, обитые бордовым плюшем диванчики придавали интерьеру что-то салонно-домашнее.

– А ты чем занимаешься? – Угодин уплетал цыпленка.

– Да ничем конкретным...

– Но денег-то хватает? – не отставал Леня.

Китаец пожал плечами и скептически улыбнулся.

– Понятно, – мотнул коротко остриженной головой Леня, – а мне трудновато приходится...

Его пробило сочувствие к самому себе. Китайцу даже показалось, что лукаво-маслянистые глаза приятеля увлажнились.

– Поэтому ты и ужинаешь в таких отнюдь не дешевых местах, как это? – поддел Угодина Танин.

– Не завидуй. Я нечастый тут гость.

– Лукавишь, брат, – недоверчиво улыбнулся Китаец. – Ладно, хорошо с тобой, – соврал он, – но мне пора. А то на ужин опоздаю, – с тонкой намекающей улыбкой добавил Танин.

Он зевнул, попрощался с Угодиным, подавив приступ дикого отвращения, пожал Лене руку и, поднявшись из-за стола, направился к выходу. Бар располагался в подвале. Танин миновал гардероб, легко взбежал по крутой лестнице и, выйдя из помещения, не спеша пошел к своему авто.

* * *

Приехав домой, Китаец залез в горячую ванну. Лежа в ней, он размышлял о том, что сказал ему Угодин. У Танина не было оснований доверять этому пройдошливому журналисту, склонному все преувеличивать. Китаец неплохо знал его. Знал, что для Лени тонкие переходы и нюансы почти всегда оставались неуловимыми. Он предпочитал резкие контрасты и либо пел кому-нибудь оглушительные дифирамбы, либо безоговорочно чернил. Китаец недоумевал по поводу того, как мог Эванс, не будучи совладельцем «Виктории», заручаться поддержкой партнеров, брать у них деньги, швырять их направо-налево, жить за счет корпорации в гостинице. Это было не ясно.

Потом, если Эванс так плох и везде виноват, почему он обратился в суд? «Подмазал», – сказал Угодин. Но толком Леня этого обстоятельства объяснить не мог. Конечно, и у его компетенции есть пределы. Китаец вспомнил одну из статей Лени, посвященную теннисисту-вундеркинду. Он высоко отзывался о чувстве юмора спортсмена, но все же и ему, этому чувству, решил задать твердые границы, написав: «С другой стороны, какое бы ни было безграничное чувство юмора, даже такое, как у Пафина, – и оно может иметь четкие пределы». Китаец помнил эту нелепую и претенциозную фразу дословно. Когда он встречал Леню, первое, что возникало в его голове, было как раз это предложение. Он подсмеивался над Леней, всякий раз цитируя ему его знаменитую фразу, и с иронией восхищался тонким знанием и мастерским владением Леней приемами диалектики. Безграничное, согласно Лениному разумению, имело границы. Чем не Гегель?

В вопросе, совладелец ли Эванс «Виктории» или нет, Китаец был больше склонен доверять свидетельству Елены Прекрасной. Она сказала, что да. Почему же тогда Угодин утверждает обратное? Скорее это объясняется желанием дезинформировать или простым незнанием проблемы. В случае с Угодиным было бы вероятней предположить первое. Интересно, при себе ли носит Эванс бумаги? Наверное, нет – слишком рискованно. Где тогда он их прячет? И как их у него экспроприировать? Попросить об одолжении?

Китаец подставил под душ лицо.

А что, если он некоторое время решил отсидеться? Вполне нормальная реакция на угрозы такого типа, как Урутаев. И что это Угодин плел про мафиозную группировку, стоящую якобы за спиной Эванса? Тогда чего американцу бояться? Может, документы у представителей этой группировки? Ладно, подожду Эванса.

Вытеревшись, Танин прошел в гостиную, вынул из кармана висящего на кресле пиджака синюю визитку и лег на тахту. Закурил. «Веденеева Наталья Станиславовна. Менеджер бизнес-центра СП „Виктория“, – прочитал он на визитке. Время подходило к половине восьмого. Он нашарил стоящий на полу телефон и, сняв трубку, набрал номер Натальи Станиславовны. После пары длинных гудков он услышал ее спокойный голос:

– Да, слушаю.

– Еще раз добрый вечер...

– А-а, это вы, – узнала она Китайца, – вы точны.

– Это одно из миллиона моих достоинств, – пошутил он. – Какие у нас планы?

Он постарался придать голосу волнующую томность.

– Приезжайте ко мне. У меня все готово, – бодро отозвалась Наталья Станиславовна. – Лермонтова, двадцать три, квартира одиннадцать. Новое здание, – добавила она.

– О`кей.

Китаец прошел в другую комнату, раздвинул дверцы шкафа-купе, выудил оттуда светло-коричневый пиджак, брюки, кофейного цвета водолазку и принялся одеваться. Перед уходом он брызнулся «Аззаро», проверил кобуру и выключил свет.

Он поймал такси и, доехав до ближайшего супермаркета, купил бутылку «Шато де Берн» и цветы – три красные розы. Таксист ждал его в машине. Минут через десять он уже стоял между двух аляповатых колонн с опорами в виде гигантских каменных шаров на крыльце пятиэтажного кирпичного дома. Танин набрал на щитке домофона указанный номер квартиры и снова услышал голос Натальи Станиславовны:

– Кто там?

– Ваш покорный слуга, – пошутил Китаец.

– Минутку.

Голос пропал, но вскоре дверь отворилась. Вернее, ее открыл детина в камуфляже.

– Пожалуйста, – неуклюже улыбнулся он, – лифт – налево.

Китаец поблагодарил парня и проскользнул к лифту. Холл был облицован светлым мрамором. Кругом ковры и флора. «Неплохо», – удовлетворенно подумал Китаец.

Поднявшись на третий этаж, он шагнул на темно-синий ковер мини-холла. Помещение напоминало интерьер дорогого отеля. Танин подошел к двери с латунной табличкой, на которой красовались две толстые выбитые единицы, и нажал на кнопку звонка. В ответ раздалась знаменитая мелодия из оперы Бизе. «Тореадор, смелее...» Китаец улыбнулся. За «Кармен» последовал «В траве сидел кузнечик». Дверь открылась. На пороге стояла улыбающаяся Наталья Станиславовна. Его обдало волной аромата незнакомых ему тягуче-сладких духов.

Китаец немного опешил. На Наталье Станиславовне было весьма интересное платьице, сильно открывавшее грудь возле подмышек и представлявшее собой два небольших кусочка светло-пепельной материи, соединенных друг с другом при помощи нескольких тонюсеньких лямочек и веревочек. Но откровенно обнаженные участки тела были все же стыдливо прикрыты бледно-голубыми капроновыми вставками. Наряд смотрелся крайне интригующе и эротично, так что Китаец не мог не улыбнуться желанию хозяйки соблазнить его. Украшения отсутствовали. Да и зачем они, когда у тебя такая изящная фигурка и такое откровенное платье, напоминавшее Китайцу сильно ушитый с боков школьный передник.

– Прошу, – она посторонилась, пропуская Китайца в квартиру.

Прихожей как таковой не было. Китаец очутился в просторной, облицованной квадратными белыми панелями комнате. Паркетный пол был застелен абрикосового цвета ковром, обитые серо-белым гобеленом диваны с изогнутыми спинками приглашали к неспешной беседе у камина. Обстановка поражала отменным вкусом и лоском. На стенах висели картины, причем неплохие. Это были уже не русские пейзажи, выглядевшие как лубочные картинки, а выверенные цветовые решения определенных художественных задач. Выполненные в манере импрессионистов и постимпрессионистов виды южных городов соседствовали с авангардными полотнами. На невысоких стеллажах расположились дорогие безделушки и книги, а на шикарном столе из темного дерева в бронзовых подсвечниках стояли две свечи и... ужин на двоих – вино, легкие закуски и фрукты.

Квартира была двухъярусной. Китаец поднял голову и увидел металлические перила и часть верхнего этажа.

– Там кабинет и спальня, – любезным тоном произнесла Наталья Станиславовна.

– Мило, – Китаец вручил немного смущенной Наталье Станиславовне цветы и, подойдя к сервированному столу, достал из пакета бутылку вина.

– Чудесные розы. – Наталья Станиславовна поставила цветы в изящную керамическую вазу.

После небольшой экскурсии по дому Китаец и хозяйка сели к столу.

– Я бы выпил чего-нибудь покрепче, – сказал Китаец, рассматривая этикетку на бутылке.

– Есть «Бакарди», – улыбнулась Наталья Станиславовна.

– Прекрасно.

Наталья Станиславовна поднялась с кресла и прошла на кухню. Вскоре она появилась с бутылкой «Бакарди» и вазочкой, где лежал наколотый ровными кубиками лед. Налив даме вина, а себе – рому, Китаец приподнял стакан и провозгласил тост:

– За наше совместное предприятие!

Наталья Станиславовна немного нахмурилась. Конечно, она думала, что он скажет что-то типа: «За вас!» или «За нас!». Китаец уловил перемену в ее лице и произнес с лукавой улыбкой:

– Это только первый тост.

После нескольких порций «Бакарди» и «Берна» глаза обоих потеплели. А когда Наталья Станиславовна встала, чтобы включить музыку, Китаец понял, что разговорами и танцами не обойдется. Хрупкая стройность и маленькая упругая грудь Натальи волновали его. Так же, впрочем, как и ее молочно-белая кожа, которая соблазнительно просвечивала сквозь голубой капрон. Их первый и последний «вальс» закончился смелыми объятиями с долгими глубокими поцелуями. Наконец рука Китайца скользнула вверх по Натальиному бедру и задержалась на ее ягодицах. Она не сопротивлялась. Китаец легко подхватил ее на руки и понес на второй этаж.

Глава 7

Уже лежа на широкой кровати, он предпринял разговор, из-за которого, собственно, и пришел. Но поначалу Наталья только сонливо бормотала что-то, словно бредила. Китаец пробовал ее расшевелить, но она неудержимо проваливалась в забытье. Тогда он тоже прикрыл веки. Прошел целый час, прежде чем он снова предпринял попытку вернуть Наталью к бодрому состоянию. Она зевнула, потянулась и посмотрела на него так, будто видела впервые.

– Господи, ну что ты такой неугомонный! – снисходительным тоном произнесла она и повернулась на другой бок.

Через минуту Китаец услышал ровное дыхание спящего человека. Тогда он осторожно потянул Наталью за плечо, перевернул ее на спину и немного сполз. Он принялся водить языком по ее плоскому животу, спускаясь все ниже. Сначала Наталья не подавала признаков жизни, потом издала что-то похожее на полузевок-полувздох и принялась постанывать. Китаец уткнулся лицом в ее лоно. Его ласки становились все настойчивее, смелее. Вскоре он почувствовал, как его вытянутых вдоль тела Натальи рук коснулись ее горячие пальцы. Она привстала и погрузила их в его волосы, больно дернула. Потом снова откинулась на подушки и начала извиваться. Ее тело вибрировало и напрягалось от возбуждения. Из груди вырывалось глухое клокотание. Казалось, она задыхается или смеется до колик и готова рухнуть в истерику. Стоны приобрели сладострастную протяжность.

Китаец все больше разводил ее ноги, не прекращая ласкать ее языком. Но когда Наталья уже обморочно распласталась на кровати, когда ее вздрагивающее тело, охваченное сладострастной агонией, умолкло и затаилось, как бы прислушиваясь к темной бездне, отделяющей его от острого наслаждения, Китаец поднял голову и взглянул в ее запрокинутое лицо. Неистовый порыв страсти прошел по нему как ураган. Лицо казалось опустошенным и жестоким. Оно замерло, словно посмертная маска, вобрав в себя остывшее наваждение и мучительное чувство неудовлетворенности.

– Мне продолжать? – глухо спросил Китаец и не узнал собственного голоса.

– Да, – выдавила из себя Наталья и закрыла глаза.

– Давай поиграем, – жарко зашептал он, лизнув ее потное бедро, – игра называется «Сексуально-эротический катехизис».

– Что ты еще придумал? – с ноткой раздражения спросила она.

– Я буду ласкать тебя до тех пор, пока ты будешь отвечать на мои вопросы. Надеюсь, ты сможешь себя контролировать? – улыбнулся он.

– Ты издеваешься? Вижу по твоему лицу... – возмущение таким, как она определила для себя предложение Китайца, цинизмом боролось в ней с жалостью к себе. Она не знала, чему отдать предпочтение: разбушеваться или расплакаться.

Китаец был из тех довольно редко встречающихся в наши дни мужчин, которые могут пробудить в холодной и рассудительной бизнесвумен не только чувственность, но и чисто женскую плаксивую чувствительность. Из состояния этой мучительной двойственности ее вывела реплика Китайца, который не отрывал от ее раздираемого эмоциями лица своего лихорадочно горящего взгляда. Он чувствовал возбуждение – перспектива такой игры подействовала на него словно допинг.

– Руслан Умарович, наверное, тебя этим не балует, – с ледяной усмешкой сказал он.

Эта реплика вызвала настоящее цунами. Наталья закричала что-то грубое и невнятное, резко села в постели и едва не влепила Китайцу пощечину. От всей души, как говорится. Он вовремя успел перехватить ее летящую руку, поймать и сжать ее. Наталья вскрикнула от боли.

Китаец ослабил хватку, поднес эту тонкую, пахнущую духами руку к губам и нежно поцеловал.

– Не советую тебе делать резких движений, – иронично сказал он.

Наталья со свирепой яростью смотрела ему в лицо. Он вызывал у нее сейчас дикую ненависть, но и не менее дикое влечение. Такого она не испытывала уже давно. Это чувство было настолько неожиданным для нее, что казалось новым, ранее неиспытанным... А может, так оно и было? Оно угнетало ее своей неопределенностью. Наталья, такая энергичная и решительная на работе, не знала, как реагировать. Истерзанная и вконец изнемогшая, она бессильно упала на подушки.

Чтобы не расплакаться, она толкнула Китайца ногой в грудь. Он поймал ее ногу и провел языком по стопе.

– Я бы могла нанять десять смазливых молодых парней... – задыхаясь от ярости, сказала она.

– Которые облизывали бы тебя день и ночь? Нет, Наталья, ты для этого слишком горда. Секс за деньги – не для тебя, – Китаец многозначительно улыбнулся, – мне кажется, тебе нужно ограничиться одним немолодым, но энергичным Китайцем, – пошутил он.

– Что тебя интересует? – Наталья закрыла глаза.

– Эванс – совладелец компании?

– Да. Ему принадлежит четвертая часть акций.

– Ты знала о выпуске необеспеченных акций? – Китаец принялся водить языком по внутренней стороне ее левого бедра.

Она поежилась, вздохнула и тихо застонала.

– Да, – хрипло произнесла она, выпрямляясь и погружая пальцы в его волосы.

– Эванс был к этому причастен? – поднял на миг голову Китаец.

– Идея была его.

– С кем общался Эванс? У него ведь были налажены неплохие контакты...

– Ковалева Евгения Елизаровна, Светлов Дмитрий Сергеевич, Александр Степанович Пляц, Семен Аркадьевич Борисоглебский. Последний – директор гостиницы «Космос».

– Остальные – из мэрии? – Китаец неторопливо ласкал ее между ног.

– Да, – задыхаясь от наслаждения, шепотом сказала Наталья.

– Ты знала об этих бумагах?

– Естественно. Ты – сущий дьявол!

– Не более, чем Урутаев. Ты ведь спишь с ним?

Голос Китайца действовал на Наталью гипнотически, но последняя реплика возмутила ее. Она попыталась коленом оттолкнуть Китайца, но он был неумолим в своих ласках.

– Это не твое дело, – выдавила она из себя, боясь, что то противоречивое чувство, которое повергло ее ниц, едва не доведя до истерики, снова станет давить ее.

– Согласен, – мягко произнес Китаец, – но все-таки? – Его язык продолжил свою приятную работу.

– Ты – наглый, бесчувственный тип... – договорить до конца эту фразу Наталье помешал оргазм.

Тело ее содрогнулось, она издала всхлип, потом стон, забилась так, словно ее поразил приступ эпилепсии, сдавила шею Китайца ногами и, мелко задрожав, замерла.

На несколько минут их накрыла оглушительная тишина зимней ночи.

– Хочешь еще? – спросил Китаец, когда заметил, что Наталья шевельнула рукой.

Его голова теперь лежала на подушке рядом с ее. Вместо ответа Наталья обняла Китайца.

– Не поверишь, но хочу, – сластолюбиво улыбнулась она.

– Тебе понравилась игра? – Китаец гладил ее спину.

 
Мне нравилась игра одна,
Хотел вползти я вглубь ума,
Ты, верно, знаешь ту игру,
О том, как чокнуться, она...
 

– Что это?

– Стихи, – ответил Китаец, снова сползая к ее животу.

– Мне никто никогда не читал стихов.

– Привыкай.

 
Игру хочу я показать,
Забудь, кто ты, закрой глаза,
Забудь людей, забудь весь мир,
Мы возведем другой кумир...
 

– Но в нашем случае речь идет не о забытьи, – шутливым тоном произнесла Наталья, чувствуя, как в ней опять закипает вожделение.

– Не будем отвлекаться, продолжим сеанс. Один мой приятель сказал мне, что Эванс всем задолжал. Это правда?

– Чистая, – выдохнула Наталья, – он тратил больше, чем зарабатывал. Я принимала у него дела. Потребовала финансовый отчет.

– И что же? – Китаец все глубже погружал язык в ее лоно.

– Одни пробелы...

– Ты довела это до сведения Руслана Умаровича?

– Конечно.

– Так же, как расскажешь ему о том, чем мы тут занимались? – Китаец прекратил свое занятие и посмотрел на Наталью.

Она привстала, обхватила его за шею и вдавила его голову себе в пах.

– Ты нарушаешь договоренность.

– Я жду ответа, – вырвавшись, спокойно сказал Танин.

– Нет, не расскажу. Не хочу неприятностей.

– И документы ему не покажешь? До определенного момента, я хотел сказать.

– Зачем тебе это знать? – удивилась Наталья.

– Не хочу, чтобы в один прекрасный момент ты меня подставила. – Китаец посмотрел ей в глаза.

– Не беспокойся, – Наталья снова легла. – Ты принесешь мне бумаги, я заплачу тебе оговоренную сумму, и мы будем в расчете.

– Если ты берешься извлечь какую-нибудь выгоду из этих бумаг, то хочу тебя предупредить, что ты очень рискуешь. Ты отдаешь себе отчет?

– Ты тревожишься за меня? Спасибо, – с иронией отозвалась Наталья.

– Мой долг тебе сказать это.

– Ты широко трактуешь свои обязанности, детектив Танин, – усмехнулась она.

– Знаю, что верить женщинам – дело пустое, – с неожиданной горечью произнес он, – но все-таки хотелось бы. Ты, конечно, не скажешь, зачем тебе эти бумаги?

– Ты излишне любопытен.

– Урутаев прессует Эванса? – Китаец продолжил ласки.

– Да, хотя я этого и не должна была говорить... Ему нужны его акции. Эванс платить не хочет. Правление приняло постановление исключить его.

– Так в чем же дело?

– Эванс упирается. Грозит Урутаеву этими бумагами. Пока Руслан уговорил правление потерпеть, обождать.

– Документы, стало быть, – гарантия безопасности и благосостояния Эванса. Хотя в его положении понятие «благосостояние» весьма условно. А что за мафия стоит за ним? – Китаец снова опустил голову.

– Откуда такие сведения?

– От одного приятеля.

– Нет, – воскликнула Наталья, – я так больше не могу! Давай разграничим эти...

– Сначала беседа, потом – все остальное? Я не против.

Он сел, включил бра, достал с тумбочки сигареты, прикурил одну для Натальи, закурил сам и, потушив электричество, вытянулся на простынях.

– Я говорила, что Эванс поддерживал отношения с Борисоглебским...

– Директором «Космоса»?

– Да. Он, этот Борисоглебский, – человек мафии. Той группировки, которая хочет скупить акции Эванса, а потом и Урутаева смести.

– А если поподробнее?

– Зачем тебе это? – удивилась Наталья.

– Пригодится. А почему бы Питеру не обратиться за помощью к своим мафиозным друзьям? Ах да, он не может, они сами рады сожрать его...

Китаец еще много интересного узнал об Эвансе, мафии и мэрии. Когда пришло время расставаться, Наталья, утомленная и немного встревоженная, повисла у Китайца на шее.

– Останься еще на пару часов.

– Я должен завтра быть в форме, – решительно отверг он ее просьбу.

Прощание получилось несколько скомканным. Слишком быстрым, по мнению Натальи, слишком эмоциональным – по мнению Китайца. Сокращая время расставания, он хотел одним прыжком преодолеть оцепенелое пространство своей завороженности телом Натальи, таким гибким и податливым, ее бледной прозрачной кожей, собственной страстью и той сладкой расслабленностью, которую приносит удовлетворение. Если он и бредил на пороге ее роскошной квартиры, то – завтрашним днем.

Когда охранник отпер ему входную дверь, он со всей остротой человека, установившего со временем свои особые отношения, почувствовал, что его новая любовница осталась далеко позади, на вечнозеленом острове уплывающей в небытие ночи. И если завтра он встретится с ней или позвонит, то это будет уже другая женщина, с которой ему придется сличать образ сегодняшней Натальи. Он найдет, что у этих двух женщин одни и те же глаза, руки, волосы. Но это ничего не даст. Потому что в нем уже поселилось тоскливое чувство утраты, мучительное сознание необратимой потери именно этой Натальи, подобно аромату духов, овеянной волшебством навсегда ускользнувших минут.

Женщины думали, что в его жилах течет яд непостоянства, а на самом деле это был яд времени, которое никогда ничего не возвращает...

* * *

Единственный рейс из Москвы должен был прибыть в Тарасов в десять утра. Китаец поднялся в восемь, сделал несколько специальных упражнений и, прихватив халат, отправился в ванную. Он принял контрастный душ, что окончательно взбодрило его, побрился и, надев халат, пошел на кухню. Вынул из холодильника пакет молока, поставил на стол. Небольшой медный котелок, в котором он варил себе по утрам какао, стоял здесь же на столе. Стенки котелка были покрыты толстым слоем засохших пенок, которые постепенно, день за днем, нарастая, уменьшали его объем. Когда слой пенок становился таким, что в котелок переставала помещаться чашка какао, Китаец мыл его. Это случалось несколько раз в год, а в остальное время, налив себе чашку горячего напитка, Танин просто оставлял котелок на столе до следующего утра.