Текст книги "Башня высотой до неба"

Автор книги: Михаил Поджарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Постройка тяжёлая – кирпичи не выдерживают. Из двенадцати кирпичей только три хорошие.

– В остальных девяти что не так?

– Рабы слишком мало соломы кладут. Или слишком много. Или режут её крупно. Угулы не ждут, когда кирпичи высохнут, – велят каменщикам сразу в стены укладывать.

– Я им за это плачу – одна мера[13]13
  около 0,5 литра


[Закрыть] зерна за шестьдесят штук.

– Это много. Твой отец угуле две с половиной меры в день платил. А эти по пять-шесть мер зарабатывают, кирпич плохой кладут.

– Учит меня будешь, Одноглазый! – заорал Мескалам-дуг. Он сел на ложе, оттолкнув рабыню. Его лицо побагровело. Однако, увидев, что его крик не впечатлил Игихуля, быстро успокоился. – Зерна мне не жалко – оно храмовое. Анунаки не обеднеет. Ему крестьяне с урожая ещё больше нанесут.

– Он говорил, что скоро платить перестанет…

– За это не бойся – Анунаки платить будет. Он на твою башню глаз положил. Хочет там храм Ану устроить. Хочется ему, видите ли, величайшим жрецом стать!

– Но угулы…

– Сколько они получают, столько и будут получать! Всё! Больше об этом не говорим! А ты сам чего зеваешь? Ты же старший там – самый большой угула. Вот и наводи порядки – следи, чтобы рабы старались. Наказывай. Не слушаются – повесь одного-двух. Я тебе воинов для чего дал?

– Раб за свои полмеры зерна в день стараться не будет, как его ни наказывай. А много вешать – город взбунтуется. Большая часть рабов – горожане, которые тебе долги не смогли вернуть.

– Чего же ты хочешь от меня? Так устроен мир, – лугаль снова лёг на ложе, взял с медного блюда финик, и положил в рот, пожевал, плюнул косточкой в Игихуля, скривился от того, что она не долетела. – Ты-то сам чего пожаловал? То его на верёвке не приведёшь, а тут сам явился.

– Дело есть.

– Опять что-то хочешь построить? Башни мало? – Мескалам-дуг скривился, будто у него зуб заболел.

– Печи. Кирпичи обжигать. Они твёрдые получаются, как камни. И в воде не размокают. Солома для них не нужна. Вот, гляди.

Игихуль вытащил откуда-то из складок своего рубища небольшой кирпич и, протянув его обеими руками, показал лугалю. Мескалам-дуг сделал знак, и рабыня подала ему кирпич, с опаской взяв его из рук Игихуля.

– Да, твёрдый, – сказал он, повертев кирпич в руках и даже поцарапав его своим медным ножом. – Сам придумал?

– Не я. Это Булалум. Он кирпич в костёр обронил, назавтра достал, а тот вот такой…

– Булалум… Помню – верзила такой. Его чуть вместе с тобой не закопали… Печи большие должны быть…

– Если на шестьсот кирпичей, их надо не меньше дюжины.

– Ладно. Строй свои печи, – Мескалам-дуг отбросил кирпич, подтащил к себе рабыню, схватив её за складку кожи на животе, сорвал с неё набедренную повязку. – Ты что, не понял? Разрешаю тебе печи строить! Всё! Иди!

Но Игихуль не двинулся, даже когда лугаль снял набедренную повязку с себя.

– Ты ещё здесь? – спросил Мескалам-дуг удивлённо.

– Есть ещё одно, почтенный…

– Что? Да что ж это такое? Говори! – крикнул лугаль в нетерпении.

– Надо разобрать башню…

– Что-о-о?

– То, что построено, построено из необожжённых кирпичей. Если боги пошлют наводнение, если Буранун разольётся, то они размокнут и…

– Проклятье! – воскликнул Мескалам-дуг, поняв, что старания его безуспешны, и ударил рабыню по лицу.

Как был без одежды он встал с ложа, сел за стол, сам налил себе вина. Выпив, он сказал:

– Повтори ещё раз.

– Если будет наводнение, вода подмоет башню, и она рухнет. Надо её разобрать и сложить заново. Но теперь из обожженных кирпичей…

– Одноглазый! – воскликнул Мескалам-дуг, отбросив кубок и взяв в руки нож. – Два года назад ты не знал, что кирпичи размокают? Разве ты никогда не видел, как в сезон дождей в городе дома рушатся?

– Я думал, у башни основание широкое, падать некуда…

– Раньше некуда было, а теперь есть куда?

– Нижние кирпичи разрушаются – вода размывает. Если строить дальше, башня раздавит своё основание.

– Значит так! – сказал лугаль, переведя взгляд с Игихуля на рабыню, сидящую на корточках у ложа и утирающую слёзы. – Ничего разбирать ты не будешь. Наделаешь своих новых кирпичей и обложишь ими стены снаружи, чтоб вода внутрь не попала. Потом будешь строить дальше. Всё. Иди.

Он встал из-за стола, подошёл к рабыне и стал с наслаждением наматывать на руку её волосы.

Игихуль и не подумал уйти. Он смотрел на лугаля, и в его здоровом глазу по-прежнему пылал дьявольский огонь.

– Те кирпичи защитят башню от дождя – от воды, падающей сверху. Если будет наводнение, вода просочится внутрь и разъест основание. Нужно расширить русло Бурануна, чтобы он мог принять больше воды. Тогда наводнений можно будет вообще не бояться.

– Может ты, вообще, реку вспять повернёшь?! – заорал Мескалам-дуг. Он прижал рабыню к ложу, вдавив её лицо в подушку, и был уже готов достичь желаемого. – Убирайся! Вон! Вон!!!

* * *

Человек по имени Убар слез с коня и замер, поражённый простиравшейся перед ним картиной. За его спиной остановились слуги и вереница из шестидесяти рабов.

Резкий северный ветер, дувший им в спину, разогнал плотный утренний туман, открыв панораму колоссального строительства.

Первое, что увидел Убар, когда рассеялась туманная пелена, была, находившаяся в двадцати ашлах[14]14
  ашл – шумерсакая мера длины, примерно 48 метров


[Закрыть] впереди, гора, как бы внезапно возникшая посреди равнины. Присмотревшись, он понял, что гора эта рукотворна. То была четырёхугольная пирамида со срезанным верхом. Высота её была никак не меньше двухсот пятидесяти локтей. Цвета она была красно-коричневого. К пирамиде были пристроены две огромных лестницы, по которым двигались люди. По одной лестнице они поднимались, неся на плечах какую-то поклажу, по другой спускались налегке. Что происходило на верху пирамиды, было не разобрать, потому как часть её была закрыта сизым туманом.

Восточнее, там где сверкал своими водами Буранун, вся земля была изрыта огромными ямами. В тех ямах, словно в исполинском муравейнике, копошилось множество людей. Они вычерпывали мотыгами глину и клали её в плетёные корзины. Их собратья подымали эти корзины себе на плечи и, двигаясь цепочкой, несли их на обширное поле. Земля там была покрыта чем-то, издали похожим на жёлтую змеиную чешую. Всмотревшись, можно было понять, что это кирпичи, из которых в этой местности делались все постройки, и которые, уложенные ровными рядами, ждали солнечных лучей, чтобы просохнуть и затвердеть. Придя на это поле, носильщики вываливали глину из своих корзин в большие ямы. Другие лили туда, воду, которую они приносили в бурдюках, наполнив последние в Бурануне. Когда ямы заполнялись, водоносы спускались в них и ногами месили материал для будущих кирпичей. Затем с помощью деревянных рам готовой смеси придавали нужную форму и раскладывали изготовленные кирпичи на земле, чтобы те просохли перед обжигом.

Оправившись от удивления, Убар сел на коня и, сделав знак спутникам следовать за ним, тронулся в путь к цели своего путешествия – городу, скрытому от глаз громадой пирамиды. Не пройдя и десяти ашлов, он понял, что сизый туман, закрывавший одну из сторон и верх пирамиды это вовсе не туман, а дым, исходивший из множества больших печей, стоявших между пирамидой и полем, на котором сохли кирпичи. Подойдя ещё ближе, он увидел как работники, бывшие при тех печах, полностью обнажившись, залезли в недра одной из них, видимо ещё не до конца остывшей, и, передавая друг другу, по одному вынимали из неё обожженные кирпичи. Их товарищи укладывали кирпичи в холщовые мешки, чтобы отнести их потом по лестнице на верх пирамиды.

Повсюду между работающими, будь то землекопы или работники при печах, находились люди, вооружённые плетьми или палками, а то и короткими мечами. Они следили за работающими и не медлили применять свои орудия, когда кто-либо из тех мешкал делать требуемое.

Двигаясь дальше, Убар со слугами и рабами, намереваясь направиться прямиков в город, обогнул пирамиду. Увиденное же с другой её стороны заставило его вновь остановиться. Но теперь причиной его остановки было не столько удивление, сколько суеверный ужас.

Там было кладбище. Занимало оно никак не меньше десяти буров[15]15
  бур – шумерская мера площади, примерно 6,5 гектар


[Закрыть]. Одним краем своим оно упиралось почти в самую пирамиду, другим – в городскую стену, третьим доходило до берега Бурануна, четвёртый заканчивался у дороги, ведшей в город. Могилы теснились одна к другой. Только немногие из них имели на себе памятные знаки. На остальных не было ничего кроме земляных холмиков. На краю кладбища, что у дороги, была вырыта большая яма, на дне которой лежали тела, едва присыпанные землёй. Как видно, устроители этого некрополя более не намеревались рыть могилы для каждого умершего отдельно. Край кладбища у пирамиды был густо заставлен столбами, на которых были мёртвые останки, распятые или повешенные за шею. Над ними густо роились насекомые, на многих сидели стервятники, ожесточённо их терзая. Ужас от того места усиливало царившее там зловоние, к которому примешивался запах дыма из обжиговых печей.

Закрыв рот и нос краем одежды, Убар двинулся дальше, спеша как можно быстрее проминуть это ужасное место. Устав удивляться, он не заметил, с каким спокойствием шли по дороге в город или из него местные жители, не проявляя никаких чувств при виде этого преддверия Преисподней.

У городских ворот Убару пришлось заплатить немалое мыто за право войти в город для себя и своих людей, причём, за рабов стражники с него потребовали столько же, сколько и за слуг. Оставить спутников на постоялом дворе ему тоже стоило недёшево.

Город удивил Убара малочисленностью населения. Народу на улицах было мало, главным образом, женщины и старики. Детей не было видно совсем. Городской базар был и вовсе пуст. Повсюду в поисках поживы рыскали бродячие псы.

– Мир тебе, уважаемый Шубад! – сказал он, войдя под вечер в лавку, которая была в одном из множества похожих друг на друга домов.

– И тебе мир, уважаемый! – ответил хозяин лавки, разглядывая пришельца, подслеповато прищурившись. – Назови своё имя, чтобы я мог упомянуть его в благодарственной молитве.

– Моё имя Убар. Имя моего отца Угурназир, моей матери – Кулаа.

– Что же привело тебя ко мне в это недоброе время? – спросил Шубад.

– Я привёл на продажу шестьдесят рабов.

– Дело это хорошее. Рабы сейчас нужны, – медленно произнёс Шубад, разглядывая гостя.

– Так купи их у меня! – воскликнул Убар.

– Не откажи мне в такой чести, раздели скудную трапезу, – сказал Шубад, словно не заметив нетерпения гостя.

Трапеза действительно была скудной: лепёшки, козий сыр, да сушёные фрукты.

– Ты не похож на черноголовых, – сказал Шубад, когда вечеря была окончена, – У нас лица круглые – у тебя вытянутое. И волосы у тебя не такие курчавые, как у нас.

– Я родом из Ашшура.

– А по-нашему говоришь правильно…

– Я, как и ты, торговый человек. С малолетства кочую в этих местах, в Кише, Ниппуре, Шуруппаке.

– Ты не торговый человек, – сказал Шубад, пригубив из глиняной чашки травяного отвара. – Когда я спросил твоё имя, ты его назвал. Но ты также назвал имена своего отца и матери, хотя я о них не спрашивал. Ты нетерпелив и прямодушен. Торговые люди такими не бывают.

– Кто же я, по-твоему? – спросил Убар, глядя через открытую дверь на виднеющуюся вдали пирамиду.

– У тебя крепкие плечи, как у всех, кто упражняется с оружием. Ты – аккадский лазутчик.

– Не боишься?..

– Ты шёл ко мне из Аккада не для того, чтобы горло перерезать.

– Почему ты решил?..

– Приветствуя, ты назвал меня по имени, хотя видишь впервые. Ты узнал его от Никануура. Когда он был начальником стражников при нашем Мескалам-дуге, он, бывало, покупал у меня женщин для себя и своих воинов.

– Пока ваш лугаль платить не перестал.

Собеседники вышли из дома и присели на порог. Они сидели, глядя на пирамиду, имевшую в лучах заходящего солнца цвет червонного золота.

– Пять лет назад, в день, когда он похоронил отца и стал лугалем, Мескалам-дуг сильно изменился, – сказал Шубад.

– Говорят, его душу забрал демон? – спросил Убар, понизив голос.

– Демон во плоти, – ответил Шубад.

– Не знал, что такие бывают.

– Есть один такой. Игихулем зовут.

– У нас говорят, тот демон хочет построить очень высокую башню.

– Башню высотой до небес.

– Но эта пирамида до неба не достанет. Ещё локтей сто и уже будет её вершина.

– Это ещё не башня, а только её основание. Саму башню строить он ещё не начал.

– Зачем она ему?

– Думаю, как и у всех демонов, у него интерес один – забирать у людей их души.

– У Мескалам-дуга забрал, у кого ещё?

– У многих. У жрецов, к примеру. Лугалю он внушил: с такой башней аккадцы, хурриты, луллубеи, касситы – все будут у его ног. А жрецы… тем просто пообещал самый большой храм на земле.

– Видел я, чего вам эта башня стоит – я про кладбище говорю. И в городе вашем запустение. Почему черноголовые терпят, почему не взбунтуются?

– Э-э-э, не всё так просто… Многие сами хотят эту башню построить. Они верят, что когда достанут неба, то сравняются с богами. Тогда исчезнут все горести и воцарится всеобщее счастье. Они эту башню знаешь, как прозвали? «Врата к богу».

– И много таких.

– Достаточно. А есть некоторые, кто считают самого Игихуля чем-то вроде бога. Те – всё время при нём. Каждое его слово слушают и другим передают. У этих он точно души забрал, зачаровал, без сомнения.

– Если его убить, чары исчезнут?

– Убить… Тело-то у него человечье, да тщедушное, к тому же… Но вот подступиться к нему… Возле него всегда человек есть, Булалум зовут. Огромный такой. Он ему и охранник, и слуга, и чуть ли не нянька. Однажды нашлись смельчаки, которые на Игихуля напасть решились, так он пятерых во мгновение ока положил. Двоим голыми руками головы оторвал.

– Тоже души лишился?

– Да нет, этот Игихулю служит добровольно. Тот ему жизнь спас.

– Может, Игихуль это делает ради богатства?

– Он нищ. Лугаль платит ему, как рабу – полмеры зерна в день. Говорят, он и того не съедает. Говорят, Булалум его насильно есть заставляет. Чем только и живёт… Воистину, лучшая пища для демона – человечьи души. А вот кто богатеет, так это Мескалам-дуг. Ему все платят: и мы, торговые люди, и угулы на строительстве. Да и ты, в город заходя, мыто платил?

– Очень большое!

– Это всё лугалю идёт. Якобы на постройку башни. Только врёт он, алчная тварь! Он недавно к своему дворцу новые кладовые пристроил. Из обожжённых кирпичей.

Стемнело. Пирамида, чуть освещённая багровым пламенем обжиговых печей, своим зловещим тёмным контуром закрывала звёзды. На Шубада и его гостя налетели полчища комаров, от которых им пришлось скрыться, войдя в дом и разведя огонь в очаге.

Налив из кувшина воды в медный сосуд, Шубад поставил его на огонь, чтобы приготовить ещё травяного отвара. Потом спросил:

– Сам-то ты зачем пожаловал? Никак демона нашего убить хочешь, чтобы он башню не построил, и Сеннаар не смог возвыситься над Аккадом?

– Одно время у нас того и хотели, – ответил Убар с улыбкой. – Говорили: построит Сеннаар башню высотой до небес, с неё будет всю нашу землю видеть, и сможет нас поработить.

– Правильно ли я понял – ваши помыслы переменились?

– Появились те, кто стал говорить другое, мол, такая башня, будь она построена, возвысит не только Сеннаар, но и всю нашу землю. Мы станем выше не только сирийцев, но и жителей самого Кемета, и даже людей с раскосыми глазами, живущих далеко на востоке. Они также говорят: велик тот, кто будет этой башней обладать.

– Не тот, кто построит, а тот, кто будет обладать… Только не построит Игихуль свою башню. Ты сам видел: это строительство подточило Сеннаар. Скоро мы все с голоду умрём…

– Не к лицу торговому человеку делать поспешные суждения.

– В чём же я не прав?

– Те люди говорят ещё и такое: Сеннаару надо помочь. Башня должна быть построена. А там поглядим…

– Удивительные вещи ты рассказываешь, Убар! – воскликнул Шубад и, спохватившись, поспешно снял с огня сосуд с водой, которая уже закипела.

– Я тебе больше скажу, – продолжал Убар. – Вскоре соберутся в Аккаде послы со всей нашей земли: от луллубеев, гутеев, хурритов, касситов, амореев[16]16
  племена, населявшие Мессопотамию


[Закрыть], даже из Нима придут. Будет совет. На нём хотят заключить союз племён. Мысль такая: все вместе построим башню в Сеннааре и будем жить, без распри и войн. Башня же будет вечным знаком нашего союза. Только сначала на том совете я доложу сведения, что привезу отсюда.

– Союз это хорошо… – сказал Шубад, разливая напиток, и замолчал.

– Договаривай.

– Сколько бы муж женой вместе не прожили, всё равно главный среди них кто-то один.

– К чему ты клонишь?

– Главным и у зверей, и у людей становится тот, кто сильнее. Сильнее всех сейчас Аккадский царь. Не хочет ли он с помощью этой башни создать себе империю…

– Поживём – увидим, – усмехнулся Убар.

* * *

– Выдайте нам вашего демона! Демона! Демона сюда! – кричали из толпы, бесновавшейся у подножия пирамиды.

Черноголовых в той толпе было всего несколько человек. Большинством там были воинственные хурриты. Были там и амореи, и другие пришельцы появившиеся в Сеннааре полгода назад. Сейчас они стремились, во что бы то ни стало, прорваться на верх пирамиды, где виднелись устремившиеся в небо первые этажи Игихулевой башни, где был и сам Игихуль, никогда не спускавшийся вниз.

Их намерениям препятствовали аккадские воины, оборонявшие подступы к двум лестницам, пристроенным к пирамиде. Силы были равными: аккадцев было хоть и меньше, но они превосходили противников выучкой и вооружением. Их тела были покрыты доспехами, а в руках они держали крепкие щиты. Длинными мечами они умело разили атаковавших, вооружённых только ножами, камнями да палками.

Часть нападавших, отчаявшись побиться к лестницам, стала карабкаться по стенами пирамиды, цепляясь руками и ногами за малейшие выступы. Их манёвр поначалу удался – самые ловкие смогли подняться локтей на десять – двенадцать. Однако ликование их было недолгим. Сверху посыпались кирпичи. Катясь вниз по склонам, они набирали такую скорость, что попав поднимавшимся в головы, разбивали их, усеивая стены пирамиды кровавыми брызгами.

Нападавшие, бывшие в задних рядах, уразумев, что их намерение подняться на пирамиду не будет иметь успеха, предоставили свой авангард произволу её защитников и стали вымещать злобу на бывших неподалёку печах для обжига кирпичей. Свирепо набросившись, они в считанные мгновения превратили две из них в груды непотребного хлама. Оставшиеся были спасены подоспевшим отрядом аккадской кавалерии. Налетев, словно шквал, конники беспощадно расправились с бунтарями, изрубив их саблями и исколов пиками.

Пока аккадцы добивали раненых и убегающих, их командир, спешившись и вручив повод своего коня ординарцу, ступил на лестницу, начав длинный подъём на пирамиду.

Наверху его ждал отнюдь не ласковый приём. Вход в первый этаж башни был завален кирпичами. Строители же, сплошь черноголовые, находились перед этим завалом. На их лицах написана была решимость оборонять свою крепость до последней капли крови. Они были вооружены ножами, хурритскими кинжалами и другими предметами, которые в их сильных руках приобрели убийственные качества.

Аккадский командир не дрогнул при виде такого проявления враждебности.

– Мне нужен Игихуль! – громко сказал он, презрев направленные в его сторону орудия убийства.

– Уходи чужеземец! Ты не можешь быть здесь, в этом святом месте! – стали кричать защитники башни.

– Перед вами принц Аккада, ничтожные! – громовым голосом произнёс аккадец. – Достаточно одного моего слова и от вас, собаки, костей не останется!

– Чего ты хочешь Убар? – спросил визгливый голос из глубины постройки. Крики в тот же момент смолкли.

Строители разошлись в стороны, образовав проход, в конце которого показалась тщедушная фигура, закутанная в рваную хламиду. Когда Игихуль двинулся вперёд по этому проходу, его почитатели благоговейно отводили взгляд и старались держаться так, чтоб он их не коснулся.

– Хочу узнать, как долго будет длиться твоя затея, – сказал Убар, когда Игихуль подошёл к нему, тяжело припадая на правую ногу.

Аккадцу он был по локоть. Ужасно худ – сквозь тонкую, словно пергаментную, кожу его обнажённых рук и ног отчётливо проступали кости и сухожилия. Правое колено раздулось и, как видно, доставляло ему нестерпимые страдания. Если бы не цепкий взгляд единственного глаза, которым он впился в Убара, его обтянутый землистой кожей череп можно было бы счесть черепом мертвеца, только что извлечённым из могилы.

Откуда-то появился человек огромного роста и, поставив маленький табурет рядом с Игихулем, помог ему сесть, невзирая на присутствие особы царской крови. Затем он осторожно выпрямил его правую ногу и укутал больное колено краем хламиды.

– Всё-всё, Булалум, иди, – тихо произнёс Игихуль, коснувшись рукой головы гиганта. – Мне надо поговорить с принцем.

Убар, поняв, что ему седалища не достанется, присел на кучу кирпичей.

– Моя, как ты говоришь, затея будет длиться, пока башня не достигнет тысячи локтей, – сказал Игихуль, отвечая на вопрос Убара.

– Хочешь приблизиться к богам? – спросил тот с усмешкой. – Не боишься, что они разгневаются и покарают тебя за гордыню?

– Посмотри на меня. Посмотри, в каком теле твои боги вынудили меня существовать. Можно ли покарать ещё больше?

– Вот оно как: ты – одно, твоё тело – другое! Я-то, глупец, полагал, что моё тело это и есть я. Мои ноги, которые меня носят, мои руки, могущие держать меч, мой детородный орган, который доставляет мне столько удовольствия…

– Твоими деяниями управляет твой детородный орган?

– Кому-нибудь другому за такие слова я б отсёк голову!

– Так отсеки! Чего медлишь? Но кто тогда башню построит? Ведь ради неё ты пригнал сюда тысячное войско и народу неисчислимо со всех окрестных земель. Хочешь владеть самой высокой постройкой на земле. Так кого тут гордыня обуяла?

– Моя гордыня приносит мне власть и богатство. А ты живёшь, как рабы не живут.

– С нашей смертью всё перемениться.

– Вот на что ты надеешься! Зря. Ничего не переменится. Когда ты умрёшь, тебя зароют вон в той общей яме с другими грязными рабами. А на мою могилу ещё многие поколения будут дары приносить.

– Когда эта бренная оболочка, в которой я существую, перестанет дышать и станет непотребным мусором, её действительно зароют. Но сам я – мой дух, мои идеи – останусь в моём творении, в этой башне. Пройдут годы – твоя могила зарастёт травой, и о ней забудут. О башне же, даже если она рухнет, будут помнить тысячи лет.

– Бессмертие доступно лишь богам.

– Богов придумали люди, чтобы обозначить пределы своих возможностей.

– Гляжу, у тебя на всяк вопрос есть ответ.

– В этом мире не так уж много настоящих Вопросов. И на каждый есть только один правильный Ответ.

– Как-нибудь на досуге я найду эти ответы.

– Сначала найди Вопросы.

Наступило молчание. Убар о чём-то размышлял, поигрывая кистями, что украшали рукоять его меча. Игихуль пристально на него смотрел, по его неподвижному лицу трудно было понять, о чём он думает. За спиной Игихуля, затаив дыхание, стояли его почитатели.

– Хоть убей, не могу тебя понять, Игихуль, – нарушил молчание Убар. – Взять меня – какое мне дело до вечности? Я живу сегодня. Сегодня моё тело требует удобной одежды, сегодня мой желудок требует вкусной еды, сегодня мой детородный орган требует женщины. Всё это у меня есть. И ты мог бы иметь многое, даже невзирая на твою наружность, – в этом мире можно добиться всего, было бы желание. Вместо этого ты при жизни вверг себя в адову пучину. Ради того, чего сегодня нет, а будет после смерти. Да и будет ли? Не понимаю! Объясни!

– Этого нельзя объяснить – ты должен понять сам. Сам найти Вопросы и сам отыскать на них Ответы. У тебя может получиться – ты наделён разумом. Если такое случится, ты сам, по доброй воле, оставишь свою красивую одежду, вкусную еду, женщин и будешь класть кирпичи вместе с нами.

– А если у меня не получится?

– Тогда ты станешь великим правителем, и многие поколения будут приносить дары на твою могилу. Потом будут другие великие правители, и дары будут приносить на их могилы.

* * *

– Не надо было заставлять хурритов делать кирпичи. Они привыкли ходить за стадами, да воевать за пастбища. Им, не то, что работать, жить на одном месте тяжело, – сказал Шубад.

– Кто-то же должен делать кирпичи! У вашего лугаля полные закрома зерна, а он продаёт его по такой цене, которую даже мы, аккадцы, не можем ему заплатить, – возразил ему Убар. – Не отпусти я черноголовых на их поля, строительство останется совсем без хлеба.

Они шли к башне по полю, изрытому ямами, из которой брали глину.

– Черноголовые умеют строить. А тот сброд, что сюда согнали отовсюду, может только разбойничать, – сказал Шубад. – Вчера на соседней улице ограбили пекаря, вынесли всё, что в доме было.

– Я не могу поставить по солдату на каждом углу! Они нужны на строительстве. Там постоянно кто-то бунтует. Вчера хурриты, позавчера луллубеи. Завтра ещё кто-нибудь. Их начальники целыми днями пьянствуют во дворце. Порядок поддерживать приходится мне одному. Если бы ты знал, чего стоит заставлять работать этих скотов! – воскликнул Убар. – Куда ты меня ведёшь?

– Да мы уже пришли, – сказал Шубад.

Они остановились у одной из ям, не доходя ста локтей до основания башни.

– Вчера, когда начался ливень, я стоял на этом самом месте, – сказал Шубад. – Эта яма наполнилась за считанные минуты.

– Пошёл дождь – яму залило, – сказал Убар, глядя на глиняную жижу. – Что тут необычного?

– Яма заполнилась не сверху, а снизу. И очень быстро, – объяснил Шубад.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Убар неохотно.

– Яма заполнилась из башни. Погляди – те ямы, что дальше от башни почти пусты.

– Почему это меня должно интересовать?

– Башня разрушается.

– Что за чушь ты говоришь? – воскликнул Убар. – Как такое огромное сооружение может разрушиться из-за какого-то дождя?

– Когда брали глину, в земле вырыли много глубоких ям. Из-за них дождевые воды соединились с подземными и пошли под башню. Они размывают её основание. Когда идёт дождь, вода просачивается сквозь щели между кирпичами и выносит раскисшую глину наружу.

– Как такое может быть? Посмотри, какие кирпичи крепкие. Разве они могут размокнуть в воде?

– Такие только сверху. Когда Игихуль научился обжигать, он предложил Мескалам-дугу разобрать то, что было построено раньше, и сложить заново из обожженных кирпичей. Тот ему отказал и распорядился только обложить ими башню снаружи. Внутренность основания глиняная. Её размывает вода.

– Зачем мне все эти строительные тонкости?

– Если в сезон дождей будут сильные ливни, башня рухнет.

– Что ты предлагаешь?

– Отвести воду от башни. Сделать, как предлагал Игихуль. Не медля снять всех людей со строительства и расширить русло Бурануна. Тогда его уровень упадет, и он заберёт себе грунтовые воды.

– Демон Игихуль и твой разум повредил, Шубад! Ты же видишь, что происходит на строительстве! Никто не хочет работать. Угул не слушают. Сегодня утром одному не понравилось, как кассит месит глину, так тот ему проломил голову. Каждое племя считает, что должно получать больше других. Драки происходят постоянно, по три-четыре на день. А теперь представь, что будет, если этому сброду велеть всё бросить и идти раскапывать реку!

– Представь, что будет, когда башня рухнет!

– Что могу сделать я? Здесь главный – Мескалам-дуг. Пусть соберёт царей, которым эта башня нужна, и решит это вопрос.

– Не станет он этого делать. Он уже пожалел, что пустил их сюда. Теперь у него одна забота – чтоб его не свергли. Во дворце постоянные пиры, чтобы гости были всегда пьяные и не могли сговориться. Единственные люди, которые здесь что-то решают – это Игихуль и ты, Убар. Но только у тебя есть сила – твои воины.

– Мои солдаты тоже недовольны, – устало сказал Убар. – Башни боятся. Говорят, если нигде нет таких построек, значит боги того не хотят. Они даже не требуют увеличить плату. Только хотят, чтобы их отправили домой.

– Отправь.

– Отец замену не пришлёт. Ему самому солдаты нужны, – скривился Убар.

– Если башня рухнет, союз племён развалится. Сразу начнётся война.

– Аккад к ней готов.

Шубад, помедлив, сказал:

– Что ж получается… Пока племена тратили силы на башню, Аккад готовился их захватить? Союз был западнёй?

Убар столкнул камушек в яму. Глядя, как на поверхности жёлтой жижи расходятся круги, он произнёс:

– Такой исход был тоже предусмотрен.

– Поистине, не у одного Игихуля демон украл душу! – воскликнул Шубад.

* * *

– На строительстве работники бунтуют каждый день. Кричат, что им недоплачивают, – сказал Убар. – Все недовольны: мои аккадцы, касситы, луллубеи, хурриты – все!

Мескалам-дуг не спешил отвечать. Он кушал пшеничную лепёшку, обмакивая её в мёд. Доев и, не спеша, облизав один за другим пальцы, он сказал, скривив губы:

– А я при чём? Почему с этим ты пришёл ко мне?

Глядя, как по тройному подбородку лугаля стекают жёлтые капли, Убар воскликнул:

– Потому что ты зерна не даёшь!

– Я зерна не даю? – презрительно ухмыльнулся Мескалам-дуг. – Ты ничего не забыл, аккадец? Не забыл, на каких условиях я согласился вас всех сюда пустить? Если башня будет построена, вы сможете все, по-очереди молиться на её вершине. Поэтому и строить её будете все. Но платить своим работникам каждый будет сам. Говоришь, луллубеи чем-то недовольны? Так иди к луллубеям и разбирайся, кто им не платит и почему.

– Это ты что-то забыл, лугаль! – возразил Убар. – Мы решили, что своё зерно везти сюда не будем. Будем ваше храмовое покупать…

– Это вы сами придумали! Я только согласился, – перебил его. – Тогда была возможность. Но сейчас, извини, Сенаар в затруднении. Поля пустые, люди в храм зерна не несут.

– А я другое слышал, – сказал Убар, глядя исподлобья. – Говорят, ты разрешаешь Анунаки отпускать зерно только, если тебе за это платят. Говорят, с десяти мер две ты берёшь себе.

– Мало ли что говорят… – пробурчал Мескалам-дуг, вытирая ладонью вспотевшей лицо. – Не всем можно верить.

– Мне это один хурритский угула рассказал, – сказал Убар. – Он это под пыткой рассказал. Думаю, верить можно.

– Ну и что?

– Донесу об этом отцу… Ты не забыл, сколько наших воинов сейчас на твоей земле?

Мескалам-дуг некоторое время рассматривал Убара. Затем прошипел сквозь зубы:

– Грозить мне вздумал, аккадец?

С кряхтеньем он поднялся со своего ложа, подошёл к одному из сундуков, что были в трапезной, и достал из него два глиняных сосуда. Поставив их на стол, сказал:

– Гляди, аккадец! Вот две меры для зерна. Они разные. Одна больше, другая меньше. Та, которая больше – наша. Меньшая – это та, которой твои аккадские угулы отмеривают зерно в уплату вашим работникам. Что скажешь?

Убар промолчал – он был застигнут врасплох. Мескалам-дуг продолжил:

– Будешь доносить отцу на меня, заодно донеси и на себя. И не говори, что ты об этом не знал! Не мог не знать – ты среди аккадцев главный. Ваши угулы не сами придумали маленькие меры. Ты их надоумил!