Текст книги "Пленник дуба"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Ты бы тоже мог завоевать приз, Гвидион, – заявила она. Но Гвидион лишь рассмеялся и покачал головой.

– Он мне не нужен, матушка. Да и зачем портить праздник моему кузену? А Галахад сражался хорошо – никто не скажет, что он получил приз незаслуженно.

После вручения наград – помимо главных, было и много призов поменьше – рыцари разошлись, чтобы наскоро ополоснуться с помощью оруженосцев и переодеться в чистое платье. Моргауза вместе с придворными дамами отправилась в отведенные им покои: там они могли привести в порядок наряды и прически и смыть с себя пыль и пот.

– Как ты думаешь, – спросила Моргауза у Моргейны, – не нажил ли Ланселет себе врага?

– Полагаю, нет, – отозвалась Моргейна. – Разве ты не видела, как они обнялись?

– Они выглядят, словно отец и сын, – заметила Моргауза. – Если бы это было правдой!

– Слишком поздно об этом говорить, тетя, – с каменным лицом отрезала Моргейна.

«Может, она позабыла, что мне известно, чей он сын на самом деле?» – подумала Моргауза. Но ледяное спокойствие Моргейны так подействовало на нее, что Моргауза предложила лишь:

– Давай я помогу тебе расчесать волосы.

Моргейна повернулась к ней спиной, и Моргауза взялась за гребень.

– Мордред… – задумчиво заметила Моргауза, трудясь над волосами племянницы. – Что ж, видит бог, он воистину показал себя здесь хитроумным советчиком! Теперь он сам завоевал место при дворе, благодаря собственной доблести и дерзости, и ему нет нужды требовать этого от Артура, ссылаясь на свое происхождение. Да, саксы дали ему подходящее имя. Однако я и не знала, что он такой хороший боец. Он таки умудрился привлечь к себе всеобщее внимание! Приз получил Галахад, а все вокруг только и говорят что о дерзкой выходке Мордреда.

Тут к ним подошла одна из дам Гвенвифар.

– Леди Моргейна, а что, сэр Мордред и вправду твой сын? Я и не знала, что у тебя есть сын…

– Я родила его в ранней молодости, – спокойно отозвалась Моргейна, – и Моргауза взяла его на воспитание. Я и сама почти позабыла, что он у меня есть.

– Как ты, должно быть, им гордишься! Ну разве он не прекрасен? Он почти так же хорош собою, как сам Ланселет, – сказала дама, и глаза ее заблестели.

– Это правда, – согласилась Моргейна – столь любезным тоном, что лишь Моргауза, хорошо знавшая свою племянницу, поняла, насколько та разъярена. – Я бы сказала, что это изрядно смутило их обоих. Но мы с Ланселетом – двоюродные брат и сестра, и в детстве я была похожа на него куда больше, чем на своего родного брата. Наша с Артуром мать была высокой и рыжеволосой, как королева Моргауза, а вот в леди Вивиане текла кровь древнего народа Авалона.

– А кто же тогда его отец? – спросила дама, и Моргауза заметила, как стиснулись кулаки Моргейны. Но Моргейна ответила все с той же любезной улыбкой:

– Он – дитя Белтайна, а все дети, зачатые в рощах, принадлежат богу. Ты, конечно же помнишь, что в юности я была одной из дев Владычицы Озера.

– Я забыла… – пробормотала дама, изо всех сил пытаясь быть вежливой. – Так значит, тогда они все еще придерживались древних обычаев?

– Как придерживаются и сейчас, – спокойно произнесла Моргейна. – И, волею Богини, будут соблюдать их, пока стоит мир.

Как она и рассчитывала, это заставило даму умолкнуть. Моргейна отвернулась и обратилась к Моргаузе:

– Ты уже готова, родственница? Тогда давай спустимся в зал.

Когда они покинули покои, Моргейна с силой выдохнула, и в этом выдохе смешались раздражение и облегчение.

– Вот ведь болтливые дуры! Только послушай, что они несут! Им что, нечем больше заняться, кроме сплетен?

– Может, и нечем, – отозвалась Моргауза. – Их отцы и мужья, по большей части христиане, позаботились, чтоб эти женщины ни о чем особо не думали.

Двери огромного зала Круглого Стола, где должен был проходить праздничный пир, были закрыты, чтоб гости не входили туда прежде времени.

– Празднества Артура с каждым годом делаются все пышнее, – заметила Моргауза. – Интересно, что нас ожидает сегодня – великолепная процессия и торжественный королевский выход?

– Ну, а ты чего ждала? – поинтересовалась Моргейна. – Теперь, когда войны завершены, Артуру нужно как-то воздействовать на воображение своих подданных, а он достаточно умен, чтоб делать это посредством пышных зрелищ. Я слыхала, будто это ему посоветовал мерлин. Простой народ, – да и знать тоже – любит красивые зрелища, и друидам это ведомо еще с тех самых пор, когда они впервые зажгли костры Белтайна. Гвенвифар много лет трудилась, добиваясь, чтоб с этим празднеством ничто не могло сравниться во всех христианских землях.

Впервые за весь день Моргауза увидела на лице Моргейны искреннюю улыбку.

– Даже Артур понимает, что людям нужно что-то еще, помимо церковных служб да христианских праздников, – например, какое-нибудь чудо. Я совершенно уверена, что Артур с мерлином непременно постараются это чудо устроить! Какая жалость, что они не устроили сегодня солнечного затмения!

– Кстати, а ты у себя, в Уэльсе, видела солнечное затмение? – спросила Моргауза. – Мои люди перепугались. А эти дурочки, дамы Гвенвифар, наверняка подняли визг и принялись вопить, что настал конец света!

– Гвенвифар просто-таки обожает набирать себе в свиту дурочек, – сказала Моргейна. – А ведь сама она отнюдь не дура, хоть и притворяется таковой. И как она только умудряется все это терпеть?

– Тебе бы стоило относиться к ним с большей снисходительностью, – предостерегла ее Моргауза, но Моргейна лишь пожала плечами.

– Меня не интересует, что обо мне думают всякие дуры.

– Просто не представляю, как это ты умудрилась столько лет пробыть королевой в королевстве Уриенса и так и не научилась искусству властвовать, – заметила Моргауза. – Что бы женщина ни думала о мужчинах, она неизбежно будет зависеть от доброй воли других женщин. Разве не так тебя учили на Авалоне?

– На Авалоне нет таких дур, – отрезала Моргейна. Но Моргауза слишком хорошо ее знала, чтоб не распознать под этой резкостью одиночества и страдания.

– Моргейна, а почему ты так и не вернулась на Авалон? Моргейна опустила голову. Она была уверена, что стоит

Моргаузе сказать еще хоть одно доброе слово, и она не выдержит, она просто сорвется и расплачется.

– Мое время еще не пришло. Мне приказали остаться с Уриенсом…

– А как же Акколон?

– Ну, да, и с Акколоном, – сказала Моргейна. – Я могла бы предугадать, что ты станешь упрекать меня за это…

– Это я-то? Да никогда! – возразила Моргауза. – Но Уриенс долго не проживет…

– Так считала и я – еще много лет назад, в день нашей свадьбы, – отозвалась Моргейна, и голос ее был теперь столь же ледяным, сколь и взгляд. – Но он, похоже, проживет не меньше самого Талиесина, – а Талиесину к моменту смерти перевалило за девяносто.

Появились Артур и, Гвенвифар, и медленно двинулись вперед, возглавив процессию. Они были великолепны – король в блистательном белом одеянии и королева в изящном платье из белого шелка и драгоценных украшениях. Огромные двери распахнулись, и Артур с Гвенвифар вошли в зал; за ними на правах сестры короля последовала Моргейна с мужем и пасынками, Акколоном и Увейном; затем – тетка короля, Моргауза, со своими домашними; за ней шел Ланселет и его родня. Затем и прочие рыцари двинулись к своим местам за Круглым Столом. Несколько лет назад какой-то искусный мастер написал золотой и темно-красной красками на спинке каждого кресла имя того соратника, что обычно сидел здесь. И теперь, войдя в зал, Моргауза заметила, что на сиденье, расположенном рядом с местом самого короля – оно было предназначено для королевского наследника и все эти годы пустовало, – появилось имя Галахада. Но она заметила это лишь краем глаза – а потом ей стало не до того. На троны, где обычно восседали Артур и Гвенвифар, кто-то набросил два белых знамени, подобных тем шутовским знаменам, под которыми сегодня во время турнира происходила потешная битва, – и на этих знаменах были намалеваны грубые, но выразительные рисунки. На одном из знамен был нарисован рыцарь, стоящий на головах двух коронованых особ, и особы эти до ужаса походили на Артура и Гвенвифар. Вторая же картинка была столь непристойной, что заставила покраснеть даже Моргаузу, никогда не страдавшую излишней стыдливостью. Там была изображена нагая темноволосая женщина в объятиях огромного рогатого дьявола; они занимались чем-то отвратительным, а вокруг толпились нагие люди.

– Иисус и Мария, помилуй нас! – пронзительно вскрикнула Гвенвифар.

Артур застыл, словно вкопанный, затем повернулся к слугам и громовым голосом вопросил:

– Откуда здесь взялось это… это… – Он так и не смог подобрать подходящего слова, а потому просто махнул рукой в сторону знамен.

– Сэр… – заикаясь, пролепетал дворецкий, – когда мы закончили украшать зал, ничего подобного здесь не было. Все было как велено – даже цветы перед троном королевы…

– Кто последний заходил сюда? – гневно вопросил Артур. Из толпы гостей, прихрамывая, вышел Кэй.

– Мой лорд и мой брат, последним здесь был я. Я зашел, дабы убедиться, что все в порядке, и Богом клянусь – в тот момент зал был полностью готов к тому, чтобы с честью принять моего короля и его госпожу. И если я только разыщу того мерзкого пса, который прокрался сюда и повесил эту дрянь, я ему голову оторву!

И руки Кэя дернулись, словно ему не терпелось свернуть виновнику шею.

– Позаботьтесь о своей госпоже! – отрывисто приказал Артур. Но дамы, дрожа, застыли на месте, а Гвенвифар начала оседать – ей сделалось дурно. Моргейна поддержала ее и негромко, но резко скомандовала:

– Гвен, не смей доставлять им такого удовольствия! Ты же королева, – какое тебе дело до всякой идиотской мазни? Сейчас же возьми себя в руки!

Гвенвифар расплакалась.

– Как они… как они могли… за что кто-то так меня возненавидел?

– Еще ни одному человеку не удалось прожить жизнь, не восстановив против себя пару идиотов, – сказала Моргейна и помогла Гвенвифар дойти до трона. Но троны все еще были накрыты этими омерзительными полотнищами, и Гвенвифар отпрянула, словно случайно прикоснулась к какой-то дряни. Моргейна сбросила полотнище на пол. На столе были расставлены кубки; Моргейна жестом приказала одной из дам Гвенвифар наполнить кубок вином и подала его королеве.

– Не бери в голову, Гвен. Насколько я понимаю, вон та гадость была предназначена для меня, – сказала она. – Дураки и вправду шепчутся, будто я спала с бесами – так что ж мне теперь, обращать на них внимание?

– Заберите отсюда эту мерзость и сожгите, – велел Артур. – И принесите ладан, чтобы удалить зловоние зла.

Слуги поспешно бросились выполнять приказ короля.

– Мы найдем того, кто это сделал, – сказал Кэй. – Я уверен, это кто-то из слуг захотел сделать мне гадость – я ведь так гордился нынешним убранством зала! – и вернулся сюда, когда я их распустил. Эй, вы там – несите вино и эль! Выпьем за посрамление той вонючей гниды, которая попыталась испортить нам праздник. Неужто мы это допустим? Ну, давайте же! Пьем за короля Артура и его леди!

Присутствующие слегка оживились, а когда Артур и Гвенвифар поклонились гостям – зал заполнился радостными возгласами. Все расселись по своим местам, и Артур сказал:

– А теперь ведите ко мне всех, кто взывает о правосудии. Первым привели некоего человека с тяжбой о меже – Моргаузе его жалоба показалась дурацкой. Затем последовал какой-то землевладелец, жаловавшийся, что его вассал убил оленя на его землях.

Моргауза сидела рядом с Гвенвифар. Она наклонилась к королеве и шепотом поинтересовалась:

– А зачем Артур сам возится с этими делами? С ними мог бы справиться любой его бейлиф, и королю не пришлось бы тратить время на такие пустяки.

– Я тоже когда-то так думала, – так же тихо отозвалась Гвенвифар. – Но раз в год, на Пятидесятницу, Артур нарочно сам разбирает пару таких дел, чтоб простой люд не думал, что король заботится лишь о знати да своих соратниках.

Моргауза подумала и решила, что это мудро. Король разобрал еще пару-тройку незатейливых прошений, и гостей начали обносить мясными блюдами. Жонглеры и акробаты принялись потешать пирующих, а фокусник извлекал из самых необычных мест небольших птичек и яйца. Гвенвифар вроде бы успокоилась. Моргаузе было интересно – поймают ли когда-нибудь автора рисунков? Тот из них, что изображал Моргейну в виде шлюхи, уже был достаточно скверен. Но второй, похоже, был еще паршивее – на нем Ланселет попирал короля и королеву. Похоже, сегодня стряслось что-то еще помимо публичного унижения поборника королевы. Правда, потом Ланселет так великодушно отнесся к молодому Гвидиону, – то есть Мордреду, – что это впечатление должно было сгладиться, тем более что противники явно больше не держали друг на друга зла. Но хотя и король и соратники любили Ланселета, очевидно, кто-то не мог смириться с очевидной благосклонностью королевы к своему поборнику.

– А что будет дальше? – спросила Моргауза у Гвенвифар. Из-за пределов зала донеслось пение рогов. Гвенвифар улыбнулась; что бы там ни готовилось, предстоящее событие явно было ей по сердцу.

Двери зала распахнулись. Снова пропели рога – грубые рога саксов. В зал Круглого Стола вошли три великана-сакса – меха и кожа, золотые гривны и браслеты, золотые венцы на головах, мечи на поясе и рогатые шлемы в руках. За каждым следовала свита.

– Мой лорд Артур! – воскликнул один из саксов. – Я – Адельрик, владыка Кента и Англии, а это – мои братья-короли. Мы пришли, чтобы узнать, какую дань мы можем предложить тебе, христианнейший из королей, и навеки заключить договор с тобой и твоим двором!

– Лот, наверно, сейчас в гробу переворачивается, – заметила Моргауза. – А вот Вивиана порадовалась бы.

Но Моргейна не ответила.

Епископ Патриций поднялся со своего места и подошел к саксонским королям, чтоб поприветствовать их, затем обратился к Артуру:

– Мой лорд, их приход – большая радость для меня, ибо он позволяет положить конец войнам. Умоляю тебя – прими этих королей под свою руку и заключи с ними союз в знак того, что все христианские короли должны быть братьями.

Лицо Моргейны залила мертвенная бледность. Она попыталась было подняться и что-то сказать, но Уриенс сурово глянул на нее, и Моргейна без сил опустилась обратно.

– А я еще помню те времена, когда епископы даже отказывались посылать своих людей, чтоб крестить этих варваров, – добродушно заметила Моргауза. – Лот рассказывал, будто они клялись не мириться с саксами даже в царствии небесном и потому и не посылали к ним миссонеров – считали, что так будет только лучше, если все саксы в конце концов попадут в ад. Но с тех пор уж минуло тридцать лет!

– Еще с тех самых пор, как я взошел на трон, я всем сердцем мечтал положить конец войнам, терзающим эту землю. Теперь же мы много лет живем в мире, лорд епископ. И ныне я приглашаю вас, благородные сэры, к моему двору и моему столу.

– Наш обычай велит клясться на стали, – сказал один из саксов – не Адельрик, а какой-то другой. Моргаузе запомнилось, что на Адельрике был коричневый плащ – а на этом саксе был синий. – Можно ли нам, лорд Артур, принести клятву на перекрестии твоего меча, в знак того, что наш союз – это союз христианских королей и нами правит единый Господь?

– Да будет так, – негромко отозвался Артур, спустился с возвышения и остановился перед саксами. Он извлек Эскалибур из ножен, и в свете множества факелов и светильников тот сверкнул, подобно молнии. Король поднял меч перед собой, и огромная колеблющаяся тень – тень креста – протянулась во всю длину зала; саксонские короли преклонили колени.

Гвенвифар явно была довольна. Галахад сиял от радости. А вот Моргейна побледнела от гнева, и Моргауза услышала, как она прошептала Уриенсу:

– Как он смеет использовать подобным образом священный меч Авалона! Я – жрица Авалона, и я не стану молча смотреть на это!

Она снова привстала, но Уриенс ухватил ее за руку. Моргейна принялась молча вырываться; но Уриенс, несмотря на свои преклонные годы, все-таки был воином, а Моргейна – всего лишь невысокой женщиной. На мгновение Моргаузе показалось, что он сломает Моргейне запястье, но та не издала ни звука. Стиснув зубы, Моргейна как-то умудрилась вырвать руку, а потом произнесла – достаточно громко, чтоб ее непременно услышала Гвенвифар:

– Вивиана умерла, не успев завершить своих трудов! А я бездействовала – и вот теперь дети выросли, превратились в мужчин и стали рыцарями, а Артур подпал под власть священников!

– Леди, – произнес Акколон, подавшись к Моргейне, – даже тебе не следует омрачать этот святой праздник – иначе с тобой могут обойтись так, как римляне обходились с друидами. Поговори с Артуром наедине, раз ты так нуждаешься в этом, попытайся переубедить его. Я уверен, что мерлин тебя поддержит!

Моргейна опустила взгляд и с силой прикусила губу. Артур поочередно обнял каждого из саксонских королей, а затем усадил неподалеку от своего трона.

– Если ваши сыновья покажут, что они достойны того, я рад буду видеть их в числе своих соратников, – сказал он.

Слуги принесли подарки – мечи и кинжалы хорошей работы, а для Адельрика еще и роскошный плащ. Моргауза взяла липкое от меда печенье и поднесла его к стиснутым губам Моргейны.

– Ты слишком много постишься, Моргейна, – сказала она. – Съешь-ка это печенье! Только глянь на себя, какая ты бледная. Ты же так можешь потерять сознание.

– Я бледна не от голода, – сказала Моргейна, но все-таки взяла печенье и положила его в рот. Она глотнула вина из кубка, и Моргауза заметила, что у нее дрожат руки. На запястье отчетливо виднелись темные пятна, оставленные пальцами Уриенса. Затем Моргейна встала и тихо сказала Уриенсу:

– Не беспокойся, возлюбленный мой супруг. Я не стану говорить ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или нашего короля.

Она повернулась к Артуру и громко произнесла:

– Мой лорд и брат! Могу ли я попросить тебя о милости?

– Моя сестра и жена моего доброго друга и верного подданного, Уриенса, может просить меня обо всем, что пожелает, – радушно отозвался Артур.

– Даже последний из твоих подданных может просить тебя об аудиенции. И я прошу, чтоб ты оказал мне эту милость.

Артур удивленно приподнял бровь, но на этот раз его тон был таким же сдержанным и церемонным, как и у самой Моргейны.

– Коли тебе так угодно, я приму тебя сегодня вечером, перед тем, как отойти ко сну – у себя в покоях. Если хочешь, можешь взять с собой своего супруга.

«Вот бы мне превратиться в муху и послушать, о чем они будут беседовать!» – подумала Моргауза.

Глава 6

Когда они вернулись в покои, отведенные королю Уриенсу и его семейству, Моргейна заново причесалась и велела служанке помочь ей переодеться в чистое платье. Уриенс принялся жаловаться, что не предвидел этого приема, а потому слишком плотно покушал на пиру и слишком много выпил.

– Ну, так ложись спать, – сказала Моргейна. – Это мне нужно кое-что сказать Артуру, а тебе там делать нечего.

– Ну почему же! – возразил Уриенс. – Я тоже учился на Авалоне. Или ты думаешь, мне приятно смотреть, как священные реликвии приспосабливают для службы богу христиан, не терпящему тех, кто видит мир иначе? Нет, Моргейна, хоть ты и жрица Авалона, но не тебе одной надлежит сейчас высказать свое негодование. Есть еще королевство Северного Уэльса, я – его правитель, и Акколон, что будет править там, когда я уйду.

– Отец прав, госпожа, – сказал Акколон, взглянув в глаза Моргейне. – Наш народ верит, что мы не предадим его и не позволим, чтоб в их священных рощах звонили колокола церквей…

Ни Моргейна, ни Акколон даже не шелохнулись, но на миг Моргейне почудилось, что они рука об руку стоят в одной из волшебных рощ, соединившись перед ликом Богини. Уриенс, конечно же, ничего не заметил.

– Пусть Артур знает, Моргейна, – настойчиво произнес он, – что королевство Северного Уэльса не станет безропотно подчиняться христианам.

Моргейна пожала плечами.

– Как тебе угодно.

«Какой же я была дурой, – подумала она. – Я была жрицей на посвящении Артура. Я родила ему сына. Мне следовало воспользоваться той властью, что я имела над королем – и тогда это я, а не Гвенвифар, правила бы из-за его спины. Но пока я, словно зверь, зализывала раны, потеряла Артура навсегда. Некогда я могла приказывать – теперь же мне остается лишь просить. И я даже лишена могущества Владычицы Озера!»

Моргейна уже повернула было к двери, но тут кто-то постучался к ним в покои. Слуга отворил, и вошел Гвидион. Он до сих пор был опоясан саксонским мечом, что вручил ему при посвящении в рыцари Ланселет; но доспехи Гвидион уже снял, и взамен облачился в роскошный алый наряд. Моргейна и не знала, что ее сын может выглядеть так впечатляюще.

Гвидион заметил, как сверкнули ее глаза.

– Это подарок Ланселета. Мы сидели в зале и пили, туда пришел посланник Артура и передал, что король желает видеть меня в своих покоях… Я сказал, что моя единственная приличная туника порвана и запачкана кровью, а Ланселет сказал, что мы с ним одного роста и он мне что-нибудь подберет. Когда я надел этот наряд, Ланселет сказал, что мне он идет больше, чем ему, и чтоб я оставил его себе – что Галахаду досталось от короля множество богатых даров, а я получил слишком мало подарков в честь своего посвящения в рыцари. Он что, знает, что Артур – мой отец, что так говорит?

Уриенс удивленно уставился на Гвидиона, но промолчал. Акколон покачал головой.

– Нет, сводный брат. Просто Ланселет – благороднейший из людей. Когда Гарет впервые появился при дворе, даже собственные родичи его не узнали, а Ланселет подарил ему одежду и оружие, чтоб тот мог выглядеть подобающе. Ты, конечно, можешь поинтересоваться, не слишком ли Ланселету нравится видеть свои подарки на красивых молодых людях. Об этом тоже болтали, но я не знаю при этом дворе ни одного мужчины, будь он молод или стар, с которым Ланселет обращался бы иначе как с рыцарской учтивостью.

– В самом деле? – переспросил Гвидион. Моргейна просто-таки видела, как он ухватил эти сведения и упрятал, как скряга прячет золото в сундук. – Теперь я припоминаю одну историю, – медленно произнес он. – Рассказывали, что однажды на пиру у Лота кто-то сунул Ланселету арфу, – а он тогда был совсем юн, – и велел играть, и Ланселет спел какое-то лэ – не то римское, не то оно сохранилось еще со времен Александра, я толком не знаю, – о любви рыцарственных товарищей, и его подняли на смех. С тех пор он поет лишь о красоте нашей королевы или о рыцарских подвигах и драконах.

Моргейна не могла больше терпеть издевку, звучащую в голосе Гвидиона.

– Если ты пришел, чтоб потребовать причитающиеся тебе дары, я поговорю с тобой, когда вернусь от Артура, а сейчас мне некогда, – резко произнесла она.

Гвидион уставился в пол. Моргейна впервые увидела, что и он может лишиться привычной самоуверенности.

– Мать, король послал и за мной тоже. Можно, я пойду с вами вместе?

Оказывается, и он способен признаться в собственной уязвимости. Что ж, такой Гвидион нравился ей чуть больше.

– Артур не желает тебе вреда, сын мой. Если ты явишься к нему вместе с нами, худшее, что он может сделать, – это отослать тебя и сказать, что поговорит с тобой отдельно.

– Ну что ж, тогда идем, сводный брат, – сказал Акколон, протягивая Гвидиону руку – так, чтоб тот мог увидеть вытатуированных змей у него на запястьях. – Первыми подобает идти королю и его госпоже, а мы с тобой пойдем следом…

Моргейна встала рядом с Уриенсом. Ее порадовало, что Акколон признал ее сына братом и старается с ним подружиться. И все же ее отчего-то пробрала дрожь. Уриенс коснулся руки жены.

– Моргейна, тебе холодно? Возьми плащ…

В королевских покоях горел огонь в камине, и слышались звуки арфы. Артур сидел в деревянном кресле, поверх груды подушек. Гвенвифар вышивала какую-то узкую ленту, поблескивающую позолоченными нитями. Слуга церемонно объявил:

– Король и королева Северного Уэльса, их сын Акколон и сэр Ланселет!

Заслышав имя Ланселета, Гвенвифар оторвалась от вышивки, подняла голову – и рассмеялась.

– Нет – хоть они и очень похожи. Это сэр Мордред, которого сегодня посвятили в рыцари – ведь верно?

Гвидион поклонился королеве, но не произнес ни слова. Впрочем, Артур был не такой человек, чтоб в родственном кругу цепляться за всякие церемонии.

– Присаживайтесь! Хотите вина?

– Артур, я сегодня выпил столько вина, что по нему можно было бы пустить плавать целый корабль! – отозвался Уриенс. – Может, у молодых голова покрепче, а с меня хватит.

Гвенвифар направилась к Моргейне, и Моргейна поняла, что, если она не заговорит прямо сию секунду, Артур начнет говорить о делах с мужчинами, а от нее будут ждать, что она усядется вместе с королевой где-нибудь в уголке и станет помалкивать или шепотом беседовать о всякой женской чепухе – вышивках, помолвках, домашнем хозяйстве…

Она взмахом руки подозвала слугу, державшего кубок.

– Я, пожалуй, выпью, – сказала Моргейна и с болью припомнила, как в бытность свою жрицей на Авалоне гордилась тем, что пьет лишь воду из Священного источника. Сделав глоток, она заговорила:

– Я глубоко уязвлена тем приемом, который ты оказал представителям саксов. Нет, Артур, – она заметила, что король намерен перебить ее, и вскинула руку, призывая его к молчанию. – Я говорю не как женщина, вмешивающаяся в государственные дела. Я – королева Северного Уэльса и герцогиня Корнуолла, и все, что касается этой земли, касается и меня.

– Тогда ты должна радоваться миру, – сказал Артур. – Всю свою жизнь, с того самого момента, как я впервые взял в руки меч, я делал все, что мог, чтоб положить конец войнам с саксами. Сперва я считал, что этого можно добиться лишь одним-единственным способом – сбросить саксов обратно в море, откуда они явились. Но мир есть мир, и если он установился благодаря договору с саксами – что ж, значит, так тому и быть. Не обязательно зажаривать быка к пиру. Можно охолостить его и заставить тянуть плуг, и это ничуть не менее полезно.

– Или, может, сохранить его в качестве племенного для своих коров? Артур, станешь ли ты просить подвластных тебе королей, чтобы они отдавали своих дочерей за саксов?

– И такое возможно, – отозвался Артур. – Саксы тоже люди. Разве ты не слышала той песни, что пел Ланселет? Они не меньше нас желают мира. Слишком долго их земли опустошались огнем и мечом. Неужто ты хочешь, чтоб я сражался с ними до тех пор, пока последний сакс не умрет или не будет изгнан отсюда? А я-то думал, что женщины стремятся к миру.

– Да, я стремлюсь к миру и приветствую его – даже мир с саксами, – сказала Моргейна. – Но неужто ты потребуешь от них отказаться от своих богов и принять твоего, что ты заставил их клясться на кресте?

Тут вмешалась Гвенвифар, внимательно прислушивавшаяся к их беседе.

– Но ведь никаких других богов не существует, Моргейна. Саксы согласились отвергнуть демонов, которым раньше поклонялись и которых звали богами, только и всего. Теперь они почитают единственного истинного Бога и Иисуса Христа, посланного им на землю ради спасения рода человеческого.

– Если ты и вправду веришь в это, моя госпожа и королева, – сказал Гвидион, – то для тебя это истинно: все боги суть единый Бог, и все богини суть одна Богиня. Но неужто ты действительно предполагаешь, что для всех людей существует лишь одна истина?

– Предполагаю? Но это и есть истина, – возразила Гвенвифар, – и неизбежно настанет день, когда все люди во всем мире должны будут принять ее.

– Когда ты так говоришь, я начинаю бояться за свой народ, – сказал король Уриенс. – Я дал клятву, что буду оберегать священные рощи, а когда я уйду, это будет делать мой сын.

– Но как же так? Я думала, что ты – христианин…

– Так оно и есть, – согласился Уриенс. – Но я не стану говорить дурно о других богах.

– Но никаких других богов нет… – начала Гвенвифар. Моргейна открыла было рот, но тут вмешался Артур.

– Довольно! Я позвал вас сюда не для того, чтоб спорить о теологии! Если вам так уж нравится это занятие, при дворе имеется предостаточно священников, которые и выслушают вас, и поспорят с вами. Идите и переубеждайте их, коли вам не терпится! Зачем ты пришла ко мне, Моргейна? Лишь ради того, чтоб сказать, что не доверяешь саксам, чем бы они ни клялись – хоть крестом, хоть чем иным?

– Нет, – отозвалась Моргейна. Лишь теперь она заметила, что в покоях присутствует Кевин; он устроился в тени вместе со своей арфой. Прекрасно! Значит, мерлин Британии сможет засвидетельствовать ее протест в защиту Авалона! – Я призываю в свидетели мерлина: ты заставил саксов поклясться на кресте – и ради этого преобразил священный меч Авалона, Эскалибур, в крест! Лорд мерлин, разве это не святотатство?

– Это был всего жест, – быстро произнес Артур, – и я его сделал, чтоб подействовать на воображение собравшихся, Моргейна. И точно такой же жест сделала Вивиана, когда велела мне во имя Авалона сражаться за мир – вот этим самым мечом.

Тут послышался низкий, звучный голос мерлина.

– Моргейна, милая, символ креста куда древнее Христа, и люди почитали его задолго до того, как у Назареянина появились последователи. И на Авалоне были священники, явившиеся туда с мудрым старцем Иосифом Аримафейским, – и друиды глубоко уважали его…

– Но эти священники не пытались утверждать, что их бог – единственный! – гневно парировала Моргейна. – И я совершенно уверена, что, если бы епископ Патриций мог, он заставил бы их замолчать или проповедовать лишь его фанатичную веру!

– Моргейна, мы сейчас говорим не о епископе Патриции и его фанатизме, – сказал Кевин. – Пускай непосвященные считают себе, что крест, на котором поклялись саксы, – это исключительно символ самопожертвования и смерти Христа. У нас тоже есть бог, принесший себя в жертву, и какая разница, что служит его символом: крест или ячменный сноп, что должен умереть в земле и вновь воскреснуть из мертвых?

– Эти ваши боги, принесшие себя в жертву, лорд мерлин, были посланы лишь для того, чтобы приготовить человечество к приходу Христа… – сказала Гвенвифар.

Артур нетерпеливо взмахнул рукой:

– Вы все – умолкните! Саксы поклялись заключить мир, и поклялись тем символом, который был для них важен…

Но Моргейна перебила его:

– Ты получил этот священный меч на Авалоне и поклялся Авалону хранить и оберегать священные таинства! А теперь ты делаешь из меча таинств крест смерти, орудие казни! Когда Вивиана явилась к твоему двору, она явилась потребовать от тебя исполнения клятвы. Но ее убили! И вот теперь я пришла завершить ее труд и потребовать обратно священный меч Эскалибур, который ты осмелился извратить ради службы своему Христу!

– Придет день, – сказала Гвенвифар, – когда все ложные боги исчезнут, и все их символы будут служить единственному истинному Богу и его сыну, Иисусу Христу.