![](/files/books/160/no-cover.jpg)
Текст книги "Рассказы, очерки, фельетоны"
Автор книги: Михаил Булгаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Научное сообщение
На рассвете в тумане Мурманска против казарм 435-й версты провыл паровозный свисток. И тотчас в жилище железнодорожника началось смятение. Железнодорожник выскочил из теплой постели и, топоча тапками в пол, завыл, как бесноватый:
– Где подштанники?! Марья, где подштанники?.. Ой, жалованье, Марья... Подштанники... Уедут!!
– С нами крестная сила! – вопила Марья, прыгая по избе.
В люльке заревел ребенок.
– Зажигай свет! – стонал железнодорожник. – Ой, Марьюшка, зажигай, сквозь землю подштанники провалились!!
– Вот они, вот они, ох, окаянный. За лавку завалились. Ой, батюшки, свистит... Кормилец, ты хоть штаны надень! Штаны надень, простудишься.
– Свистит! – орал, как одержимый, железнодорожник, натягивая полосатые кальсоны. – Свистит, проклятый, ой, скорей!!
– Штаны...
– К чертовой матери...
Дверь визгнула, и железнодорожник провалился. Двести саженей он летел в осеннем тумане и поспел. Платежный поезд стоял против казармы и завывал...
– Что же ты, брат, в таком виде растерзанном? – благодушно спросил его плательщик. – Что же ты в голобрысом виде бродишь?
– Га-га-га! Га-га-га! – дышал железнодорожник, как пес на жаре. – Не до ви..., не до виду мне... Жало... га-га-га... жало... Жалованье давай скорей...
– Да, надо поспешать, и то, сейчас тронемся, – ответил артельщик. И начал считать. – Держи червь... пятнадцать, шестнадцать...
– Ах ты, елки-палки! – воскликнул железнодорожник в ужасе. – Тронулись, черти!
– Ну, ладно, до 441-й версты доедешь, – успокоил его артельщик, – а там слезешь.
– Слезешь! – передразнил железнодорожник. – Тебе хорошо говорить, а на чем я обратно поеду?
– Ну, променаж сделаешь, – успокоил плательщик, – хотя, верно, в таком легком декольте холодно.
На 441-й версте железнодорожник зажал в кулаке бумажки, выкинулся из поезда и дернул обратно на 435-ю версту.
Прилетев домой, обрушился на лавку и запел:
– Палец приморозил, ах ты, чтоб тебя, возьми и с жалованьем. Марья, давай чаю!
– Штаны-то надень...
– Постой. Не до штанов. Семнадцать, восемнадцать... сорок копеек. Постой, постой... Касса взаимопомощи... Чтоб тебя разорвало! Ошибся! Не хватает! Вот горе-то, ей-богу!
Ровно через полмесяца железнодорожник заявил своей жене:
– Марья, штаны возле меня на лавку клади, как свисток услышишь, буди. Убью, если не разбудишь, на месте.
Спали тревожно, но никакого свистка не было. Платежный поезд прошел без свистка к 441-й версте.
Железнодорожник стоял у окошка и, тыча в него кулаком, ругал по матери и платежный поезд, и плательщика, и того, кто его послал, и туман, и 435-ю версту.
Заявил жене:
– Ну, он у меня обратно поедет, поймаю, он мне заплатит!
Ждал до 23 числа. Пять дней. И через 5 дней прошел обратно платежный поезд без малейшего свистка и остановки. Железнодорожник побагровел, взял огрызок карандаша и написал письмо в "Гудок".
"Важно, благородно промелькнул наш желанный платило со скорым поездом. Остается смотреть вдаль, раскинув свои глазные пупыри на плоскогорье небесного свода, и ждать бесконечного предания самих себя обалдению.
Заступись за нас!"
"Гудок", 10 декабря 1924г.
РЕВИЗИЯ
(из рабкоровских сцен с натуры)
Дверь станционного помещения скрылась и впустила ревизора, а за ревизором ввалилось бледное станционное население.
Ревизор, впрочем, произвел не страшное, а скорее приятное впечатление. Он был гладенько выбрит, почему-то пахнул резедой, руки его были сложены на животике, и животик этот колыхался, а левая ножка прихрамывала, как простреленная. Кроме того, он смеялся оригинальным образом – с треском и звоном, как будто внутри у него помещался музыкальный ящик.
– Только в управлении Западных таких и делают! – восторженно шепнул один конторщик другому.
Начал ревизию ревизор с того, что выпустил свою музыку:
– Хе-хе-хе, – а затем заиграл дальше: – А у вас здесь очень мило... Столики, окошечки, бумажки... Э-э-э... это что такое?
– Конторские книги, – отрапортовал начальник станции.
– Очень, очень красивые. Тяжелые какие. А-а... э... это что такое? Рядом с книгами? Черненькое... кругленькое?
– Чернильница, – отрапортовал начальник станции.
– Помилуйте, какая же чернильница! Что вы, мой дорогой!.. Которая с бантом?
– Это конторщица, – удивленно ответил начальник станции.
– Очень, очень мила.
Тут ревизор насадил на нос пенсне и через все помещение проследовал непосредственно к конторщице. Левая ножка его при этом запрыгала, как на пружине.
– Драсте, товарищ!
– Здравствуйте, – ответила конторщица, почему-то густо краснея.
– Трудитесь все? Очень, очень хорошо. Пишете?
– Пишу, – ответила конторщица замогильным голосом.
– Что же вы пишете, милая? – спросил ревизор и изогнулся у стола.
– Все, что ни прикажут, – ответила конторщица почтительно.
– Э-э-э... Да вы послушная, как я вижу. Это хорошо! А это что такое?
– Кавычки, – ответила конторщица.
– Какая прелесть! Никогда не видал таких красивых кавычек. Только такой ручной и можно вывести такие прелестные кавычки. Чья это ручка, позвольте узнать?
– Казенная, – ответила конторщица, а потом добавила, еще гуще краснея: – А это моя собственная. Не трогайте.
– Очень, очень милая ручка. Такой бы ручке да маникюрчик, а она кавычки тут всякие пишет! И глазки. Ваше как имя, товарищ конторщица?
– Анна, – ответила конторщица.
– Анютины глазки, стало быть! Хе-хе... Ги-ги!
– Ги-ги?! – очень удивленно отозвались станционные.
– Ну, хорошо, не буду вам мешать. Я вижу, что у вас все в порядке. Тетради... Книги... Очень, очень мило. Ну-с, итак, всего лучшего. Оревуар!
– Честь имеем кланяться, – отозвались станционные и, почтительно расступившись, пропустили ревизора. Он торжественно прошел в дверь и отбыл.
Когда дверь за ним закрылась, начальник станции развел руками и заявил:
т – Сорок пять лет живу на свете и ничего подобного никогда не видел. Вот это ревизор так ревизор!
– Легкая личность, – согласились все и разошлись по своим домам.
"Гудок", 24 января 1925 г.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ СТЕНГАЗЕТЫ
(ее собственный дневник)
Я – стенгазета. Издаюсь на ст. Павлоград Южных жел. дор. Зовут меня "Клевак". Имя, может быть, и не особо красивое, но рабочее. Так меня окрестил мой папаша – профкружок в честь инструмента, которым вытягивают гнилые шпалы из-под пути.
*
В начале моей жизни (в декабре 1923 года) меня писали на больших листах в пяти экземплярах, причем я висела на всех стенах.
*
Через некоторое время меня стали писать на трех листах, а потом на одном. Причем мой заголовок нарисовали на доске, а статьи на листах бумаги приклеивали на нее. Из двухнедельной меня сделали постоянной и на старые новости наклеивали новые новости. Жаль только, что вися под постоянным заголовком, я никуда из месткома не выходила.
*
В одно прекрасное время вместо новостей на мне почему-то появились объявления, и притом в таком количестве, что я совершенно ослепла. Невероятно воняло клеем, и как сквозь сон я слышала, что мой профкружок распался к чертям
*
Однажды летом 1924 года я слышала разговор, что будто бы меня берется издавать ячейка комсомола.
*
И точно: однажды утром с меня содрали все бельмы, и я вижу, что передо мной стоит секретарь месткома и внимательно смотрит на меня. Проходили всякие люди и спрашивали:
– Чего ты смотришь?
Он ответил:
– Я хочу раскрасить ее попривлекательнее и поидейнее, но рисовать совершенно не умею.
*
Тем не менее, не умея рисовать, он нарисовал эскиз идейного содержания, потратил на это дело восемь дней.
*
Затем он призвал нашего уважаемого маляра-артиста – комика-режиссера бывшего ремонтного рабочего, а ныне истопника и совершенно безыдейного художника Петрушку и вручил ему деньги и свой эскиз.
*
Петрушка данный ему эскиз потерял и нарисовал меня по своему собственному эскизу: желтыми буквами по зеленому фону, устроив таким образом надо мной пивную вывеску.
Когда я высохла, меня торжественно внесли в местком, и не смотря на то, что я была единогласно признана двухнедельной, в течение пяти месяцев выпустили всего лишь три номера.
*
Самым лучшим периодом моей жизни был третий номер, который был очень хорошо раскрашен и вывешен не в месткоме, а в культуголке, где рабочие любовались мной.
*
Затем про меня почему-то забыли, а так как на мне была карикатура, изображающая рабочих, бегущих в ватерклозет, то какой-то шутник изобразил на мне кучки брызжущего человеческого кала, испакостив таким образом всю мою физиономию.
*
Можете судить сами.
*
Однажды вечером подошел ко мне секретарь месткома, увидал на мне безобразие и содрал меня, сказав стоящим "ядом комсомольцам:
– Надо, ребята, следить за газетой и не подрывать ее авторитета дурацкими рисунками.
*
Слова его были очень умные. Но так как он, содрав меня, ничего на доску не навесил, то очень скоро меня поперли со стены и поставили в темный коридор.
*
Где я стою и до сих пор.
*
Стою и думаю – до каких же пор я буду стоять? Разные люди ходят вокруг меня и говорят, что вся моя редколлегия яростно занимается физкультурой. Кроме этого, в местном кинематографе появились две изумительные по глупости картины: одна – "Месть маркитантки", а другая – "Муж, жена и вопрос". Эти картины проглотили не только все внимание редакторов, но и все их главные средства.
*
Однако где эти 93 коп. – неизвестно. Боюсь, не слопала бы их маркитантка?
*
Таким образом, я стою в пыли и паутине. Зарастаю грязью и думаю, что в один прекрасный день вместе с моим пивным заголовком расколют на дрова.
С почтением
стенгазета "Клевок"
Дневник записали совместно рабкор Клевак и фельетонист Булгаков.
"Гудок", 5 февраля 1925г.
УДАЧНЫЕ И НЕУДАЧНЫЕ РОДЫ
558-го рабкора рассказ
Чуден Днепр при тихой погоде, но гораздо чуднее Московская участковая страхкасса М.-Б. Балт. ж. д.
Приходит рабочая 2-го околотка пути, чтобы получить пособие после родов за 8 недель. Бюллетень у нее честь честью – подписан врачебно-контрольной комиссией.
Взяли бюллетень и сказали:
– Придите через полторы недели. Она послушно пришла через полторы недели и получила по 87 коп. за 40 дней.
– А скажите, дядя, – спросила рабочая, – сколько дней в 8 неделях?
– Разно бывает, и больше и меньше, – ответили ей. И точно: тут же открывается дверь и входит вторая рабочая того же самого околотка и того же разряда по тарифной сетке, которая родила, но на четыре дня удачнее: у нее в 8 неделях вышло 44.
Тогда первая подняла бунт:
– Объясните – почему?!
На что ей ответили страхкассиры:
– Мы с вами, дорогая родильница, времени терять не можем. Возвратитесь к воспитанию вашего дитяти.
– А я жаловаться буду!
– Пожа... пожа...
– А куды?
– Туды.
И показали в окно.
Указательным пальцем. Она постояла. Плюнула. И ушла.
Михаил Б.
"Гудок", 8 февраля 1925 г.
РЯД ИЗУМИТЕЛЬНЫХ ПРОЕКТОВ
ПОДАРОК ЛУКИЧА
Иногда людям нечего бывает делать, хотя бы даже и на транспорте. И вот Лукич сочинил в редакцию "Гудка" письмо:
"Хочется многое вам привезти в подарок ко дню 12-го марта, дню самодержавия..."
Такое громкое начало крайне всех заинтересовало. "Придумал Лукич подарочек", – подумали все. Что же он придумал? Оказывается, подарить ему нечего, поэтому подарил свой собственный проект.
"Для того, чтобы все знать без волокиты и справок о пишущем товарище, необходимо, по-моему, в дальнейшем установить цвет чернил для подписи, дабы знать, кто откуда, чей такой, и присвоить:
– партийному – красный цвет,
– кандидату – зеленый цвет,
– беспартийному – фиолетовый,
– а лишенному избирательных прав – черный цвет". Вот спасибо вам за подарок! Продолжаем этот список:
– уголовным – химический карандаш,
– женатым – карандаш обыкновенный,
– лысым – цветной карандаш.
Но кроме шуток, фиолетовыми чернилами отвечаю вам, Лукич:
– Совершенно невыносимую чепуху вы придумали.
Кроме того, почему-то ваше письмо написано черными чернилами. Сами подумайте, какой из этого можно сделать вывод, согласно вашему проекту.
КАК ИСТРЕБИТЬ ДЕВИЦ НА ТРАНСПОРТЕ
Корреспондент рожден был хватким:
"Машинистка Икс, таких-то дорог, девица, прижила ребенка с гражданином Игрек и по суду получает от него 20 руб. в месяц, неся прежнюю службу.
Я ничего не имею против наказывания таких граждан, как Игрек, заносчиво пишет автор проекта, – но при чем тут транспорт, дающий отпуска для родов, отлучки для кормления ребенка и т. п.?
Как работающий в НОТу и в производственных комиссиях, я считаю, что на транспорте в связи с сокращением штата должны остаться лишь вполне работоспособные агенты, каковыми не могут быть ни девицы-матери, ни жены служащие".
Далее, работающий в НОТу пишет что-то, чего нельзя понять... Вероятно, смысл таков, что девиц нужно вышибать с транспорта начисто.
Не бойтесь, девицы, ничего с вами не сделает лихой корреспондент.
НЕСОЗНАТЕЛЬНЫЙ АВТОМАТ
"На ст. Гомель-пасс. Зап. дорог у входа в пассажирский зал стоит автомат, выкидывающий за 15 коп. перронный билет".
Оказывается, автомат этот негодяй:
"Одинаково выдает билеты и за царскую серебряную монету, и за советскую!"
Злостный автомат!
Корреспондент предлагает проект – поставить около автомата человека, который бы проверял монету!
Нет, это не подходит, товарищ. Потому что тогда и автомат не нужен, если человек будет стоять.
Собрал М. Б.
"Гудок", 21 марта 1925 г.