Текст книги "Приговор воров"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Отлично, теперь…

– Стой!! Эй, стой, я стрелять буду!! – услышал Дятел, усмехнулся про себя и, не оглядываясь наверх, подбежал к краю площадки и посмотрел вниз.

Высоко.

Бабахнули два выстрела. Дятел вздрогнул и шагнул с площадки в пустоту.

Удар о воду.

«Надо было ботинки снять, – подумал Дятел, гребя к набережной, – а то тяжело. А все равно, и так сойдет. Главное, что получилось. И хорошо, что до берега недалеко. До пристани».

Он взглянул наверх – менты наперегонки бежали по мосту к берегу. Бородатый мужик никуда не бежал. Он поставил свою камеру на перила и курил, неизвестно почему не считая нужным запечатлеть уникальные кадры побега преступника со следственного эксперимента.

– Давайте, давайте, голубчики, – сказал Дятел ментам, – бегите, дорогие… – Он погреб налево. Не на пристань, а туда, где на берегу располагался мыловаренный завод и тянулась с полкилометра высокая кирпичная стена. – Интересно, как вы через эту стену перелезать будете. И вообще, кто вас в такую рань на завод-то пустит? А возле забора меня уже ждут…

Чтобы попасть к реке в том месте, нужно пересечь весь завод. Иначе нельзя. На это и рассчитывал Дятел и те, кто устраивал ему побег. Пока менты будут бегать перед закрытыми воротами мыловаренного завода, он успеет добраться вдоль заводской стены до зарослей во-он там.

А потом на машину – через парк, и… Ищи ветра в поле.

– Получилось, по-лу-чи-лось, – выговаривал Дятел, рассекая воду сильными ладонями, – теперь доплыть бы, и уж тогда…

Он не доплыл до берега всего несколько метров. Прилетевшая невесть откуда пуля прошила ему голову, и Дятел без звука ушел под воду.

* * *

Щукин выкурил весь запас сигарет, который был у него. Давно уже спустился вечер, но желанное решение так и не приходило. Николай чувствовал, что истина лежит где-то на поверхности, что правда очень проста. Нужно только посмотреть на проблему по-другому.

– Хорошо, – сказал себе Щукин. – Посмотрю на проблему по-другому. Но как? Начнем, как говорится, с самого начала…

Он потянулся за сигаретами и долго шарил пальцами в последней оставшейся у него пачке. Выудив наконец последнюю сигарету, он взял со стола зажигалку и вдруг замер, так и не прикурив.

– А и правда, – прошептал Щукин. – Я никогда не думал об этом. Почему сходняк так легко пошел на то, чтобы я занял место Седого? Уж кто-кто, а я никак не подхожу под образ традиционного вора в законе. Я сам по себе. Я – одиночка. А ведь мне надо будет держать воровской общак и контролировать дела в регионе, подчиняясь, в свою очередь, сходняковским решениям. А я никому никогда не подчинялся – и воры из сходняка должны это знать. И знают они, конечно, еще об одной детали из моей биографии – о том, как я однажды вынес общак банды.

Вот оно – слабое звено! – решил Щукин. – Хорошо, что я до сих пор не объявился, не выяснив, что к чему. Надо бы пообщаться с тем, кто мог бы знать об истинных намерениях сходняка относительно моей персоны. Но с кем? Я из сходняка никого не знаю – слишком далеко и высоко они сидят. Хотя… Постойте-ка – Студент! По слухам, он сильно поднялся в последнее время. И к его мнению стали прислушиваться. Дикая какая-то история была с ним – дай бог памяти… Только странный он человек, этот Студент. Он ведь совсем не из братвы. А даже наоборот – почти интеллигент. Но я ведь с ним сидел. И знаю его: довольно крутой пацан.

Щукин пыхнул сигаретой и только сейчас заметил, что она не прикурена. Он лихорадочно защелкал зажигалкой, втянул в себя ароматный синий дым и, едва не захлебнувшись им, закашлялся.

– Странный он, это точно, – размышлял Щукин, вскочив с кровати и в невероятном возбуждении прохаживаясь по комнате. – К его мнению прислушивается сходняк, а он живет анахоретом. Может быть, для того и живет анахоретом, чтобы сложнее было к нему подобраться. Одни используют для своей безопасности охрану, а Студент забился куда-то в грязный угол, где никто не знает – кто он на самом деле. Ну, и что мне теперь делать? Из людей, вхожих в воровской сходняк, я знаю только Студента, только с ним могу поговорить. Но добраться до него будет сложнее, чем до кого бы то ни было. Я не знаю, где его искать. Хотя можно подумать. Мне известен его старый адрес – еще до отсидки, но наверняка он там уже не живет. Ну, хоть одна ниточка…

Щукин докурил сигарету и расплющил окурок в пепельнице.

«Студент мне обязан кое-чем, – припомнил он. – Может, хоть это сработает? А если нет – придется принимать радикальные меры. Только без смертоубийства, конечно. Я же не Петя Злой».

Николай вскочил с кровати, чтобы без промедления кинуться на поиски Студента, но, увидев синие сумерки за окном, несколько поумерил свой пыл. Снова улегся на кровать, решив подождать до утра.

* * *

«Студент на зоне вроде пришибленный был… – вспоминал Щукин. – Но его не трогали, он какой-то… опасный был. Один раз, помню, какой-то баклан его с нар скинул, так Студент целую неделю под нарами спал, а потом тот баклан пропал. Нашли через два дня – в яме за лесоповалом со сломанной шеей… То ли Студент его туда, то ли сам он… Не знаю. Студент мало с кем разговаривал. И тогда тоже, после этого случая, не разговаривал ни с кем. На свои нары залез молча и к стене повернулся… Но я-то видел! И то, как Студент, озираясь, пошел на тот участок, где баклан работал, и то, как Студент дубину прятал под робой. И Студент знал, что я видел. Я никому не сказал, мне-то что. И Студент мне ничего не говорил. Но знал. А за что он первый раз-то сел? Ага! Бытовуха. Студент неразговорчивый был, но на зоне ничего ни от кого утаить нельзя. Вроде бы Студент к бабе пришел, а тут муж из командировки вернулся… Как в анекдоте – муж на Студента набросился, а тот его… кажется, пырнул чем-то. Не до смерти, даже не до инвалидности, а так… Крик поднялся, соседи прибежали, Студента скрутили, в ментовку его… Муж этой бабы дотошный оказался, шум поднял, в газеты стал писать, Студента и посадили… Тем более что у Студента еще до этого случая напряги с ментурой были – его вроде бы обвиняли в том, что он лекарства из своей больнички тырил и продавал… Дело вроде замяли, а потом этот муж его откопал и, кажется, тоже в газетах пропечатал. А менты, чтобы его успокоить, и сунули Студента на два года за нанесение тяжких телесных… Им тоже лишний раз в старых делах копаться неохота… А Студент врачом работал – хирургом. Это я помню. И еще помню странную историю, которую услышал уже после того, как откинулся с зоны. Может быть, она правдива, а может быть, нет.»

«Дело было в этом городе, – вспоминал Щукин. – Дело было вот в чем. Местная экспериментальная химическая лаборатория, создавая очередной препарат для повышения мужской потенции, вывела как побочный продукт распада какого-то там химического вещества сильнейший наркотик, равного которому, если верить тем, кто мне все это рассказывал, не было не только в стране, но и в мире. Очень сильный наркотик был. Как только соответствующие службы узнали о его существовании, то сразу взяли все это дело под свой контроль.»

Сотрудники лаборатории, впрочем, резонно рассудили, что об их открытии должны узнать власти (имеется в виду не препарат для повышения потенции, а побочный продукт распада – наркотик). И передали все сведения о наркотике в местное отделение Министерства внутренних дел.

Тут-то самое интересное и началось. Сотрудникам лаборатории объявили благодарность и похвалили за сознательность. К их удивлению, им даже не запретили продолжать разрабатывать тот самый препарат для повышения мужской потенции, в результате работы над которым и получился – случайно – наркотик, условно названный ими «йогуртом» – из-за внешнего сходства с этим кисломолочным продуктом.

Сотрудники лаборатории пожали плечами и продолжали свою работу, и продолжали бы ее беззаботно и до настоящего времени, если бы не повышенное чувство гражданской сознательности одного из сотрудников лаборатории.

Ему вдруг показалось подозрительным, что менты не запретили им разработку препарата для повышения потенции, тем самым как бы негласно давая добро на неограниченное производство «йогурта».

«Йогурт», конечно, после экспериментов уничтожался, но, как правильно понимал сознательный сотрудник, до поры до времени, пока технология, которую все равно придется обнародовать для получения патента, не станет известна заинтересованным в побочном продукте распада людям.

А в том, что такие люди рано или поздно доберутся до секрета выработки «йогурта», сознательный сотрудник на сомневался.

Тогда он в один прекрасный день, ни слова не говоря своим коллегам, понес бумаги в местное отделение ФСБ и подробно изложил там всю ситуацию.

На следующий же день экспериментальная химическая лаборатория была опечатана, ее сотрудники по одному сидели в кабинетах местного отделения ФСБ и с запоздалым раскаянием давали показания.

Еще через день взяли того майора, который принял от сотрудников экспериментальной лаборатории формулы и бумаги с подробным описанием процесса приготовления пресловутого «йогурта».

После нескольких часов допроса майор сознался, что замял дело с лабораторией, чтобы самому, без шума и пыли, продать полученные от сотрудников лаборатории бумаги заинтересованным в этом людям.

Продать он ничего не успел и свою неповоротливость объяснил душевными колебаниями. Полное осознание неправильности его поступка, по словам самого майора, пришло за несколько минут перед арестом.

В квартире и кабинете арестованного был произведен обыск, все бумаги, подготовленные для продажи, были найдены, а самого шумно рыдающего майора под усиленным конвоем повезли в следственный изолятор…

А за каждым из сотрудников экспериментальной лаборатории было установлено наблюдение…

Вся эта история с «йогуртом» и незадачливым коррумпированным майором МВД попала к одному местному журналисту совершенно случайно. Тот самый сознательный сотрудник экспериментальной лаборатории, который пошел в ФСБ, был соседом журналиста по лестничной площадке.

Учитывая его повышенную сознательность и ввиду того, что людей у них немного, работники ФСБ решили слежку за ним не устанавливать.

И как показали дальнейшие события – совершенно зря они так решили.

На радостях, что он помог разоблачить преступников, сознательный сотрудник надрызгался дармового медицинского спирта и зашел по-соседски в гости к журналисту.

Журналист поначалу не особенно приветливо встретил соседа, но потом вслушался в его пьяную болтовню и справедливо решил, что такой случай заслуживает пропечатывания в газете.

Журналист живо послал жену в гастроном за коньяком, посадил дорогого гостя на лучшее место и в ожидании коньяка принялся поить потерявшего бдительность сотрудника лаборатории датской мадерой.

Под мадеру журналист пытался выяснить все подробности произошедшей истории. Но сотрудник только лукаво качал головой и все твердил, что он дал какую-то подписку и что за разглашение ему светит… О том, что именно ему светит за разглашение, сотрудник почему-то не распространялся. Да и журналиста это особенно не интересовало. Он все выспрашивал – что же такое они выработали в своей лаборатории, что лабораторию закрыли и всех сотрудников разогнали.

Сознательный сотрудник довольно долго крепился, но под коньяк не выдержал и, очарованный вниманием со стороны маститого журналиста, на едином духу выложил ему весь расклад.

– Не может быть! – удивлялся коварный журналист. – Этого просто не может быть! Такой сильный наркотик, что им даже ФСБ заинтересовалась, а получился как продукт распада такого-то вещества при разработке препарата для повышения мужской потенции… Не могу поверить. Ты, наверное, выдумал все, или… белая горячка у тебя… Давно, милый друг, в запое-то?..

Оскорбленный в лучших чувствах и уже практически – после коньяка – невменяемый бывший сознательный сотрудник потребовал листок бумаги и ручку, а затем с профессионализмом, который не пропьешь, изложил все важные моменты химического процесса, при котором тот самый злосчастный «йогурт» и образуется.

Даже, дурак, для пущей важности поставил под своими каракулями подпись и число – почему-то вчерашнее…

Потом сотрудник выпил еще коньяка, и ему захотелось спать. Журналист быстренько выпроводил сотрудника лаборатории за дверь и всю ночь изучал листок с пьяными иероглифами, которые ему, занимавшему в школе первые места во всех олимпиадах и конкурсах по химии, совсем уж китайской грамотой не казались.

Уже утром журналист позвонил своему знакомому химику и, не сообщая, в чем дело, выяснил у него отдельные темные для себя моменты.

После чего лег спать, по своей журналистской привычке совершенно уже во всей этой истории разобравшись. Перед этим он ясным и понятным языком – чтобы потом снова не запутаться – изложил всю технологию производства «йогурта» на бумаге и передал бумагу жене, которой, не без оснований не доверяя в личной семейной жизни, целиком доверял в своих профессиональных делах.

Жена бумагу спрятала.

Поспать ему удалось всего час. В половине десятого утра приплелся вчерашний уже несознательный и больной сотрудник выяснять, что это он такое наплел вчера, будучи немного в нетрезвом состоянии.

Журналист, выслушав его жалкий лепет о том, что он часто – будучи немного в нетрезвом состоянии – придумывает всякие истории, которым, конечно, верить никак нельзя, сказал сотруднику, что он и сам вчера, признаться, хватил лишнего и ничего не помнит.

Сотрудник лаборатории, тем не менее озадаченный, удалился.

Дома сотрудник вдумчиво похмелился и решил все-таки сходить в отделение ФСБ и на всякий случай покаяться в содеянном, так как в последнее время, находясь еще под впечатлением от произошедших событий, не был склонен доверять человеческому великодушию.

В отделение ФСБ отправился он к обеду, и последний, кто его видел, был лифтер дядя Вася, который без отрыва от своей лифтерской деятельности торговал левой дешевой водкой.

Лифтеру дяде Васе сотрудник лаборатории, вздыхая, сообщил, что вернется через два часа, и попросил дядю Васю придержать для него пару бутылочек водки.

Дядя Вася пообещал, но сотрудник лаборатории через два часа домой не вернулся. Не вернулся он и через три часа, и к вечеру, и через три дня не вернулся. Он вообще не вернулся – исчез.

Как видно, органы решили, что менее хлопотно будет лишить сотрудника возможности растрепать эту историю еще кому-нибудь.

После утреннего визита сотрудника лаборатории тот самый бедовый журналист снова заснул и просыпался еще два раза.

Первый раз – когда жена разбудила его и сказала, что на денек съездит к маме на дачу, помочь ей покрасить забор, а второй раз – когда в его дверь кто-то позвонил.

И лифтер дядя Вася видел, как совершенно растерянного журналиста, смертельно бледного от бессонной ночи и сильного испуга, вывели из подъезда двое молчаливых мужчин в штатском.

Это происшествие так поразило дядю Васю, что он незамедлительно выпил две уже приготовленные для сотрудника лаборатории и им же оплаченные бутылки водки.

Надо ли говорить, что журналиста тоже никто больше не видел. А в редакциях, где он сотрудничал, с волшебной скоростью распространился слух, что журналист уехал в длительную командировку на Северный полюс – интервьюировать трех путешественников-инвалидов, совершивших первый в мировой истории поход от Северного к Южному полюсам на инвалидных колясках.

Жена журналиста тоже бесследно пропала…

* * *

– Веселая история получилась, – вслух проговорил Николай, – по такой истории только романы писать. И никакая ФСБ не запретит. Не те времена. А что? Все равно потом раздули все в прессе, не сразу, а когда год с небольшим прошел. Только почему-то Студента нигде не упоминали. А зря. Как раз Студент больше всего на этой истории и нагрел руки. Он ведь сел как раз за то, что порезал этого журналиста – еще до всей бодяги с «йогуртом». Он ведь – Студент – сам бывший медик. Хирург. И эту самую жену журналиста резал, то есть – оперировал и влюбился в нее. Как-то мы с ним на лесоповале разговорились – он все-таки мне благодарен был за то, что я не сказал никому про того баклана. И Студент начал трепаться. Вот тогда-то я впервые подумал, что он – ненормальный. Он говорил мне, что полюбил исключительно тело этой бабы. И не в похабном смысле полюбил, а, как говорится, со всей силой души. Не понимаю. Так влюбляются только в глаза там, в душу… Ну, я не знаю. Но чтобы – в тело… Чего там тело – сиськи, жопа и все остальное, как у всех других баб. Говорил мне, что ее тело – идеальное. Вроде бы – у каких-то древних народов, не помню каких, была скульптура богини красоты. Которая до наших дней дошла без рук, без ног и без головы… Он тогда многозначительно замолчал. Я вспомнил, что на воле Студент хирургом работал, и мне совсем нехорошо стало. Я психопатов никогда не понимал. Того же Рустама…

Вспомнив о Рустаме, Николай мрачно умолк.

Глава 6

В комнату, которая раньше была кабинетом Седого, вошел Филин. Петя Злой сидел за компьютером и деловито стучал по клавишам. Он поднял глаза на вошедшего, но от компьютера не оторвался. Спросил только:

– Тебе чего?

– Ничего, – сказал Филин и присел в кресло напротив стола. – Пришел поинтересоваться, что ты собираешься делать с «йогуртом»?

– С каким йогуртом? – раздраженно переспросил Петя. – Я уже закусывал.

– Да не с йогуртом! А с «йогуртом»! – поправил Филин и, изогнувшись, достал из заднего кармана джинсов пачку сигарет. – У тебя что – от последних событий мозги набекрень повернулись?

– А?

Петя оторвался от монитора и озабоченно потер переносицу.

– У меня что-то действительно, – сказал он устало, – все из головы вылетело благодаря этому Рустаму. А чего это ты вдруг вспомнил?

– Не я вспомнил, – проговорил Филин, – а сходняк. Пацан от сходняка приходил. Спрашивал, почему мы не чешемся.

Петя снова поскреб переносицу.

– Что там у нас с этим «йогуртом»? – заговорил он. – Раззвонили на всю страну, а никто толком ничего не знает. Спецслужбы получили технологию изготовления этого наркотика и, конечно, заныкали куда подальше. Или на вооружение взяли.

– Седой… – напомнил Филин.

– Седой начал было заниматься этим делом, да не успел, – продолжал Петя. – Если всю технологию поднять, то кучу бабок можно срубить на этой дури. И авторитет опять же.

Он тряхнул головой.

– Так, – заговорил уже яснее и увереннее. – История с журналистом и продажным майором известна всей стране благодаря нашей великолепной прессе. Седой нарыл еще один вариант. У журналиста была жена, у которой в любовниках одно время ходил пацан такой… он еще последнее время в авторитете был, а потом куда-то медленно отодвинулся… Типа того – в тень. Студент его погоняло. Он вроде даже и сидел за эту свою любовь…

Филин захихикал.

– Чего ржешь, недоумок! – прикрикнул на него Петя. – Тебе бы только шмар драть. А в высших материях ты ни хрена не разбираешься.

– Ты, можно подумать, разбираешься, – продолжая хихикать, проговорил Филин. – Забыл, как по пьяни снял в баре суку, а она оказалась дочкой прокурора районного. Скажи спасибо Седому, покойнику, он вовремя заметил черты фамильного сходства. А то бы гудеть тебе по двум статьям как минимум. А такие статьи, как «развращение малолетних» и «изнасилование», сам знаешь, не особенно популярны среди пацанов.

– Засохни, – приказал Петя и поморщился. – Замнем для ясности. Дело прошлое… Итак, что там у нас? Ага, Седой… Теперь припоминай, что Седой по этому поводу рассказывал.

– А чего там припоминать, – пожал плечами посерьезневший Филин. – Студент, как вышел, снова начал к этой журналистской жене клинья подбивать. А она, кстати говоря, и не против была… Ну, ладно, это частности. Короче говоря, когда журналист разбирался с технологией, он черновой вариант формул и схем на столе оставил, а то, что переписал набело, да еще и более понятным языком – готовил для статьи, чтобы читатели понимали – он отдал жене. А жена?

– А жена его исчезла, – сказал Петя. – Как и сам журналист. Ясен перец, тут без легавых не обошлось. И чего теперь базарить? Где нам искать беловой вариант? Налет на Лубянку делать?

– Ты что? – удивился Филин. – Забыл все? Мусора и федералы потом жену журналиста чуть ли не с огнем искали! Шухер был по всей стране. Седой опасаться начал, что и до него под шумок доберутся… Но так и не нашли. А поговаривают, что Студент свою полюбовницу спрятал от легавых. Седой, как все успокоилось, прикинул, что Студент-то – медик по образованию – мог догадаться, что за листочек бумаги она хранит. Вот и начал его искать. Да не успел.

Петя выслушал все, что сказал Филин, вздохнул и потянулся за сигаретами. Его пачка оказалась пуста.

– Дай сигарету.

Филин протянул ему сигарету. Петя прикурил, пару раз затянулся и тяжело задумался.

– Фуфло, по-моему, все это, – проговорил Петя, докурив сигарету почти до фильтра. – Ты что – баб не знаешь? Они разве в делах секут? Она давно уже эту бумажку выкинула – по глупости или от страха. Да и про Студента я слышал такое…

– Какое? – поинтересовался Филин.

– Всякое, – сказал Петя. – Не особенно приятное. Что он психопат и двинутый. Он-то и мог эту бумажку сжечь. Или просто выкинуть. Посчитал, что из-за этой бумажки у его милки проблемы будут.

– Ты чего? – покрутил пальцем у виска Филин. – Совсем уже? Эта бумажка миллионы стоит! Какой дурак будет миллионы выкидывать? И потом – Студент долго морочил головы паханам этой технологией. Думаешь, врал? Да его бы давно завалили. Какой дурак будет?..

– Сумасшедший дурак, – пояснил Петя. – Я так понимаю, Студент хотел авторитет себе наработать, вот и киздел про технологию. А никакой технологии производства этого «йогурта», может быть, и в глаза не видел. А как прижали его, так он на дно сразу и ушел. Трогать его опасаются – все-таки есть вероятность, что бумажка с формулами у него. Седой взялся с этим делом работать, да не успел.

Филин замолчал. Потом похрустел костяшками пальцев и осведомился:

– Так что мы делать будем? Сходняк в любом случае ответа потребует.

– Потребует, – согласился Петя, – и делать что-нибудь надо. Хотя бы и просто – чернуху раскидать. Черт, не об этом я сейчас думаю. А о том, как от Щукина избавиться. И этот Рустам, с которым мы встречались, тоже у меня опасения вызывает… Ладно. Все равно надо Студента этого разыскать и фитиль ему хороший вставить в одно место. Живо все расскажет. Только вот – где его искать?

– Да это не проблема, – отозвался Филин. – Я информаторов обзвоню, кто-нибудь что-нибудь да скажет. Человек – не иголка.

– Ну ладно, – согласился Петя, – тогда, как только что-нибудь будет известно о Студенте, свистни мне. Сразу же поедем по зубам ему стучать. Я уж церемониться не буду. Тут два варианта – или формулы у него есть, или нет. Если есть – то мы его мытарить будем, пока не отдаст. А если нет…

Петя пожал плечами.

– Только вот почему паханы этого раньше не могли сделать, я не понимаю, – осторожно проговорил Филин. – Вроде бы я слышал, Студент не простой человек. Его голыми руками не возьмешь. Подход нужен. Вот у Седого был подход к людям. А у тебя… Только бы морду набить.

– Отставить! – рявкнул Петя.

– Да ладно, чего ты?

И Петя тут же обратил взгляд на экран монитора и сосредоточенно забарабанил пальцами по клавиатуре.

– Ага, – сказал Филин, – сделаем. Найдем, где Студент сейчас обитает… Слушай, я все спросить хотел – и как это ты с компьютером так ловко насобачился обращаться? У меня вот не получается никак, – уважительно добавил он.

– Уметь надо, – отозвался Петя.

В следующую секунду из динамиков компьютера раздалась энергичная гитарная музыка, и металлический голос сообщил:

– Ваша игра окончена. Межгалактический корабль «Юникс-1» потерпел крушение. Нажмите клавишу сброса и попробуйте еще раз.

– А-а, черт, – досадливо пробормотал Петя Злой.

* * *

Допив пиво, Щукин поставил бутылку себе под ноги. К ней тотчас кинулся давно подбиравшийся к лавочке, на которой он сидел, старичок интеллигентного вида.

Николай закурил еще одну сигарету.

Вот так. Теперь, когда он вспомнил имя-отчество-фамилию-домашний адрес любовника жены журналиста и своего бывшего товарища по зоне, дело будет не таким сложным. Его задача на сегодня – пойти и посмотреть, живет ли все еще Василий Кортнев – так звали Студента – на улице Московской, двадцать девять, квартира пять.

А то, может быть, переехал. Да скорее всего переехал. Все-таки три года прошло с тех пор, как он с зоны откинулся. За это время многое изменилось. Студент приобрел авторитет. Потом ушел на дно. И его сегодняшние финансовые возможности пока неясны. Вполне вероятно, чтобы прожить, ему пришлось продать свою квартиру. Если эта квартира была его – если он ее не снимал. И перебраться, допустим, в частный сектор. Московская, двадцать девять, – престижный дом. В самом центре города.

Щукин щелчком отбросил окурок сигареты в сторону урны и поднялся с лавочки.

Пора было идти.

* * *

Звонка у двери квартиры не было. Николай постучал, но никто ему не ответил.

Он постучал сильнее. За дверью послышалось тихое шарканье.

Приободренный тем, что в квартире хоть кто-то есть, Щукин постучал еще.

Дверь ему открыла маленькая древняя старушка.

Из квартиры сильно пахло теплой сыростью и кислыми щами.

– Вам кого? – щуря на Николая выцветшие от времени глазки, спросила старушка.

– Васю мне, – ответил он.

– Какого Васю? – недоуменно скривилась старушка.

– Кортнева, – ответил он. – Васю Кортнева, он со мной в больнице работал.

Старушка глубоко задумалась, привалившись плечом к дверному косяку.

– Врач он, что ли? – спросила она.

– Ага, – подтвердил Николай, – врач. Хирург.

– Такого не знаю, – отрезала старушка и отступила в глубь квартиры.

– Ну, как же! – воскликнул Щукин, незаметно подставляя ногу под дверь, чтобы старушка не могла неожиданно скрыться от него в недрах квартиры. – Он мне этот адрес дал. Три года назад. Я с ним в больнице работал. Я его двоюродный брат, – зачем-то добавил Николай.

Старушка хмыкнула.

– Не было братьев у него, – сказала она и отступила еще на шаг, – ходят тут…

– Так, значит, вы знаете Васю-то, – всплеснул руками Щукин, – если говорите, что у него не было братьев.

Он укоризненно и ласково посмотрел на старушку и погрозил ей пальцем.

Старушка с досадой пожевала губами. Свела белесые брови на морщинистом лбу. Чтобы ускорить ее мыслительный процесс, Щукин сунул ей под нос сторублевую купюру.

Мелькнула коричневая старухина лапка, и купюра молниеносно скрылась за пазухой ее засаленного платья.

– Жил тут Васька, – неохотно проговорила она, – год назад мне квартиру продал. Не велел он никому ничего про него рассказывать, ну… ну ладно. Мне пенсии не хватает, а он еще денег за квартиру требует, я не до конца расплатилась…

– А куда Вася переехал, не знаете? – поинтересовался Щукин.

Старуха тотчас затихла и выразительно посмотрела на него. Щукин вздохнул и достал из кармана еще одну купюру – пятидесятирублевую.

– Он в «Сайгоне» живет, – заявила жадная старуха, пряча деньги за пазуху.

– Где?! – поразился Николай.

– В «Сайгоне», – невозмутимо повторила старуха, – на краю города, не знаешь, что ли?

Щукин облегченно выдохнул. Это надо же – забыл, что один из районов этого курортного города, состоящий почти целиком из частных одноэтажных домишек, называется «Сайгоном».

– В пятнадцатом доме он живет, – продолжала старуха, – улица Малокамышинская. Только тебя, сынок, не пустят туда.

– Почему это? – удивился Щукин.

– Дом не очень большой, – начала объяснять старуха, – все друг друга знают. А «Сайгон» – сам знаешь, какой район…

«Да, – подумал Щукин, кое-что припомнив, – „Сайгон“ – место примечательное. Жилье там стоит очень дешево, условия – мало сказать, что антисанитарные, а по числу уличных ограблений, краж и изнасилований „Сайгон“ уже который год занимает первое место в городе, а то, может быть, и во всей стране. Так что обитают там преимущественно опустившиеся люди, промышляющие по большей части продажей наркотиков и тому подобными вещами. К тому же, я слышал, урки бывшие живут в „Сайгоне“ закрытыми для других людей коммунами – покупают или снимают большой одно-двухэтажный дом, заселяются в него. Чужие, а тем более незнакомые люди в такие коммуны не допускаются категорически».

– М-да, не пустят, – пробормотал Щукин, с сожалением качая головой, – а так мне хотелось Васю увидеть… Может, подскажете, как мне пробраться туда? – обратился он к старухе. – Я не из милиции, вы не думайте, просто друга повидать охота…

Старуха усмехнулась. Как видно, ей было все равно – из милиции ее нежданный гость или нет. Она снова выразительно уставилась на карман Щукина.

Он вздохнул и послушно протянул ей еще одну пятидесятирублевую бумажку.

«Последняя, – решил он про себя, – не дам больше. Вот жадная тварь…»

– Заместо сторожа там у них Роман Гнилой, – сообщила между тем старуха, – он с виду такой неприступный, а ты ему бабу приведи почище да получше, он тебя и пропустит туда. Верно говорю… Смотри только – жена у него есть. Варвара. Если заметит чего – у-ух!! Она женщина крупная, рука у нее тяжелая…

Старуха захихикала.

– Спасибо за науку, – сдержанно поблагодарил Щукин. – А откуда вы, бабушка, все это знаете?

– Откуда? – Старуха враз прекратила смех, сморщилась – ее лицо сжалось, как кулачок. – Пенсия у меня маленькая, вот и приходится… Поживи с мое, еще и не столько знать будешь…

– Понятно, – кивнул ей Николай, – пойду я. Проведаю своего друга-врача. – Он повернулся, чтобы уходить.

– Иди, – разрешила старуха. – Только никакой он не врач, Васька-то…

– Как это? – удивился и насторожился Щукин.

– А так, – сказала старуха, – художник он… То есть не художник, а этот… который лепит…

– Скульптор? – подсказал Николай.

– Ага, – закивала старуха, – вот именно. Ску… ску… Как его, черт?.. Полон дом этих… статуй. Не все еще вывез. Вон, – она распахнула пошире дверь, и Щукин увидел мерцающую молочной наготой в полутьме захламленной прихожей копию статуи греческой богини, Венеры, что ли? Лишенная рук, ног и головы статуя была прислонена к стене.

– Может, сынок, ты купишь эту девку? – с надеждой спросила старуха. – Или еще чего купишь? Там полно всего осталось после Васьки – все больше голые бабы. Да без рук и без ног…

– Нет, – сказал Щукин, – спасибо, конечно, но… То есть как это… Василий – скульптор?

– Точно, – снова подтвердила старуха.

– Не хирург? То есть это… не врач?

– Не…

«Как же так? – оторопело подумал Щукин. – Что-то тут не сходится. Как он мог оказаться художником… скульптором? Если он профессиональный хирург? Может быть, я вовсе не на тот след напал? Или бабка что-то путает? Или врет? А-а! – догадался он. – Так, может быть…»