Текст книги "Меч Алдонеса"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава VII

Расставшись с обоими Хастурами, я отправился к себе, чтобы обдумать то, что узнал сегодня.

Я угодил прямо в расставленную Дайаном ловушку. Только благодаря заступничеству Хастура меня до сих пор не изгнали. Все это время – теперь я это понимал прекрасно – они просто заманивали меня, вынуждая бросить Совету открытый вызов. Теперь еще этот якобы мой ребенок… Это либо ребенок отца, либо Мариуса… Игрушка в чужих руках…

И Каллина. Убежденность в том, что Хранительница должна блюсти девственность – просто суеверие, чушь, но должна же за этим стоять хотя бы крупица научной истины, как и за всеми прочими традициями и установлениями Комина.

Суеверные могут верить во все, что им нравится. Но я по собственному опыту знал, что любой телепат, работая с Экранами, скоро начинает понимать, что все его нервные и физические реакции настроены на код матриц. Специалист по матричной технике часто переживает очень длительные периоды вынужденного воздержания. Именно вынужденного. Его импотенция – это защита, выставляемая самой природой. Нарушив или ослабив свои нервные реакции в результате физических или эмоциональных перегрузок, он нарушает и эндокринное равновесие своего организма. И немедленно за это расплачивается. Человек может перенапрячь свою нервную систему до такой степени, что произойдет нечто вроде короткого замыкания. И он сгорит, как плавкий предохранитель. В итоге полное нервное и физическое истощение и чаще всего смерть.

Женщина лишена такого природного защитного механизма, как импотенция. Поэтому Хранительницы издревле жили практически в заточении. Если же разбудить в девушке женщину, вызвав к жизни ее эмоционально-сексуальную сферу, оказывающую столь мощное влияние на нервную систему и клетки мозга, то уже невозможно установить какие-либо барьеры или преграды, обеспечивающие безопасность Хранительницы. Поэтому или полное и абсолютное целомудрие, или отказ от титула Хранительницы и от работы с Экранами.

Да мне и самому следовало бы соблюдать осторожность. Я уже и так подверг Каллину огромной опасности.

Я повернулся на звук шагов. Передо мной стоял мрачный Андрес, приземистый неуклюжий землянин, человек страстный и уверенный в себе. Но я слишком хорошо его знал, чтобы принять всерьез те свирепые взгляды, которыми он меня одаривал.

Не имею ни малейшего понятия, как этот бывший космонавт с Терры попал в дом отца, но Андрес Рамирес всегда был частью нашей семьи с тех пор, как я себя помню. Он учил меня ездить верхом, делал игрушки для Мариуса, отпускал нам шлепки, когда мы умудрялись расквасить друг другу нос или носились сломя голову, он рассказывал нам бесконечные истории, не имевшие ни малейшего отношения к действительным событиям прошлого. Я так и не выяснил, почему он не может вернуться на свою родную планету. Или не хочет. Но когда он проворчал: «Ну, чего ты стоишь как столб?», – я словно вновь попал в детство.

– Я не просто стою, я думаю, черт бы тебя побрал! Думаю!

– Там один из Райднау тебя видеть жаждет, – фыркнув, сообщил он. – Ну и людишки тебя посещают в последнее время!

В соседней комнате меня ждал Леррис, страшно напряженный и явно не в себе. Я насторожился, но все же достаточно вежливо предложил ему сесть:

– Если ты пришел по поручению Дайана, передай ему, чтобы ни о чем не беспокоился. Боя не будет. Так решил Хастур.

Леррис рухнул в кресло.

– Да нет, я не за этим пришел. У меня к тебе есть предложение. Тебе никогда не приходило в голову, что теперь, когда твой отец умер, мы трое – ты, я и Дайан – единственная сила Комина?

– Очаровательная компания, – сухо заметил я.

– Давай обойдемся без оскорблений. Нам нет смысла ссориться между собой, у нас и без того хватает забот. Ты наполовину землянин, и, надо полагать, у тебя есть кое-какой здравый смысл. Ты ведь знаешь, как Империя отнесется к тому, что у нас здесь происходит? Они будут говорить лишь с теми, кто в состоянии отдавать приказы, кому будут повиноваться. Так почему бы нам троим – тебе, мне и Дайану – не командовать всем Дарковером?

– Измена, – медленно процедил я. – Ты говоришь так, словно Комина уже не существует.

– Да он все равно развалится. Через поколение, максимум через два, спокойно ответил Леррис. – Твой отец и Хастур в течение последних десяти лет удерживали его от распада только силой своего личного влияния. Ты же видел, что такое Дерик.

Неужели ты думаешь, что он способен заменить старого Хастура? Так я, конечно, не думал.

– Но тем не менее, – сказал я, – я член Комина и поклялся поддерживать Дерика, пока он жив.

– И отсрочить неминуемую катастрофу еще на одно поколение? Любой ценой? напирал Леррис. – Не лучше ли прямо сейчас заняться некоторыми приготовлениями, а не дожидаться полного развала и анархии, на устранение которых потом потребуются долгие годы?

Он оперся подбородком на руку, настойчиво глядя на меня.

– Земляне многое могут сделать для Дарковера. И ты тоже. Послушай, Лью. У каждого человека есть своя цена. Я видел, какими глазами ты сегодня смотрел на Каллину. Сам-то я ни за что на свете и пальцем до нее не дотронусь, не говоря уж о брачной постели. Но это, полагаю, дело вкуса. Раньше мне казалось, что тебе нужна Дио. Однако это прекрасно сочетается с нашими планами. Ты гораздо лучше, чем Белтран. Ты получил образование на Терре, но внешне ты настоящий уроженец Дарковера. И ты член Комина. Один из представителей нашей древней аристократии. Народ примет тебя. Ты сможешь править всей планетой!

– Подчиняясь землянам?

– Все равно найдется кто-нибудь другой. Так ты подумаешь над моим предложением? – спросил Леррис.

Я не ответил. Повинуясь внезапному импульсу, я пристально посмотрел ему в глаза. Он вдруг весь посерел, тонкие черты лица заострились. Это меня обеспокоило. Райднау всегда славились сверхчувствительностью. В далеком прошлом, когда Дарковер имел дело с полугуманоидами, в их семье этот Дар был специально взращен и развит: они научились обнаруживать чуждое присутствие, предупреждать о неблагоприятных физических или телепатических явлениях.

– Есть вещи гораздо хуже, чем Терра, Лью, – продолжал Леррис со странной настойчивостью. – Уж лучше сделать Дарковер колонией, чем оказаться один на один с Шаррой или чем-нибудь подобным, да еще исходящим от твоего собственного народа.

– Да сохранит нас Эрлик и от того, и от другого!

– Но выбор в конечном итоге может оказаться именно за тобой.

– Черт возьми, Леррис, я ведь не такая уж важная персона!

– Ты, может быть, этого и не знаешь, – но ты вполне мог бы оказаться ключевой фигурой при нынешнем раскладе.

Я внимательно посмотрел на него, и мне вдруг показалось, что я вижу не одного человека, а сразу двух. Друга моего брата, настойчиво пытающегося переманить меня на свою сторону, и кого-то еще, скрытого в глубине и использующего Лерриса в собственных целях. Я уж подумывал, не установить ли мне барьер, пока ему не пришло в голову использовать против меня какую-нибудь телепатическую уловку. Но я раздумывал слишком долго.

На меня вдруг обрушился поток чудовищной злобы. Я вскочил на ноги и лишь с огромным трудом сумел укрыть свое сознание за барьером. И бросился на Лерриса. Я схватил его здоровой рукой и яростно обрушил на него всю свою телепатическую мощь.

Но это был не Леррис!

Я встретил великолепную глухую защиту. Леррис в одиночку никогда бы не сумел создать такую. Я напрягал все силы, мой напор был гораздо сильнее, чем тогда, когда я атаковал Дайана, – а ведь Райднау особенно восприимчивы к телепатической агрессии. Но если я никак не мог добраться до того, кто использовал Лерриса, то самому ему под моим напором приходилось плохо. Он дернулся, осел на пол и забился в конвульсиях, тщетно сопротивляясь атаке. С силой маньяка, дикого зверя он наконец освободился от моей хватки и, благодаря невесть откуда взявшимся силам, вдруг сумел установить защитный барьер. Скрипнув зубами от бессильной ярости, я оставил его в покое, убрав телепатическое поле. Если бы тот, кто сейчас управлял Леррисом, вдруг бросил его в одиночестве, он был бы уже мертв или сошел бы с ума еще до того, как я прекратил агрессию.

С минуту Леррис лежал, судорожно вздыхая. Потом вдруг вскочил. Я напрягся, готовясь к новой атаке, но он неожиданно миролюбиво сказал:

– Что ты так на меня уставился? Неужели тебя удивляет. Лью, что на Дарковере тебя считают действительно важной фигурой? Подумай над моими словами! Твой брат обладал здравым смыслом, а ты старше и умнее его. Думаю, в итоге ты придешь к выводу, что я прав.

Дружески улыбаясь, он протянул мне руку. Пораженный, я машинально коснулся его ладони, все еще опасаясь очередного подвоха.

Но ум его был чист и свободен от малейшего намека на обман или вероломство. Тот, чужой, что управлял им, исчез. А Леррис, видимо, даже и не подозревал о том, что произошло.

– Что случилось? Ты что-то бледен, – продолжал он. – Я бы на твоем месте установил барьер и постарался расслабиться. Тебе надо отдохнуть. Ты ведь еще не оправился после того удара по голове. – Он поклонился и вышел. Я упал на кушетку, размышляя, уж не нарушил ли тот удар по голове заодно и моей способности трезво мыслить. Что мне теперь, только и делать, что остерегаться очередного нападения? Или я уже окончательно рехнулся?

Схватка, подобная только что происшедшей, всегда совершенно опустошает; меня буквально всего трясло; нервы были напряжены до предела. Андрее, раздвинув занавес, вошел в комнату и остановился в замешательстве.

– Принеси мне чего-нибудь выпить. Он начал было, как обычно, возражать по поводу выпивки на пустой желудок, но, посмотрев на меня повнимательнее, перестал ворчать и вышел. У меня не в первый раз возникло подозрение, что он обладает гораздо большими телепатическими способностями, чем принято считать. Вернулся он со стаканом крепкого земного напитка, который контрабандой продавался в Тендаре.

Пальцы совершенно отказывались мне повиноваться и удерживать стакан; к собственному стыду, я вынужден был откинуться на спинку кресла и позволить Андресу напоить меня. Зелье было прямо-таки огненное; пить его не слишком хотелось, но я все же проглотил немного, и в голове сразу несколько прояснилось; я даже смог сесть и сам взял стакан. Пальцы больше не дрожали.

– Перестань со мной нянчиться, как с младенцем! – заорал я на Андреса, который почему-то продолжал обеспокоенно суетиться вокруг меня. Впрочем, его ворчание как всегда подействовало на меня успокаивающе; точно так же он ворчал, когда я в детстве свалился с пони и сломал себе два ребра.

Однако я пренебрег его предложениями поесть или прилечь и вышел на крыльцо.

Небо заволокло тучами, явно приближалась гроза. Над отрогами Неварзина уже виднелись светлые столбы – мощные дождевые струи. Для землян – самая отвратительная погода, слишком они привыкли полагаться на свои самолеты и ракеты. Наши верховые и тягловые животные, выращенные в горах, привыкли к ветрам и грозам, к метелям и ливням. И почему нормальные, здравомыслящие люди позволяют себе зависеть от такой капризной вещи, как климат?

Я пересек двор и остановился на краю утеса возле парапета, за которым склон отвесно падал вниз. На тысячу футов ниже передо мной лежала Тендара. Я облокотился о невысокий каменный парапет. Если бы кому-то пришло в голову напасть на землян, стоило лишь дождаться такой вот грозовой ночи с ливнями или мокрым снегом, когда их самолеты и ракеты буквально прикованы к земле. Тогда с ними можно было бы говорить на равных.

А за городом, на фоне темнеющего неба чернели силуэты гор, и на их высоких склонах, далеко-далеко, был виден отблеск огня. Наверное, костер какого-нибудь охотника. Этот отблеск снова вызвал воспоминания о том, как когда-то странный белый дым спиралью поднимался в небо, кругом полыхали огни, только не обычные, а пространство сжималось и закручивалось в спираль под воздействием некоей матрицы десятого уровня – матрицы небывалой, невероятной силы.

И если человек оказывался меж этих огней Шарры, странное пламя словно обволакивало его, играя его нервами, как струнами арфы. И я понимал, что, если мне не удастся унять дрожание этих струн, я неминуемо погибну; поэтому я всеми силами противился сумасшедшему живому огню и жару, пронизывавшему меня насквозь, пульсировавшему во мне, вызывая воспоминания о том, что я всем сердцем ненавидел, чего боялся и к чему в то же время неким странным, постыдным образом тянулся. Любил. Вожделел.

Что же делать, куда идти? Кто поможет мне унять дрожание этих струн?

Только Каллина.

Глава VIII

Апартаменты Эйлардов были чрезвычайно просторны и великолепно убраны; сквозь полупрозрачные стены на Каллину падали разноцветные лучи. Она присела, играя с маленьким полосатым зверьком из северных лесов. Зверек вскочил ей на плечо, мурлыча и цепляясь своими двупалыми лапками за шелк платья.

Рядом сидела Линнел с небольшой арфой на коленях, а рядом с Линнел стоял Реджис. Все трое сразу обернулись в мою сторону. Линнел отложила в сторону арфу, а Каллина торопливо выпрямилась, оставив похожего на кошку зверька и оправляя свои юбки. Я подошел прямо к ней и обнял ее. Никогда она не узнает, насколько дорога мне стала после всего случившегося. Я с минуту держал ее в своих объятиях, но затем ко мне вернулось давешнее мое опасение; оно словно меч вошло между нами. Осторожнее!

Она явно избегала моего взгляда; и сразу перевела разговор на Линнел:

– Бедная девочка! Боюсь, они с Дериком поссорились. Она так его любит…

– Меня сейчас интересует другое. Кого любишь ты! – перебил я.

– Но я же Хранительница… И коминара…

– Коминара! – Наверное, в моем голосе звучала та же горечь, что переполняла меня изнутри. – Да если Комин сочтет, что это ему на пользу, он тебе смертный приговор подпишет, а не только брачный контракт!

– Если это на пользу Комину, я и сама готова подписать себе смертный приговор, – твердо сказала она. Я онемел.

– Так ты что ж, – опомнившись, сказал я, – хочешь позволить им продать тебя? – Слова прозвучали как ругательство. – Чем мы обязаны Комину? Он всегда играл нашими судьбами, с тех самых пор, как мы родились на свет!

– Лью, мне кажется, ты не понимаешь. С моей стороны это было сумасшествие – позволить тебе думать, что мы когда-нибудь сможем принадлежать друг другу. Это невозможно. Никогда. – Она оттолкнула меня. – Я могу выйти замуж за Белтрана – и по-прежнему сохранять свою власть, чтобы помогать тебе. И Комину тоже. Потому что… Потому что…. Просто потому, что я не люблю его. Понимаешь?

Я понимал. Я отпустил ее и отступил назад, глядя на нее в оцепенении. Для мужчины работа с матрицами всегда имеет некоторые отрицательные последствия. Но я никогда не задумывался, вернее, мне было совершенно наплевать, какие страшные последствия эта работа может иметь для женщины. Но прежде чем я сумел выплеснуть свою ярость и негодование, она повернулась к Реджису:

– Ашара посылала за нами. Ты идешь?

– Нет пока, – ответил он. Реджис сильно изменился, хотя прошло всего несколько часов. Он казался старше, жестче. Но улыбка оставалась прежней. Однако я в его присутствии чувствовал себя неловко. Очень неприятно было ощущать его постоянно действующий телепатический барьер, однако, пожалуй, так было даже проще.

Слуга принес Каллине плащ, в котором она стала похожа на серую тень. Когда мы выходили и спускались по лестнице, Линнел стояла между полупрозрачными панелями, глядя на нас и улыбаясь. По ее платью скользили разноцветные лучи, и она казалась прелестной статуэткой в золотистом ореоле. И вдруг вместе с одним из падавших на нее лучей на меня снизошло озарение. Такое бывает с телепатами в минуты сильного нервного напряжения. Линнел обречена!

– В чем дело, Лью?

Я заморгал. Я уже не был так уверен в точности этого предвидения, как минуту назад, когда мой разум вышел за рамки привычного пространства-времени. Но ощущение опасности грядущей трагедии оставалось. Когда я вновь поднял голову, Линнел уже исчезла за занавесом.

Моросил дождь. Огни старого города еле виднелись сквозь пелену, сам город внизу, у подножия утеса, уже полностью погрузился во мрак. Но дальше, в зоне Терры в ночном небе полыхали оранжевые, зеленые и красные отсветы неонового пламени.

– Сегодня мне лучше быть в городе, – устало произнес я. – Или где угодно еще, только не в этом проклятом замке.

– Даже в Зоне? У землян?

– Даже в Зоне.

– Тогда чего же ты ждешь? Тебя здесь никто не держит. Если хочешь отправляйся!

Я повернулся к Каллине. Ее легкий, похожий на паутину, серый плащ развевался на ветру. Казалось, она была крылата. Длинные, разметанные ветром волосы образовывали некий туманный ореол вокруг ее лица. Я отвернулся от дальних огней города и притянул ее к себе. Она секунду сопротивлялась, но потом вдруг прильнула ко мне, страстно ища губами мои губы, отчаянно обнимая меня за шею. Когда мы наконец разомкнули объятия, она вся дрожала, как лист на осеннем ветру.

– И что же дальше. Лью? Что нам теперь делать? Я резким жестом указал в сторону неоновых вспышек.

– Теперь – в Зону Терры. Надо поставить Комин перед свершившимся фактом. Пусть поищут другую пешку для своей игры.

Искорки света медленно погасли в ее глазах. Повернувшись в противоположную от города сторону, она посмотрела на темные горы вдали, и опять мне вспомнилось то, былое… Белый дым, спиралью уходящий в небо, странное пламя…

– Огни Шарры все еще горят там, Лью. И ты не более свободен в своих поступках, чем я.

Я обнял ее, постепенно возвращаясь к нормальному восприятию действительности. Дождь ледяными струйками тек по нашим лицам. Повернувшись, мы медленно пошли к темнеющей громаде башни.

Ветер, разбиваясь о стены и углы замка, нес с собой потоки дождя. Мы прошли через огороженный высокими стенами двор на галерею и остановились перед аркой. Каллина потянула меня за руку. Здесь находился лифт – старинное подъемное приспособление. Мы вошли и оказались на специальной площадке, которая начала подниматься.

Башня Ашары – согласно легенде – была построена для первой Хранительницы еще в те времена, когда Тендара представляла собой всего лишь несколько десятков глинобитных хижин, прилепившихся у подножия Неварзина. Она сохранилась, несмотря на то, что наш мир долгое время бился в землетрясениях, и стояла здесь еще до того, как в небесах возникли наши четыре луны. Пыль многих столетий осела на стенах Башни; мрак, тени, запахи – все в ней напоминало о прошлом.

Мы поднимались все выше и выше. Наконец лифт остановился. Перед нами была огромная дверь, вырезанная из цельного прозрачного кристалла. Не занавес, не световая панель. Дверь.

И мы вступили в синее сияние. Жутковатые отблески света придавали комнате ощущение беспредельного пространства… Синеватые отсветы дрожали в воздухе, над головой, под ногами; казалось, будто плывешь в синей воде или погружаешься в глубины драгоценного синего камня.

– Подойдите сюда, – раздался вдруг чей-то глубокий, низкий голос, женский голос; слова звучали четко и ясно, словно холодная вода, текущая под ледяной броней. – Я жду вас.

И только тогда мои глаза смогли различить в этом морозном сиянии огромный трон резного стекла и фигуру женщины, сидящей на нем. Маленькая, как ребенок, очень прямая, в странных одеждах, которые так отражали свет, что казались почти прозрачными.

– Ашара, – прошептал я. И склонил голову перед Волшебницей Комина.

Кожа на ее бледном, совершенно лишенном морщин лице была гладкой, как у Каллины. Лицо это казалось каким-то неземным, чистым, невинным, однако черты его свидетельствовали об ином: о долгой, слишком долгой жизни, что стерла даже морщинки. Глаза, огромные, продолговатые, тоже как бы не имели цвета, хотя при нормальном освещении, скорее всего, были голубыми. Между двумя Хранительницами существовало нечто общее, некое сходство: как если бы Ашара была сильно стилизованным портретом Каллины или Каллина – дочерью Ашары, малышкой, которая станет в один прекрасный день точной копией своей матери.

И я уже начинал верить, что Ашара действительно бессмертна, что она живет на Дарковере еще со времен пришествия Сынов Света.

– Итак, ты побывал среди звезд. Лью Элтон, – тихо проговорила она.

Было бы несправедливо утверждать, что в ее голосе не чувствовалось доброты. Просто это был не совсем человеческий голос. Он звучал так, будто усилия, которые она прилагала, чтобы общаться с обычными людьми, были для нее чрезмерны; будто наше вторжение потревожило холодный мир кристаллов и света, в котором она обитала. Каллина, более знакомая с этим миром, ответила за меня:

– Ты все видишь, Мать. Ты знаешь обо всем, что видели мы. Огонек жизни сверкнул в древних глазах.

– Нет, даже я не могу видеть все. А ты отказалась от моей помощи, Каллина. Ты ведь знаешь, теперь у меня нет власти вне стен этой Башни. – Голос ее несколько окреп и оживился, словно она понемногу пробуждалась ото сна благодаря нашему присутствию.

Каллина низко склонила голову.

– И все же помоги мне мудрым советом, Ашара, – прошептала она.

Древняя Хранительница отстранение улыбнулась.

– Говори, – произнесла она.

Мы уселись рядом на скамью резного стекла у ног Ашары и рассказали ей о событиях последних дней. Потом я спросил:

– А ты могла бы изготовить дубликат матрицы Шарры?

– Даже я не могу изменить действие законов материи и энергии, – ответила она. – А тебе лучше бы поменьше увлекаться науками Терры, Лью.

– Почему?

– Потому что когда знаешь даже немного, уже стремишься найти объяснения всему. Твой мозг мыслил бы более спокойно и уравновешенно, если бы ты продолжал называть непонятные тебе вещи и явления богами, демонами, священными талисманами – как всегда было в Комине. Конечно, Шарра – вовсе не демон. Она такой же демон, как Алдонес – Бог. – Ашара улыбнулась. – Это живые существа, иные, чем мы, но живые. Они вовсе не добрые и не злые, хотя и представляются порой такими, соприкоснувшись с человеком. Помнишь, о чем рассказывают легенды?

– Шарра была закована в цепи Сыном Хастура, который был Сыном Алдонеса, считавшегося Сыном Света… – прошептала Каллина.

– Суеверия, – нетерпеливо пробормотал я. – Старые предрассудки! Застывшее древнее лицо повернулось ко мне.

– Предрассудки? Ты действительно так думаешь? А что ты знаешь о мече Алдонеса? Я с трудом сглотнул.

– Это… оружие… способное поразить Шарру. Надо полагать, это матрица, которая, подобно матрице Шарры, выполнена в виде меча, скрывающего ее истинную суть.

Конечно, это было лишь предположение, как я и сказал. Меч Алдонеса хранился в Ру-Феаде, святилище Комина, – все равно что в другой галактике.

На Дарковере такое бывает. Подобные вещи нельзя уничтожить; однако они настолько могущественны и смертельно опасны, что их нельзя доверить даже члену Комина, даже Хранительнице.

Ру-Феад заперт сложным матричным шифром, и туда не может попасть никто, кроме членов Комина, получивших особое разрешение Совета. Посторонний не может туда проникнуть из-за смертельной опасности – излучения матриц. Если же он рискнет, то первое же силовое поле, которое он попытается преодолеть, превратит его в полного имбецила, вне зависимости от причин его появления в святилище.

Однако доступ в сердце святилища был закрыт и для членов Комина. Много тысячелетий назад Совет решил сделать все, хранящееся в Ру-Феаде, недосягаемым именно для членов Комина. Никто из них не мог даже прикоснуться к этим предметам. А вот любой чужак, напротив, мог бы свободно взять в руки все что угодно, если б попал туда, тогда как член Комина не мог даже приблизиться к последнему силовому полю.

– Многие не слишком обеспокоенные условностями члены Комина на протяжении трехсот поколений пытались нарушить этот запрет, – сказал я.

– Но ни один из них не имел в качестве союзника Хранительницу, – прибавила Каллина и посмотрела на Ашару: – Может быть, это сделает уроженец Терры?

– Может быть, – ответила Ашара. – Может быть, даже любой инопланетянин. Но не рожденный на Дарковере и приспособившийся к здешним силам, а действительно посторонний человек, совершенно чужой на этой планете. Такой сможет пройти там, где мы не сможем никогда. Его мозг будет защищен от влияния всех здешних сил и полей тем уже, что даже не подозревает об их существовании.

– Прекрасно, – сказал я. – Значит, все, что нам нужно, – это слетать куда-нибудь подальше, этак за полсотни световых лет, и притащить такого чужака, не сообщая ему ничего ни о нашей планете, ни о причинах, по которым мы его сюда тащим. И еще надеяться, что у него достанет телепатических данных, чтобы помочь нам.

В бесцветных глазах Ашары мелькнуло презрение.

– Ты же специалист по матрицам. Что если воспользоваться экранами?

И тут я вдруг вспомнил тот странный, сияющий экран в матричной лаборатории Каллины. Значит, это был один из легендарных психокинетических передатчиков? И тут до меня начало смутно доходить, к чему они клонят. Создан для моментальной передачи материи, живой и неживой, через пространство…

– Но такого не делали уже сотни лет!

– Я знаю, на что способна Каллина, – со странной улыбкой ответила Ашара. Теперь вот что. Вы с Каллиной вошли в телепатический контакт там, в Совете…

– Контакт был лишь самым поверхностным. Но даже это истощило нас обоих.

– Это потому, что вся ваша энергия – и твоя, и ее – ушла на поддержание контакта, – кивнув, сказала Ашара. – Но я могу сама создать между вами телепатическую связь, как ты это проделал с Мариусом.

Я беззвучно присвистнул. Предложение непростое: в нормальных условиях только Элтоны способны выдержать напряжение, создаваемое глубинным телепатическим контактом.

– Не только Элтоны, но и Хранительницы! Я с сомнением глянул на Каллину, но она на меня не смотрела. Я понимал ее: такого рода контакт означал полную, почти интимную близость. Я и сам не особенно стремился к этому. У меня в памяти хранились некоторые вещи, свой собственный ад, которые лучше бы не демонстрировать никому при ярком свете. Разве я могу открыть такое Каллине? Каллина резко взмахнула рукой:

– Нет! Ни за что!

Мне стало не по себе: раз я могу и пытаюсь заставить себя пойти на такое, почему отказывается она?

– Никогда! – повторила она. В голосе ее звучали гнев и страх. – Я принадлежу только себе! Только самой себе! И никто, слышите, никто, даже ты, не смеет нарушить мой мир!

Я не был уверен, что она обращается ко мне. Скорее к Ашаре. Но попытался нежно ее успокоить:

– Каллина, может быть, ты сделаешь это для меня? Мы с тобой не можем любить друг друга, пока не можем, но ты ведь могла бы принадлежать мне иначе…

Она мне тоже была нужна, очень нужна. Почему она тогда так окаменела в моих объятиях, словно это было нечто постыдное? Почему вся дрожала?

– Не могу я! И не буду! – прорыдала она. – Не могу! Мне казалось, что я сумею… но я не могу!

Она подняла наконец глаза на Ашару. Лицо ее было совершенно белым и словно светилось бесцветным огнем.

– Ты же сама меня так воспитала! Ты сделала меня такой! Я бы жизни своей не пожалела, только бы никогда тебя не видеть, да я бы согласилась умереть, лишь бы освободиться от твоей власти! Но это ты создала меня, и теперь я ничего не могу в себе изменить!

– Каллина…

– Нет! – голос ее дрожал от едва сдерживаемых эмоций. – Ты всего не знаешь! А если б знал, сам бы такого не захотел!

– Хватит! – в ледяном голосе Ашары звучал металл колокола. Она требовала от нас молчания, которое и подобает хранить в Башне. И тут мне показалось, что огонь в глазах Каллины потух. – В таком случае быть посему, – продолжала старуха. – Я не могу заставить тебя. Но сделаю все, что в моих собственных силах.

Она поднялась со своего стеклянного трона. Ее маленькая фигурка в одеянии цвета голубоватого льда едва достигала плеча Каллины. Она подняла глаза и в первый раз встретилась со мной взглядом. И я утонул в этих ледяных приковывающих к себе глазах…

Комната исчезла. Вокруг была пустота, подобная беззвездному мраку где-то за пределами нашей Вселенной. Тень среди теней, я скользил в поблескивающем тумане. Потом вдруг силовой поток запульсировал во мне, глубоко в сознании вспыхнула некая искра, пробудился источник энергии, заряжая меня мощью, мгновенно наполнившей все мое существо. Я ощущал себя неким клубком живых нервов, сложнейшей кружевной сетью, сотканной энергией разума,

И тут совершенно внезапно передо мной возникло чье-то лицо.

Я не могу описать его, хотя помню отлично. Я видел его три раза, но для его описания нет слов в человеческом языке. Столь прекрасное, что и представить невозможно, столь ужасное, что не хватит сил смотреть. Это было даже не воплощение Зла. Однако оно несло в себе проклятие и само было проклято. Лишь надолго секунды задержалось оно перед моим взором, а затем расплылось, исчезло во мраке. Но в те мгновения я смотрел прямо в распахнутые ворота ада.

Я с трудом очнулся, опять оказавшись в синей ледяной комнате Ашары. Опять? А разве я покидал ее? Я чувствовал себя так, словно окончательно потерял всякую ориентацию в пространстве и во времени; тут Каллина вдруг прильнула ко мне, и ее руки, судорожно сжимавшие мои плечи, влажный аромат ее волос, ее мокрое от слез лицо – все это вернуло меня к действительности.

За плечом Каллины виднелся пустой стеклянный трон.

– А где же Ашара? – тупо спросил я. Каллина выпрямилась, перестав плакать. На лице ее застыло странное жуткое выражение.

– Лучше бы ты меня не спрашивал, – прошептала она. – А если бы я и ответила, ты бы все равно не поверил.

Я нахмурился. Можно было только гадать, какая связь существовала между Хранительницами. Кого мы вообще здесь видели? Ашару? Или кого-то совсем иного? И видела ли то лицо Каллина?

Ночной мрак еще больше сгустился; огни в далеком городе почти все погасли. Мы в полном молчании прошли через залитый потоками дождя двор, миновали гулкие переходы и галереи. В лаборатории Каллины было почти уютно. Я снял плащ; продрогшее тело и ноющая культя впитывали благодатное тепло. Каллина занялась установкой телепатических барьеров. Я подошел к находившемуся на противоположном конце комнаты огромному экрану, на который обратил внимание еще вчера. Остановился перед ним и стал хмуро глядеть в его затуманенные глубины. Передатчик.

Рядом с ним, укутанная смягчающей любые толчки шелковой сетью, была укреплена самая большая матрица, какую я когда-либо видел. Обычный механик оперирует матрицами первых шести уровней сложности. Телепат может оперировать матрицами седьмого и восьмого уровней. Матрица Шарры была девятого или даже десятого уровня – я так никогда и не смог узнать точно. Для управления ею требовались одновременные телепатические усилия по меньшей мере трех человек, причем один из них должен был быть сильным телепатом. А эта… Я даже представить себе не мог, какого она уровня сложности…