355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Булгаков » Адам и Ева » Текст книги (страница 3)
Адам и Ева
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 23:27

Текст книги "Адам и Ева"


Автор книги: Михаил Булгаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Дарагану. Пока два человека останутся на земле. И то торговать будут.

Тут уж не поспоришь... Теория! Между тем я вычитал в одном

произведении, неизвестном совершенно, что только два человека и были на

земле – Адам и Ева. И очень любили друг друга. Дальше что было

неясно, потому что книжка разодрана. Понимаешь? Ева. Ничего не понимаю. Маркизов. Погоди. Но эта теория здесь не подходит. Потому что Адама своего

ты не любишь. И тебе нужен другой Адам. Посторонний. Не ори на меня. Ты

думаешь, я с гадостью? Нет. Я человек таинственный и крайне богатый. К

ногам твоим кладу тысячу долларов. Спрячь. Ева. Захар, где ты взял доллары? Маркизов. Накопил за прежнюю мою жизнь. Ева. Захар, где ты взял доллары? Ты спер доллары в Ленинграде? Берегись,

чтобы Адам не узнал! Имей в виду, что ты мародер! Захар, ах, Захар! Маркизов. Вот убейте, я не пер их. Ева. А-а! Ну, тогда Пончик дал. Пончик? Маркизов. Пончик-Непобеда. Ева. За что?

Пауза.

Ну?!. Маркизов. Чтобы я от тебя отвалился. Ева. А ты мне их принес. Трогательные комбинаторы. Ну, выслушай же: ты

понимаешь, что вы женщину замучили? Я сплю, и каждую ночь я вижу один

любимый сон: черный конь, и непременно с черной гривой, уносит меня из

этих лесов! О, несчастная судьба! Почему спаслась только одна женщина?

Почему бедная Аня не подвернулась под луч? А? Ты бы женился на ней и

был счастлив!..

Маркизов всхлипывает неожиданно.

Ева. Чего ты? Чего ты? Маркизыч, перестань! Маркизов. Аньку задушили! Ева. Ну, забудь, забудь, Захар! Не смей напоминать мне, а то я тоже

расплачусь, ну, что же это будет? Довольно!

Пауза.

Конь уносит меня, и я не одна... Маркизов. А с кем же? Ева. Нет, нет, я пошутила... Забудь. Во всяком случае, Маркизов, ты неплохой

человек, и давай заключим договор – ты не будешь более меня

преследовать? Неужели ты хочешь, чтобы я умерла в лесах? Маркизов. О нет, Ева, что ты, что ты!.. Ева. Да, кстати: Захар, зачем ты надеваешь ужаснейшее синее пенсне? Маркизов. У меня зрение слабое, и я, кроме того, не хуже других ученых. Ева. Все вранье насчет зрения. Пойми, что ты делаешься похож не на ученого,

а на какого-то жулика. Даю добрый совет – выброси его. Маркизов. Добрый? Ева. Добрый. Маркизов. На. (Подает пенсне.}

Ева выбрасывает пенсне. Опять послышался мотор.

Ева. Руки даже холодеют... Захар! На тебе цветок в память великого дня! Хочу

людей! Итак, будем дружить? Маркизов. Дружи! Дружи!.. Ева. Труби, труби, Захар. Пора! Маркизов (берет трубу). Идут! Идут!

Входят Дараган и Адам. Адам отпустил бороду, резко

изменился, кажется старше всех. Закопчен, сосредоточен.

А Дараган выбрит, сед, лицо навеки обезображено. За ними

входит Пончик и вносит миску с супом.

Ева. Ну, не томи! Говори! Готово? Дараган. Да. Ева (обняв его). Ох, страшно, Дараган!.. Александр Ипполитович! Где ты? Иди

обедать! Адам. Я полагаю, что по случаю высокого события всем можно выпить по рюмке

водки – кроме Дарагана. Захар, как у нас запас спиртного? Маркизов. Куда ж ему деваться? Минимум. Ефросимов (за шатром). Захар Севастьянович! Что ты хочешь сказать – мало или

много? Маркизов. Это... много! Ефросимов. Так тогда – максимум! (Выходит, вытирая руки полотенцем.

Ефросимов в белой грязной рубашке, брюки разорваны. Выбрит.) Ева. Садитесь.

Все садятся, пьют, едят.

Пончик. Право, недурен суп. На второе что? Маркизов. Птица. Ефросимов. Что меня терзает? Позвольте... Дээ Водка? Да: минимум и максимум!

Вообще тут лучше проще – много водки или мало водки. Проще надо. Но, во

всяком случае, условимся навсегда: минимум – малая величина, а максимум

– самая большая величина! Маркизов. Путаю я их, чертей! Учи меня, дружок профессор. Дай, я тебе еще

супу налью!

Пауза.

Два брата: минимум – маленький, худенький, беспартийный, под судом

находится, а максимум – толстяк с рыжей бородой – дивизией командует! Адам. Поздравляю, товарищи: с Захаром неладно! Ефросимов. Нет, нет! Это хороший способ запомнить что-нибудь. Адам. Внимание! Полдень, полдень. Объявляю заседание колонии открытым.

Пончик-Непобеда, записывай... Вопрос об отлете Дарагана для того, чтобы

узнать, что происходит в мире. Какие еще вопросы? Ева. Руки, руки!.. Дараган. Товарищи, честное мое слово, я совершенно здоров. Ева. Дараган, протяни руки! Дараган. Товарищи, вы же не врачи, в конце концов! Ну, хорошо.

Протягивает руки, все смотрят.

Ева. Нет, не дрожат... Александр, посмотри внимательно – не дрожат? Ефросимов. Они не дрожат... Он может лететь! Пончик. Ура! Ура! Ева. Дараган летит! Дараган летит! Адам. Итак, он летит. Как поступишь ты, Дараган, в случае, если война еще

продолжается?.. Дараган. Если война еще продолжается, я вступлю в бой с неприятельскими

силами в первой же точке, где я их встречу. Адам. Резонно! И возражений быть не может! Дараган. А ты что же, профессор, молчишь? А? Тебе не ясно, что СССР не может

не победить? Ты знаешь по обрывкам радио, что война стала гражданской

во всем мире, и все же тебе не ясно, на чьей стороне правда? Эх,

профессор, ты вот молчишь, и на лице у тебя ничего не дрогнет, а я вот

на расстоянии чувствую, что сидит чужой человек! Это как по-ученому

инстинкт? Ну, ладно... (Преображается. Надевает промасленный костюм,

бинокль, маузер, пробует лампу на груди, тушит ее.) Профессор, ты

пацифист! Эх, кабы я был образован так, как ты, чтобы понять, как с

твоим острым умом, при огромном таланте, не чувствовать, где тебе быть

надо... Впрочем, это лишнее сейчас. Вот и хочу в честь пацифизма

сделать мирную демонстрацию. Покажу же тихо и скромно, что республика

вооружена достаточно, столько, сколько требуется... Города же

советские, между прочим, тоже трогать нельзя. Ну, давай, профессор,

аппарат. Ефросимов. Пожалуйста. (Снимает, подает Дарагану изобретение.) Дараган. И черные крестики из лаборатории. Ефросимов. Ты не возьмешь бомб с газом, истребитель! Дараган. Как же так – не возьму? Ефросимов. Я уничтожил их.

Пауза.

Адам. Этого не может быть!.. Дараган. Странно шутишь, профессор! Ефросимов. Да нет, нет... Я разложил газ... Смотри: пустые бонбоньерки... Я

не шучу. (Бросает на стол блестящие шарики.) Дараган. Что-о?!. (Вынимает маузер.) Пончик. Эй! Эй! Что? Что?.. Ева. Не смей!! Адам!

Дараган поднимает револьвер. Маркизов бьет костылем по

револьверу и вцепляется в Дарагана.

Дараган (стреляет, и лампы в приемнике гаснут). Адам, ударь костылем хромого

беса по голове! Захар! Убью! Маркизов (пыхтя). Долго ли меня убить? Пончик. Дараган! Ты в меня попадешь! Ева (заслоняя Ефросимова). Убивай сразу двух! (Вынимает браунинг, кричит.)

Поберегись, стрелять буду!

Пауза.

Дараган. Что, что, что?.. Адам. Тебе дали револьвер, чтобы защищаться в случае, если ты встретишь

опасного зверя, а ты становишься на сторону преступника?.. Ева. Убийство в колонии! На помощь! На помощь! Дараган (Маркизову). Пусти, черт! Пусти! (Вырвавшись из объятий Маркизова.)

Нет, нет, это не убийство! Адам, пиши ему приговор к расстрелу! Между

нами враг! Ефросимов. При столкновении в безумии люди задушили друг друга, а этот

человек, пылающий местью, хочет еще на одну единицу уменьшить население

земли. Может быть, кто-нибудь объяснит ему, что это нелепо?.. Дараган. Не прячь его, Ева! Он все равно не уйдет от наказания – минутою

позже или раньше! Ефросимов. Я не прячусь, но я хочу, чтобы меня судили, прежде чем убьют. Дараган. Адам! Ты первый человек. Организуй суд над ним! Адам. Да, да, я сейчас только осмыслил то, что он сделал... Он... Непобеда,

Захар, за стол – судить изменника!! Пончик. Товарищи, погодите, мне что-то нехорошо!..

Маркизов в волнении выпивает рюмку водки.

Адам. Товарищи! Слушайте все! Гниющий мир, мир отвратительного угнетения,

напал на страну рабочих... Почему это случилось? Почему, ответьте мне!

Ева, отойди от него, моя жена... Ах, жена, жена! Ева. Я не отойду от Ефросимова, пока Дараган не спрячет револьвер. Адам. Спрячь, Дараган, маузер пока, спрячь, друг мой!

Дараган прячет маузер.

Адам. Почему? Потому, что они знали, что страна трудящихся несет

освобождение всему человечеству. Мы уже начали воздвигать светлые

здания, мы шли вверх! Вот... вот близко... вершина... И они увидели,

что из этих зданий глянула на них смерть! Тогда в один миг буквально

был стерт с лица земли Ленинград! Да и, быть может, не он один!.. Два

миллиона гниющих тел! И вот, когда Дараган, человек, отдавший все, что

у него есть, на служение единственной правде, которая существует на

свете, – нашей правде! – летит, чтобы биться с опасной гадиной,

изменник, анархист, неграмотный политический мечтатель предательски

уничтожает оружие защиты, которому нет цены! Да этому нет меры! Нет

меры! Нет! Это – высшая мера! Дараган. Нет, нет, Адам! Он не анархист и не мечтатель! Он – враг-фашист! Ты

думаешь, это лицо? Нет, посмотри внимательно, это картон: я вижу

отчетливо под маской фашистские знаки! Ефросимов. Гнев темнит вам зрение. Я в равной мере равнодушен и к коммунизму

и к фашизму. Кроме того, я спас вам жизнь при помощи того самого

аппарата, который надет на вас. Дараган. Ваш аппарат принадлежит СССР! И безразлично, кто спас меня! Я

живой, и, стало быть, защищаю Союз! Адам. Я, Адам, начинаю голосование. Кто за высшую меру наказания вредителю?

(Поднимает руку.) Пончик, Маркизов, поднимайте руки! Пончик. Товарищи! У меня сердечный припадок! Ева. Адам! Прошу слова! Адам. Лучше бы ты ничего не говорила! Ах, Ева! Я буду учить тебя. Ева. Ты фантом. Адам. Что такое? Что ты говоришь? Ева. Привидение. Да и вы все такие. Я вот сижу и вдруг начинаю понимать, что

лес и пение птиц и радуга-это реально, а вы с вашими исступленными

криками – нереально. Адам. Что это за бред? Что несешь? Ева. Нет, не бред. Это вы мне все снитесь! Чудеса какие-то и мистика. Ведь

вы же никто, ни один человек, не должны были быть в живых. Но вот

явился великий колдун, вызвал вас с того света, и вот теперь вы с воем

бросаетесь его убить...

Пауза.

Пончик. Это ужасно, товарищи! (Ефросимову.) Зачем вы уничтожили бонбоньерки? Ева. Во всяком случае, я заявляю: тебе, мой муж, первый человек Адам, – и

собранию, что Дараган-истребитель решил под предлогом этих бомб убить

Ефросимова с целью уничтожить соперника. Да.

Молчание.

Адам. Да ты сошла с ума. Ева. Нет, нет. Скажи-ка, истребитель, при всех, объяснялся ли ты мне в любви

третьего дня?

Пончик встает, потрясенный, а Маркизов выпивает рюмку

водки.

Дараган. Я протестую! Это не имеет отношения к ефросимовскому делу! Ева. Нет. Имеет. Ты что ж, боишься повторить при всех то, что говорил мне?

Значит, говорил что-то нехорошее? Дараган. Я ничего не боюсь! Ева. Итак: не говорил ли ты мне у реки так: любишь ли ты Адама, Ева?

Молчание.

Адам (глухо). Что ты ему ответила? Ева. Я ответила ему, что это мое дело. А далее: кто шептал мне, что

предлагает мне свое сердце навеки? Адам. Что ты ему ответила? Ева. Я не люблю тебя. А кто, хватая меня за кисть руки и выворачивая ее,

спрашивал меня, не люблю ли я Ефросимова? Кто прошептал: "Ох этот

Ефросимов!" Вот почему он стрелял в него! Искренно, искренно говорю при

всех вас, (указывая на Ефросимова) прелестный он. Он – тихий. Всем я

почему-то пришиваю пуговицы, а у него сваливаются штаны! И вообще меня

замучили! Перестреляйте все друг друга. Самое лучшее – а вечером

сегодня застрелюсь я. Ты, Адам, утром вчера спрашивал, не нравится ли

мне Дараган, а ночью я хотела спать, а ты истязал меня вопросами, что я

чувствую к Ефросимову... Сегодня ж днем этот черт Пончик-Непобеда... Адам. Что сделал Пончик-Непобеда сегодня? Ева. Он читал мне свой трижды проклятый роман, это – зазвенело на меже. Я не

понимаю – землистые лица бороздили землю – мордой они, что ли, пахали?

Я страдаю от этого романа! Замучили в лесу!

Пауза большая.

Ефросимов. Сейчас на океанах солнце, и возможно, что кое-где брюхом кверху

плавают дредноуты. Но нигде не идет война. Это чувствуется по пению

птиц. И более отравлять никого не нужно. Маркизов. Петух со сломанной ногой – петух необыкновенного ума – не проявлял

беспокойства и не смотрел в небо. Теория в том, что война кончилась. Дараган. Кто поверил этой женщине, что я по личному поводу хотел убить

Ефросимова?

Пауза.

Ефросимов. Никто. Дараган. Аппарат, спасающий от газа, пять зажигательных бомб, пулемет – ну,

и на том спасибо. Профессор! Когда восстановится жизнь в Союзе, ты

получишь награду за это изобретение. (Указывает на аппарат.) О, какая

голова! После этого ты пойдешь под суд за уничтожение бомб, и суд тебя

расстреляет. Мы свидимся с тобою. Нас рассудят. (Смотрит на часы.) Час. Адам. У кого есть текущие дела? Скорее. Коротко. Ему пора. Маркизов. У меня есть заявление. (Вынимает бумагу, читает.) Прошу о

переименовании моего имени Захар в Генрих.

Молчание.

Адам. Основание? Маркизов. Не желаю жить в новом мире с неприличным названием – Захар. Адам (в недоумении). Нет возражений! Переименовать. Маркизов. Напиши здесь резолюцию.

Адам пишет. Маркизов прячет бумагу.

Дараган. Товарищи, до свидания. Через три часа я буду в Москве. Ева. Мне страшно! Дараган. Адам!

Пауза.

Если я буду жив, я ее более преследовать не стану. Я ее любил, она

сказала правду. Но более не буду. А раз обещал, я сделаю. Забудешь? Адам. Ты обещал – ты сделаешь. Забуду. (Обнимает Дарагана.) Дараган (смотрит на приемник). По радио, стало быть, известий не получите. Пончик. Вот она, стрельба!.. Дараган. Ждите меня или известий от меня каждые сутки, самое позднее через

двадцать дней, первого августа. Но все дни на аэродроме зажигайте

костер с высоким дымом, а первого, ну, скажем, еще второго, третьего

августа ночью – громадные костры. Но если третьего августа меня не

будет, никто пусть более ни меня, ни известий от меня не ждет! Слушай

пулеметную очередь, слушай трубу, смотри поворот Иммельмана!

(Выбегает.)

За ним – Адам и Пончик-Непобеда.

Ефросимов. Ева! Ева! Ева. Саша! Ефросимов. Уйду от них сегодня же!.. Ева. Повтори. Ты уйдешь? Ничего не боишься здесь забыть? Нет, ты не уйдешь.

Или уходи к черту! (Выходит.)

Выходит и Ефросимов.

Маркизов (один). Вот оно что. (Пауза.) Снабдил черт валютой. (Пауза.) Генрих

Маркизов. Звучит.

Загудел мотор на земле. Послышался трубный сигнал.

Полетел! Полетел! (Смотрит.) А, пошел! Застучал пулемет наверху. Так

его, давай Москву, давай... (Схватывает гармонику.) Что делаешь? На

хвосте танцует, на хвост не вались, ссыпешься, чемпион! Поворот

Иммельмана! Нет, ровно пошел!

Зашипела и ударила одна ракета с аэродрома, потом

другая.

Пошел, пошел, пошел. (Играет на гармонике марш.) Эх, Ваня, Ваня!

зазвенело на меже!..

Занавес

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

Ночь на десятое августа, перед рассветом. Вековые дубы.

Бок шатра.

Костер у шатра. Костры вдали на поляне. По веревочной

лестнице с дуба спускается, ковыляя, Маркизов. В руке у

него фонарь.

Маркизов. Охо-хо... (Берет тетрадочку и пишет у костра.) "Тщетно дозорный

Генрих вперял свои очи в тьму небес! Там ничего, кроме тьмы, он и не

видел, да еще сычей на деревьях. Таким образом, надлежит признать, что

храбрец погиб в мировых пространствах, а они были навеки заброшены в

лесу!" (Складывает тетрадь.) Не могу более переносить лесной скуки и

тоски. Всем надлежит уйти отсюда на простор погубленного мира.

(Заглядывает в шатер.) Эй, друг! Вставай, вставай! Пончик (из шатра). Кто там? Что еще? Маркизов. Это я, Генрих. Проснись! Пончик (из шатра). Какой там, к бесу, Генрих? Я только что забылся, а тут

эти Генрихи! (Выходит из шатра в одеяле, в котором проверчены дыры для

рук.) Рано еще. Зачем нарушил мой покой? Маркизов. Твоя очередь идти поддерживать огни. Пончик. Я не хочу. (Пауза.) Да! не хочу. Десятую ночь колония не спит,

страдает, жжет смолистые ветви. Искры фонтанами с четырех углов!.. Маркизов. Верно! А днем жирный дым... Пончик. Все это – демагогия и диктатура. Какое сегодня число? Какое? Маркизов. Собственно говоря, воскресенье, девятого августа. Пончик. Врешь, врешь, сознательно врешь! Посмотри в небо! Маркизов. Ну что ж. Белеет небо. Пончик. Уж час, как идет десятое число. Довольно! Дараган сказал четко

если я не вернусь через три недели, значит, третьего августа, стало

быть, я вовсе не вернусь. Сегодня же десятое августа!! Уж целую неделю

мы по вине Адама терпим мучения!! Одна рубка чего стоит. Я больше не

желаю! Маркизов. Он заставит тебя. Он – главный человек. Пончик. Нет! Хватит! Дудки! Не заставит. Утром, сегодня же потребую собрания

и добьюсь решения о выходе колонии на простор. Посмотри, это что? Маркизов. Ну что? Ну, паутина... Пончик. Лес зарастает паутиною. Осень! Еще три недели, и начнет сеять дождь,

потянет туманом, наступит холод. Как будем выбираться из чащи? А

дальше? Куда? Нечего сказать, забрались в зеленый город на дачу!

Адамкин бор! Чертова глушь! Маркизов. Что ты говоришь, Павел? Ведь чума гналась за нами по пятам. Пончик. Нужно было бежать на Запад, в Европу! Туда, где города и

цивилизация, туда, где огни! Маркизов. Какие ж тут огни! Все говорят, что там тоже горы трупов, моровая

язва и бедствия... Пончик. Ничего, решительно ничего не известно! (Пауза.) Это коммунистическое

упрямство... Тупейшая уверенность в том, что СССР победит. Для меня нет

сомнений в том, что Дараган и погиб-то из-за того, что в одиночку

встретил неприятельские силы – европейские силы! – и, конечно, ввязался

в бой! Фанатик! Вообще они – фанатики! Маркизов. Это что – фанатики? Объясни, запишу. Пончик. Отстань ты! Хе! Коммунизм коммунизмом, а честолюбие! Он Аса-Герра

ссадил! Так теперь он чемпион мира. Где-то он валяется, наш чемпион...

(Пауза.) Ах, как у меня болят нервы! Маркизов. Выпьем коньячку! Пончик. Ладно. Брр... Прохладно... Утро... утро. Безрадостный, суровый

рассвет.

Пьют у костра коньяк.

Маркизов. Ну, как нервы? Пончик. Нервы мои вот как. Все начисто ясно. Вот к чему привел коммунизм! Мы

раздражили весь мир, то есть не мы, конечно, – интеллигенция, а они.

Вот она, наша пропаганда, вот оно, уничтожение всех ценностей, которыми

держалась цивилизация... Терпела Европа... Терпела-терпела, да потом

вдруг как ахнула!.. Погибайте, скифы! И был Дараган – и нет Дарагана! И

не предвидится... И Захар Маркизов, бывший член профсоюза, сидит теперь

в лесу на суку, как дикая птица, как сыч, и смотрит в небеса... Маркизов. Я Генрих, а не Захар! Это постановлено с печатью, и я просил не

называть меня Захаром. Пончик. Чего ты бесишься? А, все равно... Ну, ладно, ладно. Глупая фантазия:

Генрих, Генрих... Ну, ладно... Дошли до того, что при первом слове

вгрызаются друг другу прямо в глотку! Маркизов. Я равный всем человек, такой же, как и все! Нет теперь буржуев... Пончик. Перестань сатанеть! Пей коньяк, Генрих IV! Слушай! Был СССР и

перестал быть. Мертвое пространство загорожено, и написано: "Чума. Вход

воспрещается". Вот к чему привело столкновение с культурой. Ты думаешь,

я хоть одну минуту верю тому, что что-нибудь случилось с Европой? Там,

брат Генрих, электричество горит и по асфальту летают автомобили. А мы

здесь, как собаки, у костра грызем кости и выйти боимся, потому что за

реченькой – чума... Будь он проклят, коммунизм! Маркизов. А кто это писал: "Ваня! Ваня! – зазвенело на меже"?.. Я думал, что

ты за коммунизм... Пончик. Молчи, ты не разбираешься в этих вопросах. Маркизов. Верно, верно... Полевой змей! И как змей приютился ты у Адама за

пазухой. Пончик. Змей! Ты, серый дурак, не касайся изнасилованной души поэта! Маркизов. Теперь все у меня в голове спуталось! Так за кого ж теперь – за

коммунизм или против? Пончик. Погиб он, слава тебе господи, твой коммунизм! И даже погибнув

оставил нам фантазера в жандармском мундире... Маркизов. Про кого? Ты хоть объясняй... Кто это? Пончик. Адам.

Пауза.

Издали послышались револьверные выстрелы. Пончик и

Маркизов вскакивают.

Маркизов. Во! Ага!

Прислушиваются.

Пончик. Aт... Не волнуйся, это упражнение в стрельбе. Спиритический сеанс:

прародитель в пустое небо стреляет, покойников сзывает. (Кричит.) Зови!

Зови! Нет Дарагана! Это рассвет десятого! Довольно!..

Молчание.

Маркизов. Змей, а змей? Я от тоски роман написал. Пончик. Читай! Маркизов (достает тетрадку, читает). "Глава первая. Когда народ на земле

погиб и остались только Адам и Ева, и Генрих остался и полюбил Еву.

Очень крепко. И вот каждый день он ходил к петуху со сломанной ногой

разговаривать о Еве, потому что не с кем было разговаривать..." Пончик. Дальше. Маркизов. Все. Первая глава вся вышла. Пончик. Ну, а дальше что? Маркизов. А дальше идет вторая глава. Пончик. Читай! Маркизов (читает). "Глава вторая. – Ева! Ева! – зазвенело на меже..." Пончик. Что такое? Вычеркни это сейчас же! Маркизов. Ты говоришь – учись! Пончик. Учись, но не воруй! И притом какой это такой Генрих полюбил Еву? А

тысяча долларов? (Прислушавшись.) Стой, стой! Маркизов (вскакивая). Гудит, ей-богу, гудит в небе... Пончик. Ничего не гудит! В голове у тебя гудит... Маркизов. Кто идет? Пончик. Кто идет?

В лесу светлеет.

Адам (издали). Кто у костра? Маркизов. Это мы. Адам (выходя). Что ж, товарищ Непобеда, ты не идешь сменять профессора?

Пора. Пончик. Я не пойду. Адам. Скверный пример ты подаешь, Непобеда! Пончик. Я не крепостной твой, первый человек Адам! Адам. Я – главный человек в колонии и потребую повиновения. Пончик. Генрих! Ты здесь? Прислушайся. Когда главный человек начинает

безумствовать, я имею право поднять вопрос о том, чтобы его не слушать!

Ты утомляешь колонию зря! Адам. В моем лице партия требует... Пончик. Я не знаю, где ваша партия! Может, ее и на свете уже нет! Адам (берется за револьвер). А-а! Если ты еще раз осмелишься повторить

это... Пончик (спрятавшись за дерево). Генрих! Ты слышишь, как мне угрожают? У

самого револьвер найдется! Не желаю больше терпеть насилие! Адам. Пончик! Ты сознательный человек, советский литератор! Не искушай меня,

я устал! Иди поддерживать огонь! Пончик (выходя из-за дерева). Я – советский литератор? Смотри! (Берет

рукопись, рвет ее.) Вот вам землистые лица, вот пухлые щечки, вот князь

Волконский-Барятинский! Смотрите все на Пончика-Непобеду, который был

талантом, а написал подхалимский роман! (Маркизову.) Дарю тебе

"зазвенело"! Пиши! Подчиняюсь грубой силе! (Уходит.) Адам. Генрих, Генрих... Маркизов. Ты б пошел заснул, а то ты вторую ночь ходишь! Адам. Ты, может быть, поднимешься еще раз на дерево? А? Маркизов. Я поднимусь. Я пойду на гору. Адам. Как ты думаешь, Генрих, он прилетит? Маркизов. Теоретически... может прилететь. (Уходит.)

Уходит и Адам.

В лесу светает. Через некоторое время показывается

Ефросимов. Совершенно оборван и в копоти. Проходит в

шатер. Сквозь полосатый к просвечивает лампа, которую он

зажег. Пауза. Крадучись, выходит Ева. Она закутана в

платок. В руках у нее котомка и плетенка.

Ева. Саша...

Отстегивается окно шатра, и в нем Ефросимов.

Ефросимов (протягивая руки). Ева! Не спишь! Ева. Саша! Потуши огонь. Совсем светло. Ефросимов (потушив лампу). А ты не боишься, что Адам рассердится на тебя за

то, что мы так часто бываем вдвоем? Ева. Нет, я не боюсь, что Адам рассердится на меня за то, что мы так часто

бываем вдвоем. Ты умывался сейчас или нет? Ефросимов. Нет. В шатре нет воды. Ева. Ну, дай же я хоть вытру тебе лицо... (Нежно вытирает его лицо.)

Сашенька, Сашенька! До чего же ты обносился и почернел в лесах!..

Пауза.

О чем думал ночью? Говори! Ефросимов. Смотрел на искры и отчетливо видел Жака. Думал же я о том, что я

самый несчастливый из всех уцелевших. Никто ничего не потерял, разве

что Маркизов ногу, а я нищий. Душа моя, Ева, смята, потому что я видел

все это. Но хуже всего-это потеря Жака. Ева. Милый Саша! Возможно ли это, естественно ли – так привязаться к собаке?

Ведь это же обидно!

Тихо появляется Адам. Увидев разговаривающих,

вздрагивает, затем садится на пень и слушает их.

Разговаривающим он не виден.

Ну, издохла собака, ну что ж поделаешь! А тут в сумрачном лесу женщина,

и какая женщина, – возможно, что и единственная-то во всем мире,

вместо того, чтобы спать, приходит к его окну и смотрит в глаза, а он

не находит ничего лучше, как вспомнить дохлого пса! О, горе мне, горе с

этим человеком! Ефросимов (внезапно обнимает Еву). Ева! Ева! Ева. О, наконец-то, наконец-то он что-то сообразил!

Адам прикрывает глаза щитком ладони и покачивает

головой.

Ева. Разве я хуже Жака? Человек влезает в окно и сразу ослепляет меня

свечками, которые у него в глазах! И вот я уже знаю и обожаю формулу

хлороформа, я, наконец, хочу стирать ему белье. Я ненавижу войну...

Оказывается, мы совершенно одинаковы, у нас одна душа, разрезанная

пополам, и я, подумайте, с оружием отстаивала его жизнь! О нет, это

величайшая несправедливость -предпочесть мне бессловесного Жака! Ефросимов. О Ева, я давно уже люблю тебя! Ева. Так зачем же ты молчал? Зачем? Ефросимов. Я сам ничего не понимал! Или, быть может, я не умею жить. Адам?..

Да, Адам!.. Он тяготит меня?.. Или мне жаль его?.. Ева. Ты гений, но ты тупой гений! Я не люблю Адама. Зачем я вышла за него

замуж? Зарежьте, я не понимаю. Впрочем, тогда он мне нравился... И

вдруг катастрофа, и я вижу, что мой муж с каменными челюстями,

воинственный и организующий. Я слышу – война, газ, чума, человечество,

построим здесь города... Мы найдем человеческий материал! А я не хочу

никакого человеческого материала, я хочу просто людей, а больше всего

одного человека. А затем домик в Швейцарии, и – будь прокляты идеи,

войны, классы, стачки... Я люблю тебя и обожаю химию... Ефросимов. Ты моя жена! Сейчас я все скажу Адаму... А потом что? Ева. Провизия в котомке, а в плетенке раненый петух. Я позаботилась, чтобы

тебе было с кем нянчиться, чтоб ты не мучил меня своим Жаком!.. Через

час мы будем у машин, и ты увезешь меня... Ефросимов. Теперь свет пролился на мою довольно глупую голову, и я понимаю,

что мне без тебя жить нельзя. Я обожаю тебя. Ева. Я женщина Ева, но он не Адам мой. Адамом будешь ты! Мы будем жить в

горах. (Целует его.) Ефросимов. Иду искать Адама!.. Адам (выходя). Меня не надо искать, я здесь. Ева. Подслушивать нельзя, Адам! Это мое твердое убеждение. У нас нет

государственных тайн. Здесь происходит объяснение между мужчиной и

женщиной. И никто не смеет слушать! Притом у тебя в руке револьвер и ты

пугаешь. Уходи! Ефросимов. Нет, нет, Ева... У нас то и дело вынимают револьверы и даже раз в

меня стреляли. Так что это уже перестало действовать. Ева. Уходи! Адам. Я не подслушивал, я слушал, и как раз то, что вы мне сами хотели

сообщить. Револьвер всегда со мной, а сейчас я стрелял в память

погибшего летчика, который никогда больше не прилетит. Он не прилетит,

и ваши мученья закончены. Ты говоришь, что у меня каменные челюсти? Э,

какая чепуха. У всех людей одинаковые челюсти, но вы полагаете, что

люди только вы, потому что он возится с петухом. Но, видите ли, у нас

мысли несколько пошире, чем о петухе! Впрочем, это не важно для вас.

Это важно для убитого Дарагана! И он, знайте, N герой! Ева, ты помнишь

тот вечер, когда погибла и Аня, и Туллер, и другие? Вот до сих пор я

носил в кармане билеты в Зеленый Мыс, вагон седьмой... Тут важен не

петух, а то, что, какие бы у меня ни были челюсти, меня бросает

одинокого в мире жена... Что с этим можно поделать? Ничего. Получай

билеты в Зеленый Мыс и уходи! Ты свободна. Ева (всхлипнув). Адам, мне очень жаль тебя, но я не люблю тебя. Прощай!.. Адам. Профессор! Ты взял мою жену, а имя я тебе свое дарю. Ты – Адам. Одна

просьба: уходите сейчас же, мне неприятно будет, если сейчас придут

Пончик и Маркизов. Но у машин подождите час. Я думаю, что они вас

догонят. Уходите! Ефросимов. Прощай!.. (Уходит с Евой.)

Адам берет трубу, трубит. Входят Маркизов и Пончик.

Адам. Товарищи! Объявляю вам, что по всем данным любимый мною горячо

командир Дараган погиб. Но республика память о нем сохранит! Во всяком

случае, вы свободны. Кто хочет, может уйти из лесу, если не боится чумы

там. Кто хочет, может остаться со мною еще на некоторое время в этом

городе... (Указывает на шатры.) Пончик. Почему ты не объявишь об этом и Ефросимову? Адам. Ефросимов со своею женой Евой – мы разошлись с ней – уже ушли. Они на

волчьей тропе...

Пончик делает тревожное движение.

...Нет, нет, не беспокойся. У машин они подождут вас. Пончик. Я иду за ними!.. (Берет котомку, ружье, спешит.) Адам. А ты, Генрих? Маркизов. Я? Пончик. Генрих Хромой! Не давай ты себя обольщать глупостями! Ты что же это,

в лесного зверя хочешь превратиться? Маркизов. Идем нами, Адам. Тебе нельзя оставаться одному в лесу. Адам. Почему? Маркизов. Сопьешься. А!.. не хочешь с Евой идти? Пончик. Нет, он не хочет в сатанинской гордости признать себя побежденным!

Он верит, что Дараган все-таки спустится к нему с неба. Ну, продолжай

городить социалистические шалаши в лесах, пока не пойдет снег! Прощай!

Генрих, идем! Маркизов. Идем с нами! Адам. Прощайте! Уходите!

Маркизов и Пончик уходят. Пауза.

Солнце. Обманывать себя совершенно не к чему. Ни огни, ни дым

поддерживать больше не для кого. Но сейчас я не хочу ни о чем думать. Я

ведь тоже человек и желаю спать, я желаю спать. (Скрывается в шатре.)

Пауза. Потом слышится, как гудит, подлетая, аэроплан,

затем он стихает. Послышался грохот пулемета. Тогда из

шатра выбегает Адам, он спотыкается, берется за сердце,

не может бежать, садится... Послышался трубный сигнал и

дальние голоса. Затем выбегает Вируэс. Она в летном

костюме. Сбрасывает шлем. Лицо ее обезображено одним

шрамом.

Вируэс. Adam! Efrossimoff! (Увидев Адама.) Buenos dias! Ole! Ole! [Адам!

Ефросимов! Здравствуйте! Привет! Привет! (исп.)] Адам (хрипло). Не понимаю... Кто вы такая?.. Вируэс. Escolta! (Указывая на небо.) Gobierno mundial. Soy aviador

espanol!.. Оu est-ce que se trouve Adam? [Эскорт! Всемирное

правительство. Я испанский летчик! (исп.) где Адам? (фр.)]

Слышен второй прилет. Адам берется за револьвер,

отступает.

Вируэс. Non, non! Je ne suis pas ennemie fasciste! Etes-vous Adam? [Нет,

нет! Я не фашистский враг! Вы Адам? (фр.)]

Трубный сигнал.

Адам. Я – Адам. Я. Где Дараган? Оu est Daragane? [Где Дараган? (фр.)] Вируэс. Daragane viendra, viendra! [Дараган придет, придет! (фр.)]

В лесу солнце. Выбегает Тимонеда. Жмет руку Адаму,

сбрасывает шлем, жадно пьет воду. И тогда появляется

Дараган.

Адам (кричит). Дараган! (Берется за сердце.)

Еще прилет, еще трубный сигнал.

Дараган. Жив первый человек? Адам (припадает головой к Дарагану). Дараган! Дараган! Дараган. Я опоздал, потому что был в бою над Финистерре. Зевальд (вбегая, кричит). Russen! Hoch! (Спрашивает у Дарагана.) Ist das

Professor Efrossimoff? [Русские! Ура! Это профессор Ефросимов? (нем.)] Дараган. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)] Это – Адам! Зевальд. Adam! Adam! (Жмет руку Адаму.) Дараган. Где Ева? Где хромой? Адам. Ты опоздал, и все не выдержали и ушли, а я остался один. Дараган. И Ефросимов? Адам. Ефросимов ушел с Евой. Она мне не жена. Я – один. Дараган. По какой дороге? Адам. По волчьей тропе, к машинам. Дараган. Товарищ Павлов!.. Павлов. Я! Дараган. Четыре путника на этой тропе! Вернуть их. Среди них Ефросимов!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю