355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Энгельгардт » Николай Коперник. Его жизнь и научная деятельность » Текст книги (страница 3)
Николай Коперник. Его жизнь и научная деятельность
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 08:17

Текст книги "Николай Коперник. Его жизнь и научная деятельность"


Автор книги: Михаил Энгельгардт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Весьма вероятно, что эти господа в задушевных беседах «пробирали» католическую церковь почище всякого лютеранина, тем более что знали ее прорехи, можно сказать, до тонкости. Все они бывали в Италии, живали в самом Вавилоне – Риме, видели оргии Борджиа – их ли мог удивить Лютер! Вообще, в те времена самых отъявленных скептиков нужно было искать именно среди католического духовенства.

Однако быстрые успехи протестантства возбудили, наконец, беспокойство среди Эрмеландского капитула. Преемник епископа Фабиана Маврикий Фербер ознаменовал свое вступление в должность строгим эдиктом, угрожавшим анафемой схизматикам и их покровителям.

В то же время один из друзей Коперника, Гизе, выступил против лютеран с полемическим сочинением. Сначала оно распространялось в рукописи, но, по совету и настояниям Коперника, было напечатано. Значит, мы можем рассматривать эту брошюру как выражение взглядов Коперника на одно из значительнейших движений его времени. Посмотрим же, как он отнесся к протестантству.

Собственно богословскую часть брошюры мы оставим в стороне, так как она в данном случае неинтересна.

Но отметим прежде всего терпимость и свободомыслие Гизе. Он указывает недостатки католического духовенства и откровенно заявляет, что оно само породило схизму своими чудовищными злоупотреблениями. Он восстает против преследований протестантов и предлагает бороться с ними «кротостью, терпением, словами утешения и наставления в христианской любви». Словом, брошюра проникнута самым миролюбивым настроением.

Что же больше всего пугает его в протестантизме? Шум, гвалт, распри, потасовки, угрожавшие перевернуть вверх дном европейское общество.

«Кто раньше молился, теперь называет молитву бормотанием и оглашает воздух проклятиями и бранью. Христианское послушание исчезло, все перевернулось вверх дном, всюду кипит борьба и мятеж… Право, можно опасаться, что камень, который подняли так неосторожно, обрушится и раздавит нас. Смотрите: весь мир охвачен войною, церкви оглашаются бранью, как будто Спаситель, вознесшись на небо, завещал нам войну, а не мир».

Впоследствии Гизе изложил свои воззрения с большею подробностью в сочинении «De Regno Christi» («О царстве Христа»). К несчастью, оно осталось ненапечатанным, а по смерти автора было уничтожено католиками, по мнению которых Гизе был еретик немногим лучше протестантов.

Повторяем, Тидеманн Гизе был давнишний и задушевный друг Коперника. Они часто виделись, беседовали об астрономии (Гизе занимался ею слегка, в качестве дилетанта), о новой системе мира и других «вопросах, наводящих на размышление». Итак, вышеизложенные воззрения можно считать взглядами Коперника, тем более что они вполне гармонируют с его характером.

Его отношение к реформации очень понятно: это отношение гуманиста, аристократа мысли, которому легко и привольно живется в мире отвлеченных идей, но жутко становится при виде идеи, выбравшейся на улицу. Он не доверяет толпе, он предвидит смуты, свары, дикие увлечения фанатизма, надругательства над той самой идеей, во имя которой действуют. Так ведь оно и бывает. Протестантство, восставшее за свободу совести, породило Кальвина, сжигавшего людей за еретические мнения, Кромвеля и английских пуритан с их нетерпимостью, деспотизмом и ханжеством, и тому подобные явления. Конечно, рано или поздно идея возьмет свое, очистится от безобразных наростов и приведет к добру. Фанатизм Сен-Жюста и гнусность Фукье Тенвиля не помешали принципам 89-го года обновить Европу. Свобода совести, провозглашенная Лютером, слишком часто забывалась его последователями, но в конце концов всплыла над раздорами сект и утвердилась даже в католической среде. Словом, человечество умнее, чем кажется, и хоть не сразу, а все же оценит и проведет в жизнь идею гения. Разумеется, при этом много стульев будет поломано, но, как подумаешь, отчего же и не сломать несколько стульев… ради Александра Македонского?

Но для того, чтобы верить в возрождающую силу идеи, нужно стоять в толпе, принимать к сердцу ее интересы, разделять ее увлечения, ее экзальтацию, даже ее недостатки и заблуждения. Нужно, словом, иметь хоть крупицу фанатизма. А Копернику, да и большинству гуманистов, это качество было совершенно чуждо. Люди спокойные и бесстрастные, они слишком возвышались над толпой. Посматривая на нее «с олимпийской вершины», они видели в ней только грубое, дикое, бестолково мятущееся стадо, от которого нельзя ждать ничего путного. И потому они стояли за мирный прогресс, надеялись на реформы сверху – это в XVI веке!

И в наши-то дни мирный прогресс не всегда оказывается возможным, а в старые времена все приходилось добывать с бою. Но для этого Коперник был слишком холоден, спокоен, брезглив.

Были и другие причины его отрицательного отношения к реформации. Без сомнения, он далеко превосходил Лютера и прочих вождей протестантизма широтою взглядов и интересов. Богословская сторона вопроса не могла занимать его: он всегда обнаруживал страсть к светским наукам: к математике, астрономии, греческим и римским классикам. Это не мешало ему быть религиозным человеком – книга его проникнута удивлением к мудрости Творца; только его религия основывалась не на текстах, а на философских соображениях, и, по всей вероятности, подходила ближе к языческому пантеизму, чем к христианскому катехизису, как у всех гуманистов. Между тем, протестантство очень быстро приняло чисто богословскую окраску. Возникло множество толков и сект, воевавших не на живот, а на смерть из-за того или другого догмата.

Наконец, исключительно религиозный характер движения сулил мало хорошего для науки и литературы, то есть именно того, чем наиболее дорожил Коперник. Известно, как отнеслись пуритане к искусству, театру, изящной литературе. На светские науки тоже посматривали косо. Это проявилось и в отношении Коперника. Как увидим ниже, вожди реформации отнеслись к его научным работам очень враждебно.

Нетерпимость и фанатизм под знаменем свободы совести, узкое одностороннее направление, сектантское ханжество и самомнение – все это отталкивало Коперника от реформации и заставляло его придерживаться старой церкви.

Как бы то ни было, он никогда не примыкал к людям, проповедовавшим костер и плаху для еретиков. Широкая терпимость, признание за каждым права думать, как угодно, и проповедовать, что угодно, отличают его от ретивых сторонников обеих партий. То же можно сказать о большинстве гуманистов. Они слишком опередили свой век, и потому остались за штатом. Они провозгласили известные принципы и затем стушевались, предоставив другим проводить эти принципы в жизнь.

Глава V. Преобразование астрономии

Отзыв Коперника о древней астрономии. – Мысль о вращении Земли. – История этой идеи. – Древние писатели. – Средние века. – Возрождение астрономии. – Состояние этой науки в XVвеке. – Задача Коперника. – Его осторожность. – Отношение к нему лютеран. – Насмешки над Коперником. – Отношение католического духовенства. – Письма Шенберга. – Ретик. – Книга Коперника. – Предисловие Озиандера. – Посвящение папе. – Содержание книги. – Ошибки Коперника. – Осуждение его книги конгрегацией Индекса. – Отношение ученых. – Равнодушие современников. – Отзывы позднейших астрономов. – Коперник – основатель современной астрономии.

Как уже сказано выше, Коперник задумал реформу астрономии еще в Италии. Его поражала и возмущала необычайная сложность и запутанность господствовавшей в то время птолемеевской системы с ее бесчисленными кругами, так называемыми эпициклами, изобретенными, дабы примирить кажущиеся неправильности в ходе светил с идеей о равномерном круговом движении, которым, по мнению древних, должны обладать небесные тела. Должны, – потому что вещам божественным и совершенным приличествуют порядок, стройность, гармония и совершенно не подобают остановки, колебания и возмущения. Это стремление подчинить природу нашим понятиям о простоте и совершенстве привело в конце концов к жестокой путанице и отменно неуклюжей астрономической системе.

Уже в средние века Альфонс Кастильский заметил по поводу птолемеевского учения: «Если бы при сотворении мира посоветовались со мной, – он был бы устроен куда проще!»

Такое же впечатление произвела древняя астрономия и на Коперника.

«Представьте себе, – говорит он, – собрание членов человеческого тела, принадлежавших индивидам разного роста и сложения. Если бы кто-нибудь вздумал соединить их в органическое целое, то получил бы чудовище, а не правильную человеческую фигуру. Вот в каком виде явилось мне здание древней астрономии. Пытаясь объяснить небесные движения, я на каждом шагу встречал препятствия, о которые разбивались общественные мнения».

В средние века критическая мысль, если и являлась, то замирала без последствий. В эту печальную, темную эпоху человечество так отупело под влиянием презрения к «земной мудрости», раздавившего науку древних, что лучшие головы скорее бредили, чем думали.

Ко времени Коперника общее настроение радикально изменилось. Ум, достаточно сильный и проницательный, чтобы заметить прорехи и нескладицу господствующих доктрин, не заглушал своих сомнений; напротив – они побуждали его к самостоятельной работе.

Так было и с Коперником. Недовольный господствующей системой, он прежде всего схватился за книги.

«Я перечел все, какие мог достать, философские произведения, желая убедиться, не найду ли где-нибудь мнения о движении мировых сфер, отличного от того, которое преподается в наших школах. Я нашел у Цицерона, будто Никетас высказывал мысль о движении Земли. Потом я нашел у Плутарха, что и другие думали то же».

Действительно, уже в эпоху классической древности многие астрономы и философы защищали или по крайней мере признавали допустимой мысль о вращении Земли и неподвижности Солнца. Таковы: Пифагор (по преданию), Филолай (в очень туманной форме), Никетас, Анаксимандр, Платон, Гераклид Понтийский (ясное представление о суточном и годовом движении Земли), Аристарх Самосский (тоже), Селевк халдеянин, Сенека. Кроме перечисленных авторов о гелиоцентрической идее упоминают Аристотель, Цицерон, Плутарх, Диоген Лаэртский, Секст Эмпирик, Халкидий, Макробий, Марциан Капелла, Птолемей, Прокл, Симплиций, Стобей, то есть почти все ученые древности. Стало быть, эта мысль не только высказывалась, но и была популярной, ходячей, общеизвестной. Птолемей подвергает ее довольно обстоятельному критическому разбору, а сочинение Птолемея было Библией для всех позднейших астрономов; значит, и они должны были знать об этой идее.

Тем не менее она осталась без приложения, никогда не превращалась в систему, не оказала влияния на дальнейшее развитие науки. Напротив, последнее слово классической астрономии, учение Александрийской школы, созданное трудами Гиппарха и его преемников и разработанное в деталях Птолемеем, опиралось на принцип неподвижности Земли.

Греки возвели астрономию на ступень науки, обогатили ее массой открытий, отказались от многих иллюзий: например, уразумели сферическую форму Земли и Луны, объяснили смущавшие их неправильности движения небесных светил системой кругов, при помощи которой могли вычислять и предсказывать положение планет, Солнца, Луны во всякое данное время… Но все же они не могли отказаться от той основной, первичной иллюзии, которая заставляет людей принимать Землю за неподвижный центр вселенной.

С падением древнего мира были забыты не только пророческие идеи Пифагора и Аристарха, но и те понятия, которые уже утвердились в школьной науке.

Блаженный Августин отрицает сферическую форму Земли и существование антиподов на том основании, что в Библии о таком племени не упоминается.

Лактанций с негодованием отвергает ложную мудрость астрономов: «Мечтать, что мы можем догадкою или размышлением открыть причины естественных вещей; узнать, например, так ли велико Солнце, как кажется, не больше ли оно Земли; шарообразна ли Луна или полушарообразна; прикреплены ли звезды к тверди или свободно движутся в воздухе; как толста Земля и на каком основании утверждена – все это было бы такою же дерзостью, какую обнаружили бы люди, взявшиеся описать отдаленный город, которого никогда не видели и о котором знают лишь понаслышке. Безрассудно толковать о предмете, насчет которого легко уличить нас во лжи». Если же находятся шарлатаны, рассуждающие о подобных вещах, так они, остроумно догадывается Лактанций, «воображают, будто никто им не будет перечить, потому что никто не бывал в том месте, о котором они говорят».

Итак, древняя наука была забыта. Не варвары раздавили ее, – сами европейцы отреклись от лучшего наследия древности. Но так как ум человеческий не может обойтись без какого-нибудь представления об устройстве вселенной, то средние века выработали свою астрономическую систему, вполне гармонировавшую с той «истинной наукой», которая не нуждается в вычислениях, наблюдениях и опытах. По мнению Козьмы Индикоплова, Земля представляет продолговатую плоскость, окруженную прямыми стенами и прикрытую сводом, под которым вращаются небесные светила, совершая обход вокруг высокой горы, находящейся где-то на севере; когда солнце спрячется за эту гору, наступает ночь.

Древняя астрономия возродилась благодаря арабским ученым. По их следам направились и европейцы. Те и другие обогатили науку многими наблюдениями и открытиями, касавшимися, впрочем, лишь частностей. Ко времени Коперника система Птолемея была восстановлена. Вместе с нею воскресла и гелиоцентрическая идея. Воззрения Аристарха были известны даже Фоме Аквинату, схоластику чистейшей воды, и тем более таким ученым, как Пурбах, Региомонтан и другие. Но мысль о вращении Земли казалась настолько нелепой, что никто не относился к ней серьезно. Только кардинал Куза в XV столетии принял ее под свою защиту.


Иллюстрация из «Извлечений…» Пурбаха и Региомонтана.

Тем не менее, недовольство господствующей системой уже сказывается у ближайших предшественников Коперника. Пурбах, Фракастор и другие пытаются исправить, изменить, переработать птолемеевское учение, обращаясь за помощью то к Аристотелю, то к Платону или другому столпу древности. Мы не будем излагать эти исправленные и дополненные системы, более или менее неуклюжие, более или менее нелепые и бесконечно далекие от гелиоцентрического учения.

Никому из предшественников и современников Коперника не приходило в голову обратиться к отвергнутой и заброшенной идее пифагорейцев. Традиционное учение слишком тяготело над ними. Они не решались отвергнуть основные принципы древней астрономии и переработать ее заново. Мы видим у них только смутное недовольство, тщетное стремление выпутаться из противоречий школьной системы, лихорадочное возбуждение, разрешавшееся созданием запутанных и фантастических доктрин. Такое состояние всегда предшествует появлению оригинального и могучего ума, который начисто отрешится от древних традиций и сумеет оформить и осветить хаос накопившихся знаний при помощи своего гения. Эту задачу и взял на себя Коперник.

Чем же в конце концов он обязан своим предшественникам и что принадлежит лично ему в задуманной и исполненной им реформе?

От предшественников (и современников) он получил: мысль о неподвижности Солнца и вращении Земли, голую, бездоказательную, не примененную к явлениям, мысль, высказанную уже в древности, забытую в средние века, снова всплывшую в эпоху Возрождения, но всегда остававшуюся вне течения и развития науки; массу фактов, накопленных греческими, арабскими и европейскими астрономами, но истолковывавшихся с точки зрения птолемеевской системы; скептическое настроение гуманизма, поддерживавшее и укреплявшее его реформаторские замыслы.

Что ему оставалось сделать? Переработать громаду накопившихся фактов с точки зрения отвергнутой и заброшенной идеи, переменить основы существовавшего учения, иными словами – создать новую систему.

Допустив движение Земли, надо было отвергнуть гипотезы древних, построить новый план вселенной, доказать, что масса накопившихся наблюдений действительно согласуется с гелиоцентрической идеей, и движения небесных светил могут быть математически выведены из нее. Над этой работой Коперник провел около сорока лет, безустанно переделывая, исправляя, дополняя свою книгу.

Работа его заключалась, главным образом, в математических вычислениях. Собственные наблюдения его немногочисленны и производились с помощью самодельных инструментов примитивнейшего устройства. В своей книге он упоминает о наблюдениях над лунными затмениями (в 1500, 1511, 1522 и 1523 гг.), над Марсом (1512, 1518 и 1523), Венерой (1529), Сатурном (1514, 1520 и 1527), Юпитером (1520, 1526 и 1529). Целью этих наблюдений было определить точное положение планет в небе. Он наблюдал также над неподвижными звездами, желая сравнить состояние неба в его эпоху с данными Птолемея и вывести отсюда заключения касательно наклонения эклиптики, предварения равноденствий и кажущихся движений небесной сферы.

Этими наблюдениями исчерпывается деятельность Коперника как практического астронома. К ним прибегал он для проверки своих выводов, а не для того, чтобы открывать новые явления. Он не хотел увеличивать объема древнего здания; напротив, стремился разрушить его и возвести новое, из старого материала.


Астрономические инструменты времен Коперника. Из книги Петра Апиана «Instrument Buch», 1533.


Объяснение движения Сатурна. Рисунок из книги V «О вращениях»


Таблица движения планет из книги V «О вращениях»

Несмотря на осторожность Коперника, слух о его системе мало-помалу стал проникать даже в чуждые науке сферы.

Коперник не заботился о приоритете, никогда не скрывал своих открытий от людей, интересовавшихся ими. Гизе, Дантиск, Корвин и другие приятели великого астронома знали о его взглядах, а через них слухи распространялись и дальше.

Как водится, не обошлось без насмешек, нападок, освистываний в адрес новатора. Представители лютеранской церкви первые открыли поход против него.

«Говорят о каком-то новом астрологе, – пишет Лютер, – который доказывает, будто Земля движется, а небо, Солнце и Луна неподвижны; будто здесь происходит то же, что при движении в повозке или на корабле, когда едущему кажется, что он сидит неподвижно, а земля и деревья бегут мимо него. Ну, да ведь теперь всякий, кому хочется прослыть умником, старается выдумать что-нибудь особенное. Вот и этот дурак (Narr) намерен перевернуть вверх дном всю астрономию».

Даже Меланхтон, человек с более широкими взглядами и более разносторонним образованием, чем Лютер, отнесся к учению Коперника с нетерпимостью и тупостью сектанта.

«Глаза свидетели, что небо обращается вокруг Земли в 24 часа. Но вот находятся люди, которые, либо из страсти к новизне, либо желая показать свой ум, доказывают, что Земля подвижна»… Далее Меланхтон опровергает систему Коперника цитатами из псалмов и Экклезиаста.

«Наставник Германии» (так величали Меланхтона), поборник свободы совести, не постыдился даже возопить к светским властям об укрощении «сарматского астронома, который заставляет Землю двигаться, а Солнце стоять неподвижно».

В светской публике идеи Коперника вызвали также немало насмешек. В то время сатирическая литература была очень развита в Германии, особенно в богатых ганзейских городах. Католическое духовенство, монахи, торговля индульгенциями, спор папы с Лютером – все это служило темой комедий и фарсов, разыгрывавшихся обыкновенно по праздникам. Попал в комедию и реформатор астрономии. Воззрения его послужили предметом фарса, состряпанного неким Гнафеем, известным тогдашним сатириком и драматургом, и разыгранного в Эльбинге на масленице 1531 года. К сожалению, эта любопытная пьеса не сохранилась до нашего времени.

Иного рода прием встретила гелиоцентрическая система в кругу гуманистов, ученых и передовых людей. Многие из них, в том числе некоторые из столпов католической церкви, заинтересовались взглядами Коперника, переписывались с ним, ездили к нему для ознакомления с новой астрономией.

В 1533 году слухи о ней дошли до папы Климента VII. По его приглашению кардинал Вигманштадт, знакомый с теорией Коперника, прочел о ней лекцию в саду Ватикана, в присутствии папы и нескольких князей церкви.

В 1536 году Коперник получил следующее письмо от весьма важной духовной особы, кардинала Шёнберга:

«Вот уже несколько лет все говорят мне о твоих заслугах; ввиду этого я начал вникать в твои мысли и присоединился к тем, в мнении которых ты пользуешься высокой славой. Я убедился, что ты не только превосходно изучил труды древних математиков, но и нашел новое объяснение небесного механизма: ты утверждаешь, что Земля движется, а Солнце неподвижно и занимает центр вселенной. Луна, находящаяся между Марсом и Венерой, в течение года совершает свой оборот вокруг Солнца. Я узнал также, что ты составил комментарии, в которых изложены доказательства в пользу этой новой астрономии, – и таблицы, в которых движения звезд вычислены с точностью, возбуждающею изумление тех, кто их видел. Вот почему, ученейший муж (vir doctissime), прошу тебя – если это не составит для тебя затруднения – прислать мне твои комментарии, таблицы и все, что имеет отношение к этому труду. Я поручил Федору Редену снять с них копии на мой счет и доставить их мне. Если ты согласен исполнить мое желание, поговори с этим человеком: он горячо желает как можно скорее познакомиться с таким замечательным произведением».

В этом письме характерна подчеркнутая нами фраза: «Луна… в течение года совершает свой оборот вокруг Солнца». Тут подразумевается Земля, но даже в частном письме Шёнберг старается по возможности обойти щекотливый вопрос.

Как бы то ни было, факт остается фактом: отец современной астрономии – католический патер, воспринявшие ее – князья церкви: епископы, кардиналы и сам папа. Характерное явление для смутной, бурной, лихорадочной эпохи Возрождения! Волна скептицизма, прорвавшая плотину средневековой догматики, смыла все перегородки, перемешала все партии. Вольный дух забрался под папскую тиару, под кардинальскую мантию; под его влиянием церковники чуть не забыли о своей исконной миссии: гасить и выкуривать всякую светлую мысль. Только позднее, ко времени Бруно, Галилея, Кеплера, роли распределились, и церковь вспомнила о своем назначении.

К великим людям нередко прилипают маленькие в качестве приспешников и оруженосцев; они славословят своего кумира на всех перекрестках, разносят его изречения, комментируют и популяризируют его идеи: иногда не без задней мысли самим пробраться в храм славы, придерживаясь за фалды великого учителя, но в большинстве случаев – бескорыстно. Так, при Гёте состоял Эккерман, при Шопенгауэре – Фрауенштедт, при Гарвее – доктор Энт, при Кальвине – Ф. Беза и т. д.

Такой бескорыстный поклонник нашелся и у Коперника в лице виттенбергского астронома Георга Иоахима Ретика. Ретик услыхал о новой астрономической системе и заинтересовался ею. Надо заметить, что Коперник, уступая настояниям друзей, составил краткое, в несколько страниц, изложение своей системы, под заглавием: «Комментарий Николая Коперника о его гипотезах небесных движений». Комментарий этот не был напечатан, распространялся в рукописи и до недавнего времени оставался неизвестным; только в 1878 году экземпляр его был найден в Венской придворной библиотеке. Может быть, рукопись попала случайно в руки Ретика и возбудила его интерес; только в 1539 году он приехал к Копернику, желая поближе ознакомиться с его взглядами – приехал и восхитился как новой системой, так и ее автором. В письме к своему приятелю, нюрнбергскому математику Шонеру, он так отзывается о Копернике:

«Прежде всего, ученейший доктор Шонер, я должен заметить, что человек, чьи труды я теперь изучаю, не уступит Региомонтану в любой отрасли знания, равно как и в астрономии. Я даже сравню его скорее с Птолемеем, не потому, чтобы считал Региомонтана ниже Птолемея, но потому что мой наставник, как и Птолемей, успел при помощи Божией перестроить здание астрономии, тогда как Региомонтан – увы! – расстался с жизнью, не успев заложить основы своего учения… Бог вручил Копернику скипетр астрономии; счел его достойным восстановить, объяснить и развить эту науку…»

…Далее следует сжатое изложение системы Коперника.

Письмо Ретика было напечатано в 1540 году; это – первое печатное изложение гелиоцентрической системы.

Соединенные усилия Ретика и Гизе победили наконец упорство Коперника, не хотевшего издавать свою книгу. Он думал сначала напечатать только специальную часть: таблицы и вычисления движения светил, умолчав о принципах, положенных в основу системы. «Дюжинный астроном, – говорил он, – воспользуется вычислениями, а тот, на кого милостиво взглянул Юпитер, сам найдет и выведет новые принципы по моим таблицам». Однако в конце концов, уже после отъезда Ретика из Фрауенбурга, он решился печатать все сочинение целиком и передал его Гизе, а тот Ретику, который, получив драгоценную рукопись, тотчас отправился в Нюрнберг хлопотать об издании.

Нюрнберг был им избран не случайно. Здесь процветали науки вообще и математические в особенности. Последние почему-то свили гнездо в этом городе. Тут действовал Региомонтан, «новый Птолемей», как величали его современники. В эпоху, о которой идет речь, здесь жили математики и астрономы Шонер, Вернер, Озиандер и другие, почти все друзья-приятели Ретика. Нюрнбергские патриции соперничали на поприще меценатства с итальянскими герцогами: Бернард Вальтер соорудил обсерваторию для Региомонтана; Пиргаймер устроил нечто вроде академии для Меланхтона. Типографское дело здесь также было развито. Ретик без труда устроился с печатанием, но вскоре должен был вернуться в Виттенберг и, уезжая, поручил дело Озиандеру. Последний распорядился с произведением Коперника довольно бесцеремонно. Поручение Ретика поставило его в затруднительное положение: Озиандер был не только математик, но и, главным образом, богослов, последователь Лютера и Меланхтона, а мы уже видели, как отнеслись эти столпы протестантства к системе Коперника. Понятно, что Озиандеру не совсем-то ловко было выступать крестным отцом такого еретического учения. Он выпутался из затруднения, предпослав сочинению Коперника предисловие, написанное эзоповским языком. Обращаясь к людям, которые могут оскорбиться воззрениями Коперника, «потрясающими исконные основы науки», он старается успокоить их, заявляя, что эти воззрения – только условные гипотезы, необходимые для облегчения вычислений. Это часто делается в науке: «Не нужно, чтобы гипотеза была верна, ни даже правдоподобна, – лишь бы она помогала вычислениям».

Озиандер не подписал предисловия, и оно долго приписывалось Копернику, вызывая по его адресу упреки в малодушии. Но с течением времени выяснилось, что эзоповское предисловие было напечатано без ведома и против воли Коперника. Озиандер еще задолго до выхода в свет книги обратился к ее автору, выставляя на вид неудобство его доктрин и советуя смягчить их оговоркой; но, получив решительный отказ, распорядился самовольно. Смерть помешала Копернику высказаться о поступке Озиандера, но Гизе, друг и единомышленник великого астронома, написал Ретику очень резкое письмо, осыпая его упреками за нарушение воли автора. Да и по тону своему предисловие Озиандера слишком резко отличается от остального текста, чтобы можно было приписать его автору книги. Ни разу Коперник не прибегает к трусливым оговоркам; с начала и до конца он излагает свои идеи просто, смело, ясно, как несомненную истину, без всяких уверток и недомолвок. Он был из тех людей, которые по виду смирны, но в случае надобности проявляют такую энергию и упрямство, каких не встретить у иного вроде бы решительного и пылкого человека. Он мог воздерживаться от печатания, но, решившись, объявлял свое profession de foi вполне откровенно. Предисловие Озиандера в его книге – бородавка на прекрасном лице.

За предисловием Озиандера следует письмо кардинала Шёнберга, а далее посвящение книги папе Павлу III.

«Я очень хорошо знаю, святейший отец, что найдутся люди, которые назовут совершенно превратным мое учение о движении Земли. И, хотя мне известно, что мнения философов не имеют ничего общего с мнениями толпы, так как они стремятся только к познанию истины, но все же, когда я соображал, каким безумием покажутся мои мнения людям, привыкшим считать за незыблемую истину веками установившиеся воззрения, меня обуревали сомнения, – должен ли я обнародовать мои взгляды или последовать примеру Пифагора и некоторых других, передававших тайны своей философии не письменно, а устно друзьям и единомышленникам. По моему мнению, они делали это не из завистливого желания сохранить при себе тайны своей науки, как думают некоторые, а для того, чтобы прекраснейшие открытия, результат упорного труда великих людей, не подверглись осмеянию со стороны тех, кто слишком ленив, чтобы заниматься науками, не приносящими денег, или тех, которые, хотя и обратились к благородному занятию философией под влиянием примера и побуждения со стороны других, однако по своей ограниченности вертятся среди философов, как трутни среди пчел…

Однако эти колебания и опасения рассеялись, благодаря увещаниям моих друзей, из коих прежде всего упомяну о кардинале Шёнберге, епископе Капуанском, прославившемся во всех отраслях науки. Наряду с ним поставлю моего лучшего друга, Тидеманна Гизе, епископа Кульмского, который с одинаковым рвением занимается теологией и светскими науками… Многие другие ученые и замечательные люди утверждали, что страх не должен удерживать меня от издания книги на пользу всех математиков. Чем нелепее кажется большинству мое учение о движении Земли в настоящую минуту, тем сильнее будет удивление и благодарность, когда, вследствие издания моей книги, увидят, как всякая тень нелепости устраняется наияснейшими доказательствами. Итак, сдавшись на эти увещания, я позволил моим друзьям приступить к изданию, которого они так долго добивались.

Но, может быть, Твоя Святость… пожелает узнать, как я дошел до такой противоречащей мнению всех математиков и даже, по-видимому, здравому смыслу, идеи, как вращение Земли. Не скрою от Твоей Святости, что побудительной причиной моих стремлений создать новую теорию для объяснения движений небесных тел было не что иное, как разногласие математиков на этот счет. Во-первых, они так не уверены относительно движений Солнца и Луны, что не могут установить наблюдением постоянную длину года. Далее, они расходятся как в принципах и теориях, которыми объясняются кажущиеся движения двух вышеупомянутых светил и остальных пяти планет, так и в доказательствах, на которых основываются эти принципы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю