Текст книги "Спецназ ВДВ. Диверсионно-разведывательные операции в Афгане"

Автор книги: Михаил Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

К сожалению, эта первая ночь боевых действий не стала последней. С нее начался очень долгий отсчет трудных дней и ночей в жизни всех десантников в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.

В ночных действиях 103-я воздушно-десантная дивизия потеряла убитым одного десантника из артиллерийского полка. 345-й отдельный парашютно-десантный полк потерял 8 человек, в основном при разоружении личного состава зенитного дивизиона в Баграме. Всего в боевых действиях в Кабуле было ранено около 80 человек, погибли 15, из них пять офицеров из группы КГБ СССР, десантники и спецназовцы из состава так называемого мусульманского батальона, выполнявшего задачи по охране особо важных афганских объектов. В его составе проходили службу пять бывших наших разведчиков из 80-й отдельной разведроты 103-й дивизии.

Во время выполнения витебскими десантниками задачи по охране различных объектов, в том числе и дворца Амина, эти парни в афганской форме, с белыми опознавательными нарукавными повязками, оказались в эпицентре событий. Своими действиями они здорово помогли витебским и ферганским десантникам в быстром подавлении вооруженного сопротивления.

Участвовали «мусульмане» и в штурме различных объектов. Для опознания погибших десантников и бойцов мусульманского батальона, одетых в афганскую форму, в кабульский госпиталь был направлен старший лейтенант И.Комар. Трупов в афганской форме было много, и это был нелегкий и, самое главное, морально тяжелый труд: сортировать погибших на наших и афганцев. К счастью, витебчан в афганском морге не оказалось.

Вечером по приказу командира дивизии И. Комара с усиленным разведывательным взводом дивизионной роты назначили для охраны и обеспечения безопасности групп антитеррора КГБ «Альфа», «Гром» и «Зенит», отдыхавших после штурма дворца Амина на вилле в центре города и ожидавших вылета в Союз. Часть разведроты обеспечивала охрану правительственных самолетов на так называемой литерной стоянке аэродрома в Кабуле, которая находилась рядом с расположением роты.

Утром 28 декабря верные Амину гвардейцы из подразделений правительственной охраны подняли бунт и пошли на штурм комплекса зданий Министерства обороны и Генерального штаба, пытаясь отбить их у наших десантников. Однако они были расстреляны в упор из боевых машин и артиллерийских систем. Их попытка закрепиться в своих казармах и организовать там устойчивую оборону не удалась, и гвардейцы через два часа перестрелки сложили оружие.

Вскоре командир дивизии поставил множество задач по организации быта частей и подразделений на занимаемых местах, и десантники приступили к дооборудованию палаточных городков. Боевую технику разместили в полевых парках. Наладилось регулярное трехразовое питание личного состава горячей пищей. На полевом дивизионном хлебозаводе началась выпечка прекрасного хлеба, который был очень популярен не только у десантников, но и у представителей различных силовых структур, партийных и военных советников. Росли как грибы самодельные бани и колодцы. В короткие сроки была организована эффективная система охраны и обороны аэродрома, расположения частей и подразделений, составлены графики дежурства ответственных лиц. На военнослужащих, отличившихся в декабрьских событиях, командованием дивизии были оформлены представления к награждению государственными наградами. В их числе: майоры: я и Г. Павлов; капитаны Ю. Пащенко и А. Мостиброцкий; старшие лейтенанты И. Комар, Ю. Жижняк, В. Гришин, А. Родин, С. Коробицин, А. Чернега, А. Пузачев, А. Лебедь, Н. Литош; лейтенанты С. Червонопиский, С. Богатиков, Н. Тютвин, В. Марченко, А. Ленцов; прапорщики Н. Андрейчук и П. Слободов; разведчики Куранов, Ивонин, Кибиткин, Мухамедзянов, Сокуров, Лебедев, Курочкин, Сафаров, Орлов, Ратиев, Фетисов, Жиляков, Баравков, Шакуров, Черясов и многие другие. К сожалению, по непонятным причинам не все они получили заслуженные награды за те свои первые, но умело проведенные боевые действия, на многих позже повторно оформляли наградные листы.

В первые годы пребывания в Афганистане к награждению московские начальники из Главного управления кадров Министерства обороны, да и штаба ВДВ, относились очень придирчиво, меряя заслуги аршином мирного времени, как и в Союзе. Представление ко второй государственной награде не допускалось. Офицеры и прапорщики, получившие очередные воинские звания досрочно или выдвигавшиеся на вышестоящие должности, к наградам не представлялись, считалось, что они и так уже достаточно облагодетельствованы Родиной. Очень многие солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры из первого афганского захода не были награждены орденами или медалями именно по этим причинам и уезжали на Родину без наград, хотя честно заслужили их в боевых операциях. Было непонятно и очень обидно, когда в конце 1980 года началась плановая замена и грудь многих вновь прибывших, не нюхавших пороха офицеров украшали боевые награды, полученные «за отличие в боевой и политической подготовке». А наши парни увозили домой только счастливую мысль, что остались живы, здоровы, с надеждой, что когда-то награда найдет своего героя. Многих действительно находила.

Например, вторая награда, орден Красной Звезды, нашла капитана А. Ленцова, командира разведроты дивизии. Через год после Афганистана, когда он служил во Пскове начальником штаба парашютно-десантного батальона 76-й гв. вдд. Правда, не без его стараний. Он теребил меня, что где-то затерялся его орден. Пошел я в кадры, которые, как известно, решают все, и действительно нашел этот орден. Правда, не просто так нашел, а выкупил за магарыч. В одну из очередных командировок привез «заблудившийся» орден в Псков. Вручил его Ленцову начальник штаба ВДВ генерал-лейтенант Павленко П.Ф. в присутствии всех офицеров дивизии в учебном центре.

Жизнь дивизии шла своим рутинным чередом. Мы все пребывали в полнейшей уверенности, что вот-вот улетим или своим ходом уйдем домой. Офицеры оргштатного и оперативного отделений подготовили все расчеты вывода дивизии из Афганистана по воздуху самолетами ВТА, а также своим ходом до границы Советского Союза, а далее железнодорожным транспортом до Витебска. Распространившаяся по солдатскому телеграфу новость в полном смысле вдохновила всех, любые задачи выполнялись с ходу и с энтузиазмом. Во всех курилках строились предположения о вероятных сроках начала вывода дивизии. И все сходились во мнении – 9 мая. Но наши предположения не оказались пророческими. Целых десять лет десантники, постепенно втягиваясь в боевые действия, прослужили в Афганистане.

Офицеры в своих разговорах обсуждали только одну тему – вывод дивизии из Афганистана и сроки. Однако говорили об этом с некоторой осторожностью, предположительно. Подписка о неразглашении секретов была взята накануне. Солдаты, получавшие строго дозированную информацию, судили о происходившем вокруг, о действиях властей со своей колокольни, но достаточно осторожно. Однако общее мнение, и рядовых и офицеров – да на хрена нам этот Афганистан.

Но время шло, и каждый день все с нетерпением ждали почтовик – самолет «Ан-12», который регулярно развозил почту по маршруту Кабул – Кандагар – Шиндант, а потом возвращался в Ташкент, где проходил таможенный досмотр и дальше летел до Ферганы. Так повторялось ежедневно. Почту разбирали мгновенно, читали письма от родных и знакомых. Внимательно просматривали газеты, надеясь прочитать, что советские десантники свою интернациональную задачу выполнили и советское правительство приняло решение вернуть их в Витебск. В родные леса и болота. И пусть они там продолжают совершенствовать свою боевую и политическую подготовку и продолжают изучать западный театр военных действий. На тему возвращения родился анекдот. Один солдат спрашивает другого: «Почему самолеты летают над Кабулом так высоко?» Второй задумался. Тогда первый объясняет: «Да потому, чтобы мы не смогли допрыгнуть, зацепиться и улететь домой. Понял, тормоз?»

Напрасно десантники штудировали газеты в поисках желанных строк. Но однажды натолкнулись на очень интересную информацию в «Известиях». Там черным по белому было написано: «Советских войск, а тем более десантников, в Афганистане нет, и даже их нахождение там не планируется». Вот это да! Стоим на афганской земле, читаем эти строки и узнаем, что нас здесь нет. Ну, прямо волшебство на уровне ЦК! Офицеры только пожимали плечами. Кроме появления очередных слухов, такая информация ничего не могла принести.

А «Голос Америки» с большой долей достоверности вещал всему миру о событиях в Афганистане, о составе Ограниченного контингента войск, о потерях и проблемах. А наши, родные средства массовой информации сообщали нам о том, что ряд военнослужащих отличились во время учений и за это представлены к награждению правительственными наградами.

Накануне Нового года я с группой офицеров осматривал казарму афганского полка «Командос», которая предназначалась для размещения 357-го гв. пдп. Следует напомнить, что на следующий день после переворота офицеры этого полка предприняли попытку мятежа, но она была жестоко пресечена. Для нас представшая картина военного городка была достаточно шокирующей: кругом грязь, мусор, зловоние. В казармах пока еще находились афганцы: одни молятся, другие безразлично сидят на табуретках, уставившись в одну точку, третьи косо посматривают в сторону шурави.

Вот так за повседневной суетой как-то забылось, что грядет Новый, 1980 год. Встретили его буднично, в палатках, без особых праздничных застолий и тем более без традиционных елочек. У кого было припасено спиртное, те, естественно, и отметили праздник по-человечески. Сам я смыл перед заветными 12 часами ночи прошлогоднюю грязь в бане у разведчиков и завалился спать.

Собственно говоря, разгуляться-то нам было не на что. Ни зарплаты, ни каких-то особых пайков мы не получали. Как нам говорили, в Союзе на наши счета в полевых отделениях банка капали какие-то рубли – не весь оклад, а его часть, поскольку были-то мы все-таки за границей, а на месте в карманах шаром покати. Кстати, за все время пребывания в Афганистане лично я видел афгани только в руках у советников. Нам же до марта не платили ничего, да и потом стали выдавать зарплату чеками. Но, скажу честно, нежирно.

Начался новый, високосный, 1980 год, принесший много бед нашим войскам и горя во многие советские семьи. В январе командиром 80-й орр был назначен ст. лейтенант Комар И.Г., его заместителем ст. лейтенант Ленцов А.И. Командиром 1-го разведвзвода вместо Ленцова был подобран один из лучших офицеров 350-го гв. пдп лейтенант А.А. Перепечин, отличившийся в декабрьской операции. Добравшийся на перекладных из отпуска бывший командир роты капитан Пащенко Ю.Г. стал командиром 2-го парашютно-десантного батальона 317-го гв. пдп, разместившегося в королевском дворце Делькуша. Его батальон охранял руководство Афганистана во главе с Бабраком Кармалем, которого наши десантники на советский манер окрестили Колей Бобровым.

В начале января в Кабул прилетела оперативная группа Министерства обороны во главе с генералом армии С.Л. Соколовым. Генерал армии Ахромеев стал его заместителем. Группа разместилась на вилле, где до этого отдыхали альфовцы, и дивизионные разведчики стали обеспечивать безопасность наших генералов.

Проходили дни, недели, а долгожданного приказа на возвращение домой все не было. В Кабул из Москвы зачастили высокие военные чиновники, одетые в добротные куртки одинакового покроя цвета хаки. Они размещались на вилле Соколова, а их охрана и сопровождение еще более усилились. В своих выступлениях перед нами московские визитеры, как будто сговорились, всегда говорили одно и то же: если все пойдет по плану, военнослужащим Ограниченного контингента будут выплачивать двойной оклад, а пока здесь все как на обычных учениях: никаких льгот, доплат не полагается. Вот такую заботу о воевавших проявило родное советское правительство.

40-я общевойсковая армия полностью сформировалась только к марту 1980 года. И только тогда на ее базе было развернуто полевое отделение государственного банка. Были открыты счета, и всему личному составу стали выплачивать чеки и начислять повышенные оклады. Два месяца пребывания за границей оказались неоплаченными.

Все воинские части, как во время войны или в группах советских войск за границей, получили условные наименования: войсковая часть – полевая почта номер такой-то. 80-я отдельная разведрота дивизии была отдельной войсковой частью 86 793, а стала полевой почтой 48121.

ОСТАЕМСЯ НАДОЛГО

Оценивая происходящие события и молчание со стороны командования ВДВ и генерала армии Соколова о сроках пребывания нашей дивизии на афганской земле, мы начинали осознавать (позже это подтвердилось решением высшего военного руководства), что прибыли десантники в Афганистан надолго. Мы догадывались: Соколов здесь играл главную скрипку. Изучив обстановку в Афганистане, он увидел весь бардак у сухопутчиков в развертываемой 40-й армии и, скорее всего, решил, что пока он будет командовать войсками в ДРА, не выпускать из своего прямого подчинения высокоорганизованную и боеспособную дивизию и отдельный полк десантников. Тем более что он, как заместитель министра обороны, был куратором ВДВ и отвечал за подготовку десантных войск. Вероятно, его решение еще больше окрепло, когда он увидел, кем и как укомплектованы прибывшие своим ходом в Афганистан через Кушку и Термез сухопутчики, поднятые по тревоге и наскоро отмобилизованные. Личный состав – так называемые партизаны, люди, наскоро набранные из запаса, практически утратившие всякие воинские навыки, так как служили порой лет десять-пятнадцать назад. Все – представители азиатских и закавказских народов, лишь одетые и обутые в советскую военную форму, правда, образца 1943 года, голодные, замерзшие, небритые и практически неуправляемые. Расхристанные, мятые, чисто огородные пугала. Огромные любители делать небольшие гешефты: продавать все из того военного имущества, которое «плохо лежало». Тут уж ни о какой дисциплине и говорить нечего.

Нужно отдать должное, и в первую очередь их офицерам и прапорщикам, совершившим своеобразный подвиг, – это по сути дела не войско, а стадо они с огневыми стычками все же довели в указанные районы.

У партизан постоянно случались конфликты с местным населением. Наши бабаи считали, что вокруг них единоверцы и родственные души, и поэтому не стеснялись, например, залезть под паранджу афганке или выкинуть нечто в том же роде. Больно и стыдно было смотреть на этих «защитников советского Отечества», а офицеров – искренне жаль. Остается загадкой, как, почему и кто отправлял таких людей для выполнения важнейшей, если судить по замыслам правительства, задачи. И, видимо, никто из руководства Туркестанского военного округа не понес ответственности за этот бардак.

В январе, когда, вероятно, наше посольство и силовики забросали соответствующие инстанции докладными, всех партизан оперативно поменяли на солдат-славян срочной службы, большинство из которых в экстренном порядке было призвано военкоматами и без всякого прохождения курса молодого бойца прямиком направлено воевать. Ребята рассказывали, что многие из них даже не успели пострелять из автомата, присягу принимали наспех, иногда прямо в эшелонах, а о каких-то военных знаниях и навыках, об изучении уставов не было и речи. Многие из этих мальчишек погибли в первых же боях, но те, кто выжил в этой никому не нужной, как оказалось, войне ценой своей крови и крови своих товарищей, стали настоящими профессионалами военного дела.

Неумолимо наступило время решить важную и непростую задачу: по-настоящему обустроить дивизию, создать условия для полноценной жизни и быта в полевых условиях, которые значительно отличаются от условий при нахождении войск на тактических учениях и полевых выходах в Витебске. И не просто обжиться, а предусмотреть все в соответствии с требованиями уставов – от оборудования палаточных городков, парков боевых и колесных машин, пунктов хозяйственного довольствия до наблюдательных пунктов и позиций боевого охранения. Не говоря уже о различных мелких, но крайне необходимых бытовых сооружениях. И все это нужно было сделать почти при полном отсутствии официально предоставляемых строительных и ремонтных материалов.

Кроме того, благодаря неразворотливости тыловиков ТуркВО долгое время десантников не ставили на котловое довольствие по нормам десантного пайка. А может быть, эта неразворотливость объяснялась тем, что в сложившейся ситуации они углядели возможность обновить неприкосновенные запасы продовольственных складов округа за счет Ограниченного контингента. Вот и кормили нас в основном красной рыбой, низкого качества перловкой, сечкой и пшеном. О фруктах, овощах и речи не было.

Проходили дни, появлялись новые проблемы. Одна из них, которую надо было срочно решать, – стирка и смена нательного и постельного белья для тысяч десантников, поскольку появилась реальная угроза распространения педикулеза. То есть, проще говоря, можно было просто завшиветь. Решили обратиться за помощью в прачечный комбинат бывшей Ферганской 105-й дивизии. Кого послать для решения вопроса? Ну, конечно же, начальника разведки, который в расформированной дивизии тоже руководил дивизионной разведкой.

Уже на следующий день я был в штабе своей бывшей дивизии. К моему великому удовольствию, застал в рабочем кабинете полковника Королева, командира расформированной 105-й вдд. Он ожидал приказа на убытие в Группу советских войск в Германии на должность командира мотострелковой дивизии и временно исполнял обязанности начальника гарнизона. Прямо в его рабочем кабинете без всякого промедления были решены все бытовые проблемы витебских десантников.

Конечно, встречу, как и положено офицерам, отметили. В тот момент у меня даже в мыслях не было, что через несколько лет я стану частым гостем в Фергане. После замены из Афганистана я буду служить в управлении боевой подготовки ВДВ и буду назначен куратором 387-го отдельного учебного парашютно-десантного полка, который обеспечивал подготовку для 103-й вдд, 56-й овдбр и 345-го опдп водителей «БТР-70» и колесных машин, снайперов, пулеметчиков, гранатометчиков и стрелков в Ферганском горном учебном центре. И поэтому мне часто приходилось бывать по служебным делам в полку. Моя семья проживала в Фергане до лета 1984 года, и я старался чаще бывать в этом городе, иногда сам напрашивался в командировку, благо начальство шло навстречу, чтобы лишний раз повидаться с сыном и женой и побаловать их московскими гостинцами. Через несколько дней я вернулся в Кабул и доложил командованию о том, что прачечный вопрос с повестки дня снят.

Время шло. Слухи о нашем выводе стали затихать, и генерал-майор Рябченко решил обустроить дивизию по единой методике – однообразие во всех частях и подразделениях. Для этого он решил оборудовать показательный палаточный городок, пункт хозяйственного довольствия, парк боевых машин и в этом городке провести показные занятия с командирами. Цель таких занятий – обязать всех оборудовать подобный городок у себя.

Само собой, для этой цели определили дивизионную разведывательную роту ст. лейтенанта Комара И.Г., палаточный городок был лучшим по сравнению с городками других подразделений. Я, как начальник разведки дивизии, вместе с командиром и старшиной роты составили план, как сделать все лучшим образом в расположении роты, парке боевых машин и на пункте хозяйственного довольствия, а также на складе боеприпасов и средств связи. Главное – качество. Само собой, хотелось не только не ударить лицом в грязь, не только оборудовать свой городок максимально удобно для нормальной жизни на весь оставшийся срок и заслужить соответствующую оценку роте командованием дивизии, но и сделать так, чтобы командиры брали с нас пример.

Дружно взялись за дело. Каждому взводу определили объем работы. Разведчики работали весело и напористо. Строительными материалами помогал заместитель командира дивизии по тылу полковник Красный Л.М. Однако большую часть всего необходимого разведчики добывали сами. За камнями для брусчатки бегали во время зарядки в предгорье с рюкзаками. Мраморную крошку завозили из карьера, в котором афганцы добывали мрамор для своих нужд. Спирт и взятые в бою сувениры помогали добывать у тыловиков новую армейскую мебель. Работа была проделана очень и очень большая. Все трудились на совесть, без всякого понукания. К началу марта 1980 года образцовый палаточный городок и другие объекты разведывательной роты были полностью готовы для проведения занятия.

Я доложил генералу Рябченко о завершении работ и уточнил время проведения занятия. На утро следующего дня объявили командирам частей сбор. Ночью неожиданно прошел не такой уж частый в Афгане небольшой дождичек. Он все облагородил, прибил пыль, одним словом, подмарафетил все, поработал для разведчиков визажистом.

Утром перед городком разведывательной роты построились офицеры управления дивизии, командиры частей и отдельных спецподразделений. Подъехал командир дивизии. Молча осмотрел городок, подозвал меня, начальника разведки дивизии, пожал руку и сказал: «Молодец, такого я в полевых условиях не видел. Передай от меня благодарность всем разведчикам».

Действительно, палаточный городок смотрелся здорово. Каркас палаток был сделан из досок, а сверху натянуты большие ротные палатки. В отличие от просто поставленных на землю они смотрелись как жилые дома. Под палатками были выкопаны углубления, их обшили досками, настелили деревянные полы. Можно было ходить не пригибаясь. Довольно удобно стояли двухъярусные солдатские кровати, тумбочки, стулья и табуретки. В результате намного увеличилась полезная площадь, в палатках было уютно, в холода тепло, а в жару прохладно. Дневальные и часовые несли службу под одинаковыми постовыми грибками, изготовленными в соответствии с требованиями Устава гарнизонной и караульной службы. По всей территории роты проходили широкие и ровные дорожки, засыпанные белой мраморной крошкой. Солдаты чистые, наглаженные, в сияющей обуви. Несколько в стороне – прекрасно оборудованный парк боевых машин, склады боеприпасов и средств связи, столовая и ленинская комната. Это все напоминало оазис, образцовый маленький городок. Участников занятий долго не могли вытащить из палаток и собрать на построение. Они остались очень довольны увиденным.

Основные части дивизии размещались в районе аэродрома, а два парашютно-десантных полка, 317-й и 357-й, были расквартированы в городе в афганских казармах, которые были загажены настолько, что пришлось их, как Гераклу авгиевы конюшни, чистить, драить и вывозить горы мусора. Через несколько недель расположение дивизии преобразилось. Везде был армейский порядок. Все подъездные пути перекрыли охраняемыми КПП. Свободные от боевого дежурства подразделения занимались боевой подготовкой. Московские гости и армейское руководство при посещении дивизии всегда отмечали существующий у десантников образцовый порядок.

А обстановка вокруг шурави осложнялась не по дням, а по часам. В стране складывались благоприятнейшие условия для сколачивания криминальных групп разных мастей, сбивавшихся как волчьи стаи в банды. Города наводнили выброшенные на улицу офицеры правительственной афганской армии, ставшие не нужными и не угодными новой власти, и дезертиры. К ним примыкали сторонники свергнутого режима. Повсеместные грабежи всех и вся стали происходить не только ночью, но и среди бела дня, особенно на рынках и в стихийно возникавших торговых рядах. Одним словом, обстановка потребовала к себе особого внимания. По согласованию с местной властью в Кабуле был введен комендантский час. Первым комендантом города был назначен начальник противовоздушной обороны 103-й гв. вдд полковник Двугрошев Ю.И., офицер с большим опытом службы, серьезный, честный и неподкупный.

Кабул, с учетом особенностей его застройки, был разделен на секторы. Под особый контроль были взяты важнейшие государственные и военные объекты. Основой комендантской службы было патрулирование в городе и выставление в ночное время постов силою до взвода на площадях и важнейших узлах дорог и перекрестках. К несению комендантской службы привлекались и афганские армейские подразделения, милиция и служба безопасности. Надо отдать должное, афганцы службу несли бдительно и профессионально. Если один приказывал водителю машины остановиться, то его из-за укрытия прикрывал напарник, а требование остановить автомобиль сопровождалось таким решительным выпадом с оружием и громким, слышным чуть ли не за сто метров возгласом «Дрыш!» («Стой!»), что любой поневоле останавливался.

Офицеры постоянно, особенно в ночное время, проверяли службу гарнизонной охраны. Однажды один из таких проверяющих из-за сверхрвения или по недомыслию совершил ошибку, стоившую жизни сержанту. На одном из постов 317-го гв. пдп старшим был назначен командир боевой машины младший сержант Галкин Н.Н. Среди ночи он подошел к боевой машине, оставил автомат на броне и отошел в кусты. В это время прибыл проверяющий офицер, забрал автомат и без выяснения причин, почему и кем оставлено оружие на броне, поехал дальше по маршруту проверки. Сержант вернулся к машине, понял, что за пропавший автомат в боевых условиях его ждет суровое наказание, достал пистолет и застрелился. Проверявшего офицера немедленно отправили в Советский Союз, как будто это было суровейшее наказание, для решения его дальнейшей судьбы, а у всех сержантов изъяли пистолеты.

Средством передвижения подвижных патрулей и групп проверки, как правило, были боевые разведывательные дозорные машины (БРДМ), вооруженные крупнокалиберным пулеметом КПВТ. У патрулей в ночное время часто происходили стычки с бандитами со стрельбой, и нередко КПВТ становился козырной картой патруля. Принятыми мерами, в основном в Кабуле, удалось навести нечто похожее на порядок и пресечь вольное передвижение по ночному городу бандитских групп и сотрудников некоторых посольств, которые, скажем так, не питали симпатии ни к нам, ни к тому, что происходило в Афганистане. Задержанных во время патрулирования отправляли для разбирательства в Царандой и ХАД (милицию и органы безопасности).

Тюремные камеры, не пустовавшие во все времена, значительно пополнились криминальными личностями. Одну из таких тюрем охраняли десантники 317-го гв. пдп и наслышались в свой адрес много нелестных слов. Один из бандитов, очевидно очень крутой, настойчиво требовал поединка с любым десантником, которого, по его словам, всенепременно замочит. И такая возможность ему была предоставлена. Крутой после этого поединка никогда больше не сквернословил, стал одним из самых дисциплинированных узников и тихо отсиживал срок. В тюрьме же воцарился покой, стал строго соблюдаться внутренний порядок.

Впервые за многие годы зима 1980 года в Кабуле выдалась необычайно снежной и холодной. Муллы вещали из своих минаретов, что на их землю такую суровую погоду принесли неверные, крестьяне же, хотя и мерзли, очень радовались такой зиме – много снега зимой, значит, летом будет богатый урожай.

Палатки десантников обогревались самодельными печами «поларисами». Это такое хитрое самопальное приспособление из металлических труб, сплющенных с нижнего конца и залитых соляркой. Около таких печей всегда дежурил солдат, так называемый истопник. Естественно, случались в дивизии случаи загорания палаток, правда, к счастью, без особых последствий. Первой в дивизии сгорела палатка инфекционного отделения медико-санитарного батальона. Десантники шутили, что сам аллах решил помочь уничтожить заразу. В последующем «поларисы» стали менять на керосиновые печи заводского изготовления.

В отличие от десантников местное население замерзало. Дрова на рынке стоили дорого и продавались на вес. Беднякам такая роскошь была не по карману, и они оказались совершенно не готовы к суровой зиме. Летняя, легкая одежда, суконные накидки, калоши на босую ногу – вот и вся зимняя экипировка простых людей, которые страдали к тому же от недоедания. Да и утеплялись афганцы как-то странно: на голову, верхнюю часть туловища напяливали черт-те что, а ноги в калошах на босу ногу. Афганские ребятишки (нужда заставила, плюс заложенное чуть ли не генетически стремление к торгово-обменным операциям) быстро усвоили необходимый словарный запас русского языка и с успехом выпрашивали у наших солдат сигареты, спички, сухари, доски от снарядных ящиков и различную мелочь. Нередко даже приводили совсем маленьких девчушек и предлагали за плату, совершенно однозначно, русскими матерными словами, поясняя для какого «использования».

Кабул на нас произвел огромное впечатление как город, да простят мне эту банальность, ярких контрастов, где современность, нет, не соседствовала, а именно тесно переплеталась со Средневековьем. Блеск и богатство магазинов, магазинчиков-дуканов и рынков соседствовали с глинобитными лачугами и страшной нищетой. На торговых прилавках – вещи времен Александра Македонского и суперсовременная японская радиоаппаратура, которая в Союзе была в страшеннейшем дефиците и за бешеные деньги продавалась только в валютных «Березках». Целые торговые ряды были завалены дубленками, коврами, джинсами, японскими часами, китайскими ручками, индийским, пакистанским и китайским ширпотребом… Складывалось впечатление, что торгует все население Афганистана. Например, четырехлетний мальчишка мог сидеть где-нибудь и предлагать поштучно сигареты и прочую мелочовку. И при этом сам не упускал возможности стрельнуть сигарету у шурави. А на вопрос, почему бы просто не стрельнуть у самого себя, мудро отвечал, что во-первых, его табак – это товар, а во-вторых – товар хозяйский.

Купить можно было все, что душа пожелает, никакого дефицита и никаких очередей. Покупателя усаживали в кресло, угощали кофе или чаем, а подобострастный дуканщик носил и носил на выбор кучу всяческих вещей. Если нужного у него не находилось, он отправлял бачу (мальчика) к соседу, чтобы тот принес необходимый товар, но купить его должны были у него. Если же и у соседа такого товара не было, дуканщик назначал время, когда то, что требуется, будет доставлено. И ни разу не было случая, чтобы слова своего не сдержал. После нашего советского хамско-презрительного отношения работников советской торговли подобное было очень непривычно и, скажу честно, приятно.

И еще одна особенность. Никаких ценников, они появились где-то через год. Торговаться просто необходимо, иначе навсегда потеряешь уважение продавца. Очередей и ажиотажного покупательского спроса не было по самой простой причине. Большинство афганцев жили очень бедно, и им все эти товарные прелести были недоступны. А у десантников не было денег, да и в город они вырывались редко, так как свободный выход был запрещен.