Текст книги "Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка"

Автор книги: Михаил Черейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Самолеты, летчики и воздвиженская топография

Воздвиженок в Приморском крае было две. Просто Воздвиженка – село Михайловского района, населенное выходцами с Украины, переселенными туда еще в начале XX века. До войны официальным языком там считался украинский, и в школе-семилетке преподавание тоже шло по-украински. Мы там бывали редко. Наш же поселок назывался Воздвиженка-городок, его построили в конце тридцатых годов вместе с аэродромом.

А аэродром был знатный: один из самых больших не только на Дальнем Востоке, но и во всем СССР. На нем дислоцировались два полка тяжелых бомбардировщиков Ту-4 (позже началось их перевооружение на Ty-16), ближние бомбардировщики Ил-28, истребители Миг-17 и Миг-15, эскадрилья транспортных самолетов Ли-2 и еще всякой твари по паре. Все это непрерывно взлетало, барражировало и садилось с ужасным грохотом. Да еще вплотную к аэродрому находились авиаремонтные мастерские, где целыми днями гоняли самолетные двигатели на разных режимах. Не помню практически ни одного дня, когда у нас в городке было бы относительно тихо. Когда раз или два в году вдруг наступала тишина – значит, дело плохо: где-то разбился наш самолет и командование приказало приостановить полеты. На окраине городка было кладбище, уставленное красными деревянными пирамидками со звездочкой наверху и табличкой: «Такой-то, погиб при исполнении служебных обязанностей». А если надпись гласила «Погиб при выполнении боевого задания» – значит, во время Корейской войны, когда самолеты с нашего аэродрома летали бомбить американские корабли в корейских портах.

Как-то раз рано утром вот так стало тихо, и перед моим выходом в школу папа вернулся с ночного дежурства на КДП (командно-диспетчерском пункте) и говорит: «У вас вроде есть в классе мальчик Бекезин?» Ну да, говорю, Виталик рыжий, а что? Ладно, говорит папа, беги в школу, а то опоздаешь. Сидим мы на уроке, вдруг заглядывает в класс офицер и пальцем манит нашу учительницу Феодору Лукиничну – давай, мол, выйди. Через минуту она возвращается бледная и говорит: «Виталий, пойди в учительскую, там кто-то с тобой поговорить хочет. И портфель возьми». Подождала, пока за окном не отъехала машина, и говорит: «Ребята, у Виталия отец погиб, гвардии капитан Бекезин. Только к нему домой сейчас не ходите». И тут звонок на перемену. Все выбежали во двор, а я смотрю: Виталик пенал в парте забыл, китайский. Я его взял и пошел в учительскую. Там стоит в углу одна Феодора Лукинична, и хотя спиной ко мне – видно, что плачет. И правой рукой быстро так крестится. Я страшно удивился – до этого видел только, как крестятся нищие старушки, а чтобы учительница?.. Я тихонько задом вышел, постучал по двери и снова зашел. Феодора Лукинична обернулась, вытерла глаза и говорит: пусть пенал пока у тебя будет, вы же тоже в ДОСах (ДОС – это дом офицерского состава) живете, отдашь ему потом, только сегодня смотри не ходи к ним! Но я так пенал и не отдал, потому что Виталика видел только на похоронах, куда пошел весь наш класс. Они с матерью и маленьким братом сразу куда-то уехали. А про Феодору Лукиничну я еще напишу. Если кто думает: вот какое необычное имя было у его учительницы, знайте: следующую мою учительницу (точнее, классную руководительницу) звали Леокадия Аристарховна!

Вот как была устроена наша Воздвнженка-городок. Вокруг огромного аэродрома находились разные строения – штабы трех авиационных полков и нескольких отдельных подразделений (в том числе папиного дивизиона), различные склады, мастерские и казармы барачного типа. Все они назывались «хозяйствами» по именам командиров. Никто не говорил «поехали в Н-ский отдельный радиотехнический дивизион», а – «поехали в хозяйство Малькова». И не «командир дивизии остался недоволен тем, как подполковник Спиридонов поддерживает воинскую дисциплину в своем полку», а – «первый накрутил хвоста Спиридонову за бардак на хозяйстве». Так было и удобнее и секретнее от всюду подслушивающих и подсматривающих агентов вероятного противника. Этих таинственных агентов никто никогда не видал, но об их существовании все знали из развешанных повсюду – даже у нас в школе – красочных плакатов. Одним из плакатных атрибутов агента были темные очки. Как-то в отпуску в Сочи мама купила у цыганки такие очки – очень красивые, в белой оправе. По возвращении в Воздвиженку в солнечный день надела очки и пошла в Дом офицеров, где она вела кружок вышивания для таких же офицерских жен. Занятие кружка еще не закончилось, а папе уже позвонили на службу из политотдела дивизии и порекомендовали воздействовать на супругу, чтобы она не допускала во внешнем виде чуждых нам деталей, достойных разве что карикатуры в журнале «Крокодил».

Что-то я отклонился от воздвиженской топологии. От главных ворот аэродрома шла бетонированная дорога в наш поселок, при въезде в который стоял шлагбаум и пост охраны. Другая дорога, тоже через шлагбаум, вела к нам со стороны города Ворошилова-Уссурийского, и оттуда несколько раз в день ходил к нам автобус. По утрам на этом автобусе уезжали в Ворошилов в школу старшеклассники, потому что наша поселковая школа была только семилеткой. До шлагбаума дорога была асфальтированной, с уймой ямок и колдобин, а по территории поселка – гладкой бетонкой. И вообще обе наши главные улицы были вымощены такими же бетонными плитами, что и взлетно-посадочные и рулежные полосы аэродрома. Это было приятно и удобно летом, но не зимой, когда бетонка обледеневала Самым большим и заметным зданием поселка был ДОСА – Дом офицеров Советской армии им. Ворошилова. Он был построен в конструктивистском стиле тридцатых годов и сильно напоминал ленинградские Дворцы культуры той эпохи, несколько уступая им размерами. Там был великолепный, отделанный вишневым бархатом зрительный зал рядов на двадцать с балконом, большое фойе с колоннами, где устраивались новогодние елки, спортивный зал со всякими снарядами, раздевалками и душевыми и еще много всяких помещений, в одном из которых занимался мамин вышивальный кружок. Сбоку от главного здания была котельная с высокой трубой. Этой котельной, или «кочегаркой», заведовал старшина-сверхсрочник, у которого в любое время за наличные или в кредит «до получки» можно было получить стакан или целую бутылку водки, известной под названием «сучок». Этимология этого прозвища двойная: во-первых, ее производили на Сучанском спирто-водочном заводе, а во-вторых – делали из древесного спирта. Я по малости лет это мерзкое пойло не употреблял, но многократно слышал нелестные отзывы от папы и его сослуживцев. Официально водку в нашем военторговском магазине не продавали, но все знали про старшину в кочегарке. Начальство это безобразие терпело скорее всего потому, что таким образом уменьшался соблазн нелегального провоза водки в гарнизон, а старшина наверняка стучал кому следует о том, кто и как часто покупает у него «сучок».

Мы получаем квартиру и празднуем новоселье

Кроме ДОСА, в поселке было несколько трехэтажных домов, в том числе здание штаба дивизии и пять или шесть ДОСов – домов офицерского состава. Все они были добротной довоенной постройки, и в одном из таких домов мы со временем получили квартиру. Тогда нам это показалось переселением в рай, да и сейчас, вспоминая, охулки не положу. Две комнаты, кухня, большая прихожая и собственный туалет! Ванной не было, но в ту банную эпоху это не ощущалось недостатком. Сначала родители спали в одной комнате на большом топчане, поставленном на четыре кирпича, а я – в другой комнате на раскладушке.

Но вскоре папа получил ордер на мебель, и мы все втроем отправились на грузовом «студебекере» в Ворошилов. Папа сам сел за руль, порулил немножко туда-сюда, чтобы привыкнуть, и посадил нас с мамой к себе в кабину. А в кузов залезли двое солдат, которые должны были грузить нашу мебель. Папа им сразу выдал на двоих пачку папирос «Беломор», но они и без того были счастливы прокатиться в город, куда их отпускали очень редко, и то только целыми взводами в зоосад. Ну, еще надеялись, что капитан с женой их и покормят по-человечески, – и не обманулись в своих ожиданиях. После погрузки со склада двух кроватей, стола со стульями, шкафа, комода, каких-то тумбочек и этажерок мы все поехали на Зелёнку. Так называли Зелёный остров на реке Суйфун, где было некое подобие парка культуры и отдыха. Нас с мамой папа повел в ресторан «Восток», но солдат туда не пускали, поэтому папа договорился, что их покормят в подсобке. Маме это не понравилось: «Будто, – говорит, – в повестях Тургенева: барин с барыней и барчонком за белой скатертью обедают, а крепостных на заднем дворе вместе с борзыми собаками кормят». Папа отвечает: «Ты где, тургеневская девушка, там борзых собак увидала, их еще в семнадцатом году всех в овчарок переделали. Вот заберет наших бойцов комендантский патруль из ресторана, тогда будет за что жалеть. А в подсобку патруль наверняка не заглянет. А есть они будут то же, что и мы, и пиво им закажу».

Тут надо сказать, что городские патрули в ворошиловском гарнизоне назначались от местной танковой дивизии или от военно-автомобильного училища. Они как увидят голубой околыш или погоны – обязательно привяжутся и что-нибудь да найдут. Или подворотничок кривовато пришит, или сапоги не чищены (а как им быть чищеными при такой пыли на улицах?). Не знаю, почему они так не любили авиаторов, но наших молодых офицеров предупреждали перед поездками «в город», чтобы остерегались и вообще поодиночке не ходили, а тем более с девушкой. «Черно. ые» (то есть танкисты – по цвету их околышей и петлиц) могут запросто и отмутузить.

Стали мы заказывать обед. Меню было внушительное, но против большинства блюд стоял минус – временно отсутствует. Мое внимание привлек салат дальневосточный из морской капусты с трепангами. Что такое трепанги, ни папа, ни мама не знали, и морской капусты тоже никогда не пробовали. Спросили у официанта – тот посмотрел на нас оценивающим взглядом, почесал в затылке. Трепанги, говорит, это такие морские огурцы. Вообще от них военные плюются, но, может, вам и понравится. Давайте принесу, если что – сразу унесу обратно и в счет не поставлю. Еще и как понравились нам с мамой трепанги, и морская капуста на ура пошла! Папа, правда, отреагировал сдержанно и попросил себе кильку с луком. Солдатам в подсобке, говорит, этих огурцов не надо давать, дайте им лучше побольше гарнира к бефстроганову и белого хлеба с маслом. И пива, но только по одной бутылке, а то они с непривычки у меня из кузова повыпадают.

Мы еще немножко погуляли по Зелёнке, посмотрели на осликов и пони и поехали домой обставлять квартиру. А я с тех пор полюбил всякие морские продукты, от маринованной морской капусты до род-айлендского лобстера и остендских устриц.

Привезли мы мебель в Воздвиженку, расставили в квартире, повытаскивали из чемоданов и баулов томившиеся там с Ленинграда шмотки, и папа сказал: «Надо устраивать новоселье, а то меня товарищи не поймут». И стал с мамой составлять список гостей – дело всегда весьма тонкое, а в гарнизонном городке и подавно. Ведь там все люди делятся на старших по званию, равных по званию и младших по званию. И еще на начальников и подчиненных. И еще много чего надо принимать в соображение, и не в последнюю очередь симпатии и антипатии между женами собратьев по оружию. Особо сложно решить, кто будет самым почетным гостем – непосредственный начальник или кто поглавнее. Родители решали и перерешивали несколько раз, пока папа не стукнул кулаком по новенькому столу и не сказал: «Плевать я на все хотел, приглашаем главного инженера дивизии с его коровищей, пусть Мальков хоть удавится!» А майор Мальков, напомню, был папин командир и по званию ниже коровищеного мужа – выходит, не самый почетный гость. Мама подумала и говорит: «А давай и Шапиру пригласим, он тоже подполковник, и получатся два равнопочетных гостя, Мальков это легче переживет». – «О! – вскричал папа. – Какая ты у меня умница!» На том и порешили.

Тут уместно будет сказать еще пару слов об уже неоднократно упоминавшемся подполковнике докторе Шапиро. Он был начальником медицинской службы и старшим врачом дивизии. В обычных сухопутных войсках это должность так себе, не шибко заметная. Но наша-то дивизия была дальней авиации, и в ней начальник медслужбы и подчиненные ему полковые врачи были Уважаемыми Людьми. Потому что перед каждым вылетом экипажи наших тяжелых бомбардировщиков проходили медицинский осмотр, а раз в полгода – тщательное освидетельствование на предмет годности к полетам. Не понравится доктору, как смотришь-дышишь, – без долгих разговоров отстранит от полетов. И плакали и «полетные» (которых за месяц набегало еще с два оклада), и летно-подъемный паек с коньяком, икрой и шоколадом, и прибавка часов налета в личной книжке летчика. А несколько таких отстранений – пожалуйте на врачебную комиссию со страшным для любого летчика вероятным диагнозом: «К боевым полетам непригоден». Понятно, что врачей у нас холили и лелеяли, а доктора Шапиро в особенности: он имел право отменить решение полкового врача и в порядке исключения допустить к полету. И в комиссии его слово не было последним. В завершение прочих достоинств, он распоряжался запасами отборнейшего медицинского спирта, ценившегося знатоками еще выше, чем папин радиотехнический.

Ничего не могу сказать о медицинских познаниях доктора Шапиро (хотя раз пришлось иметь с ним дело, о чем еще будет рассказано), а человек он был симпатичный, большой юморист и знаток бесчисленных еврейских анекдотов. Но рассказывал их далеко не всем и каждого нового потенциального слушателя высоко ценил. Папиному приглашению на новоселье он очень обрадовался – это давало повод, несмотря на разницу в званиях, завязать дружбу с в меру интеллигентной ленинградской семьей, да еще и пригодной для выслушивания еврейских анекдотов! Наличие у него дочки Мариночки одного со мной возраста тоже сыграло роль в этом сближении.

Кроме дивинженера, дивврача и Малькова, были приглашены папины коллеги по командованию батальоном: начштаба, замполит и зам по строевой (а папа, напоминаю, был зампотех), а также подчиненные папе инженеры и еще кто-то. Всего уселось за нашим столом (он, к счастью, был раздвижным) человек двадцать.

Пять источников для сытых летчиков

Прежде чем начну описывать наш новосельный стол, стоит рассказать, как мы вообще питались в Воздвиженке. Но еще прежде этого – о том, почему в моих записках так много внимания уделяется еде. Тому есть две причины. Субъективная – люблю хорошо покушать и поделиться с хорошими людьми впечатлениями от этого. Объективная – в описываемое время, да и в течение всей советской эпохи, еда и продукты питания занимали важнейшее место в повседневной жизни и в сознании людей. Вся жизнь проходила в борьбе за еду. Менее удачливые непрерывно боролись просто за то, чтобы поесть. Более удачливые – за то, чтобы поесть вдоволь и повкуснее. Даже на самом верху категория продуктового пайка и прикрепление к тому или иному продовольственному распределителю были предметом вожделений, волнений и интриг. Когда офицерские семьи обсуждали, где бы поселиться после ухода в запас, мало кого волновали климат, архитектурные красоты и культурная атмосфера того или иного города. Первым и важнейшим вопросом было: по какой категории снабжается.

В этом отношении наша Воздвиженка, как и подобные ей гарнизонные городки, была своеобразным местом. Вокруг в городках и поселках (о деревнях не говорю) жили люди, приобретавшие дневное пропитание в государственных магазинах (райпо, продмагах, ОРСах) и частично на жалких местных базарчиках, где несколько теток продавали сметану, творог и пучки морковки. У многих были огороды, дававшие картошку, огурцы и зелень. Был близко лес – тащили оттуда грибы и дикие ягоды.

Другое дело у нас. Офицеры и их семьи получали продовольствие из разнообразнейших источников.

1. Посреди гарнизона стоял магазин Военторга, в котором покупался хлеб, подсолнечное масло, сахар, крупы и тому подобные базовые продукты. Там же на полках тоскливо ожидали оригиналов-любителей шампанское хабаровского разлива, ликеры «Южный» и «Шартрез» и дорогущие крымские портвейны «Южнобережный», «Коктебель» и «Массандра». Ликер «Южный» был желтого цвета с цитрусовым вкусом, вроде мандаринового, но сложнее. На этикетке красовался какой-то курортный пейзаж с пальмами.

2. Все офицеры получали пайки, состав которых определялся воинским званием. Когда папу произвели в майоры, мы тут же начали снабжаться заметно вкуснее: вместо полукопченой колбасы – копченая, вместо кильки в томате – шпроты, вместо печенья местной фабрики – продукция московского «Красного Октября».

3. Поскольку большинство были летчиками, они получали дополнительный «летно-подъемный» паек. Он выдавался и тем не-летчикам, кому по службе иногда приходилось подниматься в воздух. Папа это делал пару раз в месяц для «облетывания» и калибровки радиолокационной аппаратуры. Иногда целую неделю летал каждый день. Мама по этому поводу переживала и при каждом папином полете – а они иногда бывали многочасовыми – места себе не находила. А мне нравилось, что папа летает. Во-первых, в отличие от всяких нелетающих авиаторов, на его кителе гордо красовалась такая же серебристая птичка, как и у любого бортинженера – а они считались настоящими летчиками, наравне с пилотами. Во-вторых, после каждых нескольких полетов у нас дома появлялась большая коробка с этим самым летно-подъемным пайком, и оттуда извлекались всякие вкусности: шоколад «Золотой якорь», зефир «Бело-розовый», конфеты «Вишня в шоколаде» – все отборного качества, производства московских и ленинградских фабрик. Ну, еще вологодское масло, твердокопченая колбаса «Советская», копченая севрюга и окорок в жестяных банках, а также коньяк КВ и «Рижский бальзам» в маленьких керамических бутылочках – но эта дребедень меня мало интересовала. Зато хоть как-то примиряла маму с папиными полетами. Летно-подъемные пайки доставлялись к нам самолетами откуда-то издалека, чуть ли не из самой Москвы. Помногу летавшие молодые летчики накапливали целые ящики супердефицитных деликатесов, и кто отправлял их посылками родным «на Запад» (так у нас именовалась европейская часть СССР), а кто брал с собой на выходные в Ворошилов или Владивосток. И никакие моряки и тем более чумазые танкисты не могли конкурировать с нашими лейтенантами и старлеями по части романтической привлекательности для тамошних девиц и дамочек.

4. Иногда воздвиженские хозяйки совершали коллективные выезды в окрестные продмаги. Там частенько не было самых основных продуктов типа соли или муки, но зато полки были заставлены не пользующимися спросом у местного населения китайскими продуктами: куриной тушенкой «Великая стена», консервированными ананасами, отборными мандаринами и неописуемой красоты красными яблоками – каждое завернуто в отдельную бумажку. Попадались и совсем невиданные для советского человека яства вроде маринованных побегов молодого бамбука и консервов из кальмаров и осьминогов. Мама, наверное, была единственной, кто эту экзотику иногда покупал, к великому недоумению приятельниц.

5. Почти у всех семей были родственники «на Западе», в основном почему-то на Украине. Оттуда регулярно прибывали к ним посылки с салом, всякими вареньями и соленьями. Нам тоже бабушка и дедушка присылали из Ленинграда посылки, но преимущественно со всякой полезной для ребенка – для меня то есть – гадостью: манной крупой, рыбьим жиром, сушеным шиповником и горчичным порошком. Чтобы горчицу делать, думаете? Фига с два! Для горячих горчичных ванночек для ног, когда я простужусь. Тьфу!

Нарисовав общую картину продовольственной ситуации в нашем городке, перейду теперь к ее частному воплощению в ходе столь тщательно спланированного новоселья.

Что главное на праздничном русском столе, а тем более на офицерском? Конечно же выпивка. Затем по степени важности следует закуска к выпивке, потом горячие блюда, а уж всякие там десерты мало кому интересны – да и не все до них добираются во вменяемом состоянии. Вот в таком порядке и буду описывать.

Как только была назначена и согласована с главными гостями дата новоселья (дело непростое, учитывая не знающие выходных дежурства, наряды, учения и пр.), папа с мамой стали хлопотать о достойной выпивке. Легко доступный сучанский «сучок» сразу был исключен из рассмотрения как недостойный столь высокой компании. Разведенный «в плепорцию» спирт тоже был отвергнут – смешно было подавать радиотехнический за столом, за которым восседает сам доктор Шапиро, хозяин и распорядитель деликатеснейшего спирта медицинского. Последующие застолья, кстати, украшал именно Шапирин спирт. Нужно было откуда-то доставать приличную водку. И вот что придумал папа: вспомнил, что начпрод (офицер или сверхсрочник, заведующий продовольственным снабжением и питанием военнослужащих части) одного из наших полков после выхода в запас устроился заведовать вокзальным рестораном станции Ворошилов-Уссурийский. После переговоров с бывшим начпродом папа собрал ящик деликатесов из летно-подъемного пайка, еще кое-что мама прикупила у соседок, и все это отвезли в вокзальный ресторан. Эти продукты директор должен был менять у директоров вагонов-ресторанов проходящих поездов Москва – Владивосток на «Столичную» водку столичного же разлива. Они в Москве получали ее в таком количестве, чтобы хватило на оба конца. Директорам, видно, обмен казался стоящим, потому всего лишь через пару дней экс-начпрод прислал с оказией бутылок пятнадцать заветной «Столичной». Очевидно, до папы никто не додумывался до такой комбинации, потому что каждый прибывающий гость, завидев уставленный бутылками стол, первым делом восклицал: «О, „Столичная“!» А потом, разглядев московскую этикетку, изумленно вопрошал: «Неужели из самой Москвы привез?!» Папа скромно отмалчивался, но наше новоселье долго еще было предметом воздвиженских толков.

Для дам в нашем военторге были куплены крымские портвейны и даже ликер «Шартрез», который мама давно мечтала попробовать. Она его и попробовала, а с портвейнами мы просчитались: дамы ими явно пренебрегали, больше налегая на «Столичную». А мне портвейн «Южно-бережный Массандра» очень понравился: я его чуть-чуть попил из маленькой серебряной рюмочки (а ребятам в классе потом похвалялся, что пил и «Столичную», был такой грех). Еще на столе стояли бутылки армянского коньяка КВ, который товарищи офицеры уважали, но ему не удивлялись: он выдавался в составе летно-подъемного пайка.

Главных закусок было три: во-первых, салат оливье, для которого мама сама приготовила майонез (не настоящий, конечно, ведь оливкового масла у нас не было). Во-вторых, тихоокеанская селедка с луком, обильно заправленная подсолнечным маслом с уксусом. А в третьих – холодец из свиных ножек. Его приготовлением занимался лично папа, и при разливе он заполнил собой все глубокие тарелки нашего трофейного мейсенского сервиза. Еще на стол были выставлены соленые грибы, принесенные одной из гостий, шпроты и таллинские кильки – любимая папина закуска. Все это – а холодец в особенности – было дружно одобрено гостями и замечательно пошло под «Столичную».

Позже мы делали оливье и с докторской колбасой кубиками, но в Воздвиженке в него клали курятину, благо там она водилась тогда в изобилии. Салат выкладывали пирамидой, ее обмазывали майонезом, обкладывали ломтиками курятины и снова мазали майонезом. Мама всегда говорила, что курятина – это взамен рябчиков и куропаток. Так однажды ей таки знакомые привезли с охоты куропаток – пришлось их ощипывать, варить и делать с ними «настоящий оливье».

В качестве главного блюда мама подала свои фирменные котлеты из смешанного фарша с отварной картошкой, посыпанной укропчиком. И тут ее репутация справной хозяйки и достойной офицерской жены окончательно окрепла – до такой степени, что… Впрочем, об этом далее, когда буду повествовать о художественной вышивке.

Завершающим аккордом обеда стал торт наполеон, который, как выяснилось, большинство гостей видели и пробовали впервые. Пришлось маме потом обучать его приготовлению всю дамскую половину гарнизонного бомонда, включая супругу командира дивизии.