Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Мери Вейо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

На длинном прямом перегоне они нагнали трех гончих собак, которые мчались посреди дороги. Метрах в ста впереди собак бежал заяц. Пассажиры оживились, стали приподниматься со своих мест, спорить. На повороте собаки понеслись по обочине, и водитель на полной скорости проехал мимо них. Пассажиры услышали собачье повизгивание. Машина почти нагнала зайца, но тут показался лес, заяц огромным прыжком махнул туда и скрылся. Собаки продолжали мчаться вслед за автобусом. Только после того, как сошла молодая пара с ребенком, собаки нагнали автобус и с лаем пролетели мимо. Когда автобус снова тронулся, они уже возвращались, перебегая с одной стороны дороги на другую.

Темноволосая женщина сошла на той же остановке, что и Мартти. Предстояло пройти по шоссе два километра. Женщина снова шла впереди него. Это было так же верно, как то, что следы ее каблучков отпечатывались на твердом снегу. Уже стал виден дом Сиско, до него оставалось полкилометра. Когда женщина вдруг свернула с дороги и вошла в тот же самый двор, Мартти подумал, что он ошибся домом, но Сиско уже махала ему рукой с крыльца. Она была в белом переднике, и щеки у нее были румяные, как у куклы. Сиско повернулась и первая вошла в дом. Наверное, чтобы избежать его объятий. В деревне это не принято.

Спутница Мартти была уже в прихожей. Она сняла пальто и сапожки и расхаживала по дому на цыпочках. Сиско познакомила их. Это была ее сестра. Она подошла к раскрытой в комнату двери и весело позвала:

– Хей!

– Пойдем и мы, – позвала Сиско.

Хозяйка, зажав миску между коленями, со строгим лицом месила тесто. Прежде чем подать руку Мартти, она вытерла ее передником. Хозяин, в меховой шапке и в очках, сидел в кресле. Высокий, еще темноволосый и суровый на вид человек. Поздоровавшись, Мартти сел на ящик, обитый по углам железом. Сиско ходила взад-вперед (из кухни в комнату и обратно), осторожно переступая порог. Она накрывала на стол.

– Вы изучаете химию? – почтительно обратился Мартти к сестре Сиско, вспомнив про молекулы в книге.

Она сидела за столом и обеими руками пыталась собрать роскошные темные пряди волос, расческа была зажата во рту.

– Да, – прозвенел ее голос, а может быть, зубья расчески, Мартти не смог различить.

Рождественская елка стояла еще не наряженная. На столе в открытой коробке лежали украшения.

– В этом доме когда-нибудь подадут кофе? – спросила сестра Сиско.

Хозяин опустил газету на колени и поглядел на гостя поверх очков. Мартти тут же предложил ему сигареты, чиркнув спичкой.

– Меня вы, конечно, и не подумали угостить, – надулась сестра Сиско.

Мартти густо покраснел и мгновенно попытался исправить свою ошибку.

– Большое спасибо, но я не курю, – рассмеялась она.

Мартти словно холодом обдало, из красного лицо его сразу сделалось белым, точно полотно. Он сел на свой спасительный ящик и попытался взять себя в руки.

– В ваших краях, наверное, очень много зайцев, – наконец проговорил он, обращаясь к хозяину. – Когда мы ехали в автобусе, перед нами всю дорогу бежал заяц. За ним гнались три собаки. Заяц потом ускакал в лес, а собаки еще долго бежали за автобусом.

– Потому что их сбил со следа запах бензина, – вставила сестра Сиско.

– Да, на гоне собаки обычно никакой опасности не замечают. Могли бы и под автобус угодить, повезло еще, – насупившись, с важностью разъяснил хозяин. – А где это произошло?

– На кудыкиной горе, по крайней мере, туда убежал ваш заяц, – лукаво улыбнулась сестра Сиско. – Кстати, Юсси приедет в отпуск?

– Не дали ему на сей раз отпуска, – мрачно заявил хозяин. Набедокурил, наверное.

– Скорее всего, задание получил важное, – обиделась за брата сестра.

Вошла Сиско, в одной руке у нее был кофейник, а в другой на деревянной подставке свежевыпеченная румяная булка. С одного конца она была нарезана на куски толщиной в два сантиметра. Мартти как бы со стороны внимательно следил за всеми движениями своей невесты. В деревне она заметно поправилась.

– Первый кусок полагается взять гостю, а потом уже всем остальным, вежливо сказал хозяин.

– Нет, нет, сначала вы, – смутился Мартти.

– Бери, пока теплая, – велела Сиско.

– Как рано стало темнеть, – заметил Мартти, поглядев в окно.

– Сиско, зажги свет! – велел отец.

Сиско послушно выполнила его просьбу. Резкий свет на мгновение как бы ослепил всех: перед глазами поплыли темные и светлые блики.

– Ешьте булку, не зря ведь женщины пекли, старались, – угощал хозяин.

– Спасибо, я уже съел, – промямлил Мартти.

– Грех отказываться, когда угощают, – настаивал тот. Мартти потянулся за вторым куском, но нарезанных больше не было. Он чуть было не взял себе всю оставшуюся булку.

– Извините, – с ужасом сказал он и торопливо попятился к своему ящику.

– Угостишься тут, как же, если булка не нарезана, – обернувшись в сторону кухни, громко сказал хозяин.

Сиско вошла с длинным ножом в руках и поспешно нарезала булку.

– Я пойду корову доить, а ты тут с гостем побеседуй, – сказала она сестре.

– Берите, берите еще, – угощал хозяин.

– Спасибо, – поблагодарил Мартти и взял первый кусок, потолще, отрезанный специально для него.

Сиско вернулась, на ней была старая юбка и большие резиновые сапоги.

– Ну, что слышно в Хельсинки? – завела светскую беседу хозяйка, которая освободилась от домашних дел и теперь примостилась у входа на стуле.

– Спасибо, все хорошо, – ответил Мартти.

– А как у тебя со здоровьем? – снова спросила она. Мартти отметил про себя, что она стала обращаться к нему на "ты":

– Спасибо, все в порядке.

И тут же вспыхнул, как кумач, потому что сестра невесты продолжила:

– Я болела ангиной. Собиралась приехать к вам на праздник всех святых, да не смогла.

– Да, ты писала, – кивнула хозяйка. – Мартти, вы работаете в Хельсинки?

– Совершенно верно, в рекламном бюро, – пробормотал тот.

– Да сними ты наконец свою шапку, отец, – неожиданно обратилась она к мужу.

Хозяин молча встал и вышел на улицу. Мартти немного посидел для приличия, неудобно было выходить сразу за ним.

Окошко хлева было освещено. Мартти проник туда через кухню коровника. Пахло навозом. В большой бидон сквозь цедилку лилось молоко. Сиско не видно было, она словно спряталась под корову.

– Как у вас много коров! – удивился Мартти.

– Хватает, как видишь.

– А я все-таки приехал.

– Правильно сделал.

– Что они думают по этому поводу?

– Они тоже очень рады, что ты приехал. Тем более что Юсси не смог приехать.

– Незаметно что-то, чтобы очень обрадовались, – вздохнул Мартти.Кстати, как зовут корову?

– Эмма.

Сиско понесла молоко, и Мартти схватил ее за руку повыше локтя и попытался задержать:

– Осень была такая тоскливая! Мне ужасно хотелось приехать к тебе.

– И мне. Тут скучища – мрак, дожди, коровы... Хорошо, что ты приехал.

– А у меня теперь в городе своя квартирка.

– Знаю, ты писал.

Хозяин принес дров в отведенную для гостя комнату на чердаке и зажег там свет, а Мартти притащил туда свою сумку.

– Не желает ли гость пойти сейчас в баню, попариться? – степенно спросил он.

– Спасибо, мне что-то не хочется. Я уже был вчера, – солгал Мартти, подумав про себя: стоит ли с этим сейчас связываться, опять что приключится.

– Какой же это сочельник без бани?! – до крайности удивился хозяин. Надо пойти. Вчера не считается.

– Ну хорошо, я пойду, – со вздохом согласился Мартти.

– Можно хоть сейчас, – оживился хозяин. – Воздух там свежий, никакого угара нет. Только после себя заслонку не забудьте закрыть. А женщины пойдут позже. Самым последним обычно хожу я – можно посидеть в тишине и вволю попариться. Баня у нас особая, не то что у других. Сердце заходится, до того жарко натоплено.

В бане тускло светила керосиновая лампа. Мартти разделся и вошел в парилку. И сразу же чуть не выскочил обратно, таким жаром его опалило. Тут только он понял, что подразумевал хозяин под словами "сердце заходится".

"Посижу лучше внизу, наверх лезть не стоит", – решил Мартти. Но, сидя на полке в полутьме и чувствуя, как тепло все сильнее проникает в продрогшее тело, он решил, что это вовсе не так уж и дурно. Когда дело дошло до березового веника, Мартти чуть было вовсе не размяк. Потом он наспех вымылся, оделся и вышел.

Сестра Сиско, уже в вечернем платье, была в комнате одна. Она наряжала елку.

– Боже! Как красиво! – сказал Мартти, не в силах скрыть восхищения.

– Неужели? – усмехнулась она.

"Да, с такой женщиной, мне, наверное, было бы совсем не просто, неожиданно для себя подумал Мартти и вдруг спохватился: – Заслонку забыл закрыть".

В девять часов вечера, когда хозяин вернулся из бани, начался рождественский ужин. Все чинно расселись: старик – во главе стола, Сиско рядом с Мартти, напротив нее – сестра, рядом с ней – мать. Сестры – друг против друга.

– Папа, может быть, лучше я сяду на ваше место, а вы рядом с мамой, как полагается, – предложила сестра Сиско.

Приступили к праздничной трапезе. Начали, как всегда, с ветчины, потом был рулет с картошкой, он оказался таким жидким, что еле держался на вилке и время от времени стекал в тарелку. Все молчали, и было слышно, как он стекал.

– Интересно, кому достанется миндалина? Миндалину на счастье положили? – спросила сестра, когда очередь дошла до рисовой каши, и в упор посмотрела на Сиско. Сиско смутилась.

– Ой, забыли! Совсем забыли, – расстроилась хозяйка. – Да у нас и нет миндаля. Может быть, изюм заменит? Я сейчас.

– Нет, теперь уже поздно, – вздохнула сестра, она демонстративно зачерпнула большой половник каши и вывалила все содержимое себе на тарелку.

После еды женщины все вместе убрали со стола и постелили чистую скатерть. Мартти поручили зажечь свечи на елке и в канделябрах. Все снова расселись вокруг стола и запели рождественские псалмы. Атмосфера царила торжественная, словно в церкви. Не решались даже посмотреть друг на друга. И когда хозяин встал, Мартти подумал, что он собирается прочесть проповедь, а он только пошел за сигаретами. У хозяйки и у Сиско в глазах стояли слезы. Глядя на них, Мартти сам невольно растрогался. Сестра от волнения мяла в руках салфетку.

– Таким должно быть настоящее рождество! – вырвалось у Мартти.

– У нас все по-простому, – отозвалась Сиско.

– Неправда, – возразил Мартти.

– Рождество у каждого – свое. Каждый его устраивает себе сам, произнесла сестра Сиско. – Мы с детства привыкли к такому.

– Вот только раньше пол устилали соломой, – напомнила мать.

– Куда положить рождественские подарки? – шепотом спросил Мартти у Сиско.

Они вместе поднялись в комнату на чердаке. Там они обнялись и так постояли немного. Подарки лежали в плетеной корзине. Мартти присоединил к ним свои. Потом они вместе отнесли корзину вниз. Сиско получила от Мартти французские духи, хозяину достался альбом, а остальным – по книге. Мартти подарили пару черных бумажных носков и большие вязаные перчатки с треугольными пальцами и черным орнаментом на белом фоне или наоборот. Он тут же надел перчатки и подвигал пальцами.

– Ну как, годятся? – спросила Сиско.

Она пошла с ним наверх – стелить постель. Потом они присели на нее, держась за руки.

– Как тебе у нас нравится? – спросила Сиско.

– Все больше и больше. Не уходи!

– Пора спать. Ты ведь устал с дороги.

– Нет, я не устал. Ты устала.

– Поговорим лучше о чем-нибудь другом, – попыталась переменить тему Сиско.

– Я ни о чем, кроме тебя, думать не могу, пойми. Когда ты приедешь в Хельсинки? Теперь у меня есть квартирка. Один знакомый устроил. Она обходится недорого – десять тысяч в месяц.

– Пока я не могу приехать. Вот Юсси вернется из армии.

– Но как же так?! Ты ведь оставила курс, это ужасно, забудешь все, что учила!

– Такова жизнь! – вздохнула Сиско.

– А что обо мне подумали твои старики? Наверное, ничего хорошего.

– Не говори глупостей.

– Твоя сестра такая недоступная. Ей я совсем не понравился.

– Тебе показалось. Пиркко вообще такая. Она спокойная. Когда ты узнаешь ее поближе, ты поймешь, какая она милая.

– Но она, наверное, не представит мне такого случая, – грустно сказал Мартти.

Хлопнула наружная дверь.

– Это отец пошел в баню, погреться напоследок, – предупредила Сиско.

– А отец твой теперь точно решит, что я просто олух.

– Почему?

– Он попросил меня закрыть заслонку, а я позабыл.

– Подумаешь, любой может забыть. Я сама сколько раз забывала. И потом, печь такая огромная, не скоро остывает. Было уже далеко за полночь, когда дверь снова хлопнула.

– Мне пора. Это отец вернулся, – сказала Сиско.

– Где ты будешь спать? – спросил Мартти.

– В одной комнате с Пиркко.

Мартти подождал, пока Сиско спустилась вниз, разделся и лег. Он забыл погасить свет, пришлось снова подняться. Поглядел в окно: вон стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, а вдали, высоко-высоко – опушка леса. Словно в воздухе повисла. Это оттого, что земля такая же, как небо, – светлая. Не слышно хода стенных часов. В ушах будто шумит ровный сильный ветер, и ничего тут не поделаешь. Его не уймешь, когда-нибудь сам прекратится. Закашлял хозяин, три раза кряду. "Как бы не простудился, – с тревогой подумал Мартти. – Еще схватит воспаление легких".

Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он снова встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть, закрыта ли печная заслонка, для верности пощупал рукой, – кажется, все было в порядке.

Где-то внизу спала сейчас прекрасная темноволосая женщина.

Кончина матери

Перевод Т. Джафаровой

1

К вечеру грянул гром и задрожала земля. Но мама не обратила на это никакого внимания, хотя раньше она пугалась, выходила к нам из своей комнаты и рассказывала всякие деревенские небылицы о грозе. Теперь ее и слышно не было.

Тучи заполонили небо, и гром грохотал, точно скорый поезд. В небесах, видно, шла война. Испокон веков у человечества сложилось впечатление о войне, как о чем-то трескучем и оглушительном, подумал Юсси. Оттого, быть может, оно и не пыталось сделать ее бесшумной. Юсси не стал высказывать эту мысль Олави. Таковы уж крестьяне, они обычно рассуждают не вслух, а про себя. Их пугает все необычное, далекое и непонятное. Например, город. Они боятся таинств природы, но хорошо представляют себе, что происходит в их собственном небольшом мирке. По их мнению, спорынья, которая заводится во ржи, – это вовсе не спорынья, а маленький черный чертик.

В четыре утра небо прояснилось. Неяркая луна, похожая на крышку от консервной банки, едва виднелась на бледном предрассветном небе. Впрочем, нужно было оглядеть чуть не полнеба, прежде чем ее отыщешь.

С крыш капало, а под ногами, если идти по траве, хлюпала вода, она плохо просачивалась сквозь глинистую почву. Деревянный серый сарай в утренних сумерках казался почти черным. У соседей слышались шум и возня строители, закончившие работу, расселись по машинам и отправились в сторону Лахти. Новые амбар и сушилка были сделаны из жести, которая отливала серебром, будто вода. За рекой в Нокела серебрились в точности такие же постройки.

– Дождь вымыл твою машину, – сказал Олави.

Машина Юсси стояла посреди двора. За нею громоздились старые сараи, один из которых Олави разобрал на гараж. Олави ездил в село за покупками, купил для матери коричневую сумку из искусственной кожи и кое-какое бельишко. Ему, верно, пришлось снять деньги со счета в банке. Олави вернулся из села в тот момент, когда закрутил ураган, поднимая столбы пыли, и обрушился дождь. Впопыхах он и не заметил, как въехал на крышу погреба. Теперь Олави задним ходом выводил машину во двор.

– Отец боялся, что однажды крыша рухнет под тяжестью лошади, когда сено завозят, а ты по ней на машине разъезжаешь, – заметил Юсси.

– Так не рухнула ведь.

Ирма одевала мать в комнате стариков. Дед сидел в кресле-качалке с трубкой в зубах и безучастно наблюдал эту сцену. В другой комнате – Олави и Ирмы – галдели дети, их загнали в дом перед грозой. Они пытались соорудить поезд и перетаскивали все стулья в одно место.

– Если бы дети хоть иногда вели себя тихо, – вздохнула Ирма.

Мать сильно похудела. Пиркко и Сиско спорили, что если бы они ходили мыться в сауну вместе с матерью, то это резкое похудание стало бы заметно намного раньше, а так оно обнаружилось лишь год назад. Сестры полагали, что она отощала потому, что редко ездила в село за продуктами и плохо питалась. С тех пор как два года назад старики вышли на пенсию, жизнь в доме резко изменилась. Они отделили свое хозяйство от сыновнего и перетащили весь нехитрый скарб в одну комнату, из которой когда-то, в дни их молодости, и состояла вся изба.

Мама на старости лет стала ужасно стеснительной и щепетильной, впрочем, она и всегда была такой. Ирма диву давалась, что из-за какой-то бумаги вся их жизнь целиком переменилась, точно резкую разделительную черту провели не только через дом и имущество. К счастью, дети этого еще не замечали, хотя, впрочем, и они стали реже пробегать через комнату стариков, а в последнее время и не очень много с ними разговаривали. Конечно, сестры не могли ходить с мамой в сауну, они обзавелись семьями, появились дети, которых надо было купать. Пиркко мылась в сауне вместе с мужем и детьми, а Сиско ходила с ними. Ей очень хотелось излить душу, поделиться наболевшим. Она рассказывала, отчего рассталась с Мартти, перестала вдруг испытывать к нему нежные чувства, они вмиг рассеялись, словно дым. Однажды Мартти приезжал на рождество и все крутился возле Пиркко, Сиско же это только позабавило. И тут она поняла, что не любит своего друга, раз ей все безразлично, она даже его не ревнует. Пиркко поддевала и подкалывала Мартти, хотя они и ездили потом вместе в Хельсинки, но для окружающих это выглядело так, словно им было просто по пути. Мартти пытался уверить Сиско, что надо расположить Пиркко к себе чисто по-дружески, чтобы она отнеслась благосклонно к тому, что они с Сиско встречаются, так как, по мнению Мартти, Пиркко его ни в грош не ставила. Наезжая домой из города, Сиско могла часами рассказывать одно и то же, смакуя каждую деталь, и потому она бы не заметила никаких перемен, даже если бы мать переехала жить на крышу, – она была словно зашоренная. Ирма пыталась выпроводить деда в специально натопленную сегодня сауну, пока из нее не вышло тепло, но он противился.

Она хотела, чтобы дед ушел из комнаты, ей было неловко оттого, что мать голая. Но мама застеснялась, лишь когда была уже совсем одета, тут-то и стала сильно заметна ее худоба. Ирма надела чистую наволочку на большую подушку, взяла лучшее одеяло и отнесла вещи в машину, а Юсси разложил для матери постель на заднем сиденье.

– Я сяду рядом с тобой, – сказала она.

– Там тебе будет свободнее, мама, – ответил Юсси.

– Вы же можете пересесть потом, в дороге, – подсказал Олави.

Ирма была неспокойна, она то и дело поглядывала в сторону хлева, на пастбище за ним паслись коровы. Одна из них отделилась и подошла вплотную к сараю, из-за угла торчал ее блестящий коричневый бок. Корова била хвостом о бревенчатый сруб, и всякий раз на нем оставался клок шерсти. Всем было не по себе.

– Постараемся к вашему возвращению обмолотить рожь. Считайте, что у вас двухнедельный отпуск, – на прощанье подбодрил Олави. – Не волнуйтесь и не утруждайте себя ничем.

– Нам и так не дадут ничего делать, – заверил Юсси.

– Привет Пиркко, – вставила Ирма. – И, конечно, Синикке.

Дед стоял на крыльце и смотрел на происходящее словно издалека, а потом ушел в избу еще до того, как они отъехали. Юсси поискал его глазами, чтобы проститься, – у него с детства осталась эта привычка. Добрая, в общем, привычка. Дети скоро устали махать, вот уж и рука Ирмы застыла, точно повисла в воздухе. И только мать все махала и махала, высунувшись в боковое окошко, и издалека казалась Олави совсем маленькой и сухонькой, не больше ладошки. Чувство было такое, что все они спаяны воедино, будто вместе тащат огромный тяжелый тюк, и, если он нечаянно упадет и коснется земли, случится что-то непоправимое.

Юсси боковым зрением, развитым у водителей, следил за движением на шоссе, по которому проехал грузовик с крытым кузовом. Он сел за руль, захлопнул дверцу машины, проверил сцепление, завел мотор и взглянул в зеркальце, нет ли сзади машин. Но увидел лишь затянутое тучами серое небо и на фоне его крону могучей сосны. Дети не побежали за машиной, как обычно, они, видно, заподозрили что-то неладное.

Дорога – дорога детства – шла через поле, ничто не изменилось с тех пор, и даже высокая трава росла в тех же самых местах, а посредине зеленели две ровные полосы газона. И если бы тот, прежний Юсси, мальчик из прошлого, вдруг появился сейчас, он бы, верно, не узнал самого себя и, рассматривая блестящими от волнения глазами красивую машину, решил бы, что этому незнакомому парню здорово повезло в жизни, что он, верно, преуспевает. А узнав, сделался бы несказанно горд и счастлив. Но вид матери сильно напугал бы его, как видение из кошмарного сна: кончик носа у старушки почти сросся с подбородком, а из ноздрей торчали длинные черные волосы. Юсси удивился, как сестры не догадались состричь их, в этом нет ничего особенного. Надо будет намекнуть Пиркко, хотя, впрочем, она и сама догадается. Проезжая желтое пшеничное поле, Юсси заметил соседа, который копошился во дворе возле дома, убирал строительный мусор. Сосед не обратил на них никакого внимания, за день по шоссе проезжало слишком много машин, и не стоило отвлекаться от работы.

Начало пути было знакомо Юсси с детства, до того знакомо, что он мог бы с закрытыми глазами проехать на всех лесных поворотах.

2

– Конец будет, по всей вероятности, безболезненным, – констатировал врач. – У семидесятилетних людей рак развивается не столь быстро.

– Неужели ничего нельзя сделать? – с отчаянием спросила Пиркко.

Они стояли на четвертом этаже клиники. Пиркко не решалась взглянуть на врача. Она смотрела в окно. Из окна открывался вид на Теле {Район Хельсинки.}. Врач скользнул взглядом по их рукам и заметил кольца магистров. Он, безусловно, понимал, что разговаривает с интеллигентными людьми, да это и так бросалось в глаза. Они вместе с врачом стояли как бы по одну сторону черты, которая называлась жизнь, а по другую сторону были лишь кладбище и умирающая мать. Все молчали, размышляя о бренности жизни.

– Он уже захватил печень, но дальше не пойдет, – заговорил врач. Смерть будет не очень мучительная. В этом смысле рак печени лучше других. Больная будет лишь постепенно слабеть. После операции на какое-то время она станет бодрой и жизнерадостной. Мы удалили все, что только можно было.

– Она знает об этом? – спросила Пиркко.

– Нет.

– Может быть, все-таки стоит сказать?

– Пожалуй, нет. Пациент не настаивает, да и в тех случаях, когда настаивает, не обязательно говорить правду. Незнание избавляет хотя бы от душевных мук.

– Сколько ей осталось жить? – срывающимся голосом спросила Пиркко и стала теребить свою сумочку.

– Трудно сказать, возраст преклонный. В лучшем случае протянет еще полгода, – промолвил врач.

Пиркко вынула из сумки тоненький носовой платочек и сжала его в руке. Замок сработал почти неслышно, будто раскрылись пересохшие губы. Пиркко быстро попрощалась с врачом и выбежала на улицу. Она не могла там больше оставаться, она боялась расплакаться. Только на стоянке машин Пиркко опомнилась. Машин было так много, что паркинг напоминал скорее двор современного автозавода. Пришлось проделать долгий путь, прежде чем она отыскала машину Юсси, хотя та и выделялась среди множества других. Пиркко казалось, она никогда не сможет дойти до нее. Юсси уже ждал Пиркко, он открыл заднюю дверцу, и Пиркко робко, несмело внесла себя, точно это была не обыкновенная машина, а церковь: овальное окошко напоминало арку, крестообразный руль – распятие, а щиток с приборами – алтарь. Пиркко сразу прислонилась лбом к спинке переднего сиденья и стала повторять про себя слова молитвы, чтобы успокоиться. Сумочка соскользнула вниз, но такое часто случалось и в церкви во время службы. Юсси замер.

– Так вот какова награда за все ее мучения, – наконец зло сказал он.

Пиркко разрыдалась.

– Вот она, правда, – более раздраженно произнес Юсси.

В Юсси было что-то сатанинское. Такие обычно говорят то, что думают, режут в глаза правду-матку. Сатана поступает так же, но злая его правда ничто по сравнению с добрыми делами создателя, так же как незаметен спичечный коробок рядом с высоким домом.

– Как ты можешь?! Мама ведь думает совсем иначе, – оборвала его Пиркко.

Юсси резко завел машину, но с места не сдвинулся.

– Поехали? – примирительно сказала Пиркко. – Только не к нам, я не хочу никого видеть.

Юсси медленно ехал по цементированной площадке с темными жирными разводами, величиной и очертаниями напоминающими человеческие фигуры.

– Пусть мама поживет у нас, когда выпишется из больницы, – предложила Пиркко. – Не увози ее сразу, пусть лучше побудет с нами.

– Она сама, наверное, захочет домой, в деревню.

– Только ты не напоминай ей, – попросила Пиркко.

– Она может и к нам поехать, – заметил Юсси.

– У нас все-таки места больше, чем у вас, – нашлась Пиркко. – И потом, для меня это была бы большая радость. Я ведь никогда не ухаживала за мамой. Всегда была в поле...

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – согласился Юсси.

Он выехал на проселочную дорогу Вика, потом свернул в лес и наконец миновал усадьбу, от которой до города было рукой подать. У картофельного поля Юсси затормозил. Они вышли из машины, чтобы Пиркко успокоилась. По горе Хертониеми плыло огромное белое облако, оно напоминало каменный дом среди деревьев, но не совсем достроенный.

Облако, меняя очертания, постепенно поднималось все выше и выше и становилось все короче и короче. Когда оно наконец отделилось от горы, то оказалось совсем небольшим и круглым.

– Итак, мама оказалась первой, – вздохнул Юсси.

– Ты забыл о Тайсто, – напомнила Пиркко.

– Это другое дело. Тогда была война.

– Нам надо взять себя в руки к тому времени, как она выйдет из больницы, – сказала Пиркко. – Кстати, у меня краска не потекла?

– Нет, – ответил Юсси.

Возле машины Пиркко привела себя в порядок. Она нагнулась, заглянула в зеркальце и подкрасила губы.

– Как же мы не догадались маме цветы отправить, – с сожалением сказала она. – Поехали в центр, купим там.

– Цветы продавались у входа в клинику.

– Я не могу сейчас туда вернуться, понимаешь, не могу. Давай лучше найдем цветочный магазин с доставкой на дом.

– Главное, что в таких случаях, как мамин, трудно что-либо предсказать, – начал Юсси, когда они проезжали мимо гаражей Коскела по дороге в центр.

Он вспомнил, как мать рассказывала о своем детстве: школа была в четырех километрах от дома, нужно было бежать через лес по тропе, которую ей однажды показал отец. В метель приходилось самой протаптывать дорогу, рано утром, до того, как он проснется. Девочка во весь дух мчалась по лесу, боясь опоздать, потому что учитель у них был огромный страшный мужик с черной бородой. Ирония судьбы, но муж маме достался, похожий на учителя чернобородый и мрачный.

– Знаешь, в больнице у меня было такое чувство, будто она уже умерла, с усилием произнес Юсси. – Глупо, правда?

– От этого все равно никуда не денешься. Это неизбежно, – дрогнувшим голосом сказала Пиркко.

– Ты случайно не была в этом старинном городке, который мы сейчас проезжаем? – отвлек ее от грустных мыслей Юсси. – Мы с Сами часто бываем здесь. Один раз даже посчастливилось увидеть, как его жители встречали Паасикиви {Паасикиви – президент Финляндии. Впервые взял курс на мирные отношения с СССР, который затем продолжил Кекконен.} и шведского короля. Их сопровождал какой-то профессор-археолог. А шведский король, представь себе, прекрасно знал археологию. Вот он и спрашивает у Паасикиви: "Скажите, где мы сейчас находимся?" На скале была высечена карта местности, рельеф, кажется, называется. Паасикиви ткнул тростью в какую-то точку и сказал: "Вот здесь". Профессор вдруг отчаянно замахал руками, но, видя, что на него не обращают внимания, дернул Паасикиви за рукав, чтобы указать ошибку. "Господин президент, господин президент", – как заведенный твердил он. Паасикиви недовольно отмахнулся от него.

Шведский король тем временем заметил, что тут что-то не так, и спрашивает у президента, в чем дело. Паасикиви ответил, не теряя достоинства: "Я уточнил у профессора, это действительно то самое место". Президент, как сейчас помню, был в черном пальто...

– Послушай, Юсси, меня удивляет, почему в клинике все в тонких халатах. Мама такая слабенькая, ее, наверное, постоянно знобит, – опять заволновалась Пиркко.

Возле дома Бензова околачивались какие-то подозрительные личности: винный отдел в магазине собирал пропойц со всего района. Юсси ехал очень медленно, приходилось лавировать в толпе и отбиваться от попрошаек.

– Эй, дай денег, – прицепился к нему один из парней и даже умудрился схватить его за плечо, просунув руку в раскрытое окно машины.

– Можно подумать, что мне кто-нибудь дает, – отмахнулся Юсси.

Пиркко и Юсси вышли из машины и направились к цветочному магазину. Они купили дюжину прекрасных свежих гвоздик по две марки за штуку. За цветы заплатили поровну. Деньги нужно было вытаскивать осторожно, потому что тот тип мог подсматривать за ними через стекло и заметить, как Юсси протянул продавщице две купюры по десять марок. У винных магазинов собирались алкоголики, они выклянчивали деньги и покупали бутылку сразу же, как накапливалась нужная сумма.

В магазине был земляной пол и кругом росли гвоздики. Будь помещение побольше, создалась бы полнейшая иллюзия сада. Пиркко успела написать матери открытку и подошла показать ее Юсси. "Желаем дорогой мамочке скорейшего выздоровления и возвращения домой. Пиркко и Юсси".

– Она ведь скоро вернется, правда? – спросила сестра и снова заплакала.

Они вышли на улицу и направились к машине. Юсси шел прямо сквозь толпу, а Пиркко держалась в сторонке, где было меньше народу. В конце бульвара назревала драка. Какой-то парень в желтой рубашке поднял ногу и заехал ботинком в лицо пожилому человеку. Тот дернулся, с него слетела спортивная шапочка, но он, не обращая на это внимания, рванулся к противнику. Молодой лягнул его еще раз. Старик упал. Видимо, нога у молодчика была тренированная. Главное, он не производил впечатление пьяного: слишком точны были удары. Никто из окружающих не вмешивался в драку, никто не хотел принимать чью-либо сторону.

– Ты видела, что там делается? – спросил Юсси у Пиркко, когда они поравнялись.

– Не оборачивайся, они могут и к нам прицепиться, – предостерегла Пиркко. – Не смотри на них.

У стоянки ждали трое. Один из парней пристал к Пиркко, одним прыжком догнал ее. Парень был ниже ее ростом и ничем не выделялся, самый заурядный. За ним подходил и второй. Юсси остановился.