Текст книги "Хулио Кортасар. Другая сторона вещей"

Автор книги: Мигель Эрраес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Мы уже говорили о том, что Кортасар, который в феврале 1963 года вернулся в Париж, – это был другой, изменившийся, особенно в духовном смысле, человек. Что касается внешнего облика, пройдет еще некоторое время (несколько лет), прежде чем он отпустит бороду, волосы, правда, он уже носит все более длинные, тем не менее продолжая выглядеть чуть не в два раза моложе своих лет. Его замечательное убежище на площади Генерала Бере, которое он тогда еще делил с Ауророй, хотя и было далеко от Сены и на приличном расстоянии от Латинского квартала, оставалось все таким же уютным, однако оно всегда было открыто для любого, у кого на лице было написано, что в голове у него имеется пара извилин, а в кармане лежит помятый лист бумаги с начерканной на нем парой строк; надо было просто позвонить в звонок, и если на пороге стоял латиноамериканец – то тем лучше: это всегда означало сигареты, мате и долгий разговор.

С профессиональной точки зрения, издатели многих стран были заинтересованы в том, чтобы публиковать и переиздавать его произведения: книги Кортасара переводились на другие языки, он получал огромное количество писем от читателей, его переиздавали все крупные издательства, от «Галлимара» до «Пантеон букс», а также издательства «Сувенир Пресс», «Пингвин», «Люхтерханд Ферлаг» или «Айнауди»; некоторые из его произведений нашли отражение в кино (аргентинский сценарист и прозаик Мануэль Антин поставил короткометражные фильмы по рассказам Кортасара «Мамины письма», «Интимность парков»,[97]97
  Сценарий возник из соединения двух рассказов: «Кикладский идол» и «Непрерывность парков», и эта идея никогда не казалась Кортасару привлекательной. Не понравился ему и фильм Антина.


[Закрыть] «Цирцея»), а его имя становится все более популярным (в 1956 году он завоевал, как мы уже говорили, премию Кеннеди вместе с Мухика Лайнесом, который получил ее за свой роман «Бомарсо»,[98]98
  Мухика, который не знал Кортасара лично и восхищался его рассказами, но не романами, написал ему, что очень рад разделить вместе с ним эту премию, на что Кортасар ответил ему в шутливом тоне, предложив сделать совместное издание «Бомарсо» и «Райюэлы» – так по-испански звучит название романа «Игра в классики» – под общим названием «Бойюэла» или «Рамарсо».


[Закрыть] и, кроме того, он был финалистом конкурса на премию Форментора, которую выиграла Натали Саррот, победив его роман «Игра в классики»), тиражи его книг неуклонно растут от издания к изданию, а также наблюдается увеличение, не чрезмерное, но достаточное, денежных поступлений на его имя от ЮНЕСКО, поскольку связь с этой организацией у него не прерывалась.

С начала работы в этой организации он был вынужден переводить документы, написанные «на тарабарском наречии», относительно видов на урожай, ликвидации безграмотности в Мозамбике, о сборе хлопка или о контактах на уровне посольств, что мало его привлекало, но зато позволяло ему бесплатно ездить в любую страну, где проходила соответствующая конференция. Добавим, что за несколько лет до этого, в 1956 году, у него как постоянного переводчика ЮНЕСКО в Париже и Нью-Йорке была возможность иметь свой офис, но он отказался от нее; он предпочитал быть «свободным художником», хотя и не отказывался совсем от тех преимуществ, которые дает другой образ жизни особенно в отношении стабильной работы. В результате он решил принять место старшего переводчика, которое было для него более удобным и повыше рангом, чем просто переводчик. Надо заметить, что после этого повышения писатель признался Хуану Прату, мужу испанской писательницы Мерсе Родореда, который в ту пору занимался документацией в Международном агентстве по атомной энергии, что теперь его заработков за пять-шесть месяцев им с Ауророй хватает, чтобы спокойно прожить год. Если его спрашивали, почему он отказался от другой возможности, он всегда отвечал: «Для чего иметь постоянное место? Постоянно только то, что однажды придется умереть». Кортасар, таким образом, всегда был верен своим идеалам, которые выработались у него еще со времен работы в Книжной палате: работать как можно меньше в той области, которая его не интересовала; пусть за небольшие деньги, но зато иметь при этом наибольшую свободу, чтобы сохранять возможность оставаться самим собой и посвятить себя тому, что ему нравилось.

Последующие четыре месяца супруги провели в Вене, где Кортасар работал переводчиком по линии Международного агентства по атомной энергии. Этот город он уже знал. Именно там Кортасар закончил первую версию «Игры в классики». Они должны были приехать в Австрию в начале марта, но по причине гриппа, которым заразился Хулио и который у Ауроры перешел в бронхит, поездку пришлось отложить на неделю, которую они провели лежа в постели и глотая аспирин, а также предаваясь разнообразному чтению, от Свево и Мишо до Лесамы Лимы, – еще одно жаропонижающее средство, возможно менее употребительное, зато не менее эффективное при борьбе с температурой и плохим самочувствием. В Вене весна стояла в самом разгаре, но теплая погода все никак не начиналась, особенно холодно было по утрам, а по ночам случались даже заморозки, что заставляло его скучать по кубинской жаре и по тамошним друзьям; Хулио с Ауророй поселились сначала в пансионе Сюзанны, на улице Вальфиш, 4, и провели десять дней в «очаровательной квартирке»; правда, в начале апреля Кортасар ненадолго уехал в Прагу, чтобы прочитать лекцию о книге Густава Майринка «Голем», и на короткое время вернулся оттуда в Париж, а потом снова в Вену, в тот же самый пансион, где он начал доработку первого варианта «Игры в классики» уже в первую неделю мая. Эта работа давалась ему нелегко, тем более что он предпочел бы делать ее, покуривая свою любимую трубку и за своим письменным столом в парижской квартире (тем не менее он продолжал работать, а заключительный этап доработки осуществлялся уже в Париже, куда он вернулся 21 мая), хотя в это время в садах и парках Вены уже зацвел шафран, а под кронами каштанов зазеленели яркие лужайки, отчего он чувствовал себя счастливым.

С неукоснительной точностью, несмотря на загруженность работой, они сохраняли верность своим привычкам, извлекая для себя пользу от пребывания в Австрии: они изучали город.

Они ходили на концерты («Музыка здесь – это самая большая награда», – писал Кортасар в письме к Порруа), осматривали дворцы классической архитектуры, такие как Шонбрунн или Бельведер, где были собраны произведения Густава Климта; посетили строгое, но очень красивое здание оранжереи, в прошлом зимнего сада; Музей истории искусств, где были картины старика Брейгеля, творчество которого писатель очень любил. За эти недели он закончил рассказ «Воссоединение», о котором мы упоминали, и рассказ «Желтый цветок», который он включил в новое издание сборника «Конец игры» для издательства «Судамерикана», вышедшее после «Игры в классики».

Тогда же Кортасар записал интервью, которое дал Лесаме Лиме, будучи на Карибах, и послал его в кубинский журнал «Богемия». Еще в Вене он получил приглашение от Мануэля Антина на кинофестиваль в Сестри-Леванте, на итальянском побережье, и принял предложение участвовать в фестивале, который проходил в последнюю неделю мая и в первых числах июня. Участие состояло в том, чтобы кроме просмотра фильмов, в основном латиноамериканских, «пока Аурора жарилась на солнышке, словно черепашка», закончить вместе с Антином киносценарий по мотивам рассказа «Цирцея», – работа, которой аргентинский сценарист отдавал все свои силы вот уже несколько месяцев.

Между тем из Аргентины приходили вести, с каждым днем все более обескураживающие. Характерные признаки общественной жизни в этой стране Южного полушария в шестидесятые годы были весьма мрачного свойства: политическая нестабильность, развал экономики, социальная незащищенность, разгул насилия, отсутствие гарантий безопасности и на улице, и на рабочем месте, кризис доверия к власти – все это привело к необходимости выработать новые политические стандарты, в отличие от тех, которые упорно применялись и которые были унаследованы от системы, разработанной генералом Арамбуру, способной ввергнуть страну во всеобщую смуту. Именно это и произошло в следующем десятилетии, известном как «процесс национальной реорганизации».

Время президента Фрондизи (1959–1962) и президента Ильиа (1962–1966), которыми не явно, но достаточно твердо манипулировали военные, характеризовалось постепенно нарастающим всеобщим недовольством. Необъективный подсчет голосов во время выборов 1962 года привел к окончательному поражению Фрондизи и военных, которые, узнав о результатах голосования и о победе перонистской фракции, сложили с него полномочия и 29 марта арестовали. «Произошло то, что должно было произойти, – писал Кортасар своему старому другу Хонкьересу перед арестом Фрондизи, имея в виду усиление позиций Партии справедливости. – У них было шесть лет, чтобы показать себя, у них в руках были возможности самой широкой пропаганды, и два дня назад перонисты окончательно заткнули рот Фрондизи».

Хосе Мария Гвидо, который был председателем сената, сделал следующий шаг. Опираясь на самые реакционные круги прокастровских сторонников, он приостановил деятельность парламента и объявил вне закона Коммунистическую партию и Партию справедливости. Социальное напряжение и недовольство росло, особенно в армии, часть которой встретила в штыки эти начинания, направленные на то, чтобы не допустить возврата перонизма. Таким образом, вооруженные силы разделились на две группы: «синие» во главе с генералом Хуаном Карлосом Онганиа, сторонники нормализации обстановки в соответствии с якобы конституционной моделью, и «красные», склонные сровнять с землей любое проявление, означающее возврат к двухпалатной системе правления. Был принят тезис «синих», и вначале показался «свет в конце туннеля» на пути к установлению равновесия между военной и гражданской властями, то есть военная власть должна была подчиняться гражданской. Однако история пишет свои сценарии, куда более сложные, чем нам это порой кажется, что и подтвердилось на выборах в 1963 году.

На этих выборах коалиция, состоявшая из Национального и Народного фронтов, куда входили, среди прочих, фракция перонистов и членов Гражданского союза народных радикалов, поддержала выдвижение Висенте Солано, который был кандидатом, действовавшим под прикрытием Перона и при поддержке последнего (Перон жил за пределами страны), а также при поддержке Фрондизи. Результат голосования, с учетом того, что заметная часть избирателей – около двух миллионов голосов – не голосовала вообще, привел к победе Артуро Ильиа, выдвинутого Гражданским союзом народных радикалов. Начиная с этого момента были предприняты меры для выравнивания социально-экономической ситуации: повышение зарплаты, оживление производства в сфере товаров внутреннего потребления, сдерживание роста цен; это привело к тому, что страна снова оказалась словно в темном туннеле, главным образом не только в смысле разрушения позитивных политических процессов (давление перонизма все нарастало), но и в плане повышения экономической напряженности ввиду неудержимого роста инфляции и, как ее отражения, кризиса занятости.

В письме к Порруа из Вены Кортасар пишет: «Все, что ты говоришь мне об Аргентине, мне прекрасно известно, поскольку во всех французских и английских газетах, которые я тут читаю (думаю, что читаю все, какие только есть, венские кафе приспособлены для этого как нельзя лучше), я получаю печальную информацию обо всей этой чудовищной заварухе, разыгрываемой между „вооруженными силами" и остальной страной. Какой-то кошмарный сон, говоришь ты, и я представляю себе все это точно так же и страдаю вместе с тобой. Чаша переполнится через край со дня на день; не знаю, как это произойдет, но думаю, телефонные переговоры в любой момент могут обернуться выстрелами» (7, 549).

Предположения Кортасара оказались верными. Ильиа был низвергнут в результате выступлений рабочих и перонистов, и к власти пришел генерал Онганиа. Генерал ушел в добровольную отставку, чем снискал себе определенный общественный престиж. Однако когда он полновластно вступил в права президента, то оказался сторонником крайне авторитарных принципов и идеалов, основанных на патологическом антикоммунизме, на абсолютно реакционной концепции государственного устройства и на давно устаревших принципах морали. Цензура и репрессии где бы то ни было: на улице, в университетах, на заводах и в учреждениях – таковы были методы железной диктатуры, которая твердо удерживала позиции до 1969 года, пока в результате выступлений народного движения, известного под названием «Кордобасо», генерал не был вынужден уйти в отставку в 1970 году.

Вступила ли тогда Аргентина в решающую историческую фазу? Кончились ли на этом политические конвульсии? Скептическое отношение Кортасара по поводу ожидаемых глубоких перемен, произошедших в результате вышеизложенной перестановки, не заставило себя ждать. Его новые предположения ясно указывают на это: «Говоря по правде, я не разделяю твоих надежд (пишет он Хонкьересу); у меня такое впечатление, что это похоже на историю Византии, когда происходящее касается только правительственного дворца, а вокруг все остается по-прежнему, то есть хуже некуда» (7, 1397).

Ситуация в Аргентине шестидесятых годов, смутный период военных мятежей чрезвычайно его беспокоили. Для того чтобы продолжать писать «по-аргентински» и «про Аргентину», необходимо было жить как можно дальше от нее. Если и был в жизни писателя период наибольшего удаления от страны, то это как раз то время. Поскольку он никогда не чувствовал себя чужим этой стране, несмотря на все выпады шовинистического характера со стороны жителей Буэнос-Айреса за его проживание во Франции, как, например, непризнание его лауреатом премии Кеннеди, его всегда глубоко волновали все новости, приходившие из Аргентины. Он сохранил с ней внутреннюю связь, и ему очень не хватало ее среди окружавшей его европейской действительности, с которой он, казалось бы, сроднился и которая действовала на него так плодотворно. «Я не собираюсь туда ехать; кто знает, быть может, однажды я и вернусь туда, но я все меньше в это верю» – так он сказал Порруа в мае 1964 года, хотя два месяца спустя он признался Грасиеле де Сола, преподавательнице Католического университета в Буэнос-Айресе: «Возможно, наступит день, и я приеду, если мне нестерпимо захочется снова взглянуть на кроны тополей на Успальята, о которых я никогда не забывал, или почувствовать запах нагретых рельсов по дороге в Мендосу. Но сейчас я – аргентинец, который живет далеко, которому нужно жить далеко, чтобы лучше видеть».

Подавляющая часть аргентинского общества так и не простила ему этого определения, которое он дал самому себе, и ею было сделано все, чтобы он знал об этом до конца своих дней. И по сей день в его адрес слышатся отдельные упреки по поводу его «бегства» из Аргентины на тридцать с лишним лет. В то же время эта подавляющая часть забывает, что писатель решительно выступал на стороне аргентинского общества, когда в течение последующего десятилетия в Аргентине раздавалось бряцание оружия, – это был один из самых тяжелых и зловещих периодов в жизни страны: диктатура Хорхе Рафаэля Виделы.

В это время появляется первая литературоведческая работа, в которой дан четкий и глубокий анализ того, что называется латиноамериканским бумом, включающим в себя и некоторые другие имена, которые ему предшествовали или в него входили: эссе «Наши» Луиса Харсса, преподавателя и писателя англо-испанского происхождения, чилийца по рождению.

Речь идет о работе психолого-биографического характера, посвященной десяти авторам (Мигель Анхель Астуриас, Хорхе Луис Борхес, Жоао Гимарайш, Хуан Карлос Онетти, Хулио Кортасар, Хуан Рульфо, Карлос Фуэнтес, Габриэль Гарсия Маркес и Марио Варгас Льоса), выпуску в свет которой Кортасар оказал всемерную поддержку, если иметь в виду издание испаноязычной версии в издательстве «Судамерикана» (1966), а затем способствовал тому, чтобы издательство «Харпер» выпустило ее на английском языке «Into the mainstream» («На гребне волны»). Цель этой книги – выявить и объединить имена, вызывающие наибольший интерес в области испаноязычной литературы. Напомним, что, например, Борхес, который двадцать лет тому назад издавался тиражом не более 500 экземпляров, теперь был широко известен не только среди латиноамериканских читателей, но и среди европейских, а его произведения издавались многотысячными тиражами.

Что касается «четырехголовой верхушки» бума, как любовно выражался Хосе Доносо, некоторые из них только недавно вступили на путь широкой популярности. Варгас Льоса к моменту выхода в свет книги Харсса опубликовал романы «Город и псы» и «Зеленый дом»; Фуэнтес – романы «Край прозрачного воздуха», «Смерть Артемио Круса» и «Сменить кожу»; Кортасар – романы «Выигрыши» и «Игра в классики»; Гарсия Маркес опубликовал на тот же момент роман «Палая листва», повесть «Полковнику никто не пишет» и роман «В недобрый час», что же касается романа «Сто лет одиночества», то он находился в процессе создания.

Книга Харсса получила прекрасные отзывы и стала отправной точкой в исследованиях на эту тему. В то время Кортасар либо был лично знаком со многими из упомянутых авторов, либо состоял в переписке с другими латиноамериканскими писателями, не включенными в книгу, как, например, Кабрера Инфанте, Октавио Пас, Марио Бенедетти, Мигель Анхель Астуриас, Адольфо Бьой Касарес, Мухика Лайнес. С одним из них у него были тесные дружеские отношения еще со времен выхода в свет романа «Обманщики» – первоначальное название романа «Город и псы», – который всегда нравился Кортасару: это был Марио Варгас Льоса. Варгас Льоса, впервые появившись во французской печати на страницах журнала «Ревю франсез», который напечатал несколько его рассказов, а в качестве премии на конкурсе за 1957 год, которую он получил за рассказ «Вызов», пригласил его на две недели в Париж на полное обеспечение, поселился затем со своей второй женой Хулией Уркиди в Европе, поскольку затем он получил стипендию Хавьера Пра-до для работы над диссертацией в университете Комплютенсе в Мадриде. Кортасар и Варгас Льоса дружили домами и часто навещали друг друга. (С Гарсия Маркесом Кортасар познакомился лично в сентябре 1968 года, вскоре после того, как Хулио и Аурора расстались.)

За несколько месяцев 1964 года у Кортасара было много встреч в Париже и с другими авторами бума или близкими к нему, такими как Карлос Фуэнтес, Кабрера Инфанте, Бьой Касарес, Лин, Бенедетти, Эдварде, Карпентьер, Окампо и… Борхес. Далеким для Хулио было воспоминание, когда в 1946 году его рассказ «Захваченный дом» появился на страницах журнала «Анналы Буэнос-Айреса», тот самый рассказ, который теперь те самые Борхес и Бьой Касарес включили в «Антологию фантастического рассказа». Нынешняя встреча была абсолютно случайной. Это произошло в ноябре 1964 года в здании ЮНЕСКО.

Во время сессии Аурора и Хулио решили сделать перерыв и пойти выпить кофе, «именно тогда, когда это было безоговорочно запрещено и потому особенно приятно», как вдруг обнаружили, что один из посетителей, который сидел на стуле в приемной, был не кто иной, как Хорхе Луис Борхес собственной персоной, которого Кортасар не видел со времен Аргентины. Борхес был вместе с Марией Эстер Васкес, и они ждали – так им сказал Борхес – Роже Кайуа. Его пригласили сделать два доклада, один о фантастике в литературе и другой о Шекспире, после чего они собирались поездить по Испании, где у них были и другие предложения. Они тепло приветствовали друг друга и даже, что удивило Кортасара, дружески обнялись и поболтали несколько минут. Борхес вспомнил о рассказе «Захваченный дом» и о том, что его сестра Нора делала иллюстрации к рассказу; Кортасар еще раз поблагодарил его, ведь это была его первая публикация и она много значила для него, тем более публикация в таком престижном журнале, к тому же рассказ был принят сразу и без всякой предвзятости, поскольку, как мы помним, Борхес тогда не был лично знаком с Кортасаром.

Не считая этой случайной встречи, можно сказать, что отношения Борхеса с Кортасаром скорее напоминали «невстречи». Этому способствовало также и то, что оба стояли на противоположных друг другу политических позициях. Кортасар понимал, что надо отделять Борхеса – прозаика и создателя мира фантастики от Борхеса-реакционера, если, выражаясь политическим языком, говорить о его убеждениях; точно так же и Борхес никогда не смешивал Кортасара – автора фантастических рассказов и Кортасара-человека, некоторые поступки которого компрометировали его в политическом смысле, особенно в момент наступления диктатуры 1976 года, когда их разногласия были наиболее острыми. Известно, что по этому вопросу разногласия между ними превратились в целый клубок противоречий, смешанных с иронией и консерватизмом, доведенным до ослепления. Так или иначе, Кортасар не мог считать своим другом человека, который в мае 1976 года, на торжественном обеде, где присутствовали Эрнесто Сабато, Орасио Эстебан Ратти, Леонардо Кастеллани и сам генерал Видела, публично выразил генералу признательность за спасение «страны от бесчестья». Трудно представить себе, чтобы Кортасар мог считать другом человека, который 23 декабря 1977 года опубликовал в еженедельнике «Мы» дифирамб в честь военного правительства, а также произнес речь, пообещав всемерное сотрудничество с военной хунтой, поскольку она является «правительством настоящих сеньоров» и еще потому, что «в настоящий момент мы еще не доросли до демократии». Однако слух о том, что когда они случайно встретились в музее Прадо в Мадриде, то даже не подали друг другу руки, не имеет под собой оснований, и то же самое подтверждает Аурора Бернардес. «Хулио не мог не ответить на приветствие Борхеса», – сказала Бернардес.

Продолжая эту тему, надо сказать, что в 1968 году Борхес, выступая с докладом о латиноамериканской литературе на конференции в Кордобе, характеризовал Кортасара как блестящего писателя, автора замечательных и очень значительных произведений. Однако в своем докладе Борхес посетовал на то, что Кортасар слишком опирается на идеологию во всем, что делает, и потому он не может считать его своим другом, ибо, «к несчастью, у меня не может быть дружеских отношений с человеком коммунистических убеждений». Свое мнение по этому вопросу и свое отношение к Борхесу как литератору Кортасар высказывает Роберто Фернандесу Ретамару в октябре того же года: «…когда я прочитал об этом в газетах, то обрадовался даже больше, чем когда моя книга „Вокруг дня…" получила признание… Потому что я, несмотря на всю его слепоту перед реальностью этого мира, тоже предпочитаю держаться на расстоянии от дружеских отношений, что избавляет нас обоих от многих печалей» (7, 1279).

На протяжении 1964 года формировался сборник «Все огни – огонь», и одновременно с этим было сделано несколько попыток начать роман «62. Модель для сборки». К рассказу «Воссоединение» прибавились рассказы «Другое небо», «Южное шоссе», «Здоровье больных» и «Сеньорита Кора» (последний был написан в начале 1965 года).

Объем всех четырех рассказов составлял около ста страниц. По мысли Кортасара, нужно было добавить еще сто страниц и закончить этот том, «который буквально жжет мне руки», однако работа в ЮНЕСКО, особенно командировки за пределы Парижа, выступления на общественных началах, хотя и достаточно избирательные, но порой такие, от которых нельзя было отказаться, немыслимое количество людей, которые стучались в дверь его дома, и работа над упомянутым томом, объем которого значительно вырос – Кортасар уделял этой работе все имевшееся в его распоряжении время, – все это не давало возможности целиком посвятить себя новой книге. Вместе с тем поездки разнообразили повседневную рутину, тем более что, кроме присутствия на различных конференциях ЮНЕСКО в качестве переводчиков, Хулио с Ауророй, верные своим традициям, как только заканчивалась работа, старались использовать время для того, чтобы поездить по окрестностям с познавательными целями, устраивая себе маленькие каникулы. В то время у них обоих вызывали наибольший интерес церкви романской архитектуры. Они разработали для себя специальные маршруты и осуществляли их один за другим, тщательно и неторопливо.

Итак, начиная с весны 1964 года и до середины лета того же года, не считая вынужденной остановки из-за работы во Франкфурте в начале июня (эта командировка послужила первоначальным мотивом), они на своей «машинке» красного цвета марки «ситроен», купленной за несколько месяцев до этого, которую они называли «львицей», объездили Бельгию, Голландию и Германию, а также Швейцарию («страна, о которой нельзя упомянуть, чтобы не осквернить уста») и Италию. Италия не была включена в первоначальный маршрут, но Аурора должна была ехать работать по контракту на конференцию Международного комитета по гражданской авиации, так что они не могли миновать Комо, откуда отправились по берегу Рейна в Баден-Баден, затем в Базель, Берн и так доехали до самой столицы Ломбардии. Они не торопились с возвращением в Париж и проехали весь Прованс с намерением не только исследовать памятники романской архитектуры, но и остановиться ненадолго на Лазурном Берегу, где собирались загорать и купаться. В сентябре они снова поехали на две недели в Вену и на неделю в Венецию, а в октябре – в Брюссель и Роттердам. В декабре, перед Рождеством (Аурора улетела в Буэнос-Айрес по семейным делам), Хулио один отправился в Лондон, на этот раз с целью отдохнуть и походить в театры (пьеса П. Вайса «Марат и маркиз де Сад», в постановке Питера Брука, так понравилась ему, что в середине января он вернулся в Лондон еще раз, чтобы посмотреть ее вместе с Ауророй) и на выставки живописи, а также купить книги фантастической тематики, принадлежащие перу английских авторов.

Из этого второго визита и родился рассказ «Инструкции для Джона Хауэлла», как нельзя более подходящий для новой книги; а короткий отдых в Провансе натолкнул их на мысль купить там маленький домик, что и было сделано: они приобрели домик с участком земли в две тысячи квадратных метров в районе Воклюза, рядом с деревушкой Сеньон, в которой насчитывалось едва ли двести душ, в восьмидесяти километрах от Марселя. Телефона в доме не было, зато повсюду были огромные щели, что не мешало писателю называть свои владения «маленькое ранчо»; это место стало любимым убежищем писателя, где он тем не менее часто встречался с друзьями, близкими и далекими, чтобы вместе с ними воздать должное жаркому и розовому вину. Но поездки четы Кортасар, которых было так много за эти десять-двенадцать месяцев, на этом не кончились. Следующий год предполагался более или менее спокойным. Зиму они собирались провести в Париже, потому что в ближайшие четыре месяца в ЮНЕСКО не ожидалось особенно много работы, и в начале весны уехать в Сеньон до середины лета.

Как мы уже говорили, работа над сборником «Все огни – огонь» продвигалась вперед; хотя рассказ, который дал название сборнику, был последним из написанных, но впоследствии к нему прибавился рассказ «Остров в полдень», так что требовалось еще раз скрупулезно пересмотреть весь состав сборника, прежде чем отправлять его в «Судамерикану». Сеньон был самым подходящим местом для этой работы, и, кроме того, писатель собирался именно там начать работу над новым романом, который он уже обдумывал. Перед отъездом в Прованс Ауроре во второй половине марта – начале апреля пришлось уехать на три недели в Рим для работы на конференции по вопросам сельскохозяйственной и пищевой промышленности. Когда она вернулась, они погрузились на свою «львицу» и отправились на маленькое ранчо.

Дом нуждался в ремонте, так что обоим пришлось засучить рукава и заняться делом под руководством и при помощи супругов Франческини, которые разбирались в таких материях, как электропроводка, оконные стекла, двери, качество краски, дверные наличники, мебель, стенные шкафы, ванна (ее не было, когда Кортасар покупал дом) и огород. Иначе говоря, ремонта требовало почти все. С физической работой весьма плодотворно сочеталась и работа интеллектуальная. Например, редактирование всех шести рассказов заняло у Кортасара всего две недели, на что в Париже ему потребовалось бы в два раза больше времени.

Вокруг расстилались зеленые холмы и долины, покрытые цветущей лавандой, бескрайние как моря, стояла глубокая тишина, воздух был напоен ароматом розмарина и шалфея, который усиливался с наступлением ночи, и можно было по своему усмотрению распределять время, что не имело ничего общего со строго регламентированной жизнью в Париже: по утрам дойти по деревенской дороге до рыночной площади в Апте, чтобы закупить продукты и накупить книг в книжном магазине «Дюма»; выпить аперитив в баре Грегуара, никуда не торопясь, или побродить по окрестностям – Рюстрель, Сиверж, Си-мьян-ла-Ротонд, Кастель, Горд, Русильон, Боннье или Лакост, где находился замок маркиза де Сада, – все призывало к совершенно иному ритму жизни, неторопливому и необыкновенно приятному, тем более что лето в том году было раннее и сумерки еще хранили дневное тепло; правда, иногда случались дни, когда мистраль, пронзительный и холодный, настигал их самым предательским образом, особенно в начале их пребывания в Сеньоне.

Альдо Франческини, архитектор по профессии, и его жена Росарио Морено, художница, были аргентинцами и, по мнению Кортасара, настоящими хронопами, которые приехали в Прованс по совету писателя, так же как позднее это сделал художник Луис Томазелло, который поселился в небольшом домике примерно посредине между домом Кортасара и домом Франческини. На самом деле собственность, приобретенная Томазелло, представляла собой очень красивые ворота эпохи Возрождения, за которыми лежали развалины дома.[99]99
  Со временем Томазелло купил в Сеньоне несколько участков земли, на каждом из которых находились развалины дома, с намерением восстановить их и устроить там Дом художника, чтобы хранить и выставлять свои работы.


[Закрыть] Любопытно отметить, что Томазелло, известный как один из самых близких друзей Кортасара, познакомился с ним и Ауророй, когда получил заказ на оформление их дома, и благодаря этой работе он, находившийся в Париже с 1957 года, мог как-то существовать, пока им не заинтересовалась знаменитая галерея Дениз Рене, самая престижная галерея в сфере абстрактно-конструктивистской живописи (включая таких мастеров этого направления, как Мишель Софор, Сото, Вазарели, Шёффер или Жан Арп), и с этого момента началась его блестящая карьера; он получил международное признание не только в области живописи, но и в области архитектурных новаций.

Дом Франческини – которых Хулио с Ауророй называли графами – представлял собой остатки замка XI века, возвышавшиеся над деревней, которые одной стороной примыкали к церкви, а другой выходили на долину. Вид из окон замка открывался примерно такой же, как из дома Кортасара: с одной стороны мирный пейзаж, живописный низкий кустарник, кое-где расцвеченный островками лаванды; с другой – впечатляющее нагромождение скал огромного размера, похожих на громадные каменные корабли, уходящие мачтами в небеса. Дружеские отношения Хулио и Ауроры с четой Франческини уже в Париже были очень тесными, а в Сеньоне они укрепились еще больше. Благодаря ремонту, произведенному в доме Кортасара, в котором Альдо и Росарио прожили тринадцать месяцев, они смогли обустроить собственное жилье.