Текст книги "Превратности судьбы"

Автор книги: Мэйдлин Брент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Я сказала извиняющимся тоном:

– Я знаю, что тебе не нравится, что твой отец служит. Он мне рассказал. Но он гордится своей службой, и уж точно нельзя этого стыдиться.

Он пожал плечами.

– Не будем спорить по этому поводу.

– Он думает, что ты умер, Ник. Я должна написать ему прямо сегодня. У меня есть его адрес…

– В этом нет необходимости. У Эдмунда тоже есть адрес, и он уже написал ему, что я жив и что забираю тебя домой сегодня, – он нахмурился. – Чего я не могу понять, так это, как ты узнала, что он мой отец.

– Совершенно случайно. Он увидел кольцо, которое ты мне подарил. Лента порвалась, и горничная нашла его рядом с моей комнатой и отдала ему. Он узнал кольцо.

– Кольцо? – он как-то странно посмотрел на меня. – Моя печатка? А при чем здесь лента?

– Я носила его на ленте с тех пор… с тех пор, как мы поженились. Но твой отец подарил мне для него красивую цепочку, – я пальцем выловила цепочку и вытащила кольцо из ворота. – Хорошая крепкая цепочка твоей матери, как и кольцо.

Он медленно отвернулся и стал смотреть в окно.

– Зачем ты его носишь?

– Н-н-не знаю, что ответить, Ник. Я никогда не думала, что мне не нужно его носить… Может быть, потому что ты был добр ко мне и я дорожила им в память о тебе, и… я была твоей женой.

– Точнее, вдовой. Или надеялась, что вдовой.

– Я тебя рассердила? Ты не хочешь, чтобы я его носила?

Он откинулся на сиденье, сложив руки и закрыв глаза.

– Нет, ты меня не рассердила.

Я думала, что он еще скажет что-нибудь, но он молчал. Через несколько минут я сняла шляпу и тоже откинулась на сиденье. Голова у меня по-прежнему шла кругом, я положила под голову подушку и закрыла глаза. Я так устала, что мне было все равно, что ждет меня в ближайшие часы и дни.

* * *

Я очнулась от дремоты, когда кэб остановился у маленького красивого дома на улице, к северу от Чел-си. Уже смеркалось. Домик стоял на углу и был окружен крохотным садом. Вокруг стояли высокие дома с террасами. Я поняла, почему Ник назвал его коттеджем. Потому что своими белыми стенами и диким виноградом, оплетшим его почти до крыши, он был больше похож на деревенский коттедж, чем на лондонский дом.

На первом этаже были две красивые комнаты и кухня с судомойней, а наверху – две спальни, ванная комната и темная комната. Мебели в доме было немного, и она по размеру была вся меньше, чем кушетки и кресла в «Высоких зарослях» или «Луноловах», но я сразу поняла, что мебель, ковры и шторы на окнах – дорогие. И в доме было уютно и красиво.

В многочисленных газовых лампах тлели огоньки, спички были не нужны. Если нужен свет, можно просто потянуть за цепочку. Ник водил меня из комнаты в комнату, и я воскликнула от восхищения, когда мы оказались в той спальне, что была побольше:

– Как красиво! Словно маленький дворец, Ник.

– Тебе не трудно угодить, да? – Он поставил чемодан.

Я посмотрела на него, потом снова огляделась. Два гардероба, маленькие кресла, пикейное покрывало на двуспальной кровати, ковры на натертом до блеска полу, две красивые тумбочки и туалетный столик, газовый камин, от которого было так же тепло, как в гостиной. И я сказала:

– Если бы я не считала, что это красивая комната, мне было бы трудно угодить, Ник.

– Я оставлю тебя, пока ты будешь разбирать чемодан. Ванная – справа.

– Да, я заметила, когда мы проходили. Никогда не видела такой современной ванны. Правда, что горячая вода течет прямо из крана?

– Да. В кухне стоит бойлер, он работает на угле. Им нетрудно пользоваться. Я буду в гостиной.

Первый гардероб, который я открыла, оказался пуст, так же как и тумбочка рядом. Вынимая из чемодана одежду и развешивая ее, я начала нервничать. Трудно поверить, что всего каких-нибудь три часа назад в «Луноловах» Роберт Фолкон просил меня выйти за него замуж. Теперь я в этом доме вместе с Ником Сэбином, моим мужем, с человеком, которого я практически не знаю и видела всего несколько часов в тюрьме Ченгфу.

Зачем он приехал за мной? Он женился на мне только потому, чтобы быть уверенным в том, что Фолконы потеряют «Луноловов», а не потому, что хотел взять меня в жены. Я уверена, что в Лондоне найдется много красивых женщин, которые бы с радостью вышли замуж за такого мужчину. И почему он сказал, что недавно вернулся, когда я видела его в Соколином поле на день Гая Фокса?

К своему собственному удивлению, я не боялась. Волновалась – да, но это было естественно, но не боялась. Я напомнила себе, что, найдя меня без сознания, он отнес меня в Чизлхестские пещеры и оставил там одну. Трудно представить себе большее зло, и мне должно быть жутко от того, что я в его доме, но мне, совершенно не понятно почему, не было ни чуточки страшно.

Я пошла в ванную умыться и привести в порядок волосы, а затем спустилась по небольшой лестнице в гостиную. Здесь, в большом и тоже газовом камине, ярко пылало пламя. Не нужно носить уголь, не нужно чистить решетки. В таком доме действительно немного работы для того, чтобы держать прислугу.

У одной стены стоял книжный шкаф, забитый книгами. Небольшая стопка журналов и газет лежала на приставном столике. Шторы были задернуты. Ник сидел в кресле, вытянув ноги к огню, и курил тонкую черную сигару. Он встал, когда я вошла, и спросил:

– Ты нашла все, что нужно?

– Да, спасибо. Я посмотрела в шкаф для белья, там так много простыней и полотенец. Ты давно здесь живешь?

– Я снял его год назад, но собираюсь купить. Ты увидишь, в нем всего достаточно, но, если нам что-то понадобится, просто скажи. Это касается и любой одежды, которую захочешь.

– Одежды? Да у меня ее полно, спасибо!

Он улыбнулся.

– Я бы не сказал, что у тебя большой гардероб. – Он достал из кармана бумажник и вынул оттуда три пятифунтовые банкноты. – Возьми, Люси. Скажи, когда нужно будет еще.

– Но мы сможем прожить на это не одну неделю!

– Это не на жизнь, а на твои личные нужды. Ты увидишь, что в кладовой всего достаточно, но можешь завтра пройтись по магазинам и заказать для доставки все, что захочешь. Я каждую неделю делаю заказы в магазинах, но у тебя должны быть деньги на всякий случай. – Он добавил еще одну пятифунтовую бумажку и положил все мне в руку. Я держала в своей руке годовое жалованье кухарки.

– Вы… очень щедры, – пробормотала я. – Но я не буду расточительной, обещаю. Можно я схожу на кухню и посмотрю, как работает плита? Ты хочешь есть, Ник? Если да, я могу сделать бутерброд. Когда ты будешь ужинать?

Он покачал головой и резко сказал:

– Я ухожу. Приготовь себе все, что захочешь.

– Уходишь? – Я удивленно посмотрела на часы над камином. Стрелки показывали десять минут седьмого. – Ты не вернешься к ужину?

– Нет.

Я замолчала, растерявшись и не зная, что сказать.

– Когда ты… я хотела сказать… не возражаешь ли ты, если я спрошу, когда ты вернешься, Ник?

– Не надо спрашивать у меня разрешения, если хочешь что-то спросить, пожалуйста. – Он взял со стула пальто и шляпу. – Не знаю. До полуночи, возможно, вернусь. У меня есть ключ, поэтому ложись спать, когда захочешь. – Он раздавил сигару в большой пепельнице и пошел к двери. Остановился, оглянулся и посмотрел на меня без всякого выражения, затем неохотно улыбнулся и сказал: – По крайней мере, у тебя больше свободы, чем в тюрьме Ченгфу.

Он вышел, и через несколько секунд я услышала, как захлопнулась входная дверь. Я медленно направилась к креслу, села и уставилась на пламя камина, стараясь понять, что означают последние слова. Минут через пять, так ничего и не решив, я встала и отправилась на кухню. Когда я посмотрю кладовую, могу составить список продуктов, которые нужно будет заказать, затем посмотрю, как работает плита, приготовлю себе что-нибудь несложное. Сейчас, когда я более внимательно все осмотрела, увидела, что в доме несколько дней не убирали, везде была пыль, так что мне будет чем заняться в ближайшие дни.

К десяти часам я поужинала, вымыла посуду, убрала в кухне и нижних комнатах и села у камина с книжкой стихотворений, которая называлась «Рубаи Омара Хайяма». Эти стихи произвели на меня странное впечатление, и хотя слова и ритм четверостиший захватывали, мне было трудно сосредоточиться. В половине одиннадцатого я выключила газ и отправилась спать.

Причесавшись и надев самую нарядную ночную рубашку, я выключила газ и в своем камине и задумалась, как быть со светом. Я оставила гореть газовую лампу в холле, потом решила, что Нику незачем пробираться на ощупь в спальню. Еще немного поразмыслив, я выключила лампу над кроватью и оставила небольшой огонь в лампе у двери.

Лежа в постели в полумраке, я ждала возвращения мужа, а в голове у меня вертелись вопросы, на которые не было ответа. Зачем Ник, заявив, что я его жена, и потребовав, чтобы я с ним уехала, привез меня в свой дом, а затем в первый же вечер ушел из дому, оставив меня одну? Почему у него так меняется настроение? То я вдруг узнаю в нем человека, с которым познакомилась в Ченгфу, злого, возможно, но живого и человечного, способного потешаться над превратностями судьбы, даже если они и привели его в камеру смертника. А в следующий момент все это внезапно исчезает, как будто он с грохотом опустил ставни, закрываясь от меня, и передо мной оказывается совершенно незнакомый холодный человек.

Примерно через час я услышала, как отворилась входная дверь, затем послышались тихие шаги на лестнице. Я затаила дыхание, прислушавшись, но теперь я уже не боялась и не нервничала. Я чувствовала какое-то непонятное волнение, как будто выпила слишком много вина.

Я оставила дверь в спальню наполовину открытой. Ник сейчас был на лестничной площадке. Я услышала его шаги, заглушаемые ковром. Он остановился у двери. Несколько мгновений ничего не было слышно. Затем приглушенный свет у двери погас, и комната погрузилась в темноту. Я услышала слабый щелчок, и дверь закрылась. Снова тишина. Я уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как услышала, что дверь спальни в противоположном конце коридора захлопнулась.

И только тогда я поняла, что одна в комнате. Он подошел к двери, выключил свет, закрыл дверь и ушел в другую спальню. Я стала на колени, нащупала цепочку, и лампа над моей головой зажглась с легким хлопком. Я встала с кровати, подошла ко второму гардеробу, про который решила, что это – Ника. Он был пуст. Тумбочка, в которой, я думала, хранятся его вещи, была тоже пуста. Я медленно подошла к кровати, легла и выключила свет.

Это – не наша спальня. Это – моя спальня.

* * *

Следующие две недели я бывала то счастлива, то впадала в отчаяние. Мне нравился наш маленький дом, я с удовольствием наводила в нем порядок, и нигде не было ни пятнышка. Мне нравилось готовить всякие вкусные блюда. На следующий день после приезда я потратила восемнадцать пенсов на поваренную книгу. Пользуясь книгой и тем, чему научила меня миссис Кокс, я постоянно готовила что-нибудь новое. Я любила ходить по магазинам мимо набережной и наблюдать за художниками, которые, установив мольберты на мосту или на тротуаре, писали свои речные пейзажи. В Челси жили разные люди, бедные и богатые, но большинство из них были приветливы, и мне нравилась веселая атмосфера этого места.

Но Ник по-прежнему был незнакомцем, и я мало его видела. Я узнала, что большую часть времени он проводит на Лондонской бирже металлов, которая имела какое-то отношение к покупке и продаже меди, олова и других металлов. Все операции осуществлялись на бумаге, и он в глаза не видел ни одного металла. Когда я спросила, что это значит, он ответил с одной из редких улыбок, что это респектабельная форма спекуляции и очень прибыльная, если все правильно рассчитать.

Вечера он проводил в своем клубе и однажды пришел домой абсолютно пьяный. Было уже далеко за полночь. Я услышала, как он упал на лестнице, и вышла, чтобы помочь ему лечь в постель. Но он заставил меня отвести его на кухню и поливать голову холодной водой над раковиной, пока он не смог сам стоять на ногах, не очень уверенно, но без посторонней помощи. Он был так зол на себя, что мне было трудно удержаться от смеха, глядя, как он мокрый качается на ногах и ругается.

Я начала готовить ему черный кофе, потому что слышала, как мистер Фолкон говорил, что черный кофе лучшее лекарство от опьянения, но Ник велел мне все бросить и идти спать. Я не послушалась и продолжала молча готовить кофе, и тогда он на меня закричал. К своему огромному удивлению, я впервые повысила голос и закричала в ответ, что он мой муж и что я имею право о нем заботиться. Я заявила, что всю жизнь заботилась о детях и заметила, что чем старше они становятся, тем больше глупеют, и что он глупее их всех, если думает, что я расстроилась, что он случайно выпил слишком много.

Все, что я сказала, звучало неразборчиво и маловразумительно, но он сел на стул, уронил голову на руки и смеялся так, что чуть не задохнулся. Потом он вел себя очень тихо, пока я не сварила кофе, послушно выпил две чашки, молча за мной наблюдая. Покончив с кофе, он сказал:

– Спасибо, Люси. Теперь я в порядке. – И отправился спать.

На следующее утро он спустился к завтраку мрачный и сказал:

– Прошу извинить меня за вчерашний вечер. Я еще ни разу так не напивался с тех пор, как выпил свою первую пинту пива. Такое больше не повторится.

– Ничего страшного, Ник. Я рада, что была рядом и могла помочь. Извини, что я смеялась, с моей стороны это было не очень хорошо, но я ничего не могла с собой поделать. Мне вдруг стало очень смешно, когда ты тут с мокрой головой пытаешься стоять прямо и злишься, что у тебя не получается… – Мне пришлось закрыть рот рукой, чтобы сдержать новый приступ смеха. И тут же мне стало неловко оттого, что я снова над ним смеюсь, и я посмотрела на него со страхом, ожидая увидеть на его лице справедливое возмущение. Но, к своему удивлению, я увидела, что с его лица исчезло мрачное выражение, и он смотрит на меня озадаченно.

– Господи! Вы удивительная девушка, миссис Сэбин. Впрочем, я уже давно об этом знаю.

Он взял тарелку, положил себе завтрак, который я оставляла на буфете в кастрюле, чтобы он не остывал, затем вернулся к столу с чудной, насмешливой улыбкой и спросил:

– Хочешь пойти вечером в театр, Люси? Я почувствовала, что от волнения краснею.

– Правда, Ник? О, с удовольствием!

– В «Хеймаркете» сегодня – «Она идет побеждать». Я куплю билеты по дороге в Сити. А поужинаем после в «Кафе ройял».

Это был один из моих самых счастливых дней. Ник неожиданно приехал домой в обеденное время, посадил меня в кэб и повез на Риджент-Стрит. Там он купил мне золотисто-белое вечернее платье и плащ. Пока платье подгоняли по фигуре, он повел меня по другим магазинам покупать туфли, перчатки, золотой браслет и бриллиантовую брошь в виде ветви. Поначалу я протестовала от испуга, что он тратит на меня такие деньги, но потом перестала сопротивляться, потому что мне стало казаться, что ему этого хочется. Он выглядел более беззаботным, больше похожим на себя впервые с тех пор, как привез меня в Челси.

Это был не только самый счастливый день в моей жизни, но и самый волнующий. В прелестном платье я чувствовала себя красивой даже рядом со всеми этими элегантными дамами и их кавалерами. Само событие завораживало меня своим блеском и неожиданностью не меньше, чем спектакль. А затем, в ресторане, среди красного плюша, позолоченных лепных украшений и блеска зеркал, я чувствовала себя, как в волшебном сне.

С Ником было весело и интересно, и за несколько часов мы с ним проговорили больше, чем за две недели. Он почти не говорил о себе, но комментировал все, происходящее вокруг нас, и поощрял мой разговор. Осмелев после двух бокалов шампанского, я рассказала ему о том дне, когда приехала в «Высокие заросли», и о том ужасном инциденте, когда я заявила, что мистер Грешем пригласил меня в Англию для того, чтобы сделать своей наложницей. Сейчас эта история казалась мне такой забавной, что я посмеивалась, рассказывая ее. Ник же просто умирал со смеху и заставил меня рассказать еще раз. Я так и сделала и вспомнила так же, как мистер Марш помог мне. Затем я снова рассмешила Ника до слез, описав утреннюю службу в церкви, когда я опять опозорилась.

Мы вернулись домой в кэбе уже после полуночи, и, после того как Ник помог мне выйти, настроение его неожиданно резко изменилось. При свете фонаря я увидела, что его лицо приняло бесстрастное выражение, а глаза снова смотрят холодно. Он сказал извозчику: – Подождите! – Затем – мне: – Я провожу тебя до двери и поеду в клуб. Меня ждут за карточным столом. Там и переночую.

Счастливое, приподнятое настроение сразу пропало, как только я осознала его слова. Оцепенев от горя, отчаянно пытаясь понять, чем я вызвала такую резкую перемену в его поведении, я удрученно наблюдала, как он открывает дверь и пропускает меня вперед. В холле я повернулась к нему, страстно желая поговорить, но поняла, что не имею права задавать вопросы. Я носила его имя, но не была настоящей женой. И я не смела заявлять свои права на человека, за которого вышла замуж, чтобы отблагодарить его перед смертью. Он уже готов был уйти, когда я сказала:

– Спасибо!.. Спасибо за такой чудесный вечер, Ник!

Не оборачиваясь, он ответил:

– Спокойной ночи, Люси! – и направился к кэбу. По такому сценарию и складывалась моя жизнь.

Иногда, на несколько часов, Ник становился таким, каким я его запомнила в Ченгфу, очень живой, в глазах – веселые демоны. И тогда оставался вечером дома со мной или возил меня ужинать в ресторан. Однажды в воскресенье, когда у него было такое настроение, он повез меня кататься на пароходе. И, несмотря на то, что было холодно и дождливо, я радовалась каждому мгновению. Но вдруг неожиданно между нами захлопывалась дверь, и он становился человеком, которому было невыносимо даже мое присутствие. Мне временами было тяжело скрывать обиду, когда он отворачивался от меня с открытой неприязнью.

Однажды, когда Ник уехал после завтрака в Сити, мне вдруг очень захотелось повидать мистера Марша. Возможно, я надеялась, что он сможет мне объяснить странное поведение Ника и посоветует, что мне делать. У меня был адрес его хозяина, лорда Шипли, офицера, у которого он служил, когда был в армии, и который теперь был генерал-лейтенантом. Он жил на улице герцога Йоркского, в нескольких минутах ходьбы от Уайтхолла.

Я надела свои старые сапоги. В них было удобней ходить, чем в любых туфлях, и их почти не было видно из под длинной юбки, которой я буквально подметала тротуар. Мне понадобилось на дорогу чуть больше часа. Я легко нашла высокий, но узкий дом, окруженный такими же домами. Я думаю, Лорд Шипли жил в этом доме, когда приезжал в Лондон, и что где-нибудь за городом у него было большое поместье. Я прошла на улицу, которой пользовались торговцы. Задняя дверь вела прямо в кухню. Мне открыла пухлая дама в переднике и чепце.

Не успев спросить, могу ли я видеть мистера Марша, я услышала его голос:

– Люси! – и он появился на пороге, сияя от радости. – Люси, какой приятный сюрприз! Входи, входи, моя дорогая! Миссис Берк, это моя невестка – Люси. – Он обнял меня, взял у меня пальто и шляпу и усадил за стол, на котором было печенье и только что заваренный чай. – Мы только что собирались выпить чаю, перед тем как миссис Берк пойдет по магазинам. Присоединяйся к нам!

– С удовольствием, мистер Марш. Ничего, что я здесь?

– Все в порядке, дитя мое. Мои обязанности не очень обременительны, а его светлость целый день в Военном министерстве.

Когда миссис Берк ушла, мы смогли поговорить открыто, и я рассказала мистеру Маршу о своей жизни. Он слушал и недоуменно хмурился.

– Это красивый дом, – закончила я, – и у нас есть все, что пожелаешь. Но Ник не счастлив. У него… своя спальня, и он даже ни разу меня не поцеловал. Его почти не бывает дома, он то в Сити, то в клубе, за исключением нескольких часов, когда внезапно он становится другим, и тогда мы замечательно проводим время. Но это всегда кончается. Иногда мне кажется, что он меня ненавидит и не выносит моего вида. Я знаю, что он не обязан меня любить, но тогда зачем он потребовал, чтобы я уехала с ним, как жена, не понимаю.

Мистер Марш вздохнул.

– Я знаю его еще меньше, чем ты. Я даже не могу предположить, почему он себя так странно ведет, – его голос задрожал. – Какое это было счастье узнать, что он жив. Он рассказывал, как ему удалось избежать казни?

Я рассказала то, что знала, и мы еще поговорили о том о сем, пока не вернулась миссис Берк. Я была разочарована, что мистер Марш не смог мне помочь, но поняла, что глупо было на это надеяться.

Миссис Берк была добрая женщина и большая болтушка. Она предложила мне остаться на обед, показала мне дом, небольшой, но очень элегантный. Я провела еще час на кухне, записывая рецепты и полезные советы, как приготовить вкусные блюда, которые, как уверяла миссис Берк, обожает его светлость и которые мне хотелось приготовить дома.

Мне так понравилось в гостях, что я не заметила, как летит время, и, когда я уходила, было почти четыре часа. Когда я подходила к дому, уже смеркалось, и я увидела, что у нас горит свет. Ник вышел из гостиной с газетой в одной руке и с сигарой в другой.

– Ах, Ник, извини! Я не знала, что ты рано вернешься.

Он нетерпеливо отмахнулся.

– Я сам не знал. Но не следует ходить одной так поздно, Люси… – Он замолчал и не мигая смотрел, как я снимаю пальто и шляпу. – Господи! Почему на тебе эти сапоги?

– Я ходила навестить твоего отца, Ник. Он живет у своего старого хозяина, рядом с Уайтхоллом, и… ах, мне следовало сначала спросить у тебя разрешения, но это получилось само собой. Я так его люблю, Ник, и мы хорошо провели время.

– Я ничего не имею против того, что ты видишься с моим отцом, но какое отношение к этому имеют сапоги, черт побери?

– В них ходить удобнее, чем в туфлях.

– Ходить? – его брови взлетели, затем упали, и глаза превратились в две щелочки. – Ты шла пешком туда и обратно? Почему?

– Я… я не хотела тратить деньги на кэб, Ник, – заикаясь ответила я, сбитая с толку его гневом. – Всего четыре мили туда и обратно.

– Господи! Неужели ты никогда ничему не научишься? – яростно крикнул он. – У тебя есть права, Люси. Права! Ты не в Китае, ты больше не бедная. Тебе не нужно ходить пешком в Вестминстер, как ты ходила в Ченгфу, чтобы сэкономить на несколько ложек супа. Никогда больше этого не делай, разве только ради удовольствия. Никогда! И не веди себя так, как будто тебе приходится отчитываться передо мной за то, что ты тратишь.

Я расстроилась и мне хотелось плакать, но, как всегда, когда я чувствовала себя несчастной, слез не было.

– Извини, – сказала я, стараясь говорить спокойно, – никто не был со мной так щедр, как ты, и ты никогда не проверяешь мои счета. Я сделала так не потому, что боялась, что ты рассердишься, если я возьму кэб, Ник. Я знаю, ты не станешь сердиться. Но просто у меня… дурные привычки. Пожалуйста, прости меня.

– Дурные привычки? – Он глубоко вздохнул, и рассерженное выражение сошло с лица. – Нечего мне прощать, Люси, – тихо сказал он. – Если я еще когда-нибудь закричу на тебя, кричи в ответ, как тогда, когда я напился. Прекрати извиняться и помни, что ты не служанка, не чья-то собственность и не низшее существо, даже если большинство мужчин именно так и относятся к женщине. И имей это в виду, Люси, а то ты всю жизнь будешь униженно кланяться какому-нибудь напыщенному, полному чувства собственной важности мужу.

Я сказала, ничего не понимая:

– Но ведь ты же мой муж.

Он моргнул, на мгновение замешкавшись, и сказал каким-то странным голосом, уходя в комнату:

– Да, конечно, Люси, конечно.

И тогда я впервые засомневалась, внезапно очень испугавшись, в умственных способностях Ника. Он сейчас, как ни в чем не бывало, говорил так, как будто мне еще предстояло выйти замуж за другого. Мое беспокойство росло. Я пошла вслед за ним в гостиную, размышляя над тем, что если мое открытие верно, то оно объясняет некоторые до сих пор непонятные вещи. Хотя бы отчасти этим можно объяснить внезапную смену настроения, как, например, тогда, когда мы вернулись с ним из театра и он оставил меня, а сам уехал в клуб.

Может быть, из-за провалов в памяти он и сказал мне, что вернулся в Англию в марте, когда на самом деле я знала, что это произошло несколько месяцев назад. И кроме всего прочего, может быть, именно в этом и кроется ответ на самую загадочную историю, произошедшую со мной, о которой я просто запрещала себе думать. Могло быть так, что, когда он нес меня, потерявшую сознание, в пещеры, он не понимал, что делает, и просто не помнит об этом?

Отбросив все эти мысли, я спросила с надеждой:

– Ты останешься на ужин, Ник? Я могу приготовить что-нибудь новое.

Он не взглянул на меня, а продолжал изучать кончик сигары, затем устало улыбнулся, тяжело вздохнул и сказал:

– Нет. Я ухожу. Не жди меня, Люси.

* * *

В последующие дни в нашей жизни мало что изменилось. То я думала, что мой страх за умственные способности Ника абсурден, то опасалась, что с головой у него не все в порядке. Я всегда старалась быть веселой и приветливой, заботилась о нем, но теперь постоянно помнила, что нельзя быть слишком смиренной, потому что это его злило.

Я иногда писала миссис Фолкон, которая всегда отвечала мне, подробно описывая жизнь в «Луноловах», но никогда не упоминала о Роберте. Каждую неделю я писала Метью в школу и посылала ему иногда коробку пирожных, которые пекла сама, или конфеты. Я навещала мистера Марша примерно раз в десять дней, и по такому случаю миссис Берк всегда готовила специальный обед. Я теперь очень внимательно читала «Таймс», потому что мне становилось все тревожнее за друзей, оставшихся в Китае. Ситуация там, похоже, менялась с каждой минутой, потому что сегодняшние новости полностью противоречили вчерашним. Ясно было лишь одно: «боксеры» с каждым днем становились все опаснее.

Утром в последнюю неделю мая я возвращалась домой из магазина и увидела, что у дома стоит кэб, а у двери ждут дама и джентльмен. Я пошла быстрее и увидела, что это мистер и миссис Фолкон. Я была счастлива видеть их, и вскоре мы уже уютно устроились в гостиной и пили кофе. Я заметила, что мистер Фолкон чем-то подавлен, что было на него не похоже. Его жена была, как всегда, спокойна, но мне показалось, что думает она о чем-то своем, пока мы болтали о всяких пустяках. Фолконы сказали, что гостили две недели у друзей в Корнуолле и вернулись день назад.

– Мы испытали что-то вроде шока, когда вернулись в «Луноловы», – сказала миссис Фолкон, глядя на мужа. – Именно поэтому мы и приехали, не предупредив тебя, Люси. Надеюсь, Николас не рассердится.

– О, нет, нет. Все правильно миссис Фолкон. Он рассердился, если бы я стала спрашивать у него разрешения, можете ли вы приехать. Так что случилось в «Луноловах»?

– Роберт исчез, – медленно сказал мистер Фолкон. – Он пропал за три дня до нашего возвращения и даже записки не оставил. Мы думаем, что он отправился морем на Дальний Восток, и мы хотели бы узнать, знаешь ли ты об этом хоть что-нибудь, Люси. Видишь ли, поскольку в Китае сейчас очень неспокойно, мы волнуемся за него.

– Он… он опять поехал в Китай? – Я была потрясена. – Но ведь просто глупо ехать туда сейчас!

Почему вы думаете, что я могу об этом знать, мистер Фолкон? Я ничего о Роберте не знаю с тех пор, как уехала от вас.

– Может быть… ты сможешь пролить свет на одну странную историю. Помнишь Пегги, нашу горничную? Она рассказала, что однажды, когда мы были в Корнуолле, она чистила лампы в спальнях, в том числе и в твоей комнате, Люси. Фитиль в твоей лампе был очень закопчен, и она счистила налет на кусок бумаги, а точнее, на лист из блокнота, который нашла в тумбочке. Когда она закончила чистить лампу, то обнаружила, что произошло нечто странное. Ну, само по себе, ничего странного, но…

– О, Гарри, дорогой, ты не можешь покороче? – перебила его жена, и я впервые за все время, что ее знала, услышала в ее голосе нотку раздражения. Она посмотрела на меня: – Под сажей на бумаге едва заметно проступили некоторые слова, которые, очевидно, были написаны на предыдущем листе.

Я смотрела на нее широко открытыми глазами.

– О! Вы хотите сказать, что это был отпечаток того, что я написала карандашом?

Миссис Фолкон кивнула.

– Да, Пегги сказала, что она разобрала несколько слов, что-то похожее на нож великана и медвежонка. Она была заинтригована и пыталась разобрать что-нибудь еще, пока спускалась по лестнице, здесь она столкнулась с Робертом. Он спросил, что такого интересного она нашла, и Пегги показала ему листок. Он очень разволновался, сказал, что нанесет на листок графит с карандаша, чтобы прочитать все.

– Больше Пегги листок не видела, – сказал мистер Фолкон, беспокойно хмурясь. – На следующий день Роберт уехал в Лондон, предположительно для того, чтобы узнать, каким судном быстрее добраться до Китая. Через два дня он исчез. Мы навели справки в разных компаниях. Ни одно судно не ушло в Китай за последние две недели. Конечно, он мог отправиться первым же удобным рейсом в Бомбей или Сингапур, а там пересесть на другой пароход. Мы предполагаем, что он обнаружил что-то, что проливает свет на эту проклятую загадку.

Миссис Фолкон положила свою руку на мою, в ее прекрасных глазах была тревога.

– Ты знаешь, что было на листке, Люси?

– Там была разгадка, – подавленно ответила я. – Совершенно случайно я нашла ответ на первую часть загадки, все остальное было уже легко. Я записала все в своем блокноте, у меня и сейчас лежит в чемодане этот листок. Я никому об этом не рассказала, но то, что обнаружил Роберт с помощью графитовой пыли – ответ на загадку.

Мистер Фолкон вздохнул.

– Этого мы и боялись. И теперь безрассудный мальчишка снова отправился в Китай искать сокровище. А ведь в любой момент там может вспыхнуть война.

Я прошептала:

– Мне очень жаль. Я бы никогда сознательно не стала подвергать Роберта опасности.

– Люси, дорогая, ты ни в чем не виновата, – быстро сказала миссис Фолкон. Она выпрямилась. – Что ж, по крайней мере, мы знаем, что произошло, Гарри. А это лучше, чем строить догадки.

– Правильно. Нам остается только то, что делают все родители в мире. Волноваться и надеяться, – он криво улыбнулся. – Так ты никому не сказала? Я всегда знал, что у тебя есть здравый смысл, детка. Это проклятое сокровище породило вражду и злобу, которые живут уже более пятидесяти лет. Мы были бы счастливы, если бы оно провалилось в тартарары, я и Тина. Но не Роберт. Для него это способ спасти «Луноловов», и он готов для этого рисковать всем, чем угодно.

Минут через десять они уехали, пообещав мне сообщить, как только узнают что-нибудь о Роберте. Весь день я себе места не находила. Ник пришел домой за несколько минут до полуночи и был удивлен тем, что я еще не сплю. Я ему торопливо рассказала о визите мистера и миссис Фолкон и отдала лист бумаги из конверта, адресованного мистеру Маршу.