Текст книги "Лаварденский Змей"

Автор книги: Михаил Барков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Михаил Барков
Лаварденский Змей

«Рыцарь может взять ведро воды

и в миг уничтожить любой муравейник.

А если Боги тоже решат дать природе ведро?

Выстоят ли наши муравейники?»

Борен, старший разведчик армии Лавардена

Лаварден – есть какое-то особое очарование и в этом городе, и в его названии. Он всегда был экономическим сердцем Верувины, в которое с Лаварского моря прибывала золотая кровь и с юга расходилась по жилам во весь остальной континент. Здесь был самый большой порт, самая крупная и разношёрстная рыночная площадь, но здесь же был и самый высокий уровень преступности. Лорд Тавиш, правитель этой провинции, отчаянно пытался пресечь воровство, уничтожить местную гильдию наёмных убийц, разогнать вымогателей и торговцев наркотическими смесями, но вечно что-то шло не так: то стражу подкупили, то убили сержанта, то разведчики заключили с кем-то более выгодную сделку, то палки в колёса вставлял тот, о ком повествует этот рассказ – человек по прозвищу Лаварденский Змей, но в этих местах его чаще называли просто «Змей», а его настоящего имени почти никто не знал. Змей этот был коротко стриженным и аккуратным человеком, на первый взгляд худощавым, но под тканями он прятал тренированные мышцы и одну из причин своего прозвища: чрезвычайно гибкий скелет. Он всегда гладко брился лезвием, которое сам затачивал каждую неделю; всегда был вежлив с незнакомцами, помогал тем, кому помощь была действительно нужна, отчего у малознакомого с ним человека возникали вопросы: почему же «Змей»? И за что все жители Лавардена, включая лорда Тавиша, так его ненавидят? Ответ на эти вопросы сказал бы любой случайный лаварденский проходимец: «Потому что он вор!». И это правда, но правда недостаточно точная. Змей был вором чрезвычайно искусным, он использовал в своём ремесле все знакомства и связи, всю свою ловкость и изворотливость, а также очевидную лазейку в законодательстве Лавардена: чтобы приговорить человека к смертной казни, нужны доказательства совершённых им преступлений, а этих самых доказательств у стражи не было почти никогда. Иногда был только сам виновник происшествия, и так случилось как раз в день, с которого начинается наша история.

Змей взял на последнюю «прогулку», как он это называл, своего старого приятеля, имя которому было Джуни. Этот Джуни был таким же худощавым и цепким, но не таким изворотливым, как его наставник и напарник, ведь как раз из-за него их двоих поймали и посадили в темницу до вердикта. Одно неудачное движение, один разбитый горшок – и целый особняк просыпается среди ночи. Джуни знал настоящее имя своего друга, а потому обращался к нему так:

– Шэйн! – раздался шёпот из соседней камеры.

Шэйн снял с себя рубашку и с обнажённым торсом сидел на коленях посреди камеры. Он закрыл глаза и внимательно слушал окружение.

– Шэйн, что нам делать?! – надрывистым шёпотом спрашивал Джуни.

– Нам?! – главный вор открыл глаза и повернулся к напарнику. – Думай за себя, а я как-нибудь разберусь.

– Ты же не бросишь меня здесь?!

Шэйн поднялся, подошёл к замку, удерживающему дверь камеры, просунул руки между прутьев и стал взвешивать его в ладони и шевелить.

– Шэйн! – повторял Джуни, и теперь уже явно раздражал этим молчаливого собеседника.

Шэйн подсел ко второй клетке и жестом подозвал его – Джуни тут же подполз вплотную и прислонил лицо к прутьям в надежде услышать спасительное слово.

– Что такое? – спросил он, глядя Шэйну в глаза.

Наставник не оправдал ожиданий: мёртвой хваткой цапнул его за нос, потянул на себя и прошипел:

– Если ты не заткнёшь свою пасть, я сдам им расположения всех твоих тайников. Мы были вместе на деле, но попались, и теперь каждый сам за себя, понял? Хватит меня доставать своими: «Шэ-эйн, спаси меня, Шэ-эйн, ты же не бро-осишь!». Заткнись!

Джуни закряхтел от боли, откинулся назад и, потирая красный нос, обиженно смотрел на Шэйна. В ближайшем коридоре послышались звонкие шаги латных ботинок. Они эхом разносились по холодным помещениям темницы и, едва заслышав их, Шэйн упал на каменный пол и съёжился, изображая боль в животе. В комнату зашёл стражник с факелом в руке и мечом в ножнах. Он осмотрел двух заключённых и усмехнулся:

– Вот так улов! Тинлер сказал, что поймали каких-то ворюг-неудачников, а это сам Змей!

Шэйн поднял лицо, прекратил свою актёрскую игру и внезапно выпрямился в полный рост:

– А, Стаммот, это ты!

Стражник сел на табурет напротив клетки Шэйна, сунул факел в держатель и скрестил руки на груди.

– Давно не видел твою скользкую морду, – сказал он и довольно улыбнулся.

– Не такую уж скользкую, я два дня не брился из-за этого вот… – пробурчал Шэйн и пнул прутья клетки своего бывшего напарника.

Джуни вздрогнул и отполз подальше. Стаммот бросил короткий взгляд на дрожащего парня и вернулся к разговору с основным собеседником:

– Я бы сказал: «будет тебе уроком», но не будет. Как только лорд Тавиш узнает о том, что вы сделали, тебя казнят.

Шэйн улыбнулся, прикрыл глаза и помотал головой:

– Невозможно. За кражу в Лавардене предусмотрен только срок, а в тюрьмах я не задерживаюсь, сам знаешь.

– За кражу! – Стаммот приподнял указательный палец. – Да только вы, ребята, обделались покрупнее.

Шэйн нахмурился, а Джуни подполз ближе и внимательно слушал. Приковав их взгляды, стражник продолжил:

– Когда вы ворвались ночью к Шефайнам в особняк, это было обычным делом, верно? Пробраться в библиотеку, взять чертежи, затем во вторую спальню и вскрыть сундучок в спальне старушки Галейны. Ты, Змей, совершал вещи куда сложнее и опаснее. Но! – Стаммот снова поднял палец. – Твой подельник обосрался, и первой, кого вы разбудили, была старая Галейна, разумеется. Она проснулась, увидела у себя в спальне два тёмных силуэта и заверещала на весь дом. И что вы тогда сделали, напомни?

– Побежали оттуда со всех ног, но стража нас перехватила, – спокойно ответил Шэйн. – Не вижу тут никакого «покрупнее».

– «Покрупнее» случилось дальше. Галейна так разволновалась из-за вашего ночного визита, что у неё остановилось сердце. Сегодня её торжественно сожгут, прах – в склеп, а останки разнесёт ветер.

– Чтоб её… – прошипел Шэйн и ударил рукой по прутьям.

Его глаза забегали, перебирая в уме сотни возможных исходов этой ситуации. Стаммот усмехнулся и продолжил:

– Этим дело не кончилось! Демилорд Галдис Шефайн настоял на том, чтобы виновники смерти его бабушки понесли наказание сегодня же, и просьбу об этом направил лично лорду Тавишу. Тавиш хорошо знаком с их семьёй и без колебаний согласится на это, так что… наверное, нам пора прощаться.

Стаммот поднялся, снова взял факел и, возвращая в помещение полумрак, пошёл к двери:

– Твои кражи были прямо-таки отдельной эпохой преступности, Змей. Но эта эпоха закончилась.

– Стой! – окликнул его Шэйн и обхватил прутья руками. – Раз уж я сегодня сдохну, принеси хоть поесть, прошу по-человечески!

Стаммот задержался на секунду и кивнул:

– Ладно.

Его грузные шаги начали удаляться по коридору, а затем снова вернулись. Он вошёл в комнату и в прямоугольное отверстие внизу камерной двери просунул железную тарелку с двумя варёными картофелинами и куриной ножкой.

– Негусто, но спасибо и на этом, – поблагодарил его Шэйн и принялся быстро есть.

– А можно мне тоже? – спросил Джуни, но Стаммот проигнорировал его вопрос и ушёл. – Шэйн! Поделись со мной!

Шэйн вёл себя так, будто был один в этом помещении. Он откусил половину картофелины, но тут же с отвращением сплюнул её в сторону; снял руками всё мясо с косточки, положил её на каменный пол и внимательно осмотрел.

– Что ты делаешь? – беспокойно спрашивал Джуни, но ответа не последовало.

Шэйн жевал кусочек куриного мяса и продолжал смотреть на куриную кость, остальное бросил в сторону. Он поставил железную тарелку на ребро, ударил по её дну пару раз и отогнул тем самым нижний край. Острым краем он расположил её на одном из суставов куриной голени, ударил кулаком по плоскости загнутой части тарелки – и вот, куриная косточка уже прибрела острый конец. Далее он поставил острый край вдоль косточки, расколол её пополам, уменьшив диаметр в два раза, а потом взял её и стал быстрыми короткими движениями тереть об острый уголок камерной двери.

Джуни прильнул к прутьям и наблюдал за наставником, но не понимал, что он делает. Шэйн выточил из куриной кости подобие ключа, просунул руки между прутьев и стал понемногу вводить его в замочную скважину двери. Он прижался ухом почти вплотную к замку, левой рукой держал его, а правой двигал косточку.

– Шэйн! – нервным полушёпотом вскрикнул Джуни и попытался потрясти прутья клетки, но они были намертво закреплены.

Через несколько секунд прозвучал щелчок и замок клетки Шэйна открылся. Он снял его, торжественно отбросил в сторону, схватил с пола свою рубаху и вышел наружу.

– Шэйн! – снова крикнул Джуни, широко распахнув глаза.

Шэйн посмотрел на него, подскочил ближе и схватил за воротник:

– Если я ещё раз увижу тебя на улицах Лавардена, без ножа в боку ты от меня не уйдёшь, понял? На!

Шэйн бросил ему импровизированный ключ из куриной кости и поспешил к двери.

В темнице поднялась суматоха, но, когда стража поняла, что произошло, Шэйн был уже в квартале оттуда. Он часто пользовался тем, что немногие знали его в лицо – свободно гулял по городу, не привлекая внимания, и периодически становился жертвой своей клептомании: монета здесь, фрукт там, мешок под награбленное стянуть с чужого седла, и вот – у него уже целый груз из вещей, которые минуту назад принадлежали кому-то другому. Когда случайный прохожий на улице обращал на него внимание, Шэйн уже исчезал за ближайшим углом, забирался на крышу и пережидал там. Он всегда передвигался по городу максимально извилистыми путями, которые хорошо знал и иногда повторял, как и в этот раз.

Шэйн понимал, что скоро его начнут искать, и поспешил в своё убежище на чердаке старого жилого дома на востоке Лавардена. Он забежал внутрь, утоляя голод только что украденной грушей, поднялся на верхний этаж и подошёл к единственному окну в коридоре. Вор прислушался, выглянул наружу и, убедившись, что рядом не было ни души, достал тонкий деревянный шест из выемки в подоконнике. Шэйн вытянул его над собой, открыл люк в потолке, и к нему прямо в руки сползла хлипкая ручная лестница. Он поймал её, бесшумно опустил на пол, вернул шест на место и, схватив мешочек с попутно награбленными мелочами, стал подниматься наверх.

На чердаке были несколько сундуков с трофеями, два шкафа с полками, на которых стояли статуэтки и украшения из драгоценных металлов, открытый мешок с цветными камнями и маленький столик у круглого окошка шириной в локоть, на котором до сих пор лежала тарелка с объедками двухдневной давности – всё это было личной коллекцией Шэйна, витриной его воровских достижений. Он не боялся, что кто-то проследит за ним и заберётся сюда, чтобы обокрасть легендарного вора – всё, что было выставлено на показ, он покрыл сухим ядом, который уже через минуту вызвал бы у забредшего сюда несчастливца ужасные судороги и неостановимую рвоту. Один такой человек когда-то забрался с крыши через то самое окошко над столиком и был найден здесь уже мёртвым, но это Шэйн не считал убийством, хотя убивать своими руками ему тоже приходилось не раз. Единственным, что здесь можно украсть без вреда для себя, были деньги в сундуках – один сундук для медных, второй для серебряных, а третий для золотых монет. Об этих богатствах, однако, Шэйн тоже не беспокоился, потому как пару мешочков утратить ему было не жаль, а чтобы унести все эти деньги, потребовалось бы человек десять и добротная телега, что противоречит незаметному проникновению на чердак.

Шэйн оказался в своём убежище, поднял лестницу наверх и расположил её у края люка, который тут же закрыл. Он присел на пол, аккуратно взял маленькую железную скобку, торчавшую меж досок, и приладил её к лестнице так, чтобы при открытии люка лестница снова падала вниз. Шэйн прошёл мимо одного из сундуков, приоткрыл его и бросил внутрь несколько медяков, присоединяя их к сотням таких же, заманчиво бликующих во тьме под крышкой.

Еда на столе давно высохла, Шэйн заметил это, взял тарелочку и стряхнул в окно всё, что в ней было. Возвращая руку внутрь, он вдруг замер и почувствовал, что он упустил из виду какую-то деталь. Внимательный взгляд выглянул наружу и заметил, что в башне, расположенной в квартале отсюда, к столбику под крышей была привязана белая лента – знак человека, которому Шэйн доверял и которого любил. Шэйн подбежал к мешку с недавно наворованными вещами, достал оттуда ещё одну грушу и поспешил в окно.

Выскочив наружу, Шэйн потуже затянул свои сапоги с тонкой подошвой, разогнался и перепрыгнул через переулок на соседнюю крышу. Он побежал быстро, чтобы, если вдруг его кто-то заметит, увести внимание максимально далеко от убежища. По доскам, соломе и черепице Шэйн шагал так же уверенно и быстро, как бежал бы по ровной дороге без препятствий – он огибал углы, перемахивал через ограждения, пробегал по балконам и хватался за края, сохраняя невозмутимое лицо, которое иногда скрашивала лёгкая улыбка, вызванная удовольствием от собственной свободы. Любой человек на его месте засомневался бы в каждом из сотен шагов, проделанных в четырёх этажах от земли, но Шэйн знал все эти пути и прекрасно помнил, какой камень может осыпаться, какие доски скрипят и прогибаются, какие фрагменты черепичных крыш могут вывалиться из общей массы, скользнуть вниз и привлечь лишнее внимание. Он без труда добрался до башни, оглянулся и пару секунд постоял на месте, чтобы убедиться в отсутствии «хвоста». Слышен был лишь обыкновенный городской шум – уличный гомон, ржание коней и звон кузнечных молотов.

Шэйн обошёл башню по пристройке, чтобы спрятаться от солнца, и по укрытым тенью камням полез наверх. Оказавшись у той самой белой ленты, он аккуратно выглянул снизу, из-за уступа, и для начала убедился, что на башне никого нет, а только потом забрался под её крышу. Шэйн присел на пол и простучал по доскам рваный ритм, происхождение которого уже давно забыл. Стук запустил цепочку других негромких звуков, которые доносились откуда-то из-под башни. Полминуты ничего не происходило.

Солнце уже приближалось к горизонту и накрывало город тёплым вечерним светом. Шэйн вздохнул, встал у одного из четырёх столбов, подпиравших крышу, и смотрел на белую ленту, которая трепетала на ветру прямо перед его глазами. Вскоре снизу послышались шаги, в полу открылся люк и перед Шэйном оказалась худая блондинка с глазами размером с монету – это была его сестра Дальма.

– Я даже не сомневалась, – с улыбкой сказала она и обняла его.

– Иначе и быть не может, – ответил Шэйн и обхватил её руками.

Дальма отстранилась и сняла с плеча мешок, который оказался у неё с собой.

– Я принесла тебе ужин и плохую новость, – заговорила девушка, присела на одно колено и достала крупный тряпичный свёрток. – Мама болеет. Она беспокоится о тебе, скучает. И всё ещё искренне верит, что ты работаешь посыльным у лорда, поэтому так хорошо зарабатываешь.

Шэйн коротко улыбнулся, принял свёрток у сестры и развернул его: там была небольшая запечённая утка и кусок хлеба. Запахи свежей ржаной корочки и приготовленной птицы поразили нюх Шэйна, а вслед за ними Дальма вынула из мешка фляжку и протянула её брату.

– Пелетейнский? – спросил Шэйн.

– Нет, прости, – с сожалением ответила Дальма. – Пелетейн захвачен, оттуда больше не поставляют эль.

– Захвачен? – Шэйн говорил с набитым ртом, отчего удивление выглядело немного нелепо. – Кем? Что там творится?

Дальма погладила его по руке и улыбнулась:

– Как всегда. Живёшь себе на уме, а весь мир побоку. Ренамир расширяет свою империю. Ренскую, так и назвал её. Он захватил все северные провинции, неделю назад были разбиты воины Пелетейна. Помнишь Гатора? Такой крупный парень был, любил выпить…

– Описала половину моих знакомых, – усмехнулся Шэйн и запил элем печёную утку.

– Рыжий, с бородой до груди! Он был там. Последнее письмо от него пришло мне неделю назад, а обычно они приходили каждые три дня.

Шэйн нахмурился, прожевал и стал расспрашивать сестру:

– Письмо каждые три дня? Он что, ухлёстывал за тобой? И скажи лучше, что там с мамой, я и без пелетейнского эля проживу, как и без историй об этом Гаторе.

Дальма опустила глаза и села спиной к ограждению башни. Шэйн видел, что сестре тяжело говорить об этом:

– Она не чувствует левую руку. И говорит, всё остальное понемногу тоже теряется. Сегодня не смогла встать с кровати.

– Что?! – изумился Шэйн, и на лице его отразилась неожиданная озлобленность на сам факт внезапной болезни матери. – Я найду того, кто ей поможет, клянусь тебе. До конца этой недели.

Но Дальма лишь помотала головой:

– Искали. Те два дня, что ты был за решёткой, я опрашивала всех подряд, четыре лекаря были у нас дома, ни один не повторился в своих словах: кто говорит «застудили», кто «отдохните», кто «ешьте больше огурцов»… чушь! Но все они сослались на того, до кого мне не добраться – целителя по имени Йонан.

– Это же личный лекарь Тавиша, – задумчиво прокомментировал Шэйн.

– Именно. И он не оказывает услуг простым людям, разве что лорд Тавиш лично его попросит.

Шэйн закончил трапезу, хлебнул ещё эля и погрузился в сомнения:

– Честным путём его не достать. Но я могу подделать приказ или…

– Шэйн, нет… – прервала его сестра. – Если об этом узнают, нас троих тут же казнят. Ты знаешь, что Джуни сейчас на эшафоте? Вон там, – она указала худой рукой на восток, где возвышался козырёк башни, расположенной на городской ратуше.

Шэйн вскочил на ноги, посмотрел в том направлении и пробормотал:

– Я же оставил придурку ключ…

Дальма подошла ближе и взяла его за плечо:

– Оставил или нет, а Джуни… не смог сбежать.

Шэйн замер на секунду. Его внимание замкнулось на той самой башне ратуши, но он тут же изобразил безразличие:

– Ну и ладно. Я достану нам лекаря, Дальма. Пока возьми это… – в протянутой руке показался маленький мешочек с монетами. – Неси под одеждой, не показывай. Маме скажи, что я загляну завтра.

Дальма обняла брата и с надеждой в голосе произнесла:

– Я верю, что правда заглянешь. И научись уже готовить, сколько я буду тебе еду таскать?

– Хочу, чтобы был лишний повод повидаться с тобой, – ответил Шэйн и обнял сестру со взаимной теплотой. – Спасибо за ужин. Теперь беги скорее к маме, завтра буду, обещаю!

Дальма кивнула ему, убрала опустошённую фляжку в мешок и спустилась туда, откуда недавно прибыла. Шэйн проводил её взглядом, вздохнул и обернулся на город. Башня ратуши непреодолимо привлекала его внимание и натолкнула на мысль: «Если казнь ещё не состоялась, то можно успеть что-то исправить». Джуни был идиотом по мнению его клептомана-наставника, но он не заслуживал столь ранней и бессмысленной смерти, поэтому Шэйн направился в один из своих тайников на крышах города, взял оттуда две небольших дымовых бомбы, убрал их в глубокие набедренные карманы и побежал к ратуше – как всегда, поверху.

Перед эшафотом собралась толпа из сотни человек – многие лаварденцы любили публичные казни, этот жестокий, но неотъемлемый элемент культуры всей Верувины. Люди воспринимали это как обыденное развлечение, но такое отношение сохранялось лишь до тех пор, пока они сами не оказывались в петле или под топором палача. Именно топор и грозил бедному Джуни, потому как демилорд Галдис Шефайн решил, что виселица – недостаточно справедливое наказание для губителя его любимой бабушки.

Шэйн со всей своей прытью лез по ближайшему к площади зданию, забрался на крышу и приготовил дымовую бомбу. Он забежал по треугольной крыше наверх, занёс руку для броска прямо в эшафот, но вдруг увидел, что в эту секунду палач с размаху нанёс последний удар. Голова Джуни упала отдельно от тела и повернулась безжизненным лицом к толпе.

Люди зашумели, а Шэйн, наоборот, затих и оцепенел. Он опустил руку с бомбой и помрачнел – слишком поздно было что-то предпринимать. Двое носильщиков подошли к телу Джуни, подхватили его и понесли прочь, а отсечённую голову палач небрежно пнул в корзину перед эшафотом, где лежали ещё три срубленные головы. Черепа обезглавленных затем размещались в специальных местах, чтобы отпугивать людей и служить им напоминанием о том, что будет, если пойти против закона в Лавардене. Шэйн нагляделся на эти лица за свои тридцать два года и давно перестал чувствовать их назидательный эффект, но голова Джуни сместила что-то в его душе. Он стоял на крыше трёхэтажного дома и смотрел на корзину с головами не в силах оторвать взгляда.

На эшафот поднялся гонец в мантии, прокашлялся, раскатал небольшой свиток и стал зачитывать:

– Жители Лавардена! Если вам известны имя, место пребывания или способ общения с вором по прозвищу «Лаварденский Змей», вы обязаны передать эту информацию городской страже по двум причинам! Первая: Лаварденский Змей в очередной раз сбежал из плена, чем нарушил законы нашего города… в очередной раз, – повторил гонец и слегка посмеялся вместе с толпой собравшихся зевак. – Однако его приговор отменён по личному решению его величества! Вторая причина поиска Лаварденского Змея: лорд Тавиш приглашает его на личную и срочную аудиенцию, по делу, которое не может быть разглашено. Данному вору, и только ему, без самозванцев, двойников и заместителей, надлежит явиться к воротам цитадели лорда Тавиша как можно скорее, стража будет уведомлена. В качестве проверки будет задан вопрос, ответ на который известен только настоящему Змею, так что просьба не беспокоить стражу никому, кроме самого Змея. У меня всё!

Гонец кашлянул, свернул свиток и хотел уже спуститься с эшафота, как вдруг с крыши около площади громко прозвучал вопрос:

– И чего ему надо? Тавишу.

Силуэт Шэйна контрастировал с ясным вечерним небом: он упёр руки в пояс и смотрел на то, как к его позиции уже стягивается стража.

– Вы сможете передать? Кто вы? – спрашивал гонец, прикрываясь рукой от солнца в попытках разглядеть собеседника.

– Я его лучший друг, выкладывай! – крикнул Шэйн и стал уже оглядываться, прикидывая, каким путём побежит от стражи.

Гонец вернулся на середину эшафота и продолжил попытки докричаться до Шэйна:

– О деле мне ничего не сказали, но лорд Тавиш дал слово, что на время аудиенции у Змея будет иммунитет в пределах цитадели, и ни один представитель стражи не может его задерживать!

Толпа между гонцом лорда и Шэйном начинала шуметь всё больше, наполняясь разнородными возмущениями происходящим: кто-то поддерживал свободных воров и восхищался их неуловимостью, кто-то проклинал их, но вместе все они были лишь шумом между Лаварденским Змеем и его новой задачей.

– Передай Тавишу, что он придёт завтра в полдень! – выкрикнул Шэйн и исчез из виду.

Он перепрыгнул на соседнюю крышу, пробежал по примятой соломе несколько шагов и соскочил в кучу песка, высыпанную для строительства фундамента какого-то дома. Стройка затянулась, что позволяло Шэйну использовать этот песок уже в третий или четвёртый раз – на нём даже можно было увидеть следы от прошлых приземлений.

Оказавшись внизу, Шэйн медленным бегом направился в сторону своего убежища. Позади него шумели люди, кто-то указывал на него пальцем, а когда появилась стража, Шэйн уже был в двух кварталах от площади и, накинув капюшон, спокойно шёл домой.

Вор миновал улицу, на которой помнил каждый камень, затем знакомый коридор ветхого дома, шестом открыл люк и забрался наверх. Через пять секунд он убрал все признаки своего присутствия и снял обувь, чтобы передвигаться тише. Когда на чердаке начинала скрипеть хоть одна доска, Шэйн тут же прижимал её, подкладывал дополнительные опоры, а иногда просто обходил, точно зная, с какого сантиметра начинается эта «зона скрипа» и на каком заканчивается. В общении и в своих «прогулках» Шэйн мог показаться беспечным, но по части собственной безопасности он таким не был, и даже, наоборот, был дотошен и скрупулёзен.

Шэйн прошёлся по комнате, взял огниво и осторожно зажёг старую восковую свечу у зеркала высотой от пояса до макушки. Он посмотрел на себя: острые черты лица, щетина, растрёпанные каштановые лохмы и наглые карие глаза.

– Завтра приём у лорда, говнюк, – сказал он сам себе и ухмыльнулся.

В свете единственной свечи блеснули его зубы, в верхнем ряду которых недоставало одного, за правым клыком – по мнению Шэйна, это портило очарование от его улыбки, но справиться с жизненными трудностями удавалось и без неё. Он посмотрел за окно и, заметив, что солнце уже село, решил лечь спать пораньше. На завтра у него был уготован сюрприз для лорда Тавиша.

Шэйн проснулся ранним утром, через пару часов после рассвета, и твёрдо решил, что к девяти утра он должен оказаться в тронном зале, где лорд восседал, выслушивая просителей. Он прошёл к окну, взял оттуда маленький тазик, наполненный дождевой водой, и поставил его перед зеркалом. Сперва Шэйн умылся, сполоснул рот и взял с полки рядом лезвие. Два пальца свободной руки он опустил в баночку с мутноватой смесью из козьего жира, намазал лицо и принялся сбривать всё лишнее. Следующим инструментом в руке Шэйна оказался дорогой гребень, украденный когда-то у знатной дамы – им он расчесал волосы и прибрал их назад. Удовлетворившись новым видом своего лица, Шэйн подошёл к шкафу, на котором были сложены одежды и ткани. Он выбрал белую рубаху, а поверх неё надел бирюзовую котту, но посмотрел на себя в зеркало и нахмурился – её нижние края были почти у пяток, к тому же, она слишком сильно стесняла движения. Шэйн недовольно помотал головой и вместо котты надел бордовый жилет, который застегнул только до груди. Штаны он выбрал тёмно-серые, почти чёрные, достаточно свободные для того, чтобы убежать от любой угрозы. Всю эту красоту он дополнил светлым кожаным пояском, к которому прикрепил маленькие ножны и клинок, лезвие которого было длиной с человеческую кисть. Шэйн с сомнением посмотрел на нож, но решил всё-таки взять его и, стоя перед зеркалом, сказал сам себе:

– Ну да, мало ли что!

Причёсанные, но непослушные волосы, которые рассыпятся от первой же пробежки, Шэйн убрал бархатной лентой под цвет жилета, которая яркой гранью отделяла его каштановую шевелюру от светлого, слегка загорелого лба.

– Всё, хорош, – оценил сам себя Шэйн. – К маме так же пойду, пусть порадуется.

Единственной деталью прошлого образа остались лёгкие кожаные сапоги с тонкой подошвой – их знаменитый вор не променял бы ни на какую обувь. В следующую минуту, не смотря на свой обманчиво-благородный вид, Шэйн привычным образом вылез в окно и спустился с крыш только через две улицы, спрыгнув в переулке, чтобы избежать лишнего внимания.

По пути до цитадели, который пролегал через два самых густонаселённых района, Шэйн любимым способом раздобыл себе немного денег и почти все их тут же потратил на завтрак в трактире. Напитки и еду подавала фигуристая женщина с румяными щеками и страстным взглядом по имени Лорна. Шэйн знал её уже несколько лет, с тех времён, когда она была владелицей лучшего борделя в Лавардене, но её дело было прикрыто каким-то приезжим лордом, который остался недоволен услугами тамошнего персонала. Теперь Лорна разносила напитки и соблазняла особо падких на похоть посетителей, чтобы вытянуть из них побольше денег. Когда она приблизилась к Шэйну с подносом и наклонилась, чтобы поставить перед ним тарелку с едой и кружку молока, с её уст сорвался загадочный полушёпот:

– Я вас раньше здесь не видела, господин. Расскажете о себе?

Шэйн усмехнулся, хлебнул молока и ответил:

– Всё ты видела, я тебе четыре платья продал и был любимцем Карайны в «Сердце юга».

Лорна сперва неловко улыбнулась, непонимающе потрясла головой, а потом вдруг застыла, и глаза её расширились до предела. Она наклонилась через стол и задала ещё один вопрос совершенно иным тоном:

– Ты зачем так вырядился? И что ты тут…

Она вдруг снова замерла на секунду и, не дождавшись ответа, продолжила говорить:

– Ты что, к Тавишу идёшь?!

Спокойно прожёвывая утреннюю злаковую кашу, Шэйн продолжительно покивал.

– Ты идиот? Ясно же, что ловушка! Какой от тебя может быть прок лорду и его псам? Разве что потешиться, показать всем, как глуп, оказывается, всем известный Змей.

– Не ругайся, без тебя разберусь, – буркнул Шэйн и продолжил трапезу, не глядя на собеседницу.

– Для тебя это всё какая-то забава, а к кому потом за заказами обращаться? К выскочкам из портовых воров? Они такую цену заломят, что я не расплатилась бы даже в лучшие времена, а уж сейчас-то…

Шэйн сделал ещё глоток прохладного молока и сказал:

– Сначала, было, подумал, что ты обо мне беспокоишься, а ты про заказы. Лорна, Лорна… Не в широких юбках счастье.

– А в чём же, мой милый? – съязвила женщина. – Одними юбками и богаты, с нашей-то экономикой!

– Ну не знаю, – Шэйн приподнял брови и вытер рот ладонью. – С моей экономикой всё в порядке.

Он оставил на столе золотую монету и спешно ушёл, не сказав больше ни слова. Лорна взяла монету, сунула её себе под бельё и оглянулась по сторонам, тщетно надеясь, что в трактире на неё никто не смотрел.

Вскоре Шэйн оказался совсем недалеко от цитадели лорда Тавиша и, увидев её в полном размере, остановился на дороге, ведущей к мосту через ров. Высокий донжон из серого камня был окружён замком солидного возраста, но построены эти стены с умом, а потому разваливаться не спешили. Единственное, что давно пережило свои лучшие годы – это ров, и Шэйн прекрасно это знал. Он свернул с центральной улицы, прошёл пару кварталов и снова направился к замку, выйдя к обрыву некогда глубокого водоёма, отделявшего стены замка от угроз. Теперь этот водоём был смехотворной лужей, обнажившей пустой, высохший овраг. Шэйн оглянулся, осторожно спустился вниз и пешком пошёл к задней стене замка. Примерно в это время должен был сменяться дозор, Шэйн был в этом почти уверен, но вдруг с одной из башен выглянул солдат в блестящем стальном шлеме и крикнул:

– Эй! Ты что там делаешь?!

Стоящий посреди высохшего рва, богато одетый незнакомец и правда вызывал неоднозначные подозрения. Шэйн прикрыл глаза от солнца правой рукой и, увидев, что это обычный дозорный, крикнул ему в ответ:

– Я помощник инженера! Изучаю стены, чтобы предложить план по укреплению замка в следующем году!

– А, ну изучай! – снова отозвался дозорный и вернулся на пост, чтобы продолжить созерцать неизменное окружение.

Шэйн осознал свой просчёт касательно смены дозора и направился к соседней стене. Там с башен не выглядывал никто и, подождав минуту, Шэйн стал разминать руки и ноги. Стены были высотой около шести метров, и Шэйн преодолевал по вертикали куда большие препятствия, но камни с внешней стороны были сточены сотнями дождей, которых хватало в климате Лавардена.