Текст книги "Дочки-мачехи"

Автор книги: Михаил Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Да ну...

– Она намекала правильно?

– Да это самое...

– Ты спал с ней, Влодек? – потеряв терпение – в который раз за нынешний день! – напрямую спросила Алиса. – Спал с этой холеной жабой?

– Ну и что? Спала же ты с жирным Котовым! А эта Анжела по темпераменту отнюдь не жаба! – резко проговорил Владимир. – Ладно... не будем об этом. Будем считать, что мы квиты... и некоторым образом компаньоны.

– Значит, ты согласен?

Свиридов рассмеялся почти весело, хотя лицо Алисы было искажено мучительным сомнением и пытливым, трепещущим ожиданием ответа.

– Ведь согласен?

– Да.

И с этими словами Свиридов мазнул перемазанным в клубнике пальцем по полуоткрытым губам Алисы.

Она подняла на него влажный, блуждающий взгляд, недавняя тревога в котором уже сменилась другим, едва ли не прямо противоположным чувством.

– А ты стала еще лучше, Алька, – сказал Владимир. – Еще красивее, чем три года назад, когда я видел тебя у Китобоя. Хороший путь – от Китобоя к Кашалоту, правда?

– Правда... А вот ты, Влодек... ты все такой же дурак и все так же делаешь вид, что ничего не понимаешь. Но ведь ты только делаешь вид... ведь так, да?

И Алиса, перегнувшись через стол, впилась в губы Владимира сводящим с ума поцелуем.

Владимир уже больше не мог убаюкивать себя фальшивыми сказками о том, что Алиса давно его не любит, да и не любила никогда, что память об их совместном прошлом давно уже перебродила и превратилась в ненависть...

Конечно, он всегда знал, что это не так. Знал, что невозможно вычеркнуть из своей жизни ту – единственную! – женщину, которая стала его женой. И все же Владимир сомневался...

Но теперь, забыв о всех своих сомнениях, он погрузился в океан любви и нежности.

Глава 5
Инструкция киднепера

На следующее утро Владимир и Алиса проснулись от стонов Моська, которые разносились по всему дому. Он орал так, словно его, по меньшей мере, сажали на кол.

Владимир, накинув на себя халат, отправился узнать, чем же вызван такой утренний концерт.

Открыв дверь, он застал многострадального коротышку лежащим на полу.

По всей видимости, Мосек так ворочался во сне, что свалился с высокой кровати прямо на поврежденное плечо – на повязках, наложенных накануне Алисой, проступила свежая кровь.

Увидев Свиридова, Мосек завопил с удвоенной энергией:

– Подыми меня с пола-а-а! Щас у мене воспаление легких буде-е-ет!!!

– А что, сам встать не можешь?

– Рука-а-а!! Кровь идет, не видишь, что ли!

– И рожа сине-зеленая с перепоя... – негромко пробормотал под нос Свиридов.

Однако у Моська был чуткий слух.

– Это потому что голова-а-а!!!

– Что – голова?

– С бодуна трещит, бля-а-а!

Свиридов, с трудом сдерживая раздражение, схватил Моська под руки и поволок к раковине. Бандит пытался сопротивляться, но очень скоро смирился.

А уж когда на его многострадальную голову полился поток холодной воды, то он и вовсе перестал дергаться.

На шум и плеск воды вошла Алиса в коротеньком халатике и спросила:

– Ну, и что будем делать с этим увечным гражданином, Влодек?

– Сам не знаю... в больницу его, наверно, в самом деле нельзя. Найдут и прибьют. Ты, кстати, голубь, так и не сказал, за какие такие грехи тебя так отмудохали и еще собирались в расход пустить. А?

– Похмелиться бы, – вместо ответа пробулькал тот и судорожно глотнул холодной воды.

Владимир протянул страдальцу бутылку пива, и тот мгновенно осушил ее. Лицо его просветлело буквально на глазах.

– Меня? За что? А... ну да. Да уж и не помню.

– Не канифоль мне мозги!

Мосек прокашлялся и, неожиданно сыграв важность, сказал едва ли не басом:

– Разногласия между коллегами по работе – нормальное явление для любого коллектива.

Свиридов аж задохнулся от удивления.

– Да из тебя недурной актер вышел бы, братец, – сказал он. – Откуда только такие речевые обороты знаешь?

– Почему вышел бы? Сослагательное наклонение – гнойный нарыв на теле грамматической системы русского языка, – уже совсем феерически выдал Мосек. – В народе категория сослагательного наклонения реализуется поговорками «если бы да кабы – и во рту росли б грибы», ну и, конечно, «нетленка»: «авось, небось и как-нибудь».

Владимир присвистнул:

– Да-а-а... по-моему, ты такой же гоблин, как я – Генеральный прокурор. Да я и на сходке вашей уже засомневался... переигрывал ты немного, брат. И этот эпос про глистов таджикского ослика... Да ты кто вообще такой, гражданин Мосек?

– Журналист, – отрекомендовался тот. – Мосек – это меня еще в школе так звали. А в миру я Славик... то есть Вячеслав Маркин, газета «Кенигсберг-криминал».

– Кенигсберг? – недоуменно спросила Алиса.

– Довоенное название Калининграда.

– А к котовской братве зачем полез? – осведомился Владимир.

– Делаю эксклюзивный репортаж для «Московского комсомольца» про калининградскую мафию. Внедрился к ним, кое-что уже нарыл и еще бы накопал, если бы меня вчера не рассекретили.

– Кто?

– Да так... один нехороший знакомый, – уклончиво ответил Маркин-Мосек. – Ну и вот... чуть не порезали. Если бы не ты, каюк бы мне.

– А дурака почему валял? Почему сразу не сказал?

– А потому что голова-а-а-а! – заиграл на старой придурковато-истерической струне Славик.

– Ладно, не ори... журналист, – поморщилась Алиса, – что же теперь с тобой делать, а? Ведь надо тебе где-то перекрыться на время, так?

– Так, – уныло признал Мосек.

– И лечиться тебе надо.

– Н-надо...

– Ладно! Уж коли Влодек спас тебя от смерти, так нельзя все плоды его трудов насмарку пустить... Живи пока здесь. Сюда никто не сунется, будь спокоен.

– Разве что только Кашалот со своими шалавами?

– Это ты кого имеешь в виду, козел? – обиделась молодая женщина.

– Это я его жену и дочку... и всяких там банно-саунных приживалок.

– А меня в какую категорию припишешь?

– Ладно, – вмешался Владимир, – давай-ка я тебя, журналист, перевяжу, а потом будь добр с кровати не падать: мы сейчас уедем, один останешься. Денька два поживешь, а потом будем думать, что дальше с тобой делать... виртуоз пера.

– А если приедет Котов? – боязливо поинтересовался Маркин-Мосек.

– Спрячься куда-нибудь. На чердак, например. Он туда свое брюхо на затащит, – сказала Алиса. – А вообще он не имеет обыкновения приезжать сюда без моего ведома. Хотя дом, конечно, его, а не мой...

* * *

Свиридов вернулся в «Лисс» часов в двенадцать утра. И первое, что он увидел, – это была похмельная харя Фокина.

– Тебя Пейсатыч ищет, – без всяких предисловий предупредил он Владимира, – злой, как черт.

– А что такое?

– А то, что Пейсатычу черпак начистила братва. Сидит у себя, пыхтит, коньяк хлещет... жид поганый.

– И сильно черпак начищен? – равнодушно спросил Свиридов.

– Да не так чтобы очень, но прилично. Да иди сам взгляни. Зрелище... впечатляющее.

Примерно через час Свиридов поднялся на верхнюю палубу и вошел в кабинет директора. Тот сидел за своим столом и нервно пил коньяк. Смуглое лицо директора было изукрашено синяками и кровоподтеками, а длинный нос, казалось, глядел чуть в сторону.

Вейсман одной рукой держал стопку коньяка, которую он только что опустошил, а второй скреб заросшую густым черным волосом грудь в вырезе рубахи.

Перед ним сидела одна из поварих и что-то быстро говорила, но Семен Аркадьевич, по всей видимости, ее совершенно не слушал.

Увидев Владимира, он так и подскочил на месте и прошипел, как змея:

– А-а-а... явился... герой! Ты что же это учинил вчера, а? Что это такое? Пастухову руку сломал, Балакирева чуть не утопил!

– Какого Балакирева? – индифферентно спросил Свиридов. – Композитора, что ли, такого? Из «Могучей кучки»?

– Какого ком-по-зи-то-ра? – затопал ногами Пейсатыч так, что повариха рухнула всей своей тушей на низкий диванчик, с которого она испуганно привстала при появлении Владимира, и обмякла. – Какого композитора, едри твою в кадык! Витьку Доктора... из нашей «крыши»! Из кашалотовских! Композитор! «Могучая кучка»!!! Я вчера как это все увидел, так чуть сам «могучую кучку» в штаны не наложил, мать твою!

– Честность всегда была одним из ваших достоинств, Семен Аркадьевич, – невозмутимо проговорил Свиридов, рассматривая живописную раскраску директорского лица.

Тот аж икнул от неожиданности, услышав такую наглость. А потом, трясущимися волосатыми руками налив себе еще коньяку и выпив одним конвульсивным глотком, выдавил деревянным голосом:

– Считай, что ты уволен, Свиридов. С тебя еще причитается.

– В смысле?

– За устроенный тобой скандал. Ты знаешь, что происходило после того, как ты устроил это... это... вот всю эту драку?

– Не знаю. Я только знаю, что не вмешайся я, в вашем ресторане, Семен Аркадьевич, произошло бы убийство. Так что пусть это послужит моральной компенсацией за причиненный ущерб. Что же касается моего увольнения... я не думаю, что пировавшая тут вчера братва обрадуется, узнав, какими алкогольными напитками вы их тут пользуете. Героиновое винцо, самопальный «Абсолют» из разведенного спирта. Как говорится, состав преступления налицо.

Семен Аркадьевич издал горлом клокочущий звук, как придавленная каблуком старая жаба, но Владимир не дал ему сказать и слова:

– Так что я не советую меня увольнять. Если мне будет нужно, я сам уволюсь.

– Ты еще сме... смеешь м-мне ди-ди-диктовать? – От возмущения Пейсатыч стал заикаться.

– Смею. Что касается проблем с братвой, то они будут улажены. Ладно... можно сказать, что я согласен уволиться из вашего клоповника. Только доработаю день, чтобы он вошел в окончательный расчет. А теперь... – Владимир взглянул на часы: половина второго, – позвольте мне пожелать вам скорейшего восстановления здоровья и идти. Мне нужно работать. То есть – дорабатывать. Ну, а вечером я пожалую за окончательным расчетом.

Хлопнула дверь, и только тут ошеломленного директора прорвало: он разразился потоком жуткой брани, от которой попавшая как кур в ощип повариха не знала куда глаза девать.

* * *

Конечно, Свиридов сказал Вейсману, что он желает доработать этот день не потому, что так уж жаждал получить за него деньги.

Просто у него была назначена деловая встреча с женой Кашалота – Анжелой Котовой.

Той, кто, собственно, и заварила всю эту кашу с фиктивным похищением и последующим шантажом.

И встреча была назначена, не мудрствуя лукаво, прямо в зале ресторана «Лисс». Как ни странно – самом безопасном в данной ситуации месте.

Анжелу Котову Владимир увидел сразу же, как вошел в зал ресторана.

Она сидела за крайним столиком возле огромного, от пола до потолка, зеркала и что-то говорила почтительно кивавшему ей официанту.

Увидев Владимира, она жестом подозвала его, одновременно отпустив официанта.

Анжела Котова, супруга калининградского мафиозного авторитета и одновременно крупного бизнесмена – сочетание просто-таки каноническое в наши дни, – была стройной женщиной лет тридцати пяти, чрезвычайно яркой внешности. В ней все было немного чрезмерно: слишком яркий и вызывающий макияж, слишком длинные ногти, слишком изощренная прическа, слишком терпкий аромат духов, которые больше подошли бы для вечернего выхода в свет, но отнюдь не для сидения в сомнительном гоповском ресторане в предобеденное время.

И фигура Анжелы Котовой была какой-то утрированной: высокая грудь выдавалась вперед и угрожающе покачивалась, грозя вывалиться из своего тесного обиталища, тонкая талия безжалостно затянута, длинные ноги на кошмарных каблуках вытянуты во всю длину и видны с другой стороны столика.

Увидев Свиридова в непосредственной близости от себя, Котова взмахнула кукольными ресницами и сказала довольно неприятным пронзительным голосом с вызывающими зуд в ушах металлическими обертонами:

– Принеси мне фрукты, сок и шашлык из семги. Мне сказали, что его только что приготовили.

Владимир выслушал все это с невозмутимым лицом, а потом неожиданно осведомился:

– А не жирно ли?

– Что-что?!

– Я имел в виду, не слишком ли жирна семга в обед, – в высшей степени невинно уточнил Владимир. – Вам же следует следить за фигурой.

– А, ну да! – облегченно выдохнула Котова, откидываясь на спинку стула и смеясь неприятным дребезжащим смехом, на который обернулись немногочисленные в этот час посетители ресторана.

Свиридов хотел было идти за заказом, но Анжела остановила его:

– Погоди, не спеши. Присядь.

Свиридов присел на краешек стула и выжидательно посмотрел на женщину.

Анжела Котова с преувеличенной томностью коснулась длинными бледными пальцами нещадно накрашенных губ и медленно, подчеркивая каждое слово, проговорила:

– Мне звонила Амеба...

– Кто, простите?

– Твоя старая знакомая, Смоленцева. Кажется, ее зовут... э-э-э... – Анжела жеманно покрутила в воздухе наманикюренным пальчиком, хотя Владимир видел по ее лицу, что она прекрасно помнит имя той, кого она назвала Амебой, – Алиса. Совершенно верно, Алиса. Она сказала, что ты уже в курсе.

Владимир кивнул.

– Очень хорошо. А теперь иди и принеси мой заказ.

После того, как Свиридов исполнил требуемое, Анжела пристально взглянула на него и передала пухлый конвертик.

– Здесь все, что нужно... для начала, – сказала она совсем другим голосом – жестким, холодным, режущим, как клинок. – Задаток – одна двадцатая от того, что тебе причитается по нашему договору и... кое-что еще. Деньги возьмешь на расходы, а все остальное – сожги. Все. Больше мне некогда с тобой разговаривать.

И, мгновенно сменив тон и вульгарно разведя в слащавой улыбке свои пухлые напомаженные губы, Анжела добавила нараспев:

– А если выкрою время... то еще встретимся, котик.

* * *

Закрывшись в ресторанном туалете, Свиридов вскрыл конверт. В нем оказалось две тысячи долларов и сложенный вчетверо небольшой лист.

Свиридов переложил доллары в карман брюк, а лист развернул и впился настороженным взглядом в первые строки.

Это была инструкция. Подробнейшая инструкция касательно того, что ему следовало делать.

Кроме того: время, координаты, имена, номера нужных телефонов и автомобилей.

По всей видимости, Анжела Котова почувствовала, что имеет дело с настоящим профессионалом, и потому подготовила информацию для работы на очень приличном уровне. А может быть, не почувствовала, а просто знала...

Когда Свиридов работал на ГРУ, он бесспорно сжег бы бумагу с инструкциями, вызубрив его содержание наизусть: это не представляло для него особой проблемы.

Но когда он работал в ГРУ, он верил своему начальству. По крайней мере, знал, что его не ликвидируют и не подставят до тех пор, пока он сам не допустит серьезного прокола.

А сейчас он должен был довериться женщине. Женщине, судя по всему, опасной, лицемерной и лживой.

И потому он хотел оставить себе врученный ему документ, который мог его не только погубить, но и спасти.

Влад внимательно прочел инструкцию и, аккуратно сложив ее, положил во внутренний карман...

– Придумали черт-те че, – пробормотал он. – Целая пантомима, е-мое. Сдается мне, что у этих проклятых баб не все дома... позабавиться хотят, скучно им. Ну да ладно. За сорок тысяч долларов можно начать неплохую игру. Этакие дочки-матери... точнее, как сказала Алиса: дочки-мачехи...

Глава 6
Пантомима с похищением, или Злоключения Витьки Доктора

Витька Балакирев по прозвищу Доктор был зол.

Мало того, что его, как последнего щенка, искупал в Балтийском море какой-то официантишка ресторана, который под ними же, под Докторовой братвой, и находится! Мало того, что при падении он отбил себе яйца о воду и теперь эта пикантная травма время от времени напоминала о себе тупой, дергающей, мозжащей болью! Мало того, что он после этого напился до невменяемого состояния и то ли проиграл, то ли потерял все свои наличные деньги (пропить их было невозможно, потому что их было три с половиной тысячи долларов).

Но ведь еще и эта мымра!

...Он злобно покосился на сидящую рядом с ним Лену Котову. На ее свежем личике без признаков косметики плавала самая что ни на есть невинная мина, а невыразительные глаза под темными очками упорно смотрели в одну точку на лобовом стекле.

Девчонка бессмысленно и счастливо улыбалась. Только что прямо на его глазах Лена дернула с зеркальца «дорожку» «кокса» и теперь пила холодный, только что из холодильника, джин-тоник и блаженствовала.

Витька почти с ненавистью смерил ее взглядом.

Мало того, что эта сука подняла его с трехдневного бодуна ни свет ни заря, мало того, что трахнула, как школьника... Но ведь она еще и заставила везти его на какую-то там турбазу!

Видите ли, захотелось ей на этой турбазе покататься на водном мотоцикле и все такое.

А куда ему деваться – он ведь приставлен к ней в качестве личного телохранителя, и приятные моменты этой работы типа ударного секса с работодательницей (если самочувствие хорошее) совмещаются с неприятными: быть всегда и везде с этой взбалмошной и капризной малолеткой, у которой даже не семь, а двадцать семь пятниц на неделе.

– Что задумался, Витенька-а? – пропела Лена и положила руку на колено своему телохранителю.

Доктор, с трудом подавив гнев, ответил:

– Плохо себя чувствую...

– Ну, так выпей, будет лучше.

– Я за рулем...

– А кого это волнует? – промурлыкала Лена. – Ты что-то напутал, Витюша. Или запамятовал, что мой папик от любых мусоров в два счета отмажет.

– Да не... не хочу я пить.

– Да ты, я смотрю, Витюша, на солнце перегрелся, – капризно скривив пухлые губки, сказала Лена. – А ну-ка пей, говорю тебе, болван!

И она, вытащив из холодильника бутылку виски, открыла ее и, хватив здоровенный глоток, поморщилась:

– Как самогон, е-мое!

– А ты что, пила самогон? – тоном заживо зарываемого в могилу спросил Витька Доктор.

– Пила, как не пить. Один знакомый наливал. Хочешь, познакомлю? Не хочешь? И правильно. Этот мудак уже давно подох... От контрольного выстрела в голову.

И она протянула бутылку виски Виктору.

Понимая, что ничего хорошего из дальнейших препирательств не выйдет, он покорно принял у нее бутылку и хватил довольно приличный глоток.

– От и умничка-а-а, – протянула Лена и, потянувшись к Доктору, небрежно чмокнула его в небритую щеку. – Только смотри не впендюрься в столб. Ты ведь уже большой мальчик, должен знать, что алкоголь за рулем – это очень опасно для здоровья водителя и окружающих.

Тут она на минуту замолчала. Посмотрев в окно, Лена взяла свой мобильник и быстро набрала номер, но тут же отключила его со словами:

– Нет... не буду я этой дуре звонить.

Витька, который уже было вознамерился облегченно вздохнуть, снова напрягся в ожидании очередных выходок дочери Кашалота.

Потому что уж кто-кто, а он прекрасно знал, что если той попала шлея под хвост, то так просто Елена Филипповна не угомонится.

– А что, правда, что Мосек оказался каким-то там журналюгой? – заговорила она.

– Правда. Его пацан один признал... – угрюмо ответил Балакирев. – Вынюхивал что-то. Ну ничего... мы его найдем и на ноль умножим, как любит выражаться босс.

– А жаль. Единственный во всей вашей кодле приличный человек был, – сказала Лена. – У вас-то что? Без «бля» двух слов связать не можете... Только и знаете, что понты накручивать да черепа скрести бритвой. А Мосек этот веселый был... как он про моего папашу зачехлял... про этого таджикского ослика, я чуть кони не двинула со смеху.

– Да это ж байка...

– Какая байка, если у папика в самом деле рамс замесился насчет какой-то там старухи, которую он бампером торкнул. Конечно, Мосек все это в художественной обработке подал... на то он и журналист. Интересно, как его на самом деле зовут.

– Маркин. Маркин Слава. Из «КК».

– Из чего?

– Из газеты «Кенигсберг-криминал». Это такой гнилой «желтяк».

Лена пожала плечами:

– Не знаю. А вот как он рассказал про минет за рулем, вот это забавно. Слушай, – оживилась она, – давай позабавимся, Витюня. А то уж больно скучно ехать. Ты продолжай себе рулить, а я над тобой немножко поиздеваюсь. Посмотрю, как ты управлять будешь.

Витька содрогнулся.

Сексуальных впечатлений на сегодняшний день ему и так хватало, к тому же после выпитого виски его начало тошнить.

Так что эротические утехи были последним, чем бы он занялся в таком «кислом» состоянии.

Но Лену это не интересовало, и она с самым решительным видом начала расстегивать ширинку Доктора.

Бедняге явно было дурно.

Руки несчастного дернулись, машину рвануло в сторону, и Лена отлетела на свое кресло.

...Хорошо еще, что она не успела начать то, за чем, собственно, наклонилась. Иначе петь бы Витьке фальцетом в церковном хоре кастратов.

Витька не без труда обуздал взбрыкнувшую машину и снизил скорость, не обращая внимания на витиеватую ругань милейшей работодательницы и ее красноречивые обещания выгнать с работы в три шеи и отправить в порт грузчиком.

Мелькнул поворот... На обочине дороги, невдалеке от стремительно приближающейся к нему машины стоял молодой человек и голосовал.

На нем была короткая кожаная куртка-»косуха» поверх рваной темной майки с вырезом и кожаные штаны. На шее виднелся кожаный ремешок с заклепками. Крашеные мелированные волосы неряшливо падали на шею и плечи.

Молодой человек курил сигарету и при приближении «Вольво» выбросил ее.

– Вот как раз тебе под пару... – пробормотал Витька и хотел было увеличить скорость, чтобы проехать мимо, но Лена наклонилась к нему и рявкнула в самое ухо:

– Ну так останови!

Машинально телохранитель нажал на тормоз, завизжали шины, и машина, развернувшись на трассе на девяносто градусов, остановилась буквально в метре от невозмутимо стоящего парня.

Лена опустила стекло и, широко улыбнувшись молодому человеку, проговорила медоточивым голоском:

– Ну-у... садись, коли тормознул.

Тот мазнул мутным масленым взглядом по ее лицу и по бледной бритой харе за ней и открыл заднюю дверь.

– Погоди, я к тебе, – сказала Лена. – Вискарь уважаешь?

– А то, – сипло ответил тот, удивленно смотря то на Лену, то на Витьку.

– Трррогай! – заорала Котова на Доктора, ткнувшись головой в плечо нового попутчика. – На! – и она протянула бутылку виски молодому человеку, а сама продолжала пить джин-тоник.

Повернувшись к попутчику, она приспустила с плеч какую-то вычурную пеструю накидку и выпятила налитую грудь, обтянутую тонкой маечкой – и сказала:

– Ну что, мужик, ничего?

– Н-да-а... – промямлил тот, по всей видимости, еще до конца не въехав, как удачно он угодил в компанию.

– Хочешь потрогать? Да на, потрогай. – Леночка перехватила руку попутчика и почти насильно засунула себе под майку.

Витька Доктор, сидящий на переднем сиденье, глухо пробормотал что-то короткое и односложное – очевидно, ругательство.

– А ты на него не смотри, – сказала Лена, подавшись к самому уху парня в «коже», который бросил настороженный взгляд на явно не восторгающегося поведением своей подопечной Балакирева. – Можешь меня лапать сколько угодно, ему по барабану. Он вообще педераст. Вот только если я сама захочу... а я захочу, будь уве...

Машину дернуло, истерически завизжали шины, и Виктор, обернувшись с горящими глазами и перекошенным от злобы лицом, рявкнул парню, который уже весьма беззастенчиво лез обниматься к Лене:

– А ну... выматывайся отсюда, козел!

Тот только хлопал глазами.

– Пошел вон, я сказал! Не понял?! Ну, так я тебе растолкую!

Витька, выскочив из машины, открыл заднюю дверь и, схватив парня за руку, буквально выволок того из салона.

– Пошел вон, осел!

Парень ловко вывернулся и обиженно заорал:

– Да ты сам осел! В зеркало посмотри, образина... такое трюфело наел, бля!

– Борзеешь, падло, – устало и мрачно сказал Витька, а Лена, неожиданно подпрыгнув на своем месте, завизжала:

– Да мочи ты его, бляха-муха! Не мужик, что ли?!

Непонятно, кому именно адресовалось это в высшей степени экспрессивное звуковое послание, но первым среагировал на него – с удивительной стремительностью и точностью – случайно подобранный на дороге молодой человек. Он чуть присел, как в бойцовскую стойку, и без замаха, коротким, упругим тычком опрокинул Доктора на землю.

Витька не успел даже скоординироваться для грамотного падения – грохнулся глупо, по-дилетантски – всей спиной, и замер.

– Врежь ему еще! – воскликнула Лена. – Как он мне надоел!

Молодой человек в «коже» обошел машину кругом, сел за руль и, повернувшись к Котовой, проговорил:

– Больше не потребуется. Ему и так хватит. А ты... ты зря вообще всю эту пантомиму затеяла. За что пацана обижать лишний раз?

– Ты же сам позавчера вечером его в залив скинул. Забавно было смотреть. А что ты с ним сделал? – с любопытством спросила милая девочка Леночка и посмотрела на своего неподвижно лежащего телохранителя.

Парень пожал плечами, как бы недоумевая, как можно спрашивать такие глупости, а потом все-таки ответил:

– В болевую точку угодил... случайно.

– Может, ты бы его это самое... кончил? – невинным голосом спросила Лена.

Свиридов снял с себя крашеный парик, потер приклеенные фальшивые баки и произнес уже своим обычным голосом, а не тем петушиным фальцетом, которым он выкрикивал оскорбления и ругательства по адресу уже минуту как мирно отдыхающего Балакирева:

– Кончают – это, Леночка, в «порнухе». И так просто говорить об этом может только тот, кто ни хрена ни в чем не смыслит.

– А ты смыслишь? – обиженно проговорила Лена.

– Значит, и я тоже мало что смыслю, если связался с вашей группой антихудожественной самодеятельности. Ладно, поехали... похищенная.

– Антихудожественная самодеятельность? – промурлыкала Лена. – Ну-у... я думаю, ты сыграл свою роль не хуже, чем в театре.

– Только я не вижу смысла во всем этом театре.

– Ничего себе – он не видит смысла! Да я такого удовольствия, как сегодня, не получала даже тогда, когда под «коксом» трахалась с тремя парнями из «Гладиатор-шоу», – небрежно обронила Лена.

Владимир покосился на нее: соплячка соплячкой, хоть фигура уже почти и сформировалась, но в презрительном «взрослом» голосе время от времени проскальзывают почти детские интонации, а пару юношеских прыщиков на лбу не удалось свести и супернавороченными кремами, лосьонами и пудрами. И губы кривит обиженно, не попадая в образ много пожившей и знающей цену жизни опытной женщины.

– А ты правильно сделал, что вломил Доктору не по полной программе, – сказала Лена через минуту, когда они уже удалились от места батальной сцены километра на два. – Ему теперь такой милый разговор с папашей предстоит, что просто упасть и не встать!

– Упасть и не встать – в буквальном смысле? – насмешливо спросил Владимир.

Лена серьезно посмотрела на него, а потом строго выговорила:

– Да, в буквальном.

* * *

– Добрый день. Филипп Григорьевич?

– Да, – резко и грубо отдалось в трубке. – Кто это говорит?

– Вы меня не знаете и, думаю, после того, как я вам сообщу короткую информацию, не захотите узнать. Хотя смотря с какой стороны рассматривать проблему.

– Кто ты такой? Что мне голову морочишь? Мне некогда, мать твою!

И Котов, бросив трубку, повернулся было к прерванному просмотру футбольного матча на домашнем кинотеатре, но в этот момент телефон зазвонил снова.

Кашалот взял трубку и, колыхнув складчатым подбородком, рявкнул:

– Слушаю!

– Совершенно напрасно бросаете трубку, Филипп Григорьевич, – прозвучал в трубке все тот же спокойный и уверенный мелодичный баритон, – дело в том, что я хотел бы передать вам привет от вашей дочери. Если не ошибаюсь, а я не могу ошибаться, она еще не возвратилась домой. Вернее, ни на один из ваших домов, квартир и загородных коттеджей.

Огромное, неповоротливое тело Котова прошило словно током.

Он подскочил в кресле с упругостью и живостью стройного двадцатилетнего парня, а потом взмахнул рукой и, стараясь говорить спокойно, произнес:

– Что с ней?

– Она пока что гостит у нас. Надеюсь, это не будет продолжаться долго. Вы не представляете, как нынче дорого кормить и содержать современную и избалованную молодую девушку. Впрочем, о чем я? Уж кому-кому, а вам прекрасно это известно.

Филипп Григорьевич молча облизнул губы. Потом посмотрел на окаменевшего в углу руководителя его охраны Медведева и выговорил:

– Ты что, мужик, совсем поехал с катушек? Ты что, меня шантажируешь? Да я тебя из-под земли достану и медленно на клочки порежу и землю удобрю. Ты на кого батон крошишь, баран?

– Я думаю, вам не стоит разговаривать со мной в таком тоне, Филипп Григорьевич. Я прекрасно знаю, что вы влиятельный и богатый человек. Иначе зачем мне просить у вас... в порядке дружеского безвозвратного заема... один миллион американских долларов ноль ноль центов?

– Да ты что, сука? – теряя самообладание, взревел Котов. Уважаемому бизнесмену часто приходилось «стричь» на бабки своих почтенных коллег по коммерческо-бандитскому цеху, но чтобы деньги вымогали у него – нет, с такой наглостью Филипп Григорьевич еще не сталкивался. Это же полный беспредел!

Филипп Григорьевич мог бы еще много распространяться на темы из серии «пасть порву, моргала выколю» и что он вертит на своем мужском достоинстве весь город вместе со спецслужбами, прокуратурой и ГИБДД, но его оборвали самым непочтительным и ледяным тоном: – Я думаю, что угрозы не делают вам чести. Если вы хотите увидеть труп вашей дочери в одном из мусорных контейнеров города, что ж... вам достаточно сказать еще несколько заковыристых ругательств – и я сам брошу трубку. Я не люблю, когда меня оскорбляют. Если же вы хотите вести деловой разговор, то попрошу вас немного успокоиться. Так волноваться вредно при вашей комплекции, глубокоуважаемый Филипп Григорьевич.

Котов мгновенно остыл. При всей его внешней неотесанности, грубости и необузданности в словах и поступках это был чрезвычайно гибкий и умеющий перестраиваться человек.

Он переложил трубку из одной руки в другую и тихо произнес:

– Я вас слушаю.

– Прекрасно. Вот это совершенно другой разговор. Филипп Григорьевич, я думаю, что чем быстрее мы решим нашу общую проблему, тем лучше. Сегодня уже поздно. Так что давайте сделаем так: завтра на улице Хмельницкого... знаете такую, Филипп Григорьевич?

– Знаю!

– Так вот, на этой улице слева от трассы на углу рядом с парком, у самой ограды парка, стоит такой живописный мусорный контейнер. В восемнадцать часов вы положите в него портфель с деньгами, и, после того, как я его подберу, отвоевав от бомжей, и удостоверюсь, что весь миллион долларов ноль ноль центов там представлен, ваша дочь сама вернется к вам домой.

– Гарантии, – холодно проговорил Котов.

– А гарантии – это ваше всемогущество, глубокоуважаемый господин Кашалот. Я же не безумный, чтобы ухудшать и без того не сложившиеся у нас с вами отношения банальным кидняком. Всего хорошего.

* * *

Котов бросил трубку и повернулся к неподвижно стоящему Медведеву:

– Номер, естественно, не засекли. С телефонного автомата разговаривал, да? На какой улице?

– Засекли, – кивнул тот, убирая мобильный, по которому он только что разговаривал. – Сотовик.

– Сотовик? Он что, осел, что ли?

– Да нет... ослом его назвать сложно. Менты наши уже установили, кому именно принадлежит телефон, с которого говорили.