Текст книги "Война Алой и Белой розы"

Автор книги: Мэриан Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Глава 25

При дворе герцогини Бургундской в Малине никто не обратил внимания на незнакомца в довольно потрёпанном одеянии. Судя по всему, это был англичанин. Таких, как он, здесь появилось немало после Босворта. Герцогиня была гостеприимна с ними, благодарила от имени брата за верную службу и старалась, как только могла, ободрить. Она уверяла всех, что обязательно наступят лучшие времена. Герцогиня вела теперь довольно замкнутый образ жизни. Большинство придворных либо последовали за Максимилианом в Германию, либо отправились искать счастья во Францию.

Очутившись в большом полупустом зале, Филипп не увидел ни одного лица, знакомого по тем дням, когда тон здесь задавал герцог Бургундский.

Филиппа провели к герцогине, которая при его появлении встала и протянула руку. Филипп низко поклонился, передал письмо Ричарда и тут же сделал шаг к двери, не желая мешать. Однако герцогиня жестом остановила его. Сев за стол, она сломала печать.

Это была крупная женщина, чертами лица напоминавшая брата. За последние годы она несколько отяжелела, но и сейчас в её облике угадывалась былая утончённость.

Зашелестела бумага. Филиппу показалось, что прошло немало времени, прежде чем герцогиня сложила письмо. Оторвав взгляд от роскошного бархатного кресла, на котором величественно восседала хозяйка, Филипп увидел, что она внимательно смотрит на него. В её глазах отражалось истинное участие. Немного помолчав, она спросила:

– Сэр, вам известно содержание этого письма?

– Нет, оно же адресовано не мне.

Герцогиня смахнула со щеки слёзы.

– Да упокоит Господь его душу. Он ведь не для себя старался.

Она свернула письмо в тугой свиток и задумчиво побарабанила по нему пальцами.

– Хотите прочитать, сэр? Я ведь знаю, что вы были друзьями.

С этими словами она вложила свиток в руку Филиппа. Он молча взял письмо, посмотрел на сломанную печать и медленно протянул назад.

– Я в жизни за ним не шпионил. Мадам, письмо адресовано вам. Так давайте не будем нарушать его волю.

В комнате горел камин.

Повинуясь знаку герцогини, Филипп вынул головешку, и она поднесла к ней письмо Ричарда. Не отрывая глаз, они оба смотрели, как постепенно разгорается пламя. Гербовая бумага разом вспыхнула и съёжилась. Не различая слов, невольно для себя Филипп на расстоянии угадывал хорошо знакомый решительный почерк. Когда письмо почти догорело, герцогиня бросила остатки на пол, Филипп затоптал их.

– Ну, вот и всё, – со вздохом сказала она. – А вы как, сэр Филипп? Чем намерены заняться?

Именно этого вопроса он и боялся. Пытаясь говорить непринуждённо, он ответил:

– Согласитесь, выбор у меня не большой. Необходимо срочно спасать кузена. Пока не вывезу его в целости и сохранности из Англии, думать о чём-либо другом не смогу. А потом… – Герцогиня всё ещё не сводила с него пристального взгляда, поэтому Филипп смущённо отвёл глаза. – Как-то мне встретился в Бристоле один моряк. Похоже, это был генуэзец, хоть он предпочитал говорить по-испански. Матросы уговаривали его найти одного известного еврея-посредника, у которого можно было нанять хорошего лоцмана. Незаметно мы разговорились. Он не знал английского, а я – испанского, поэтому кое-как обходились латынью. Моряк возвращался из Исландии и собирался найти путь морем в Индию. Какие-то карты у него как будто уже имелись. По слухам, этот моряк сейчас находится в Испании, копит средства для достижения заветной цели. Так вот я и подумал, что ему может понадобиться честный человек, к тому же владеющий мечом.

Герцогиня высоко подняла брови.

– А я и не знала, что вы так любите приключения.

– Мадам, мне надо зарабатывать на жизнь. – В голосе Филиппа послышались жёсткие нотки. Смягчившись, Филипп с улыбкой сказал: – Человек, у которого только что отняли землю, подобен морскому рачку, потерявшему скорлупу и выброшенному на берег, – беззащитный, беспомощный, ослеплённый ярким светом, не знающий, куда податься. То, чему меня всю жизнь учили, вряд ли теперь может пригодиться. Поэтому говорю вам ещё раз – выбор у меня не большой, разве что в Германию податься – там сейчас воюют. Но там всё чужое. По необходимости убивая человека, я до сих пор всегда знал – за что и ради чего. Нет уж, отправлюсь я лучше к господину Христофору Колумбу[166]166
  Христофор Колумб – (1451–1506) – великий мореплаватель, руководил испанской экспедицией для поиска кратчайшего морского пути в Индию, пересёк Атлантический океан, открыл побережья Центральной и Южной Америки, а также ряд островов (Сан-Сальвадор, Куба, Гаити и др.).


[Закрыть].

Герцогиня неуверенно заговорила:

– Может, тут у меня найдётся… – Она посмотрела на руку Филиппа, всё ещё безвольно висевшую на перевязи. Он густо покраснел и грубо прервал её:

– Если настанет день, когда мне придётся просить милостыню, я скорее обращусь к незнакомцам, чем к друзьям. – Немного помолчав, он добавил, делая усилие над собой: – Прошу прощения у Вашего Высочества.

– Помилуй Бог, сэр, что вы себе позволяете! – Герцогиня опасно прищурилась, но затем, к немалому удивлению Филиппа, улыбнулась. – Ладно, только не испепеляйте меня взглядом, я вовсе не хотела вас обидеть. Видит Бог, я прекрасно помню, как мой брат всегда стремился помочь вам, и практически без всякого результата. Филипп, послушайте меня, я буду говорить откровенно. Я всегда считала, что существует только один надёжный якорь, если только это понятие применимо к женщине, которая может удержать вас во Фландрии. Нет, нет, не отворачивайтесь. Неужели ваше отношение к Мэг так круто изменилось, неужели всё уже не так?

Ответ герцогиня прочитала во взгляде Филиппа. Откинувшись на спинку кресла, она указала ему место рядом с собой. Филипп молча повиновался, но герцогиня ждала. Филипп вынужден был заговорить:

– Разве вы сами не видите? Всего несколько недель назад я действительно собирался приехать сюда, попросить руки Мэг и вернуться с ней в Англию. Но всё изменилось. Вы прекрасно знаете моё нынешнее положение. Не могу я объявиться в Эно и предложить ей разделить со мной нищенское существование.

– А вам и не надо ехать так далеко, – сухо заметила герцогиня. – Мэг сейчас вовсе не в Эно. Она здесь.

Филипп побелел. Герцогиня, нахмурившись, упорно глядела куда-то вниз.

– Честно говоря, не вижу таких уж непреодолимых препятствий. Мадам Де Брези осталась не без наследства, а эрцгерцог вполне разумный человек. Его слово в Эно весит немало. Поскольку ясно, что мадам должна снова выйти замуж, он не будет чинить ей препятствий, но только в том случае, если партия окажется подходящей. А в сложившихся обстоятельствах… видите ли, Макс – романтик. Романтик во всём, что не затрагивает интересов дела.

– Да тут и впрямь надо быть романтиком, – туманно произнёс Филипп. – Прошу извинить меня, мадам. Если кто и подтолкнул Эрара Де Брези к могиле, так это я. Неужели вы всерьёз думаете, что я способен забрать его земли, набить карманы его деньгами и использовать его вассалов для собственного обогащения? Речь идёт о моей чести, мадам. – Филипп понимал, что герцогиней движут самые добрые чувства, и смягчил тон. – Не думайте, что я не ценю вашу заботу, Ваше Высочество. Но у меня нет никаких оснований надеяться на то, что мадам Де Брези всё ещё помнит меня. Как бы я прежде ни желал вернуться в её жизнь, сейчас на это права у меня нет. Это слишком старая история. Она давно закончилась. Пусть так и будет. Мэг была очень… добра. Я не хочу, чтобы ею двигала жалость и ложное чувство. У неё нет передо мной никаких обязательств.

– Обязательств! – Герцогиня выразительно всплеснула руками. Пауза затягивалась. Филипп сосредоточенно рассматривал парчовые гобелены, висевшие на стене за спиной герцогини. – Ну что же, в конце концов, это ваше дело. – Филиппа удивило, как равнодушно она это произнесла. – Итак, вы возвращаетесь в Англию за кузеном? Неужели не страшно так искушать судьбу?

Вздохнув с облегчением от крутой смены темы, Филипп стал рассказывать о Фрэнсисе. Дав ему договорить, герцогиня рассеянно кивнула и заметила:

– Я помню его. Весёлый малый и верный друг брата. Не думаю, что с Босвортом для него всё кончилось – как не кончилось и для меня. Господи, как подумаешь, что на месте Дикона сидит этот надутый индюк… – Герцогиня словно споткнулась обо что-то и вцепилась рукой в колено. – Послушайте, сэр, когда вернётесь с лордом Ловелом из Англии, мне бы хотелось поговорить с ним. Скажите ему… – Она замолчала, задумчиво глядя на Филиппа. – Впрочем, нет, сначала надо поразмыслить. Подождите где-нибудь, сэр. Я напишу письмо, и вы возьмёте его с собой.

Филипп устроился в алькове, у окна, наполовину закрытого плотным гобеленом. Чувствовал он себя неважно. Задерживаться здесь ему совершенно не хотелось. Он боялся, что в любой момент в зал может войти Мэг.

Герцогиня вызвала управляющего. Со стороны казалось, что оба они целиком погрузились в свои дела. Время от времени входили и выходили слуги.

При каждом новом стуке двери Филипп чувствовал, как начинает биться сердце, но никто к нему не подходил, за исключением пажа, да и тот лишь робко спросил, не угодно ли ему выпить вина. Паж держал вино на подносе в роскошном серебряном кубке, украшенном скрещёнными стрелами – символом Бургундии и Йорков. Филипп подумал, что герцогиня, по всей вероятности, послала этого застенчивого мальчика, чтобы занять его чем-нибудь, а сама тем временем велела разыскать Маргарэт.

Встревоженно пробежав глазами по залу, Филипп заметил, что паж с нескрываемым интересом его разглядывает. Шина на руке – вот что явно занимало его. Филипп невольно улыбнулся, вспомнив Хью, каким он был несколько лет назад.

Осмелев, паж спросил:

– Это вас в бою ранили, сэр? Говорят, вы были в Босворте?

– Нет, боюсь, Босворт здесь ни при чём.

Мальчик был явно разочарован. Чувствуя, что следует хоть как-то оправдаться в его глазах, Филипп угрюмо добавил:

– Но однажды я действительно получил рану в сражении. Это произошло в Барнете, где мы побили графа Уорвика.

У пажа разгорелись глаза.

– Пожалуйста, сэр, расскажите, как это было. Ведь Уорвик был знатный рыцарь?.. – Мальчик споткнулся на незнакомом заграничном титуле и просто повторил: – Граф Уорвик?

Заметив, что Филипп бросил беглый взгляд в сторону, где сидела герцогиня, он поспешно пояснил:

– Всё в порядке, сэр. Мадам велела мне занять вас. Ей необходимо решить свои дела.

Бросив в последний раз настороженный взгляд на дверь, Филипп повернулся к мальчику, взял бокал и отпил вина. Облокотившись о широкий подоконник, он указал пажу на место рядом с собой. Затем предложил:

– Знаете, это слишком долгая история. За один раз её не расскажешь. Лучше расскажите мне о себе. Давно вы при дворе герцогини?

Поставив поднос на подоконник, мальчик чинно уселся на стул, с явным трудом поборов искушение вытянуть ноги.

– Да нет, не особенно. Но мне здесь нравится. Здесь лучше, чем дома с учителями. Скажите, сэр, в молодости вам тоже приходилось учить латынь? Моя матушка говорит, что всякий воспитанный человек должен говорить на этом языке.

Последние слова пажа Филипп уже не слышал. Не медальон на его груди приковал взгляд Филиппа, хотя антилопа, украшавшая герб Де Брези, была ему известна не хуже розы Йорков. Рука, которую мальчик небрежно положил на подлокотник, была тонкой и изящной, но пробел между большим и указательным пальцами был необычно широким. Глаза, которые неотступно смотрели на Филиппа, оказались не карими, как ему представлялось поначалу, а ореховыми.

– Вам плохо, сэр? – Голос донёсся откуда-то издалека.

Кажется, Филипп что-то ответил. По внезапному ощущению тупой боли он понял, что сильно ударился перевязанной рукой о стену. Вокруг всё померкло. Мир исчез…

Филипп вспомнил одну лавчонку – в ней торговали разнообразными притирками и травами. Старик хозяин неплохо, хотя и с сильным фламандским акцентом, говорил по-французски – сюда часто захаживали господа придворные в поисках менее невинных лекарственных средств.

Филипп вспомнил, как однажды вышел из лавочки с пузырьком в руках и протянул Мэг. Она в испуге отшатнулась.

– Это предохраняет женщину от несвоевременной беременности.

Мэг так и передёрнуло – как он смеет даже подумать такое? Она всё не принимала это снадобье, а потом было поздно. Но Филиппа к тому времени уже не было рядом.

– Сэр? – Мальчик снова вскочил на ноги и потянулся к подносу. Филипп взглянул на него. Губы у Филиппа совсем пересохли, но, к счастью, он не утратил дара речи.

– А как тебя зовут?

– Симон Де Брези. Я думал, вы знаете, сэр. Мадам сказала, что вы дружили с моим отцом.

– Это верно. Только давно это было.

Мальчик в упор посмотрел на него.

– Он умер. Да вы, должно быть, и сами знаете. Сколько я себя помню, он всё время болел.

– Да, это я знаю.

Симон немного неуклюже протянул Филиппу тяжёлый графин. Слегка наклонившись, Филипп помог мальчику удержать его.

– Вот так, возьмите за ручки. Тогда его гораздо легче будет передавать. И меня так же учили, когда я прислуживал графу Уорвику в Миддлхэме.

Показывать пришлось одной рукой, другую сковывали шина и сильная боль. Филипп осторожно помог мальчику. И тут сошлись две совершенно одинаково вылепленные природой руки. Словно обжёгшись, старший отдёрнул свою. Поднося бокал к губам, он заметил, что за ним неотрывно следит герцогиня Бургундская. Губы её изогнулись в тонкой усмешке. Ему вдруг неудержимо захотелось хорошенько проучить её – чтобы не лгала в следующий раз так беззастенчиво, будто всё у него с Маргарэт в порядке.

– Симон… – Тонкие брови взлетели вверх. – Симон, не сослужишь ли мне службу? Мадам, я имею в виду твою мать… пойди, пожалуйста, к ней и спроси, не может ли она принять… э-э… посетителя?

Десятки слов готовы были сорваться с языка Филиппа, но он не произнёс ни одного из них. Нельзя использовать парнишку в своих целях.

– Скажи, что её хочет видеть человек, приехавший из Англии. – И поскольку мальчик не двигался, по-видимому ожидая продолжения, добавил: – Меня зовут Ловел. Спасибо, Симон.

Маленький паж ушёл.

Филиппу оставалось только терпеливо ждать. Минуты нанизывались одна на другую, каждая была подобна бездонной пропасти, тёмной и загадочной. Филипп мысленно то оттягивал возвращение Симона, то страстно желал приблизить его. Сердце колотилось, ладони стали влажными.

– Сэр? – Филипп с большим трудом заставил себя повернуться. Лицо мальчика выглядело посуровевшим. – Мадам передаёт, что будет рада видеть вас.

Из зала они перешли в другое помещение. Затем последовали комнаты – одна за другой, – пролёт лестницы, очередная дверь. Апартаменты, в которых они в конце концов оказались, были просторными. Комнату заливал яркий свет. Вдове Эрара Де Брези оказывались подобающие почести. Она чувствовала себя свободно. В другое время и при других обстоятельствах Филипп обратил бы внимание на эту роскошь. Может быть, испытал бы невольное чувство зависти, но сейчас – едва заметил.

В комнате, прямо у входа, толпились пажи, камеристки и служанки. В соседней тоже были какие-то дамы и секретарь герцогини. Перед ними в полупоклоне замер бродячий актёр, – судя по его позе, он только что закончил петь.

Дверь в третью комнату была закрыта. Симон постучал и, не дожидаясь ответа, открыл её.

– Прошу вас, сэр.

Филипп очутился в узком коридоре, который вёл в большую комнату. Окно в противоположной стене было наполовину закрыто шторой. Сквозь открытую часть проникали яркие солнечные лучи. На мгновение они ослепили Филиппа.

Здесь уже не было никаких слуг. Мэг одна стояла у резной каминной решётки. Она была предельно напряжена, лицо казалось смертельно бледным.

– Мэг… – Холодное молчание стало ему обвинительным приговором. Ни за что в жизни не мог бы Филипп заставить себя шагнуть вперёд. – Мэг, я ничего не знал, Богом клянусь, ничего. Иначе я бы обязательно приехал. Она писала, что с вами всё в порядке…

До Филиппа донеслось порывистое дыхание, похожее на подавленный крик.

– Симон сказал мне… он сказал… Я думала, это ваш кузен хочет видеть меня, чтобы сообщить о вашей гибели.

Она протянула ему руки. Он рванулся вперёд. Единственное, что ощутил Филипп, её пальцы в своей ладони и жёсткую ткань платья на лице.

– Мадам… – Оба они забыли про мальчика. Симон пристально смотрел на них – удивлённо и сердито. Густо покраснев, Маргарэт отдёрнула руки и со слабой улыбкой произнесла:

– Attends… attends, Simon[167]167
  «Attends… attends, Simon…» (фр.) – «Подожди, подожди, Симон…»


[Закрыть].

Мальчик в растерянности медлил.

Филипп приподнял голову и едва слышно спросил:

– Он по-английски понимает?

– Всего несколько слов.

Ощущая на себе пристальный взгляд, Симон вышел из комнаты.

– Он прямо ваша копия, Мэг. Я должен был сразу всё понять, едва он заговорил со мной.

– Да, пожалуй, что-то есть, – с улыбкой ответила она. – В детстве был похож куда больше. А сейчас, буквально с каждым днём, его характер всё сильнее напоминает ваш.

Филипп вздрогнул и ещё крепче сжал её руку. Немного помолчав, он уткнулся в волосы Мэг и прошептал:

– Расскажите. – И, не давая возразить, настойчиво добавил: – Расскажите, Мэг. Я должен знать всё. – Филипп отклонился и взял её за подбородок. – Мне иногда страшно становилось… Он что, поднял на вас руку?

– Не помню. Да и какое это сейчас имеет значение? А потом ему стало плохо, он заболел…

– Да, знаю. Это случилось после нашей последней встречи, верно? Ну, говорите же.

– Он пришёл ко мне в комнату. Я ухаживала за Мартой, на ней места живого не было. Он остановился на пороге и стал осыпать меня упрёками. Я во всём призналась. Не знаю уж, на что рассчитывала. Хотела, наверное, чтобы он убил меня. Правда, хотела. Я думала, что больше вас никогда не увижу, а иначе зачем жить?

Маргарэт замолчала.

Филипп только и сказал:

– Понимаю.

– Эрар держал меня за руку. А что говорил, я не слышала. И вдруг он упал. Похоже было на обморок. Прибежали врачи. Пока он поправлялся, мы оставались в Сен-Омере. Когда немного окреп, уехали в Брюссель. Там я узнала, что Эрар собирается усыновить Огюста и сделать его своим наследником. Больше ведь никого не было. К тому времени я уж не сомневалась… – голос её задрожал, – что молитвы мои услышаны, что у меня от вас будет ребёнок. Перед отъездом в Лотарингию я сказала, что ребёнок от него. Эрар ответил, что поверит только в том случае, если я поклянусь на Библии, что это правда. Я поклялась.

Мы отправились в Эно. Огюст был с нами. Меня он ненавидел, и винить его за то нельзя. Он не верил ни одному моему слову. Огюст хорошо понимал, что, если родится мальчик и Эрар признает его, он останется ни с чем. Всю зиму и всю весну он не спускал с меня глаз. Это он рассказал мне, что произошло между вами в Сен-Омере. «Ну, как вам теперь ваш любовник?» – спросил он. Я целыми ночами не спала, гадая, что сделает Эрар, если увидит, что ребёнок слишком походит на вас. Он ещё был очень слаб, но передвигался – либо с палкой, либо с помощью слуги.

Когда Симон родился, Эрар вошёл ко мне, посмотрел на мальчика и, ни слова не говоря, вышел. Ему всё стало ясно. С тех пор по ночам я не оставляла Симона в колыбели. Его брала к себе в постель няня. А днём я сама не спускала с него глаз. Мне ведь доносили, что говорит Огюст. Потом герцог снова отправился на войну. Огюст уехал с ним и умер в Нанси. Мы узнали об этом в Ленарсдике. Известие совершенно сразило Эрара. Но тогда он всё-таки выстоял. – Мэг внезапно замолчала и прижалась к груди Филиппа. – До тех пор я даже задумываться себе не позволяла о том, что Де Брези обо мне думает. Врачи сказали, что отныне он обречён на неподвижность. От него это тоже не скрывали. Я пришла к Эрару в комнату и по его глазам поняла, чего он ожидает от меня. Он думал, что теперь уж я расквитаюсь с ним за то, что он всё это время заставлял меня дрожать от страха за Симона…

Филипп усадил Маргарэт на стул. Не выпуская её рук, опустился рядом на колени. Даже при неярком свете было видно, что годы оставили на ней свой отпечаток. Между бровями залегли морщинки, кожа на висках, где беспокойно билась маленькая жилка, высохла. Но линия рта была по-прежнему твёрдой, а губы – такими же пухлыми и влекущими, как тогда, в Сен-Омере.

– Эрар ведь всегда был таким гордым… И вот – такая беспомощность. Даже сочувственные взгляды слуг были для него нестерпимой мукой. Он только и мог, что шевелить двумя пальцами – я научилась многое понимать по этим движениям. Через некоторое время речь немного восстановилась. И хотя говорил он очень медленно и невнятно, всё же стало полегче. Но всё равно, как ему было плохо – ведь с ним нянчились, словно с ребёнком, да ещё без любви. Я никогда не приходила к нему с Симоном, но однажды он попросил показать его. Эрар едва взглянул на мальчика и тут же знаком велел увести. Через несколько недель всё же повторил свою просьбу. В возрасте Симона дети меняются быстро. Могу догадаться, что он высматривал в его личике. Мне-то давно уже было всё видно и с каждым днём становилось всё яснее. Однажды днём – Симона только что увели – Эрар пристально посмотрел на меня. Ну, я всё ему и сказала: как вы старались сохранить ему верность до самого последнего момента, и что это я сама во всём виновата, и что вы предлагали мне снадобья, чтобы всё осталось между нами и его репутация не пострадала. Я сказала, что он может отказаться от Симона, который не имеет права носить его имя. Сказала, что отошлю его в Англию, там за ним присмотрит мой отец. Что же касается меня лично, закон в любом случае на его стороне. Но Эрар только закрыл глаза, что означало – он желает остаться один. Я думала, что больше он никогда не захочет увидеть Симона, но ошиблась: прошло много дней, и он опять попросил привести его. Симону было тогда три года – вы видели его руки? Эрар прошептал, чтобы я подвела его поближе – ясно зачем. Я вложила ручку Симона в его ладонь, он повернул её ладонью вверх и внимательно вгляделся. «Он мог убить Огюста», – сказал он и заплакал.

Поднявшись на нетвёрдых ногах, Филипп разжал её пальцы и отошёл к окну. Через неплотно прикрытые шторы из зала доносились звуки музыки – это бродячий певец перебирал струны и что-то напевал. На нижних нотах голос его почти замирал. Филипп рассеянно слушал.

Повернувшись к нему, Маргарэт продолжала:

– Ни одна душа на свете, кроме вас, меня и Её Высочества герцогини, не знает, что Симон – ваш сын. Эрар признал его по собственной воле. Он для того и призывал его незадолго до кончины, чтобы в присутствии всех благословить его как сына и наследника. – Щёки её слегка покраснели. – Он понимал, что я снова выйду замуж. Симон слишком юн, чтобы распоряжаться таким огромным наследством. Передавать его под чью-нибудь постороннюю опеку слишком опасно. Опекуном должен быть мой будущий муж, которому после заключения брака по закону переходит и моя часть наследства.

– Понимаю, – напряжённо произнёс Филипп. Они были в противоположных концах комнаты. Потоптавшись немного на месте, он подошёл к Маргарэт, сел рядом и привлёк её к себе. – Я беден, Мэг. Даже больше чем просто беден – у меня вообще ничего нет, понимаете? Только то, что на мне, да ещё несколько крон, на которые я сейчас живу и которые понадобятся мне, чтобы добраться до Англии и вызволить Фрэнсиса. Это всё, что у меня есть, остальное пропало. Нельзя вам выходить за такого, как я, при вашем-то положении…

Маргарэт потрогала шины, пробежала своими нежными пальцами по толстой повязке на руке Филиппа.

– Вы поранили себе руку, милый.

Он сидел, прижавшись к её груди, и она никак не могла заставить его поднять взгляд.

– Любимый. Земли здесь богатые. Сен-Обен, Ленарсдик и всё остальное – всё принадлежит Симону. Будет и впредь ему принадлежать. Вопрос в том, сможет ли он их удержать. Неужели вы думаете, что на эти земли уже не зарятся? Наследник – ребёнок. Что это? Да ничто, и эрцгерцог это прекрасно понимает. Поэтому либо он найдёт Симону опекуна, а меня выдаст за стоящего мужчину, на которого и он сам может положиться, либо земли получит тот, кто сумеет взять их силой. А мне, дорогой мой, вовсе не хочется быть военным трофеем. – На полу появились шашечки солнечного света, проникавшего сквозь шторы. Маргарэт опустила глаза и задумалась. – Если бы я была вам законной женой и случилось, что вы потеряли свои земли, разве вас так уж сильно заботило бы, что осталась только моя часть вдовьего наследства?

Наступило молчание.

Филипп хотел что-то ответить, но только тут сообразил, какие для него расставили сети. Не зная, плакать ему или смеяться над этим, он повернулся к Маргарэт и сказал:

– Ах ты, коварная. Да ты же прекрасно знаешь, что всегда была мне женой!

Она улыбнулась, как, бывало, улыбалась в детстве. Филипп, склонив голову, повторял и повторял её имя.