Текст книги "Седьмая версия"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Как ни странно, мне удалось практически беспрепятственно проникнуть на пятнадцатый этаж, на котором и содержался, по моим расчетам, капитан «Сергея Есенина». На шестнадцатом заседала сама комиссия, а на четырнадцатом наверняка располагались всевозможные пресс-секретари и референты. Они всегда занимают позиции на краю зоны ограниченного доступа, поскольку общаются с прессой, а кто же пустит журналистов хотя бы на один шаг дальше, чем это разрешено начальством?

Хорошо зная отношение охраны к журналистам, я и не пыталась выдавать себя за корреспондента какой бы то ни было газеты. Будь ты хоть из «Морнинг стар», хоть из «Плейбоя» – это не поможет тебе продвинуться на шаг дальше корреспондента каких-нибудь «Урюпинских ведомостей». Мне помогли сам генерал Кольцов, моя профессия и инерция психической реакции, свойственная каждому человеку.

Я опробовала свой метод на первом же охраннике, который преградил мне путь в лифт, работающий только на три последних этажа. Четко, как того и требует устав, я отбарабанила ему:

– Секретарь-референт генерала Кольцова капитан МЧС Николаева. Отдел экстремальной психологии. Секция оперативных экспертиз.

И сунула ему в лицо свое развернутое удостоверение. Поближе к глазам, чтобы не смог внимательно прочитать. В удостоверении было подтверждение двум фактам, которые я только что о себе сообщила: там было указано, что я действительно капитан МЧС и в самом деле – экстремальный психолог второй категории. А доставать список генеральской свиты и искать в нем, внесена ли фамилия Николаевой в число лиц, которым разрешен беспрепятственный допуск на три верхних этажа, охранник то ли постеснялся, то ли счел излишней формальностью. К чему, собственно, я его и подбивала. Или – «что и требовалось подсказать», как любит выражаться наш Игорек. Я так и не поняла, какая структура выставила свою охрану на этаже, но это не имело существенной разницы – фамилия генерала Кольцова звучала магически и для МЧС, и для ФСБ. Может быть, дело в том, что на его уровне эти две силовые структуры взаимодействовали очень тесно? Но охрана пропускала психолога-референта генерала Кольцова практически беспрепятственно.

Споткнулась я уже у самых дверей комнаты, где находился капитан Самойлов. Вычислить ее оказалось не так уж и сложно. Очередной охранник, проверив мое удостоверение, на мой полувопрос-полуутверждение: «Капитан Самойлов?», произнесенное мной очень неопределенным тоном, машинально указал на необходимую мне дверь.

Около нее стоял не один, не два, как обычно, а шестеро охранников... Я сразу поняла, что что-то здесь не так... Не могут несчастного капитана охранять шесть человек. Они же толпятся у двери и только мешают друг другу. И тем не менее – толпились и мешали.

Все они были в защитной, камуфляжной форме. Один преградил мне дорогу. Посмотрев мое удостоверение, он несколько растерялся и оглянулся на других. Подошел еще один, с совершенно бандитской внешностью, и, даже не глядя на мой документ, заявил категорически:

– Нельзя!

– Почему? – спокойно поинтересовалась я и добавила на всякий случай: – Экспертная психологическая служба генерала Кольцова...

Охранник посмотрел на меня насмешливо и нагло. Давно заметила, что чем сильнее и примитивнее по психической организации мужчина, тем с большим удовольствием он хамит женщинам. Не такой уж это и банальный факт, между прочим. Дело в том, что примитивная психика такого мужчины бессознательно воспринимает сложную женскую психическую организацию как опасность для себя. И сразу же кидается в драку. Защититься хочет от непонятной и еще более пугающей опасности...

– Слушай, телка! – Глазами он меня уже раздел, оценил, как я поняла, достаточно высоко и сейчас сожалел только о том, что нельзя то же самое повторить руками. – Ты в сортир хоть раз ломилась, когда там на толчке уже кто-нибудь сидит? Тебе что тогда отвечали? «Занято»? Так вот, сообщаю: занято!

Я уже поняла, что четверо из шестерых наверняка не принадлежат ни силам МЧС, ни ФСБ... Слишком на бандитов похожи – тем, как держатся, как сутулятся и смотрят – нагло и вызывающе... Но кто же они?

– И кто же там...

Я кивнула в сторону двери.

– ...на толчке?

«Бандит»-охранник хохотнул. Он уже хотел развивать свой, как ему показалось, успех, но тут вмешался один из «наших» охранников. Он неприязненно покосился на того, кто мне хамил, и сказал спокойно:

– Губернатор здешний... Вот кто псих-то... Слышишь, как орет?

Я и без того уже напряженно прислушивалась к крикам, доносящимся из-за двери, озабоченная только одним: чтобы никто не понял, что эти-то самые крики меня и интересуют чрезвычайно...

Кричал он, к сожалению, не слишком громко, как-то сдавленно, и слов было не разобрать, только интонацию – возмущенно-обвиняющую, презрительную... Но много ли информации в интонации?

Увлеченная подслушиванием и, одновременно, – маскировкой этого, я не заметила, как один из охранников отлучился и вернулся уже не один, а с молодым и развязным хлыщом, который сразу же направился ко мне и потребовал документы. Я напряглась. Если меня сейчас разоблачат – выйдет большой скандал. Ведь именно сейчас я и занимаюсь тем, за что получил нагоняй наш командир. Но к кавалерийским наездам я всегда заранее готова. Что-то не похож он на того, кто старше меня по званию... Тогда у меня есть возможность не показывать ему свои документы...

– А вы-то, собственно, кто такой? – спросила я и чуть не рассмеялась, сообразив, что мы с ним сейчас похожи на Шуру Балаганова с Паниковским... – Мужчины обычно представляются первыми...

– Ну хорошо... – буркнул он и с откровенным высокомерием и чувством превосходства сунул мне под нос удостоверение.

«Морозов Эдуард... – цепляла я глазами обрывки слов, зная, что больше секунды он мне свой документ демонстрировать не будет. – Федеративная... безопасности. Лаборатория психопатологии».

У меня отлегло от сердца. У него даже звание не указано. Значит – гражданский. Такой же эксперт, каким и я себя выставляю, только из другой структуры. Значит, скушает мою легенду, тут сейчас такая неразбериха... А может быть, даже и поможет к капитану проникнуть. Коллега все-таки, хоть и из параллельной структуры...

Но я ошиблась в своих предположениях. Этот самый Морозов воспылал ко мне прямо-таки немотивированной неприязнью. Едва он услышал от меня, что я тоже психолог и мне необходимо увидеть капитана Самойлова, чтобы сделать заключение для своей службы (я специально не уточняла – какое заключение, для какой службы – это он и сам додумает, главное, чтобы правдоподобно и уверенно прозвучало), как его словно подменили. Из настороженного и подозрительно высокомерного он сразу же превратился в насмешливого и снисходительного мэтра, объясняющегося с молодой глупой дурочкой. И начал просто кривляться.

– Заключе-е-ение! – протянул он издевательски. – Это ты, девочка, опоздала. Заключения теперь я буду давать. Для того и вызвали из Москвы. Так и передай своему начальству. Заключение – это к Морозову. И по поводу Самойлова, и по поводу Васильева. Все – к Морозову. Он, мол, очень большой специалист по заключениям... А тебе, крошка, делать тут нечего. Ты теперь – без работы... Раньше надо было, пока я здесь не появился.

Он откровенно издевался и ерничал. Охрана помалкивала, только тот, что меня отшил своими «туалетными» шуточками, смотрел на меня откровенным взглядом голодного самца. А Морозов, кажется, получал наслаждение от собственного, как он полагал, остроумия...

– Ты что, глупышка, и в самом деле хотела к Самойлову на прием попасть? Он же знаменитым теперь стал. И его помощник – тоже. Это же теперь люди слишком популярные, чтобы с каждой смазливой девчонкой общаться. С ними теперь только министры разговаривают... Сам губернатор еле прорвался, как видишь... Слышишь, кстати, как орет? Серьезный человек, судя по голосу...

Слышала ли я! Да я только из-за этих криков, которые вдруг резко усилились (может быть, дверь слегка приоткрылась, или губернатор контроль над собой потерял?), и терпела болтовню наглого москвича. Он думал, что я его слушаю. А я слушала, как кричит на капитана Самойлова булгаковский губернатор...

– Но почему это случилось в тот момент, когда по мосту шел поезд? Как ты посмел! Ты! Идиот!.. Самоубийца!.. Ты сам все решил...

Эта тирада донеслась до меня слишком отчетливо, чтобы можно было сомневаться в смысле услышанного. Хотя истинный смысл этих фраз от меня и ускользал, слова запечатлелись в памяти четко...

Дверь неожиданно распахнулась, и из комнаты хозяйской походкой вышел высокий и плотный человек с кудрявой густой шевелюрой, разгневанным взглядом зацепил меня с болтуном-москвичем и, не заметив нас, словно каких-то букашек под ногами, как танк, двинулся к выходу с этажа. Четыре охранника, сворой дворняжек, засеменили за ним по коридору...

Я уже хотела было повторить свою попытку проникнуть к Самойлову, но в конце коридора показался полковник Краевский. Встреча с ним никак не входила в мои планы. Я быстренько повернулась лицом к Морозову и кокетливо ему улыбнулась...

– Ни разу не встречалась ни с одним из московских психологов...

В слово «встречалась» я намеренно вложила интонационную двусмысленность. Он даже глаза на меня вытаращил. А я, напирая на него грудью, словно мадам Грицацуева на Бендера, затолкала его в соседнюю комнату, из которой он недавно вышел, и сказала очередную двусмысленность грудным, волнующим мужчин голосом:

– Надеюсь, у вас не слишком много работы с этими вашими популярными подопечными. Вы найдете сегодня вечером пару часов, чтобы поделиться со мной опытом – как делать заключения?

Самый умный мужчина часто становится полным дураком, когда женщина сама идет ему в руки... А Морозов к тому же оказался не слишком умен... Он смотрел теперь на меня, как кот на жирную мышь.

– У-ух, крошка, – томно прошептал он мне, – ты мне нравишься все больше... Я научу тебя и заключениям, и соприкосновениям, и проникновениям...

Его длинные руки с потными ладонями слишком свободно начали себя чувствовать и оказались на моей талии с явным намерением переползти на грудь... Пожалуй, достаточно. Краевский не будет долго торчать в коридоре... А Морозову в наказание устроим «динамо»...

Я отстранилась от него и, уже приоткрыв дверь, ляпнула наобум – поскольку совершенно не знала города, я, кроме набережной, ничего в Булгакове не видела. Ну что ж, пусть поторчит на набережной...

– Сегодня в девять. На Центральной набережной. У тридцать девятого фонаря, считая от моста... Не опаздывайте, Морозов...

И выскользнула в коридор.

Уйти из гостиницы не составило никаких проблем, на выходе никто никаких документов не проверял. Но перед тем как уйти, я зашла в диспетчерскую спасательных работ на втором этаже и за пару минут выяснила, что на борту теплохода в последнем совершенном им переходе было всего двести пятьдесят восемь человек. То есть пассажирская вместимость была использована всего на семьдесят процентов... Разве может это называться – «слишком много пассажиров»? Слишком много для чего?

Так и не найдя ответа на этот вопрос, я представилась симпатичной молоденькой девушке-консультантке из числа волонтеров МЧС журналисткой и попросила ксерокопию списка пассажиров, которую и получила буквально через пару минут... Стоило только аргументировать свою просьбу тем, что моя газета собирается якобы опубликовать этот список, чтобы облегчить усилия родственников раненых и погибших, разыскивающих своих родных...

Сама не пойму, как это случилось, но я пропустила свою рабочую смену на теплоходе. Абрамыч, наверное, с ума там сошел, волнуясь за меня... Хотя... Не девочка же я, в конце концов... Раз не приехала на теплоход, значит, произошло что-то достаточно важное...

Хотя на самом деле ничего фактически не произошло... Просто, когда я уже переодевалась, меня что-то дернуло включить телевизор, стоявший у меня в палатке. Игорек раздобыл у какого-то прапорщика-интенданта два телевизора, один мне отдал, а второй себе с Кавээном в палатку поставил. Плохонький такой телевизор, черно-белый, с маленьким экраном, с ломанной-переломанной антенной. Каналы переключать – только плоскогубцами, которые Игорек мне доставил в комплекте с телевизором...

Не знаю, чего я хотела, когда включала этот допотопный аппарат, может быть просто минуты три музыку послушать, пока переодевалась, но передавали в это время «Вести» на РТР и, естественно, не обошлось без информации о булгаковской катастрофе. Но информация была такая, что я как была в наполовину надетом комбинезоне, так и села на раскладушку перед телевизором... Симпатичная ведущая (никогда, кстати, не запоминаю их имен) сообщила, глядя мне прямо в глаза пристальным честным взглядом:

«Представитель компетентных органов, не захотевший, чтобы не только его имя, но и название организации, которую он представляет, фигурировали в эфире, сообщил нашей программе, что в погоне за сенсацией редакции некоторых столичных изданий стали жертвами дезинформации. Вслед за „Булгаковскими вестями“ многие газеты сообщили о существовании так называемой народно-освободительной экстремистской подпольной группы коренных волжан „Внуки Разина“, которая якобы взяла на себя ответственность за организацию катастрофы у железнодорожного моста через Куйбышевское водохранилище на Волге в районе города Булгакова.

Компетентный орган, который посетил наш корреспондент, заявляет, что «Внуки Разина» – это название краеведческого кружка в расположенном ниже по течению Волги городе-спутнике губернского центра – Новобулгаковске. Никаких боевиков среди новобулгаковских краеведов нет. В кружке состоят трое учителей пенсионного возраста и два десятка школьников, учащихся третьих-восьмых классов новобулгаковских школ. По свидетельству учителей и ребят, в редакцию газеты «Булгаковские вести» никто из них не звонил и никакого заявления по поводу катастрофы не делал... Злобные террористы, которым каждая из газет, опубликовавших сообщение о них, придумала собственную легенду и намерения – вплоть до геополитических...

Можно было бы счесть провинциальных журналистов, а вслед за ними и их столичных коллег, жертвами циничного розыгрыша и собственной доверчивости. Но их доверчивость, если, конечно, это доверчивость, а не удачно разыгранная политическая интрига, которую с большой выгодой для себя использовал губернатор Булгаковской области Федор Губенко. В заявлении мифических террористов его имя связывалось с причиной катастрофы. Воспользовавшись этим, губернатор проводит сейчас нечто вроде серии митингов в свою поддержку, громя своих мифических противников-террористов, обвиняя их в цинизме и преступлении против человечества. Сам при этом зарабатывает политические очки.

Что же касается истинной причины катастрофы, то она еще не установлена. Государственная комиссия продолжает свою работу, выслушивая показания капитана теплохода «Сергей Есенин» и его помощника...»

Еще не дослушав до конца, я принялась снимать так и не надетый до конца комбинезон и вновь натягивать мое гражданское платье, делающее меня легкомысленной, по крайней мере на первый взгляд, и провоцирующее мужчин на знакомства.

Не пойду же я искать Ефима в спецкомбинезоне... Он же не на мосту будет торчать и не на останках теплохода, а сейчас непременно в центре событий – то есть в гостинице «Волна», где-нибудь поближе к шестнадцатому этажу, к заседающей государственной комиссии, чтобы первым узнать и первым сообщить о ее выводах.

Ефим Шаблин – мой старинный друг-репортер, с которым мы познакомились в Москве во время известного августовского путча в девяносто первом. Я тогда была глупой студенткой факультета психологии Тарасовского университета, только-только определившейся с темой диплома и мобилизованной МЧС через Министерство высшего образования. В Москве нам кратко объяснили задачу и рассредоточили по местам скопления народа. Мы должны были гасить вспышки агрессивности, нейтрализовывать аффективные состояния, вычислять провокаторов по особенностям поведения и сообщать о них оперативным группам ликвидаторов.

Фима был в то время начинающим газетным репортером, только-только опубликовавшим свои первые репортажи. Оба мы были молодыми, глупыми, оба – наивными... Мы как встретились у Белого дома, так и не расставались двое суток...

С тех пор, как приезжаю на место бедствия, обязательно внимательно смотрю на шныряющих повсюду журналистов. И в семи случаях из десяти обязательно встречаю Фимку... Здесь, в Булгакове, я его уже видела, правда мельком, издалека. Но поставила себе в уме галочку – непременно его разыскать и посидеть, поболтать со старым приятелем... А теперь у меня к нему и просьба появилась. Фимка просто счастлив будет мне помочь. Он долго в меня был влюблен, пока не дошло до него, что из этого все равно ничего не получится. Не чувствую я его как мужчину, хотя и уважаю как хорошего друга. Он дулся на меня сначала, а потом то ли привык, то ли понял, что глупо это... Короче, с тех пор дружим, не отягчая свои дружеские отношения межполовыми проблемами...

В гостинице у дежурного координатора на первом этаже я узнала номер его пейджера, который предусмотрительный Фима оставил в Булгакове в самых разных местах, чтобы расширить свою «контактную зону», как он выражался. Передав сообщение, в котором я назвала себя и попросила его позвонить дежурному координатору, я прождала его звонка минут десять и уже хотела, слегка обидевшись, повторить вызов и кое-что добавить поэмоциональней в его адрес, как из лифта буквально вылетел вечно спешащий Фимка и бросился ко мне целоваться с криком:

– Ольга! У меня есть четыре минуты! Две минуты говоришь ты, две – я! Начинай!..

Понятно. Он вместо звонка сам решил явиться. Молодец, Фима, умница...

Я в двух словах изложила свою просьбу, и Ефим, секунд тридцать подумав, хлопнул себя ладонью по лбу, что означало – он придумал, как мне помочь. Он помчался разыскивать номер телефона, потом долго набирал его, но тот оказывался постоянно занятым, наконец дозвонился, о чем-то низким грудным голосом поворковал с какой-то, без всякого сомнения, женщиной и вернулся ко мне сияющий, словно фирменная туфля из глянцевой итальянской кожи... Значит, узнал все, что я просила...

– Нипочем не хотела говорить, – сообщил он мне, – ныла все: «Меня уволят, меня уволят» – пришлось наобещать ей черт знает чего...

– Фимуля, да ты по существу мне ответь, – взмолилась я, – сказала она тебе, что это за компетентные органы такие?..

– Сказала, – кивнул он, – шепотом, но сказала. Ответ поступил из Министерства чрезвычайных ситуаций, из службы ведомственного надзора и внутриминистерской разведки. По крайней мере так она запомнила. Саму бумагу главный редактор новостей сразу в сейф спрятал, но она все прочитала, когда ее регистрировала... Это твои коллеги, Ольга, сообщение дали...

– Разведка внутри МЧС?.. – пробормотала я. – Ничего не понимаю...

Глава четвертая

Я распрощалась с Ефимом, вышла на набережную и присела на лавочке, в тени, в относительном уединении. Относительном потому, что рядом со мной на лавочку тут же плюхнулся какой-то старичок-пенсионер с клюшкой в трясущихся руках. Но поскольку смотрел он только прямо – на волжскую воду, признаков жизненной активности не подавал, я моментально про него забыла.

Курила я уже вторую сигарету, когда поняла, что думаю все об одном и том же. О странной структуре внутри МЧС, о существовании которой я только что узнала с помощью Ефима Шаблина.

Создание такого рода скрытых формирований внутри стабильно существующей структуры типа нашего МЧС однозначно свидетельствует о том, что появились симптомы нарушения стабильности. Это я хорошо помнила еще из лекций по социально-структурному моделированию... Нам говорили тогда о парадоксе – подобная централизованная тайная структура вроде бы укрепляет систему, в которой возникает, но в то же время является реакцией самой системы на признаки ее нестабильности и, мало того, – сама чаще всего служит источником будущей нестабильности. Однозначно – налицо нарушение стабильности в МЧС. Или уже произошедшее, например из-за конкурентной борьбы с ФСБ, или – планируемое, что может быть связано только с перспективными планами нашего руководства, а скорее всего – самого министра.

Постойте! Уж не в президенты ли он нацелился? А что? Имидж у него отличный для предвыборной кампании – энергичность, воля к действию, оперативность такая, что нашим остальным чиновникам только в кошмарном сне может привидеться. Сам всегда выезжает на самые сложные и опасные объекты. Молод, по крайней мере, на вид. Лицо – открытое, улыбается редко, но улыбка добрая, располагающая. Говорит мало (зря не болтает), но обдуманно. За свои слова всегда готов ответить. Наконец, уже в силу своей профессии, всегда выступает в роли спасателя. Трудно ли для умелого политика сделать шаг от спасателя к образу Спасителя всей России?..

Я даже рассмеялась своим мыслям... Господи, какой ерундой я себе голову засоряю! Словно подумать больше не о чем...

Кстати, вот что мне покоя не дает! Раз уж я решила «сачкануть» сегодняшнюю смену, вдохновленная на это туманным благословением своего командира (он, помнится, сказал – «если ты задержишься на некоторое время» – я поняла, что могу задержаться на столько, сколько сочту нужным), то не тратить же свободное время на интеллектуальные упражнения по поводу президентского кресла, которое, кстати, и сейчас не пустует...

Я достала из сумочки список пассажиров теплохода и еще раз посмотрела на их общее число – всего двести пятьдесят восемь человек. Теплоход фактически шел полупустым... Как же тогда понимать фразу капитана? В каком же смысле пассажиров было слишком много? Интересно, а будь их человек сто, например, это как – много или мало? Или – достаточно? Достаточно – для чего, опять-таки? Как же мне все-таки умудриться поговорить об этом с капитаном Самойловым, на пути к которому неожиданно встал этот отвратительный хлыщ – Морозов?

Ответа на этот вопрос я не находила. В голове машинально всплыл разгневанный голос булгаковского губернатора – «Как ты посмел? ...Ты сам все решил!..» Что – посмел? И что – решил? И при чем здесь сам губернатор? Он-то тут с какого бока?

Я рассеянно разглядывала распечатку со списком пассажиров. Против некоторых фамилий стояли отметки – «погиб». Таких было много, я не стала пересчитывать, но не меньше ста человек...

Вдруг на глаза мне попалась знакомая фамилия... Я даже лоб наморщила, стараясь вспомнить, почему она застряла у меня в памяти... Распространенных фамилий в списке оказалось немало, но эта была редкой, странной и даже какой-то глупой – двойная фамилия «Патрицианов-Горбенко». Где же она мне попадалась на глаза?..

Ну конечно! Мы же совсем недавно с Игорьком смеялись над этой фамилией, говорили еще, что нельзя с такой фамилией проповедовать идеи пролетарского единства... Да ведь это же, пресс-секретарь председателя ППИ – «партии пролетарской идеи», или, как ее называют политические противники, – «партии принципиальных идиотов».

Против фамилии Патрицианов-Горбенко стояла красная отметина – «погиб»... Вот и появился повод отблагодарить Фимку за его услугу. Нужно ему срочно сообщить о моем открытии, вряд ли он успел изучить списки погибших... Он, как и большинство репортеров, больше по верхам порхает – на крыльях собственной фантазии...

Благо от гостиницы я далеко отойти не успела... Я поднялась с лавочки, и тут только «неживой старичок» повернул голову в мою сторону и посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Я сделала ему ручкой, сказала: «Пока, дедуля!» и поспешила к гостинице. На ступеньках ее широченного парадного подъезда я оглянулась. На лавочке сидели уже два старичка! Издалека они были похожи, как близнецы... Или у меня в глазах двоится? С чего бы это?.. Да нет, точно – два старичка стало. Странно...

На этот раз Ефима даже искать не пришлось – он сидел у одного из трех десятков телефонов на первом этаже и передавал в Москву свой репортаж. По всей видимости, репортаж ни о чем, поскольку комиссия работу еще не завершила, выводов своих не обнародовала. Передавать было нечего, но работа есть работа, и Фима наворачивал одну на другую мрачные подробности катастрофы.

Через пару минут он закончил передачу своего текста и, даже не спросив, зачем я тут опять появилась, потащил меня за руку в ресторан. Журналистов на спасательных работах бесплатно не кормили, и Ефим питался в гостиничном ресторане, впрочем, был только рад этому, поскольку считал себя знатоком гастрономии, гурманом. И очень любил этим хвастаться.

Как только я сообщила ему, что среди погибших обнаружила фамилию пресс-секретаря ППИ Патрицианова-Горбенко, он забыл о еде, потребовал у меня список и принялся его изучать. Лентяй ты все-таки, Фимочка! Словно не мог раньше этого сделать!

Фимка разглядывал список минуты полторы, а потом посмотрел на меня круглыми от радости и какого-то азарта глазами и заявил:

– Ольга – гений! И я – тоже!

Он придвинул свой стул ближе ко мне и ткнул пальцем в список.

– Смотри! Видишь эту фамилию? Бухарин? Иван Спиридонович? Знаешь, кто это?

Я недоуменно покачала головой и промолчала, поскольку рот мой был занят. Фимкино возбуждение не мешало моему аппетиту.

– Слушай сюда! Бухарин – это псевдоним лидера ППИ Суханова. Имя и отчество совпадают! Даю голову на отсечение, что это он! Во-первых, ассоциация с Николаем Бухариным, сама понимаешь, во-вторых, он, как и любой нормальный мужик, выпить был не дурак. В его духе псевдонимчик! Кроме того – он сейчас должен быть на отдыхе, в прессе сообщение было, что неделю он отдыхает после серии митингов в городах на верхней Волге, а затем – такая же серия в Нижнем Поволжье... Ему в самый раз было отправиться сверху вниз на теплоходе! А псевдоним – чтобы лишнего внимания к себе не привлекать, что, отдохнуть, что ли, нельзя человеку, в самом-то деле?

Он опять посмотрел на меня совершенно очумелым взглядом и сказал сладострастно:

– Ух, как я развернусь теперь! Мне весь подвал на первой полосе отдадут в завтрашнем выпуске... Я это так разрисую...

Тут же он настороженно оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то из собратьев по перу из конкурирующих изданий мог нас подслушать, убедился, что ни одной знакомой журналистской физиономии рядом не видно, и радостно рассмеялся.

– Ольга – я твой должник по гроб жизни! – заявил он, влепил мне поцелуй куда-то под левый глаз и опять помчался к телефону – диктовать новый репортаж с сенсационным фактом о гибели одного из российских политических лидеров.

Конечно, Фимка – циник. Во всем, что касается его профессии. Ему наплевать на тираж, наплевать на гонорар, но то, что завтра его будет читать вся Россия – от этого у него голова кружилась. И не просто ведь читать. Негодовать будет – там, где он заставит ее негодовать, ужаснется точно в том месте текста, где у него запланирована такая реакция читателей, озадаченно почешет в затылке – уж он-то сумеет ошарашить кого хочешь своими рассуждениями и фантазиями. Фимка – повторяю – циник, но он какой-то романтический циник, если, конечно, такие вообще бывают. Может быть, поэтому меня не коробит от его запала?

Я была несколько ошеломлена и Фимкиной экспрессией, и тем, как развернулись передо мной новые факты. Тут можно даже и не думать, не анализировать – сейчас же новые версии посыплются, как из рога изобилия. Но самая популярная для средств массовой информации будет, конечно, версия о политическом убийстве...

Мне что-то слабо верилось в то, что для гипотетической ликвидации этого самого Суханова можно было организовать катастрофу такого масштаба. В моем представлении – это выстрел из пушки по воробью...

Причем у тех, кто хотел бы его смерти, не было ведь никакой гарантии, что он случайно не останется жив... В катастрофах контрольных выстрелов никто не делает... А если предположить, что среди спасателей есть человек, который проконтролировал факт наступления его смерти?.. И если она не наступила, «помог» Суханову войти в список погибших... То есть попросту – киллер среди спасателей? Почему не может быть такого варианта?

Да нет! Это вообще – чушь собачья! И не только потому, что я слишком высокого мнения о спасателях и не хочу предполагать, что наша репутация может оказаться испорченной. Просто – это само по себе слишком сложно для исполнения и слишком ненадежно в смысле достижения результата... Гораздо проще сейчас киллеры поступают – выстрел, взрыв мины или гранаты, отравление – самый популярный сегодня их репертуар...

Но в теракт я не верю. Да тот же Фимка, если подумает хоть немного серьезно, – тоже не поверит. Но это не помешает ему и в самом деле настрочить полстраницы вдохновенных фантазий в духе Гофмана, где реальность будет переплетаться с вымыслом, с фантастикой, перетекать друг в друга, и разобраться в этом станет уже просто невозможно. А многим, кроме всего прочего, она еще и понравится... Как им нравится все, что имеет запах политического преступления.

...Нагоняй от Грега я за этот «прогул» все же получила. Собственно говоря, не за прогул даже, а за то, что так расширительно истолковала термин своего командира «некоторое время», но главное – не согласовала продолжительность своего отсутствия с ним. Он же волновался за меня, в конце-то концов. Григорий Абрамович сильно напоминал мне моего вечно ворчащего на мою самостоятельность отца. Внешне ничего общего между ними, конечно, не было, но интонации! Боже мой, как часто я стояла перед папой с опущенной головой и теребила подол своего платья, изображая раскаявшуюся грешницу. На самом-то деле голову я опускала только для того, чтобы он не видел мои глаза, в которых в тот момент не было и тени раскаяния...

Но по-отечески меня отчитав, майор проявил самый живой интерес к добытой мной информации. И, как ни странно, не к обнаруженной мною и Фимой гибели Суханова, не к существованию в МЧС неизвестной прежде никому из нас тайной структуры, а к появлению губернатора на шестнадцатом этаже и его разговору с капитаном Самойловым.

Я добросовестно пересказала ему слышанные мною фразы губернатора, и Григорий Абрамович надолго задумался. И я задумалась тоже. Хотя мы явно думали о разном. Меня, например, как-то смутило, что ли, отсутствие в нем интереса к сообщению о службе ведомственного надзора, или, как выразился Фима, – о внутриминистерской разведке. Поведение Грега в отношении этого факта было каким-то неадекватным... Он словно не заметил его. Внимания не обратил. Может быть – не поверил? Счел это очередной выдумкой столичного журналиста? А может быть, это и в самом деле Фимкина выдумка? Или еще чья-то, какой-нибудь скучающей головы из числа его коллег? В той среде, где он существует, это запросто. Утки оттуда вылетают стаями...