Текст книги "Динокко"

Автор книги: Михаил Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Глен осторожно поднёс стакан ко рту.

– Похоже, я зря опасался, – сказал он минуту погодя. – Хоть я и не уверен, что этот напиток можно пить с утра.

– С утра можно пить всё, что угодно. – Безапелляционно заявил Майк. Кажется, он понемногу приходил в себя – допил стакан и положил голову на скрещённые руки, пряча глаза, в которых ещё таилась боль. – В трёх случаях. Меня этому научил один старый поэт. Можно пить, когда всё очень хорошо, можно пить, когда всё плохо, и нужно пить, когда этого хочется. В этом есть смысл, я тебе точно говорю. Жаль, сигареты кончились, а тут ими никто не торгует… Знаешь, там, где я живу, странно относятся к выпивке. Конечно, так не всегда было. Когда-то, не очень давно, всего пару тысяч лет назад – если верить тем, кто составляет календари – самым хмельным напитком был перебродивший виноградный сок. И надо сказать, что в те времена пить вино, не разбавляя его водой, считалось признаком дурного воспитания. Через несколько сотен лет дурным, наоборот, стало разбавлять – видимо, такие уж мы ненасытные. Всё меньше пили для красноречия, всё больше для забытья, и чем тяжелее получалось забытьё, тем лучше… Потом научились перегонять – сначала вино, потом зерно. В напитках стало меньше запаха и вкуса, зато они запросто сшибали с ног. Нам и этого показалось мало, сегодня некоторые хлещут чистый спирт, а кое-кто использует отраву ещё страшнее. Даже думать не хочется, что будет ещё лет через через сто. – Он налил себе ещё, выпил одним глотком.

– Майк, – мягко сказал Глен. – Мне жаль, что ты живёшь в таком неуютном месте. Ты мог бы не рассказывать мне – достаточно было увидеть, что некоторые слова из твоего Мира сжигают всё, на чём они написаны. Правда, такое можно увидеть только здесь… и ещё в нескольких местах. Скорее всего, у тебя на родине ничего подобного не происходит, слова не жгут бумагу. Я подозреваю, что это не очень хорошо. Некоторые безумцы могут этим воспользоваться, населяя ими же порождённые Миры чудовищами, а другие слепо пойдут за ними, заполняя свои и чужие сны кошмарами от прочитанного и пережитого. Хорошо, что в Динокко всё обстоит иначе – насколько я знаю этот город, он хранит тех, кому предоставил приют. Пользуйся этим, такой шанс выпадает нечасто. Некоторым не выпадает вовсе.

Майк поднялся, играя пуговицей на рубашке.

– Пойду-ка я посплю. Знаешь что, Глен? «Динокко» и «одиноко» – очень похожие слова, я теперь понял. Место для одиночества.

– Для одиночества не нужно какое-то специальное место, некоторые просто рождаются одинокими… Нет, Майк. Это место – не совсем для одиночества. «Одиночество» и «уединение» – очень разные вещи; один мудрый человек как-то объяснил тебе это, и ты не виноват в том, что забыл разницу – просто не пришло ещё время вспомнить по-настоящему. А Динокко… это место ничем не хуже любого другого, как говорила одна моя знакомая Тень.

Майк хмыкнул, взял недопитую бутылку и направился к двери на второй этаж.

– Майк. – Позвал Глен, не оборачиваясь. Он смотрел в стакан, перекатывая его в пальцах. Зелёные прожилки почти исчезли, едва заметно появлялись на поверхности напитка и опять исчезали в глубине, светлеющей на глазах. Майк, также не оборачиваясь, замер в дверном проёме.

– Вижу, ты всё понял правильно. Это хорошо.

Когда шаги на лестнице стихли, Глен поднялся, собирая посуду на поднос. Распахнул окно, прислушался к чему-то. Ветер прятался в кронах деревьев, иногда пошевеливая ветками, и из-за этого по дорожке плясали странные тени. Сиротливо стоял мотоцикл, выглядевший здесь порождением чужого мира.

Глен взял недопитый стакан, посмотрел его на свет. Тёмная муть окончательно рассеялась – жидкость за стеклом переливалась оттенками янтаря.

– Да, ты всё понял правильно. Хороших снов, Майк. – Сказал Глен и выпил.

* * *

– Что-то со мной творится, Глен. За эти несколько дней я почти перестал спать по ночам, вот ведь глупость какая. Я обошёл весь город, хотя какой это город? Несколько десятков домов, стоящих как попало, улицы без названия, но здесь можно бродить часами, несколько раз пройти по одному и тому же месту и не перестать ему удивляться… Я забрёл в какой-то садик – пошёл на звук, вернее – мне показалось, что на звук. Вроде бы это была музыка. Я перешагнул через забор, прокрался к самому окну и просто стоял, прислушиваясь, хотя поклясться готов, что никакой музыки не было! Листья шуршали в темноте, какая-то птица пробовала голос. В комнате за окном горела пара светильников. Худой такой парень сидел за чем-то, похожим на пианино, и просто смотрел на клавиатуру. Порой он касался длинными пальцами клавиш, не нажимая их. У него были густые волосы до плеч, он иногда встряхивал головой и улыбался чему-то. Я замер за окном, съёжился – мне просто стало грустно, безо всякой причины. Так бывает иногда лёгким весенним вечером, когда понимаешь вдруг, что этот, сегодняшний, день уже ушёл, закончился, умер, и что-то внутри тебя тоже умирает вместе с ним. Может быть, так прощается любовь – не люблю это затасканное слово, но ничего умнее до сих пор не придумали… И остаёшься один среди каких-то людей, сам по себе, умирающий и улыбающийся, и ни с того ни с сего, отстранившись от окружающего, начинаешь замечать пронзительную красоту некоторых вещей и слов. Хотя нет, наоборот – сначала слов, потом вещей, думаем-то мы всё-таки словами? Хотя чёрт его знает, чем мы там думаем…

Майк замолчал, смущённый собственным монологом. Растерянно почесал в затылке и уткнулся в чашку. Глен повозился под стойкой, достал большую обшарпанную шкатулку. Скорее даже не шкатулку, а сундучок.

– На тебя хорошо действует здешний воздух. Да и не только на тебя.

– Я догадываюсь. – Майк кивнул. – Здесь вообще много странных вещей происходит – для меня странных, конечно… хотя кое о чём я догадываюсь. Например, я не могу найти это место на карте, но ведь «где»… и даже «когда» вообще очень странные понятия, да? Так вот, я не знаю, как объяснить, но я почти уверен, что понял, куда попал. Хоть и не могу в это поверить, Глен. Хочешь честно? Иногда мне кажется, что я вот-вот услышу перезвон колокольчиков – знаешь, крохотных таких колокольчиков на сапогах с драконьими мордами, и из-за угла покажется кто-то очень знакомый; он присядет за столик под навесом у Иты, поправляя чёрное с золотым одеяние, и улыбнётся мечтательно и рассеянно…

– Ну, – сказал Глен, подняв глаза. – Ты ведь не ждёшь от меня ответа по-настоящему, да?

– Жду. – Упрямо наклонил голову Майк. – Хотя и не на этот вопрос, тут ты прав… Потому что боюсь, что ты ответишь не так, как мне хочется. Глен, что будет дальше?

– Не знаю. – Легко пожал плечами хозяин. – На этот вопрос вообще невозможно ответить, слишком уж категорично ты его задал. Откуда я могу знать, что будет вообще? Вот что будет с тобой – я, наверное, смогу предположить. Этот город, как ты понял, далеко не всех приглашает погостить; для того, чтобы попасть сюда, не нужно ехать в какую-то определённую сторону. Динокко просто разрешает некоторым появиться здесь, таковы уж законы этого места. Но никто из его гостей не ушёл обиженным, и никто не появлялся здесь дважды. Пока не появлялся… Если уж тебе посчастливилось здесь оказаться – постарайся задержаться подольше. Когда придёт время – дорога заберёт тебя обратно, в этом можешь быть уверен. И знаешь что? Не надо так упрямиться тому, что с тобой происходит. Ты вообще любишь упрямиться, и из-за этого половина жизни проходит мимо. Не худшая, кстати, половина. Майк, ты богат?

– Что? – Майк с трудом оторвался от собственных мыслей. – А-а-а… Да нет. В смысле – денег мне хватает на книги и вино, а больше, по-моему, и не нужно. Ну, ещё на мотоцикл, куда же я без него. А что?

– У тебя найдётся что-нибудь для меня?

– Конечно. – Майк ухмыльнулся. – Всё-таки решил получить деньги вперёд? Ну да, чего ещё ждать от такого постояльца…

– Ты не понял. – Глен присел рядом, поставил шкатулку на стол. – Мне вовсе не обязательно платить деньгами. Да и вообще платить не обязательно. Ты ведь заметил, наверное, что здесь никто особенно не интересуется, заплатишь ты или нет. Когда я спрашивал, найдётся ли у тебя что-нибудь, я вовсе не имел в виду деньги.

– Ты же о богатстве спрашивал.

– Ну, богатство бывает разным. Вот посмотри. – Глен повозился со шкатулкой, что-то щёлкнуло, и крышка открылась.

Внутри чего только не было. Вперемешку лежали камешки, монеты, кортик в потёртых ножнах, маленькие костяные фигурки, несколько колец, колода карт с изображением белого единорога на рубашке, брелок с пронзительно-синим кристаллом, купюры, больше похожие на конфетные обёртки, чем на деньги (а может, это и были конфетные обёртки), толстая стопка исписанной бумаги – и это только верхний слой, который успел разглядеть Майк.

* * *

– Это что, пиратский клад?

– В каком-то смысле это действительно клад. Знаешь, у людей есть такая привычка – кидать монетки в воду, чтобы ещё раз вернуться на берег, где им было хорошо. Фонтан у нас совсем маленький, и обычно я прошу своих постояльцев не засорять его. Если хочется оставить что-нибудь на память – пусть оставляют мне. Вот они и оставляют. Хорошо, что гостей немного, а то бы я не знал, где это всё хранить. Я не прошу у них деньги, совсем наоборот – деньги в Динокко ни на что не годятся, кроме удовлетворения любопытства: иной раз интересно посмотреть на то, что люди ухитряются на них изобразить. Самую большую ценность представляют совсем другие вещи.

– Какие, например?

– Вот эти. – С гордостью сказал Глен, вытаскивая на свет пачку пожелтевших листов. – На, посмотри. Я заметил, что если держать их вместе, в них появляется какая-то сила. Как знать, может быть, на ней и держится этот город…

Майк с сомнением начал перебирать бумагу. Это была странная коллекция. Листы разного размера и цвета, кое-где с потрёпанными краями. Некоторые были исписаны незнакомыми символами с обеих сторон, на других было всего несколько строчек – или столбцов, кто его знает. Письменность чередовалась с рисунками, а может, это тоже была письменность – например, один лист был заполнен различными треугольниками, кое-где наползавшими друг на друга. По другому ползли какие-то червячки, а может, волны. Общее было одно – все они были написаны от руки. Ну или от чего-то, чем можно писать – например, такие вот каракули рукой точно не изобразишь… Одним листком он залюбовался – строки на неизвестном языке были стремительны и красивы, как оперённые стрелы. Под ним неожиданно показалось что-то интересное. Майк перевернул лист и замер, уставившись на бумагу. Это был «Вид на гору Фудзи, исполненный одним движением кисти». Он изумлённо посмотрел на Глена, но тот только пожал плечами. Дальше пошло что-то смутно знакомое – Майк иногда узнавал некоторые слова. Там, кажется, была латынь – или ему показалось… Ещё минуту он перебирал бумаги, пока не попался листок, на котором по-испански вились строки:

Ты меня не догонишь, друг.

Как безумный, в слезах примчишься,

А меня – ни здесь, ни вокруг…

– Глен, – прокашлявшись, Майк откинулся на спинку стула. – Откуда у тебя это?

Глен заглянул в листок.

– А-а-а… – протянул он. – Да, я помню его. У него всегда были печальные глаза. Он мало говорил и очень внимательно слушал. И ещё он подолгу останавливался возле старого дерева у дороги и смотрел куда-то вверх – может быть, на птиц.

Майк отложил бумаги и вышел на веранду. Зверски хотелось курить. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел вниз на город. Ветер шевелил верхушки деревьев, дёргал за хвост флюгер в форме попугая. Глен вынес два стула, поставил у перил. Не спеша уселся сам и выжидающе посмотрел на Майка. Тот отрицательно покачал головой.

– Я не знаю, что я могу оставить этому месту.

– Ну почему же. – Глен знакомо поднял бровь. – Например, вот это: «Потянутся с севера облака, а с юга – птицы, ветер принесёт тревожный запах талой земли…»

– Знаешь, у меня сил больше нет удивляться. – Слабо улыбнувшись, Майк прислонился к столбику. – Стоило бы удивиться, а не могу.

– И не надо. Просто прими всё как есть.

– Пытаюсь, но плохо получается.

– Не хуже, чем у других. – Глен положил локти на перила, опёрся на них. – На самом деле всё очень просто. С хорошим надо расставаться, оставляя немножко себя. Может быть, тогда тебе позволят взять что-то с собой… А Динокко будет очень приятно, что о нём помнят.

– А расставаться обязательно?

– Обязательно. – Строго сказал Глен. – Мог бы и не спрашивать. Сам всё знаешь.

– Знаю. – Майк взял стул, поставил его спинкой вперёд и уселся верхом. – К сожалению, теперь знаю…

Ветер всё-таки победил, и флюгер со скрипом повернулся. Ветка плюща оторвалась, и теперь казалось, что попугай держит её в клюве. Майк первым нарушил молчание.

– Когда?

– Завтра.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Ночь подкрадывалась не спеша – сначала потемнели крыши, утихла листва на деревьях. Потом небо налилось густой синевой и словно опустилось ниже, кутая город. Внизу загорелись первые фонарики на площади, откуда-то слева раздался негромкий девичий смех. На улицах появились редкие жители. Ещё раз скрипнул и затих до утра флюгер. По одному зажигались тёплым светом окошки.

Облака сначала порозовели, а потом налились понизу багровым, точно густой кровью. Спустя какое-то время померкли и они, и из-за гор вскарабкалась на небо огромная зелёная луна.

Где-то совсем рядом в кустах завозились птицы, устраиваясь на ночлег. Ночь потихоньку вползла в городок, улыбаясь из тени тем, кому не спится. Запахло нагретым за день камнем и незнакомой зеленью, а может – какими-то цветами. Майк пил этот воздух, как пьют немолодое вино – не спеша, по глотку, остро ощущая послевкусие. Было легко и грустно, и немного кружилась голова.

Когда погасли первые окна в домах-близнецах, он хлопнул рукой по перилам и поднялся. Глен остался сидеть неподвижно, как сфинкс. Майк прихватил свой стул, оставил его в зале и потопал наверх по ступенькам.

* * *

Наутро Майк спустился вниз уже одетым. Взял протянутую чашку кофе, положил на стойку несколько исписанных листков.

– Всё, что мог. Ученик из меня плохой – один лист всё-таки потемнел. Совсем не сгорел, но половины почти не видно… Хотя так лучше, наверное.

– Возможно. – Глен достал из-под стойки свёрток с едой. – Я тут кое-что собрал тебе в дорогу.

Майк подумал немного и мотнул головой.

– Не стоит. Путешествовать надо налегке, это я всё-таки понял.

Глен взглянул внимательно, и Майк впервые увидел, какие у него по-настоящему живые глаза. Одним глотком допив кофе, Майк поставил чашку на стол и вышел на веранду. Где-то высоко на дереве крикнула птица, ей отозвалась другая. Майк сбежал со ступенек, прошёл под навес к мотоциклу. Вставил ключ, нажал кнопку на руле, и мотоцикл буркнул спросонья. Пока прогревался двигатель, Глен не спеша вышел к перилам.

– На тот случай, если получится вернуться, я оставлю ключ под ковриком – может, меня уже здесь не будет.

Майк изумлённо уставился на него. Глен только пожал плечами:

– Ты же не думаешь, что я застрял здесь навсегда. А гостиницу не стоит оставлять беспризорной – где же будут ночевать путешественники?

Майк надел рюкзак и уселся в седло. Мотоцикл, недовольно бурча, прокатился мимо ступенек и вырулил на дорогу. Майк опустил стекло шлема, оглянулся, поднял руку в перчатке, и Глен кивнул ему в ответ. Майк пошевелил плечами, съёжился в седле – Глену даже показалось, что он стал меньше ростом – и открутил ручку. Мотоцикл заорал, судорожно цепляясь задним колесом за покрытие, и рванул вверх по дороге, оставив после себя широкую чёрную полосу жжёной резины.

Глен услышал, как мотор рявкнул где-то за деревьями, на мгновение затих – и снова запел, застонал, оставляя за собой гаснущий звук. Глен приподнял коврик, убедился, что давно спрятанный ключ по-прежнему на месте, и пошёл за стойку, бормоча на ходу:

– Как знать, может быть, у этого получится. Как знать…