Текст книги "Спасатели планеты"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Хендрикс осторожно ступил на раскачивающуюся вздрагивающую площадку. Она слегка проседала при каждом шаге, и Хендрикс уныло ругался на языке, который, к счастью, понимали только я и Райф. Любопытные Следопыты высыпали на улицу и щебетали приветственно и удивленно.

Райф и Хендрикс выразили откровенное презрение, когда я страстно приветствовал своих приемных родителей.

Они уже состарились, и это меня опечалило. Мех поседел, крепкие пальцы рук и ног скрючились от ревматизма, красноватые глаза были тусклыми и подслеповатыми. Они были рады мне и отдали распоряжение, чтобы мои спутники были размещены в покинутом доме поблизости. Они настаивали, чтобы я вернулся под их крышу, и Кила, разумеется, приглашалась со мной.

– Не могли бы мы поставить лагерь на земле? – спросил Хендрикс, неприязненно разглядывая необычное жилище.

– Так предложено хозяевами, – ответил, я. Я в этом жилье ничего не видел плохого. Крыша из плетеной коры, ковер мха на полу, – гнездо выглядело заброшенным, здесь было сыро, но можно было уберечься от непогоды.

Первое, что было нужно сделать, это отправить посланника Старому, спросить об аудиенции. Это я сделал, послав одного из моих названных братьев, после чего была трапеза из почек, сот насекомых и птичьих яиц; мне это было привычно, из остальных же только Кила ела с аппетитом и Регис Хастур проявлял заинтересованность.

Когда правила гостеприимства были соблюдены, приемные родители спросили имена моих спутников, и я представил их одного за другим. Когда я назвал Региса Хастура, это вызвало у них короткое молчание, затем возглас, правда вежливый. Они настаивали на том, что их кров недостоин сына Хастура, что его следует немедленно отвести в Королевское Гнездо Старого.

Для Региса не было способов отклонить предложение, не обидев хозяев, и когда вернулся посланник, он уже был готов идти с ним. Но прежде, чем уйти, он отвел меня в сторону.

– Мне не очень нравится вас покидать…

– Вы будете в достаточной безопасности.

– Не это меня тревожит, доктор Элисон.

– Зовите меня Джейсон, – поправил я сердито. Регис сказал, сжав рот: Хорошо. Но завтра, когда вы станете рассказывать Старому о своей миссии, вам надо быть доктором Элисоном… Но и Джейсоном, которого он знает, вам тоже надо быть…

– Что…

– Хотелось бы мне вас не покидать. И хотелось, чтобы вы были рядом с теми людьми, которые вас знают, как только Джейсона, но не один. Только, чтобы с вами была не Кила.

Что-то странное было в его лице, и я задумался над этим.

Может ли Хастур ревновать Килу? Ревновать ко мне? Мне никогда не приходило в голову, что его может чем-то привлекать Кила. Я попытался свести это к шутке.

– Кила может дать мне отказ.

Регис сказал без выражения: – Хотя прежде она уже встречала доктора Элисона, затем неожиданно он засмеялся. – Или, может быть, вы правы. Может быть, Кила откажет доктору Элисону, если он покажется.

Глава 6

Угольки гаснущего костра отбрасывали непривычные оттенки на лицо Килы. На ее плечи и широкие волны темных волос. Сейчас, когда мы были одни, я чувствовал напряжение.

– Не спится, Джейсон?

Я покачал головой.

– Надо спать, пока есть возможность.

Я боялся, что если в эту ночь сомкну глаза, то проснусь Джеем Элисоном, которого я ненавидел. В мгновение я увидел комнату глазами Джея: для него она не была жилой и чистой, но, в сравнении со стерильными терранскими комнатами и коридорами – грязной, антисанитарной, как звериное логово.

Кила сказала задумчиво: – Вы странный человек, Джейсон. Что вы за человек? Из мира Терры?

Я рассмеялся, но веселья в моем смехе не было. Внезапно я стал рассказывать ей всю правду.

– Кила, человека, которого вы знаете, как меня, не существует. Я был создан специально для этой задачи. Ее решение будет мои концом.

Она была изумлена, глаза ее широко раскрылись.

– Я слышала легенды о терранцах и их науках, что они создают ненастоящих людей, из металла, а не из плоти и крови…

Не давая распространиться дальше этому наивному ужасу, я быстро протянул перевязанную руку, взял ее пальцы в свои и пожал.

– Они металлические? Нет, Кила. Но человека, которого вы знаете, как Джейсона, не будет, я буду кем-то иным… – Как я мог объяснить Киле о подавленной личности, когда сам мало что понимал в этом?

Она мягко вытащила пальцы и сказала: – Я видела, как кто-то другой однажды глядел на меня вашими глазами. Призрак.

Я бешено затряс головой,

– Бедный призрак, – прошептала она.

Жалость. Я в ней не нуждался.

– То, о чем я помню, я не жалею. Возможно, вас я даже не вспомню, – но я лгал. Я знал, что хотя забыл все остальное, я не смогу похоронить в памяти эту девушку, до самого конца мой призрак будет влачить эту ношу. Я глядел через огонь на Килу, которая сидела, скрестив ноги. Она сняла свою бесполую верхнюю одежду, и под ней оказалось белье, простенькое, как детская распашонка, но удивительно притягательное. Из-под белья выглядывал краешек повязки, и случайное воспоминание, не мое, навело на мысль, что если края раны сойдутся неправильно, будет заметный шрам. Заметный для кого?

Она призывно протянула руку.

– Джейсон… Джейсон…

Самообладание покинуло меня. Я чувствовал себя так, как если бы стоял под огромным звучным сводом камеры, которая была мозгом Джея Элисона, крыша была готова обрушиться на меня. Образ Килы замерцал и растаял, – вначале она была отчетливой и манящей, а затем – словно я видел ее не с того конца телескопа.

Ее руки сомкнулись на моих плечах. Я поднял ладонь, чтобы оттолкнуть ее.

– Джейсон, – взмолилась она. – Не… не отказывайся от меня так. Поговори со мной, расскажи!

Но ее слова проходили ко мне сквозь пустоту – я знал, что завтра во время встречи произойдут важные события, и Джейсон один будет на этой встрече, куда терранцы послали его сквозь этот ад и пытки неведомо зачем… Ах да, лихорадка Следопытов…

Джей Элисон стряхнул руки девушки и свирепо зарычал, пытаясь собраться с мыслями и сконцентрировать их на том, что ему предстояло сказать и сделать, чтобы убедить Следопытов выполнить свой долг по отношению к другим обитателям планеты. Как будто эти… нелюди способны испытывать чувство долга.

Испытывая непривычный прилив чувств, он задумался об остальных. Хендрикс… Джей знал в точности, зачем Форс послал большого надежного космонавта вместе с ним.

А этот красивый утонченный дарковерец – кто он? Джей удивленно посмотрел на девушку – он не хотел, чтобы открылось, что он не до конца отдает себе отчет в том, что говорит и делает, или что он помнит, хотя бы отчасти, Джейсона.

Он хотел уже спросить: "Что здесь делает дитя Хастура?", но тут логика сказала, что столь важный гость с почетом должен быть принят Старым. Затем нахлынула волна отчаяния: Джей понял, что он даже не может говорить на языке Следопытов, что тот полностью вылетел у него из головы.

– Вы… – он выудил имя девушки – Кила, вы умеете разговаривать на языке Следопытов?

– Несколько слов. Не больше. А что? – она отступила в угол крошечной комнаты – но все же недалеко от него – и он вяло подумал, что еще натворило это проклятое "альтер это". Но с Джейсоном было не поговорить. Джей поднял глаза, меланхолично улыбаясь.

– Сядьте, дитя. Вам не следует пугаться…

– Я… я пытаюсь понять. – Девушка вновь прикоснулась к нему, очевидно, стараясь справиться с ужасом. – Это не просто – когда вы на моих глазах превратились в кого-то другого… – Джей увидел, что она дрожит от страха.

Он сказал устало:

– Я не намерен превратиться в летучую мышь и улететь. Я всего лишь бедный дьявол – доктор, который дал себя втянуть в нечистое дело, – не было причины, думал он, демонстрировать свое ничтожество и отчаяние, крича на этого несчастного ребенка. Бог знает, что там у нее было с этим "вторым я" – Форс признал, что этот проклятый Джейсон был бы сосредоточением всех нежелательных качеств, с которыми он боролся всю жизнь. Усилием воли он не дал себе сбросить ее руку с плеча.

– Джейсон, не… исчезайте! Подумайте! Попробуйте удержаться!

Джей обхватил голову руками. В тусклом свете жилища она, очевидно, не заметила перемены, происшедшей с ним.

Видимо, она считает, что разговаривает с Джейсоном. Она не выглядит слишком сообразительной.

– Подумайте о завтрашнем дне, Джейсон. Что вы им скажете? Подумайте о своих родителях…

Джей Элисон подумал о том, что они скажут, когда обнаружат в нем чужого. Он чувствовал себя чужим. Хотя он должен прийти в этот дом и говорить – он отчаянно копался в памяти в поисках хотя бы осколков языка Следопытов.

Будучи ребенком он говорил на нем. Он должен вспомнить, чтобы говорить с женщиной, которая была ему доброй матерью. Он попытался изобразиться на губах непривычные артикуляционные формы…

Джей вновь закрыл лицо ладонями. Джейсон был той его частью, которая помнила Следопытов. Вот что ему надо помнить: Джейсон не чужой ему, не захватчик тела. Джейсон – утраченная его часть и необходимая. Если он был только один способ вернуть память Джейсона, его сноровку, не утратив при этом себя… Он сказал девушке:

– Дайте подумать. Дайте…

Неожиданно для него самого голос сорвался вдруг на чужой язык.

– Оставьте меня одного.

Быть может, подумал Джей, я могу остаться собой, если смогу припомнить остальное. Доктор Форс сказал Джейсону, что он может помнить о Следопытах без любви но и без неприязни.

Джей поискал в памяти и не нашел ничего, кроме привычного расстройства. Годы, проведенные на чужой земле, вдали от человеческого убежища, одиночество и тоска.

"Отец меня покинул. Он упал с самолета, и я никогда больше его не видел. И я ненавижу его за то, что он покинул меня…" Но отец не покинул его. Он разбил самолет, пытаясь спасти их обоих. Ничьей вины тут нет…

"Кроме отца. Потому что он пытался перелететь через Хеллеры, где никто из людей…" Он не принадлежит этому миру. Хотя Следопыты, о которых он думал ненамного лучше, чем о диких зверях, приняли чужого ребенка в свой город, в свои дома, в свои сердца. Они любили его. А он…

– И я любил их. – Я обнаружил, что говорю почти вслух, затем обнаружил, что Кила схватила меня за руку, изучающе глядя мне в лицо. Я потряс головой.

– В чем дело?

– Вы меня напугали, – сказала она дрожащим голоском, и я вдруг понял, что случилось. Я затрясся от свирепой ненависти к доктору Элисону. Он даже малой толики того, что могу сделать я, не может сделать, но все же исхитряется выползти из мозга. Как он, должно быть, меня ненавидит! Но будь я проклят, если хотя бы наполовину так, как я его. Он чуть ли не до смерти запугал Килу!

Она стояла на коленях, совсем рядом, и я понял, что есть только один способ разогнать холод, который оставила после себя эта мороженая рыба, заставив его опять провалиться в тартарары. Это человек, который ненавидит все, что не является миром холода, в котором он решил провести свою жизнь. Лицо Килы было поднято, оно было нежное, настойчивое, молящее, и внезапно я потянулся к ней и прижал ее к себе, и с силой поцеловал.

– Мог это сделать призрак? – спросил я. – Или это?

Она прошептала: – О нет, – и ее руки сомкнулись на моей шее. И я повалился на сладко пахнувший мох, устилавший пол. Я чувствовал, как тает моя вторая половина, растворяется и исчезает.

Регис был прав, тут был только один путь.

Старый был вовсе не стар – титул являлся исключительно церемониальным. Этот был молод – не старше меня – но обладал достоинством и величавостью, и тем же странным неуловимым качеством, которое я заметил в Хастуре.

Было что-то, как мне показалось, что утратила Терранская Империя, когда перебиралась со звезды на звезду – чувство собственного положения, достоинство, – которое никогда не требовало выражения, потому что никогда не покидало тебя.

Как у всех Следопытов, у него было лицо без подбородка и уши без мочек, тело с густой шерстью, которое выглядело слегка нечеловеческим. Он говорил очень тихим голосом – все Следопыты обладают утонченным слухом – и я должен был напрягать слух и помнить о том, что следует сдерживать голос.

Он протянул мне руку, и я склонил над ней голову и прошептал: Выражаю тебе покорность, Старый.

– Не будем об этом, – пробормотал он тихим щебечущим голосом. – Садись, сынок. Мы рады тебе, но чувствуем, что ты сомневаешься в нашем доверии к тебе. Мы отпустили тебя к твоему народу, потому что чувствовали, что с ними ты будешь счастливее. Неужели мы были недобры к тебе, что спустя столько лет ты вернулся к нам с вооруженными людьми?

Порицание в его глазах было несомненным, и я сказал беспомощно:

– Старый, люди, пришедшие со мной, не вооружены. На нас напала банда тех, кому нельзя в городе, и мы защищались. А столько людей сопровождает меня потому, что я не ходил этим путем в одиночку.

– Но это не объясняет, почему ты вернулся, – укор в его голосе ощущался явно.

Наконец я сказал: – Старый, мы пришли, как просители. Мой народ умоляет твой народ в надежде, что ты… – я хотел было сказать: "будешь человечен", – что ты будешь добр с нами всеми, как со мной.

Лицо его ничего не выражало.

– О чем ты просишь?

Я объяснил. Я рассказал плохо, запинаясь, путаясь в медицинских терминах, зная, что они не имеют эквивалентов на языке Следопытов. Он слушал вновь и вновь задавая задумчивые вопросы. Когда я упомянул обещание терранского Легата признать независимое и сепаратное правительство Следопытов, он нахмурился и перебил меня:

– Мы, Народ Неба, не имеем сношений с терранцами, и нам ни к чему их признание.

На это у меня не было ответа, и Старый продолжал добродушно, но и безразлично:

– Нам не хотелось бы думать, что лихорадка, которой у нас болеют маленькие дети, уничтожает столько жизней. Но вы не можете упрекать нас в этом с чистой совестью. Вы не можете сказать, что мы распространяем болезнь: мы никогда не переходим через горы. Разве мы повинны, что сменяются ветры, и луны сходятся на небе? Когда людям приходит время умирать, они умирают, – он простер руки отпуская меня. – Я дам тебе людей, они проводят вас до реки, Джейсон. Не возвращайся.

Неожиданно Регис Хастур встал и поглядел ему в лицо,

– Ты выслушаешь меня, отец? – он без промедления использовал церемониальный титул, и Старый сказал раздраженно: – Сын Хастура никогда не должен обращаться как проситель, к Небесному Народу.

– Тем не менее, выслушай меня как просителя, отец, спокойно произнес Регис. – Тебя просят не чужеземцы с Терры. Мы узнали одну вещь от пришельцев с Терры, о которой ты еще не узнал. Я молод, и это не дает мне права учить тебя, но ты говоришь: "Разве мы повинны, что луны сходятся на небе?" Нет. Но мы узнали от терранцев, что луны не надо винить и в нашем собственном ничтожестве на путях Господних – под которыми я подразумеваю болезни, власть и ничтожество.

– Странные слова в устах Хастура, – сказал Старый неодобрительно.

– Странные времена для Хастура, – громко сказал Регис. Старый поморщился, и Регис сбавил тон, но продолжал непоколебимо. – Ты винишь Луны в небе. Я говорю, что ни луны, ни ветры, ни богов винить нельзя. Боги насылают эти беды на людей, чтобы испытать их веру и узнать, способны ли они. справиться с ними.

Темя Старого вздернулось, и он произнес с сожалением: – Неужели это королевский отпрыск, которого люди сегодня называют Хастуром?

– Человек, Бог или Хастур, я не слишком горд, чтобы не молить за свой народ, – парировал Хастур, загораясь яростью. – Никогда такого не было в истории Дарковера, чтобы Хастур стоял перед одним из вас и умолял…

– За людей из чужого мира.

– За всех людей моего мира! Старый, я мог сидеть и править в Доме Хастуров, но я предпочел узнавать новое у новых людей. А у терранцев есть чему поучиться, даже Хастурам, и они знают, как найти средство против лихорадки Следопытов, – он оглянулся на меня, вновь представляя мне слово, и я сказал: – Я не чужеземец из другого мира, Старый. Я был сыном в твоем доме, возможно, я послан к тебе, чтобы научиться бороться с обреченностью.

Я вдруг перестал сознавать, что делаю, пока не оказался на коленях. Я взглянул в резкое, спокойное, отсутствующее лицо нечеловека.

– Мой отец, – сказал я, – вы вытащили умирающего мужчину и умирающего ребенка из горящего самолета. Даже люди из их расы могли ограбить их и оставить умирать. Вы спасли ребенка, усыновили его и воспитали, как своего. Когда он достиг возраста, когда становился несчастливым среди вас, вы позволили дюжине своих людей рискнуть жизнями и вернуть его к своим. Вы не можете уверить меня, что безразлично относитесь к судьбе миллионов людей моего народа, если судьба одного вызвала у вас жалость.

Последовало недолгое молчание.

Наконец Старый сказал:

– Безразлично – нет. Но мы бесполезны. Мой народ умирает, когда спускается с гор. Воздух для нас слишком насыщен. Еда не та. Свет слепит, мучит. Могу ли я отправить на страдание и смерть тех, кто зовет меня Отцом?

И память, захороненная в течение всей жизни, внезапно поднялась на поверхность. Я сказал настойчиво:

– Послушайте, отец, в мире, в котором я живу, я слыву мудрым человеком. Вы можете мне верить или нет, но выслушайте: я знаю ваших людей, это мой народ. Я помню, что когда я покинул вас, более дюжины моих друзей вызвались, зная чем рискуют, идти со мной. Я был ребенком. Я не понимал, какую жертву они приносят. Но я видел, как они страдают, когда мы спускались с гор, и я решил… – я выговаривал слова с трудом, словно пробивался сквозь барьер, – что раз другие страдают из-за меня, я проведу свою жизнь, избавляя других от мук. Отец, терранцы называют меня мудрым доктором, человеком искусным. Среди терранцев я могу проследить, чтобы мои люди, если они придут к нам и помогут нам, имели воздух, которым они могут дышать, и пищу, которая им подходит, и чтоб их берегли от света. Я прошу об одном – скажи своим сынам, что я сказал тебе. Если я знаю ваш народ который и мой навсегда – сотни из них вызовутся сопровождать меня. И ты будь свидетелем моей клятвы: если один из твоих сынов умрет, твой чужой сын ответит за это своей жизнью.

Слова лились из меня потоком. Они не все были мои: что-то подсознательно подсказывало мне, что такие обещания мог давать Джей Элисон. Впервые понял я, какая сила, какая вина оттолкнули Джея Элисона от меня. Я был у ног Старого, на коленях, пристыженный. Джей Элисон стоил десяти таких, как я. Неотвратимость, сказал Форс. Утрата цели, равновесия. Какое право я имел презирать свое несчастное «я»?

Наконец я почувствовал, что Старый коснулся моей головы.

– Встань, сын мой, – сказал он. – Я спрошу свой народ. И прости меня за сомнения и отказ.

В течение минуты ни я, ни Регис не разговаривали после того, как мы вышли из приемной комнаты. Затем, почти одновременно, мы повернулись друг к другу. Регис сказал первым: – Это лучшее, что вы сделали, Джейсон. Я не верил, что он согласится.

– Это ваша речь сделала дело, – сказал я. Серьезное настроение, непривычный наплыв чувств еще оставались во мне, но уступали место спаду экзальтации. Черт побери, я это сделал! Попробовал бы это сделать Джей Элисон!

Регис оставался мрачным.

– Он отказывался, но вы обратились к нему, как один из них. Хотя это не совсем так – это что-то большее… – Регис быстро обнял меня за плечи и вдруг воскликнул. – Думается, терранская медицина сыграла с вами дьявольскую шутку, Джсйсон! И даже если она спасет миллионы жизней – трудно простить ей такое!

Глава 7

На следующий день Старый созвал нас вновь, и сказал нам, что сто человек вызвались пойти с нами и стать донорами крови и объектами экспериментов для борьбы с лихорадкой Следопытов.

Переход через горы, совершенный с такими мучениями, в обратную сторону был легче. Наш эскорт из ста Следопытов оберегал нас от нападения, и они могли выбирать легкие пути.

Сразу же после того, как мы совершили долгий спуск к подножиям гор, Следопыты, – непривычные к путешествиям по земле в любое время и страдающие от непривычно малой высоты, начали слабеть. В то время, как мы становились сильнее, все больше и больше их выбивалось из сил, и наш путь замедлялся. Даже Хендрикс не мог остаться равнодушным к «животным-людям» к тому времени, когда мы достигли места, где оставили вьючных лошадей. И это Райф Сотт, а не кто другой, подошел ко мне и сказал в отчаянии: "Джейсон, эти бедные ребята могут так и не дойти до Карфона. Леррис и я знаем эту страну. Позвольте нам пойти вперед, насколько можно быстрее, и потребовать в Карфоне встречный транспорт – может быть, мы выбьем самолет.

Мы сможем послать из Карфона сообщение, чтобы в нашей терранской штаб-квартире готовились к встрече.

Я был удивлен и чувствовал легкую вину, что не подумал об этом сам. Я скрыл ее за иронией: – Я думал, вы палец о палец не ударите ради "моих друзей".

Райф сказал виновато: – Думаю, я в этом был неправ. Они пошли за нами из чувства долга, а это заставляет меня думать о них совершенно по-другому.

Регис, услышавший, как Райф излагает свой план, прервал свое молчание:

– Вам нет нужды идти вперед, Райф. Я послал более быстрое сообщение.

Я забыл о том, что Регис был обученным опытным телепатом. Он добавил:

– Для таких посылов существуют некоторые ограничения в дальности, но на Дарковере существует регулярная сеть, и один из посредников – девушка, которая живет на самом краю терранской зоны. Если вы скажете, что именно ей необходимо передать… – он слегка покраснел и поясил. – Насколько я знаю терранцев, она не оченьтто преуспеет, если просто подойдет к воротам и скажет, что должна кое-кому передать телепатическое сообщение. Не так ли?

Я улыбнулся при виде картины, которую он нарисовал в моем мозгу.

– Боюсь что нет, – признал я. – Велите ей пойти к доктору Форсу и передать сообщение от доктора Джейсона Элисона. – Регис с любопытством взглянул на меня – впервые я мог произнести свое имя среди остальных. Но он кивнул, не комментируя.

В течение следующего часа-другого он казался занятым сверх обычного, но некоторое время спустя подошел ко мне и сказал, что сообщение передано. Позже он передал ответ: самолет ждет нас, но не в Карфоне, а в небольшой деревне рядом с фортом Кадарин, где мы оставили свои грузовики.

Когда вечером мы разбивали лагерь, у нас была дюжина проблем, нуждавшихся в практическом решении: время и точное местонахождение форта, успокоение испуганных Следопытов, которые отважились покинуть лес, но не смогли заставить себя перейти через реку, посильная помощь больным. Но после того, как я сделал все от меня зависящее, после того, как наш лагерь утих, я присел возле крошечного костерка и стал смотреть в него, мучительно усталый. Завтра мы перейдем через реку и несколькими часами позже будем в терранской штаб-квартире. А потом…

А потом – потом ничего. Я исчезну, я буду полностью лишен возможности существовать, разве что в качестве призрака, тревожащего Джея Элисона в сновидениях. Как только он вернется к холодной обыденности дней, я стану не более, чем шелестом ветерка, лопнувшим пузырем, растаявшим облаком.

Роза и шафран гаснущего огня придавали форму моим видениям. Вновь, как в Городе Следопытов, Кила скользнула ко мне мимо огня, я взглянул на нее и вдруг понял, что мне этого не вынести. Я притянул ее к себе и пробормотал: "О, Кила, я не смогу даже вспомнить о тебе!". Она оторвала мои руки и сказала настойчиво:

– Послушай, Джейсон. Мы рядом с Карфоном, другие могут довести отряд до цели. Зачем тебе возвращаться с ними? Давай уйдем и никогда больше не вернемся. Мы сможем… – она остановилась, отчаянно покраснев, затем ее покрыла внезапная бледность, и наконец, она произнесла шепотом, Дарковер – большой мир. Нам найдется, где спрятаться. Я не думаю, что будут искать слишком далеко.

Они бы не стали искать. Я мог сказать Хендриксу – не Регису, телепат моментально мог бы меня разгадать – что отправляюсь в Картон с Килой. К тому времени, когда поймут, что я сбежал, они будут слишком заняты, обустраивая Следопытов в Терранской зоне. Как сказала Кила, этот мир велик. И я в нем не буду одинок.

– Кила, Кила, – сказал я беспомощно, и прижал ее целуя. Она закрыла глаза, и я долго глядел в ее лицо. Оно прекрасное, неженственное и смелое, и все остальное в ней было красиво. Это был взгляд прощания, и я знал это, если она не знала.

Вскоре она чуть отодвинулась и ровный голос был более плоским и невыразительным, чем обычно.

– Нам лучше уйти, пока остальные не проснулись, она увидела, что я не двигаюсь. – Джейсон…

Я не мог смотреть на нее. Приглушенно – из-за рук, прижатых к лицу, я сказал: – Нет, Кила. Я обещал Старому заботиться о своем народе в терранском мире.

– Ты не сможешь там заботиться о них. Ты не будешь собой!

Я сказал вяло:

– Я напишу письмо, чтобы напомнить себе. У Джея Элисона очень сильное чувство долга. Он позаботится о них. Ему это будет не по душе, но он это будет делать до последнего вздоха. Он лучше, чем я, Кила. Тебе надо забыть обо мне, – сказал я устало. – Меня никогда не было.

Это был не конец. Она умоляла, и я не знал, как смог пройти сквозь этот ад и не уступить. Но в конце концов она убежала, плача, и я вытянулся возле огня, проклиная Форса, собственную глупость, а более всего проклиная Джея Элисона, ненавидя свое "второе я" мучительной болезненной ненавистью.

Но перед рассветом я проснулся при отблесках огня, и в темноте вокруг моей шеи были руки Килы, тело ее было прижато к моему, сотрясаемое конвульсиями плача.

– Я не могу убедить себя, – плакала она. – И я не могу изменить тебе – и не стала бы, если бы могла. Но я могу, пока могу – я буду твоей.

Я прижал ее к себе. И на мгновение мой страх перед завтрашним днем, ненависть к человеку, который играл моей жизнью, были смыты сладостью ее рта, теплого и жадного. В свете умирающего дня, в отчаянии, зная, что я все забуду, я ее взял. Чьим бы я ни стал завтра, сегодня я был ее.

И я понял теперь, что чувствует человек, когда любит в тени смерти хуже, чем смерти, потому что мне предстояло жить холодным призраком в себе самом, жить холодными днями и ночами. Время текло в жару и отчаянии – мы пытались уместить целую жизнь в несколько украденных часов. Но когда я посмотрел в мокрое лицо Килы в свете зарождающейся зари, моя горечь исчезла.

Я могу исчезнуть навсегда, стать призраком, ничем, быть унесенным ветром человеческой памяти. Но в этой последней гаснущей искре воспоминаний я буду навсегда благодарен, если призраки имеют благодарность, тем, кто вызвал меня из ниоткуда и дал познать это: дни борьбы и дружбы, чистые ветры гор, вновь дующие в лицо, последнее приключение, теплые губы женщины в моих руках.

За эти немногие дни я прожил больше, чем мог бы прожить Джей Элисон за все эти белые стерильные годы. Я прожил жизнь. Я не буду больше винить его.

На следующее утро, войдя в пределы небольшой деревни, где нас должен встречать самолет, мы обнаружили, что жилища полностью опустели: ни одна женщина не ходила по улица, ни один мужчина не вышел на обочину, ни один ребенок не играл на пыльных площадках.

– Началось, – сухо сказал Регис и вышел из ряда, направляясь к дверям безмолвной хижины. Через минуту он позвал меня, и я заглянул внутрь.

Лучше бы я не делал этого. Картина могла свести с ума.

Там лежали старик, две молодые женщины и дюжина детей от четырех до пятнадцати лет. Старец, один из детей и молодая женщина были совершенно мертвы, лица по дарковерскому обычаю закрыты зелеными ветвями. Другая молодая женщина скорчилась у очага, платье ее было забрызгано смертельной рвотой. Дети… Даже теперь я не могу вспомнить об этих детях без стона. Один, очень маленький, был на руках женщины, когда она упала; позже он выполз на свободу. Остальные были в неописуемом состоянии, и самое худшее было, что один из них был еще жив и слабо шевелился. Регис слепо отвернулся от двери и прислонился к стене. Плечи его вздымались – нет, не от отвращения, понял я, от горя. Слезы текли по рукам и капали на землю, и когда я взял его за руку и отвел в сторону, он упал на меня.

Он произнес надломленным, убитым голосом:

– О Боги, Джейсон, эти дети. Если бы вы когда-либо сомневались в том, что делали, что делаете, подумайте о них, о том, что вы спасаете от этого целый мир, о том, что вы делаете то, что не под силу даже Хастурам.

Мое горло сжалось от чего-то иного, чем сочувствие.

– Лучше подождите, пока мы не выясним, могут ли терранцы справиться с этим, и уйдите от этой двери. У меня иммунитет, но у вас его нет.

Я должен был оттащить его, как ребенка, от дома. Он взглянул мне в лицо и сказал совершенно зловеще: – Не знаю поверите ли вы, но я отдал бы свою жизнь двенадцать раз, лишь бы этого не было.

Это было странное выражение благодарности. Но меня оно почему-то устроило. И затем, когда мы ехали через деревню, я потерялся или попытался потеряться в попытках успокоить следопытов, которые никогда не видели города на земле, не видели и не слышали самолета. Я избегал Килу.

Мне не хотелось последних слов прощаний. Мы с ней уже попрощались.

Форс провел замечательную работу по подготовке квартир для Следопытов и, после того, как они были с удобствами размещены и успокоены, я опустился усталый и одетый в форму Джея Элисона. Я посмотрел в окно на далекие горы и на ряд книг о восхождениях, которые я в молодости покупал в чужом мире, а Джей при этом удерживал шальной осколок личности, который вступал в неистовый конфликт с моим разумом:

– Что-то спрятано – поди и разыщи" – Что-то потерялось за горами…" Я только начал жить. Разумеется, я заслуживал лучшей участи, нежели исчезновение после того, как открыл жизнь.

Можно ли человека, не знающего, как надо жить, вовсе лишать жизни? Джей Элксон, этот холодный человек, который никогда не заглядывал за горы должен ли я потеряться в нем?

Что-то потерялось за горами… Да нет, не что-то, потеряться мог лишь я сам. Я начал испытывать всепоглощающее чувство долга, которое привело меня сюда. Сейчас слишком поздно, и я горько сожалел – Кила предлагала мне жизнь. Конечно же, я никогда ее больше не увижу.

Стоит ли сожалеть о том, чего я уже никогда не вспомню? Я вошел в офис Форса, как если бы входил в свой дом.

Я был…

Форс тепло приветствовал меня.

– Сядьте и расскажите обо всем, – настаивал он.

Я бы предпочел не говорить, но вместо этого, повинуясь какому-то порыву, я сделал полный доклад. По ходу его непонятные вспышки озаряли сознание и гасли. К тому времени, когда я понял, что среагировал на постгипнотический приказ и сейчас вновь нахожусь под гипнозом, было слишком поздно, и я мог лишь думать, что это хуже, чем смерть, потому что в этом случае я жив.

Джей Элисон выпрямился в кресле и педантично застегнул манжетку, прежде чем сжать рот в некое подобие улыбки.

– Итак, я могу предполагать, что эксперимент увенчался успехом?