Текст книги "Розовый коттедж"
Автор книги: Мэри Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 3
Бабушка сидела, опираясь на подушки, когда я поднялась наверх, помыв посуду и попрощавшись с Кирсти, которая ужинала с нами.
– Хорошо ли погуляла?
– Чудесно. Как ты себя чувствуешь, бабушка?
– Превосходно. Пододвинь стул, хочу рассмотреть тебя толком. Хм. Вид у тебя модный, как я погляжу. Где ты купила эту юбку, в Лондоне? Там что ли и шотландку теперь продают?
– Англия превратилась в культурную страну. Но ты меня заставила поволноваться. Что все это значит? Раз ты говоришь, что это не из-за болезни?
– Не из-за болезни. Я оклемаюсь чуток погодя, но не буду уверять, что не рада маленько отдохнуть. Все время на ногах, когда готовишь, а ноги мои уже не те, что прежде. Если желудок утихомирился, то я буду как новенькая, только поясница еще ноет в непогоду.
Я заметила, что к ней вернулся отзвук произношения времен ее девичества, совершенно естественно примешавшись к знакомому северному говору.
– Ты хочешь вернуться на работу? В самом деле? Ты же знаешь, что это не обязательно.
– И куда я себя дену без дела-то? Нет, девка, об этом сто раз говорено, так что не начинай сызнова. Мне тут хорошо, я всех здесь знаю, ты приезжаешь в отпуск, Семья туда-сюда через дверь бегает. Все мне по нраву, и не хватает только Тодхолла и тамошнего народа. А теперь расскажи про себя и про свою шикарную лондонскую работу, а то думается мне, ты достойна чего-нибудь получше, чем цветами торговать в магазине.
Что бы она там ни собиралась мне рассказать, было ясно, что она поведает мне все лишь тогда, когда посчитает нужным. Так что я обуздала свое любопытство и поделилась с ней теми лондонскими новостями, которые могли ей быть, по моему мнению, любопытны. После своей свадьбы я видела бабушку всего лишь раз, во время недолгого визита летом 1945 года, как раз после окончания школьных занятий. Тогда я рассказала про Джона и что я собираюсь уйти из школы и пожить в Лондоне – пока, во всяком случае, не устроятся наши дела. Я тогда предложила остаться с ней в Стратбеге, но, как нетрудно было предсказать, она не желала и слышать об этом. Мне следовало начать новую жизнь, с новыми друзьями (она подразумевала, но не сказала – «получше, чем я»), чтобы время могло залечить раны войны. Она не высказалась прямо, но я снова поняла, что она имеет в виду: «если ты останешься там, то рано или поздно, когда все отболит, встретишь кого-нибудь».
Бабушка, я знаю, надеялась, что это и есть мои новости, однако она терпеливо выслушала рассказ о каждодневных делах «Платт'с Плантс», и в свою очередь поведала мне обо всем, случившемся в Долине, и о том, как поживает в Доме Семья.
– Я звонила им, – сказала я бабушке, – и миссис Дрю пригласила меня навестить их.
– Конечно, зайди. Ее милость всегда про тебя спрашивает. Она сама тебе все и расскажет.
Говоря это, она смотрела не на меня, а в окно спальни. Но не на освещенные летним вечерним солнцем синие вершины холмов, а куда-то гораздо дальше.
Наконец-то мы добрались до сути дела. Я мягко сказала:
– Что она мне расскажет?
Шершавые руки на пледе шевельнулись:
– Я слышала об этом намедни. О том, что Семья собирается сделать с Холлом.
– Они хотят превратить его в гостиницу? Я тоже слышала об этом. И даже думаю, что работы уже начались.
– Да, начались. Энни Паскоу мне написала. Там работают Джим и Дэйви.
Дэйви был сыном Джима, плотника из Тодхолла. Жена Джима, «тетя Энни» моего детства, приходилась мне крестной матерью.
– Бабушка, тебя это беспокоит?
– А какой смысл? – отрывисто сказала она, возвращаясь к своей прежней манере. – Славный был дом, и тамошняя кухня нравилась мне гораздо больше здешней, но раз так получилось, то я рада, что вернулась к себе в Долину и что у меня теперь свой дом. Но дело не в Холле, а в нашем доме, в Розовом коттедже.
– Что с ним такое? Хочешь сказать, что и его хотят перестроить? Или продать?
– Не продать, еще нет. Разговор зашел о том, чтобы сделать из него такую часть гостиницы, где постояльцы сами о себе заботятся. Я забыла, как это называется.
– Флигель? Коттедж на самообеспечении?
– Похоже на то. Как гостиница, только ты сам готовишь. Так что если наш коттедж отведут под это дело, так его надо будет переделывать.
– Полагаю, что да… Да, конечно. Нужна ванная получше и, я думаю, электроплита и еще много чего, холодильник и посудомоечная машина, к примеру? Но дедушка всегда говорил, что постройка солидная, и они не будут сносить коттедж, верно?
– Да и одной плиты будет довольно. Чтобы ее поставить, придется убирать камин, а если они захотят превратить заднюю комнатку в крохотную кухню, как они говорят – «кухоньку», – это слово она произнесла с презрением, – то, конечно, им надо будет разобрать мою старую плиту и перенести камин из гостиной в переднюю комнату.
– Я тоже так думаю. Бабушка, тебе это очень не нравится? Мне кажется, что да. Мне это тоже не слишком-то по душе. Ведь вы столько лет жили там с дедушкой. Ты не собиралась вернуться туда, нет?
Она не слушала. Ее рука легко коснулась моего колена:
– Так вот, Кэйти, почему я просила тебя приехать.
– Но я не…
– Послушай. Ты об этом никогда не знала, да твоя тетя Бетси, благодарение Господу, тоже, но сбоку от камина, слева от каминной полки в стену встроен тайник.
– В самом деле? Я никогда его не видела.
– И не увидишь, если не будешь знать, куда смотреть. И даже не смотреть, а искать на ощупь. Он маленький, не больше консервной банки, вделан в стену и сверху заклеен обоями. Его не видно, но можно нащупать край дверки, если прижать ладонь к обоям. Помнишь, как мы последний раз клеили обои в кухне?
– Не совсем. Это ведь было… вскоре после дедушкиной смерти, перед тем, как к нам переехала тетя Бетси? Ты и… Ты сама этим занималась, так?
– Верно. Этим занимались мы с Лилиас.
Наступило молчание, которое я боялась нарушить. Через некоторое время она тяжело промолвила:
– Хорошее было время, когда жив был твой дедушка.
Я молчала. Она заговорила, отвечая на незаданный вопрос:
– Потом приехала Бетси. Она была хорошая женщина, твоя двоюродная бабка, это вне всякого сомнения, но не из тех, с кем легко ужиться. Тем более – не из тех, с кем делятся секретами. Поэтому она так и не узнала про тайник.
– Бабушка, ты сказала – слева от камина? За картиной?
– Да. За надписью из Священного Писания. Твоя тетка немало думала над этой надписью, – она подмигнула. – Очень аккуратная была хозяйка твоя тетя Бетси и готовила неплохо, но со шваброй и тряпкой особенно не дружила. Можно сказать, что она вытирала пыль благоговейно, не сдвигая вещей не поднимая их, потому и ничего не заметила. Но даже если бы она подняла картинку, то едва ли что-нибудь разглядела бы кроме небольшой выпуклости на узоре, в середке одной из роз. Достаточно безопасное место. Потому-то твой дедушка и называл его «сейфом».
Я медленно выговорила:
– Мне надо туда поехать, я думаю. Там, в «сейфе», что-то осталось?
– Верно. В предотъездной суете, пока я помогала Семье со сборами, я так и не вспомнила про него. И когда скончалась тетя Бетси – тоже. Медсестра приходила почти каждый день, Энни Паскоу помогала, когда надо было… то одно, то другое – так что про сейф я напрочь забыла. Я, наверное, тогда думала, что однажды мы вернемся туда, – она вздохнула и снова взглянула в окно, словно далеко в прошлое. И опять повернулась ко мне:
– Значит, там все лежит по-прежнему, если только строители не разломали уже камин и не нашли тайник.
– Что там, бабушка?
– Фамильные вещи. Ничего драгоценного, кроме пяти золотых соверенов, которые сэр Джайлс, тогдашний сквайр, подарил нам в день свадьбы и которые твой дед даже не подумал потратить, но и всего остального мне было бы жаль лишиться. Кольцо, которое надел мне твой дедушка, в день помолвки, брошка, подаренная мне леди на свадьбу, очень красивая, ты ее видела, с жемчужинами и зелеными камнями – забыла, как они называются.
– Хризолиты.
– Именно. Еще браслет твоей мамы, который мне прислали из Ирландии после несчастного случая, письма деда с войны из Франции – если это только можно назвать письмами: одно написано на куске картона, оторванного от коробки, но оно дошло до меня так же исправно, как будто было в конверте, и штамп почтовый на нем стоит. Его медали – он получил две, его часы, обручальное кольцо и целая связка документов: наше свидетельство о браке, метрика твоей матери и все в этом роде.
– Ты хочешь сказать, что мое свидетельство о рождении тоже там?
Молчание.
– Ничего страшного, бабушка, милая. Я его уже видела.
– Ты его видела? – резко спросила она. – Но как?
– Всего лишь копию. Просто написала в Сомерсет-хауз, чтобы мне ее прислали – я хотела взглянуть на нее сама, чтобы убедиться. Ты же знаешь: я все рассказала Джону про нас, я хочу сказать – про нашу семью. И показала ему эту копию. Ты меня понимаешь, верно?
– Да, – сказала она. – Конечно. Ты поступила правильно.
Сплетенные руки на покрывале шевельнулись:
– Тогда мне нет нужды рассказывать, что из этого документа ты ничего не узнаешь.
– Да.
Молчание. Я наклонилась и легко прикоснулась к старческой руке:
– Бабушка…
– Ну что?
– Знаешь, бабуль, я уже не школьница и мне не шестнадцать. Я успела выйти замуж и овдоветь, мне двадцать четыре года, да и люди теперь думают по-другому – во всяком случае, после войны. Ты всегда говорила, что не знаешь, кто он был, но если ты просто защищаешь меня от того, что может ранить меня…
– Кэйти, милая моя, нет. Я правда не знаю, поверь мне. Она никогда мне этого не говорила. А догадки тебе не помогут.
– Догадки? Ты о чем-то догадываешься?
Мой голос, наверное, стал резче. Бабушка взглянула на меня, потом, словно погладив рукой воздух, сказала неуверенно:
– Никто ничего не знает. Говорить-то не о чем.
– Что ты имеешь в виду? Бабушка, милая моя, ты должна сказать мне, ты обязана. У меня есть право знать все, абсолютно все.
– Да, ты права, – сказала она и неохотно продолжала:
– Ладно. Все, что я могу – так это передать ходившие тогда в деревне сплетни. В лощине останавливались цыгане… Ты помнишь Цыганскую Лощину?
– Да.
Это была тропка недалеко от Розового коттеджа, короткий путь до станции, которым редко пользовались деревенские.
– Цыгане жили там, когда ушла твоя мать. В лощине, с шатрами и фургоном. А на следующий день они исчезли. И люди говорили, что твоя мать ушла с ними.
– Да, говорили. Может быть, так и произошло. Но как это связано со мной, то есть с тем, кто был моим отцом? Мне было шесть лет, когда она ушла.
– Да, верно. Сплетничали, что с одним из них твоя мать гуляла еще когда они приезжали раньше, и что, уйдя из дому, она вернулась к нему. Больше ничего. Я говорила тебе, что все это впустую. Люди нагородят с три короба, а потом сами в это верят.
Она снова дотронулась до моей руки:
– Прости меня, милая. Это все. А теперь, когда ее нет, нам неоткуда узнать.
Снова молчание. Я поднялась и подошла к окну. Еще не угасли спокойные серо-синие летние сумерки шотландских нагорий. Где-то запел дрозд. Я повернулась к ней и сказала мягко:
– Ничего страшного, ведь сейчас это неважно. Я – это я, и никому ничем не обязана, кроме тебя, дедушки и Джона. Спасибо, что ты мне все рассказала, и давай про это забудем.
Я вернулась к кровати и снова села на стул:
– Ладно. Итак, я правильно тебя поняла? Ты хочешь, чтобы я съездила в Тодхолл и забрала из «сейфа» твои вещи, пока никто их не нашел.
– Так, но это не все.
– Что-то еще?
– Да. Раз уж у меня появился собственный дом, я хочу забрать оттуда свои вещи. Мебель и всякую мелочь, которую я оставила тогда твоей тете. Конечно, не всю мебель, у меня нет ни места, ни нужды в кроватях, но там стоит мой гардероб, и еще мебель в комнате Бетси, кое-какие картины и безделушки, мой чайный сервиз с розовыми бутонами и дедово кресло-качалка. Стол мне не нужен, здесь есть неплохой, и стульев достаточно… Я составлю список. Я поговорила об этом с ее милостью, и она позволила, чтобы ты съездила туда и взяла то, что захочешь. Она отписала туда, чтобы работу в коттедже не начинали, пока она не разрешит. Так ты съездишь, ладно?
– Непременно съезжу. Когда скажешь.
– И следи, девка, за носильщиками в оба, а то любой из них раскокает мой китайский сервиз и глазом не моргнет.
– Я прослежу, не бойся.
– И еще кое-что…
– Ну?
– «Сейф» заперт, – сказала бабушка с виноватым видом. – А я запамятовала, куда дела ключ. Я рассмеялась:
– Буду иметь в виду. Если мне понадобиться сделать дубликат – Боб Корнер все еще кузнечит?
– Да, но разве ему под силу справиться с такой мелкой работой? Ну хорошо, я попробую вспомнить все те места, куда я могла его припрятать, чтобы ты там посмотрела. Но это может занять у тебя и день, и два.
– Хорошо. А я смогу поселиться в коттедже, спать там? Я не хочу жить в «Черном Быке» и ходить туда и обратно за две мили.
– Все в порядке, ты отлично устроишься. Там все как при тете Бетси, и твоя комната все та же. Энни проветривает коттедж и наводит там порядок, но ты все-таки просуши матрасы…
Я засмеялась:
– Не волнуйся. Коттедж станет жилым в мгновение ока. Но только что скажут в деревне, когда я появлюсь там из ниоткуда и открою его?
– Он все-таки довольно далеко от деревни – так что, может быть, ничего и не заметят. Не то чтобы на это стоило рассчитывать, пока живы эти пронырливые сестрицы Поупс. Да и мисс Линси ничем не лучше, которая вдобавок малость не в себе. Но… – тут она, подмигнув, окинула меня взглядом, – Вряд ли они узнают в модной молодой леди, в миссис Херрик, маленькую Кэйти Велланд с грязными коленками и взъерошенными волосами. А если ты несколько дней побудешь одна…
– Именно это я и сделаю. И вовсе не грязные у меня были коленки, когда мне исполнилось шестнадцать и я ездила в школу! Нет, они все равно меня узнают, но пусть думают, что хотят. Теперь посмотри, сколько времени! Тебе давно пора спать, да и мне тоже. Хочешь чего-нибудь горячительного?
– Раз уж я вернулась к своему родному вереску, как говорится, – важно сказала бабушка, – можно и глотнуть чуток, так что вынь бутылку из-за комода: оттуда Кирсти не достать ее так, чтобы я не увидела.
– Ладно. Пойду принесу стакан. Или, может быть, два? – я поднялась на ноги. – И больше не беспокойся, милая бабушка, я привезу твои сокровища в целости и сохранности и все остальное, что ты захочешь. Пока подумай, а утром составим список.
Глава 4
На следующее утро я отправилась в Дом.
Как и в прежние времена, миновав конюшни и обнесенный стеной сад, я оказалась на заднем дворе, где крепкая женщина средних лет цепляла прищепками развешанные на веревке посудные полотенца. Это должна была быть Мораг: бабушка сказала, что вторая прислуга в Доме, девушка лет шестнадцати, приходит по утрам, а из верхнего окна до меня доносился звук пылесоса.
Мораг, которая появилась в Стратбеге уже после моего последнего визита, ничуть не подходила под бабушкино описание начинающей кухарки: ей было за сорок, выглядела она вполне солидно, и мне подумалось, что я бы скорее поставила на ее клецки, нежели на чью-либо «французскую кухню».
Она обернулась на мои шаги.
– Доброе утро, – сказала я. – Я Кейти, внучка миссис Велланд. А вы, должно быть, Мораг? Простите, что обращаюсь к вам по имени, миссис…?
– Имени вполне достаточно. Так вы Кэйти.
Мы пожали друг другу руки. Она оценивающе, хотя и не грубо, оглядела меня с ног до головы:
– Уверена, вам здесь обрадуются. Ее милость говорила, что вы, наверное, скоро придете.
– Сейчас удобно? Я просто заглянула узнать… Я могу зайти попозже, просто мне, видимо, придется уехать завтра на юг.
– Все в порядке, заходите. Вы можете и отсюда попасть в Дом, через кухню.
– Знаю, я раньше здесь и ходила.
Мораг снова взглянула на меня, на сей раз, как мне показалось, с угрюмым одобрением:
– Что ж… А как ваша бабушка?
– Рада, что наконец дома. Больницы хороши лишь тем, что из них выписываются. Знаете, я тоже чувствую себя здесь как дома. Кухня все такая же… Вы что-то печете? Пахнет чудесно.
Ее губы растянулись, что должно было означать улыбку:
– Ячменные лепешки. Я уж хотела послать миссис Велланд, но ей, может быть, они и не понравятся.
– Уверена, что понравятся, и я была бы вам очень признательна, если бы вы поручили мне отнести их. Большое спасибо, – я решила прибегнуть к дипломатии. – Бабушка может быть спокойна, зная, что вы здесь. Вы родом из Долины?
– Нет, из Ивернесса, но мне здесь нравится летом. Зимой дело другое, но до нее еще дожить надо. Ладно, если вы подождете, пока я загляну в духовку…
Она достала противень и стала выкладывать благоухающие лепешки на поднос, чтобы они остыли.
– В доме довольно тихо… – сказала я. – Где дети? Я бы хотела на них поглядеть. Вильям был совсем младенец, когда я приезжала сюда в последний раз, а Сару возили в колясочке. Они гуляют?
Кажется, так оно и было. «Сам», как она называла сэра Джеймса, ушел на реку поудить рыбу вместе с майором. Миссис Дрю ушла в деревню, чтобы попасть в банк. Не забыла ли я, спросила Мораг, выкладывая последнюю лепешку, что банк приезжает в Долину по понедельникам? А ее милость пишет письма у себя в комнате. Она спросила, помню ли я комнату. Маленькую гостиную за боковой дверью? В самом деле? Тогда войду ли я прямо так, или ей предупредить леди, что я здесь?
Я поколебалась.
– Вам не трудно предупредить ее, Мораг? Я не хотела бы отрывать ее, если она занята.
Снова одобрительный кивок. Она вытерла руки фартуком, сняла его и повела меня по хорошо знакомому коридору к двери, обитой зеленым сукном – старинной границе между людской и господской частью дома. Я не представляла, что Мораг слышала обо мне или что она ожидала увидеть, но было очевидно, что, по ее мнению, я должным образом держалась своей стороны этой границы.
Пройти в эту дверь было все равно что вернуться в прошлое. Все осталось таким, каким я помнила. Широкий зал с некогда дорогими, а ныне вытертыми и полинявшими ковриками на полу, не обставленный, а, скорее, заставленный огромными шкафами и сундуками, которым бы не помешала полировка. На длинном столе в беспорядке лежали перчатки, газеты, номера «Скоттиш Филд» и стояла корзинка садовника с инструментами. На некогда темно-красных стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах, в основном – серых тонов сепии и коричневых вандейковских оттенков. Все знакомо: с каждой вещи я стирала пыль и на каждую наводила глянец. Узнала я и большую чашу с водой для собак. Она стояла на полу возле двери в гостиную. Сколько раз я наполняла эту чашу водой и бережно несла из уборной через парадную дверь! Но прежде, подумалось мне, я никогда не обращалась с ней так осторожно, как обращалась бы теперь, уже понимая, что это такое: чрезвычайно дорогой сине-белый фарфор династии Мин. За чашей лежала полуобглоданная кость, оставленная там, вероятно, щенком Вильяма.
Мораг толкнула приоткрытую дверь в гостиную, и солнечный луч озарил все это потускневшее великолепие.
– Кэйти Велланд, миледи.
Леди Брэндон повернулась, отложив ручку, поднялась от письменного стола и, улыбаясь, подошла меня приветствовать.
– Доброе утро, Кэйти. Спасибо, Мораг. Очень рада тебя видеть, Кэйти, ты прекрасно выглядишь. Заходи. Какая сегодня славная погода, не правда ли? Присаживайся, милая, и расскажи мне, как поживает твоя бабушка.
Несмотря на все минувшие годы и на все перемены, что произошли со мной и целым миром, я чувствовала себя неловко, пожимая ее руку. Последний раз я входила в эту небольшую солнечную комнатку, когда надо было почистить камин и протереть пыль. Но леди Брэндон, спокойная и добрая как всегда, и конечно же – весьма искушенная, помогла мне справиться с моей скованностью, и скоро я сидела рядом с ней в эркере, освещенном солнцем, и отвечала на ее вопросы.
Леди Брэндон была хрупкого сложения, слишком тонкая для ее роста, но стройность только добавляла ей изящества. Я с противоречивым чувством заметила, что она одета почти, как я – в шелковую блузку, твидовую юбку и шерстяной жакет. Неужели такова «униформа» по эту сторону обитой сукном двери? Но даже такое обстоятельство не развязало моего языка, и мне по-прежнему хотелось сдвинуться на краешек сидения, однако по мере того, как леди Брэндон спокойно продолжала расспрашивать меня о бабушке, стеснение постепенно уступило место естественности и даже некоторой непринужденности.
– Надеюсь навестить ее в ближайшем будущем, – сказала она. – Вероятно, сегодня днем. Как ты думаешь, ее самочувствие позволяет принимать гостей?
– Я уверена, что она будет счастлива видеть вас, миледи. Она немного похудела с моего последнего приезда, и сама в кои веки признается, что устала, но продолжает твердить, что у нее ничего особенного, не считая последствий простуды.
Я замялась:
– Я все никак не могу забыть про те анализы, которые делали в больнице. Бабушка мне ничего не скажет, но я бы хотела знать, вдруг вам известно, есть ли там что-то серьезное?
– Боюсь, что ничего не знаю, но, насколько мне известно, Маклауд не обеспокоен состоянием твоей бабушки.
– Он так сказал?
– Да. Поэтому, полагаю, тебе не стоит так переживать. Я не думаю, что твоя бабушка долго проболеет. Ты собираешься пожить здесь, чтобы ухаживать за нею? Я уверена, она будет этим очень довольна. На какое время ты можешь остаться?
– У меня есть две недели, но я могу взять еще, если понадобиться. Но я почти сразу поеду на юг. Видите ли, – продолжала я, отвечая на ее удивленный взор, – Дело в Розовом коттедже, то есть в его перестройке. Бабушка немного нервничает из-за пересылки оставшихся вещей в свой новый дом. И она хочет, чтобы я немедленно поехала туда и за всем проследила.
– Понятно. Но зачем такая спешка? Работы в коттедже не начнутся, пока мы не разрешим. Так я обещала твоей бабушке.
– Да, я знаю. Но она еще кое о чем беспокоится и хочет, чтобы я этим тоже занялась. И я думаю, то есть я хочу сказать, чтобы она перестала волноваться… – в нерешительности я умолкла, подумав, что не стоит рассказывать про бабушкины «сокровища», укрытые в тайнике.
Мне не стоило беспокоиться, что она начнет вдаваться в расспросы.
– Все в порядке, моя дорогая, – быстро сказала леди Брэндон. – Это дело твоей бабушки, пусть поступает, как сочтет нужным. В ее желании получить свои вещи нет ничего удивительного, и очень хорошо, что у нее есть ты, чтобы присмотреть за перевозкой. Переезд, пусть даже и половины дома – это просто ужасно.
– Но, во всяком случае, это только полдома, а я думаю, что даже меньше. Мы составили список, и я принесла его, чтобы вы проверили, потому что бабушка не помнит, что там уже было, то есть что принадлежало Холлу, когда они въехали туда. К примеру, большой комод в задней кухне, столы и стулья – она бы их все равно не взяла… Так что вот список. Это, насколько ей удалось вспомнить, то, что принадлежит ей. Взгляните, пожалуйста, миледи, все ли здесь верно.
– Думаю, что верно. В этом нет необходимости – впрочем, раз уж вы трудились над ним… Давайте я посмотрю.
Леди Брэндон взяла листок. Пока она изучала или делала вид, что изучает приготовленный нами список, я рассматривала знакомую комнату. Приятные, хотя и полинявшие ситцевые обои, китайский ковер. На подставке большая ваза с цветами и еще одна ваза на каминной полке за хрупкими на вид безделушками китайского фарфора: я помнила их все слишком хорошо. Повсюду фотографии в серебряных рамках. Дети в разном возрасте, их мать, миссис Дрю: девочка, девушка, впервые выезжающая в свет, невеста. На бюро стояла фотография ее покойного брата: Гилберт, юный и улыбающийся, в форме, темноволосый и темноглазый. Как я. Словно мой старший брат. Он на самом деле вел себя иногда почти как родной брат. Порой он спускался в сад, куда я приходила к дедушке, и мне позволялось гулять с ним и восхищаться им так, как никогда не восхищалась родная сестра: я подавала ему мяч из импровизированной сетки, когда он играл в шары, любовалась, как он карабкается на высокий кедр возле теннисного корта, держала сеть, пока он ловил рыбу в ручье возле Розового коттеджа…
Я отвела глаза от фотографии и заставила свои мысли направиться в другую сторону. Одновременно и думала об этом, и пыталась не думать. Леди Брэндон сложила листок и подала его мне:
– Кэйти, передай, пожалуйста, бабушке, что я признательна ей за возможность взглянуть на этот список. Я уверена, что он абсолютно правилен. По правде говоря, я совершенно забыла, что там есть, и не знаю, делалась ли вообще какая-нибудь опись, но передай ей, пожалуйста, что она может забрать все, что захочет.
– А можно ли мне жить там, пока я буду следить за перевозкой?
Она уверила меня, что да, конечно же, и я поблагодарила ее и сказала, что бабушка очень радуется собственному жилью в Стратбеге, и что она, кажется, очень хорошо уживается с Кирсти. Потом мы еще несколько минут беседовали о планах относительно Холла и о том, что будет с Розовым коттеджем. Я поняла, что ничего еще не решено: коттедж либо отдадут в наем – если найдется наниматель, либо продадут – «учитывая, что твоя бабушка не собирается туда возвращаться. Я знаю, как относишься к месту, которое было твоим домом много лет».
Я подумала, что для нее с этим связаны какие-то личные переживания, но ничего не сказала.
Леди Брэндон улыбнулась мне, словно прочитав мои мысли, и добавила:
– Не знаю, в курсе ли твоя бабушка, но мы не собираемся бросать Холл. Я убедила мужа оставить за собой ту часть южного крыла, которая выходит в розовый сад. В этой части еще сделают кухню – помнишь старую цветочную комнату? Сейчас там работают столяры. Основную перестройку проведет, конечно же, главный подрядчик, но нашу часть работы мы оставили местным – ведь Паскоу всегда все делают на совесть.
– Деревня, я уверена, довольна, что вы остались там, – сказала я. – Холла будет очень не хватать.
– Я помню об этом, – ответила она.
Воцарилось недолгое молчание, и я подумала, что мне пора уходить, но тут леди Брэндон снова улыбнулась мне и мягко сказала:
– Я хочу еще сказать, Кэйти, что мне – и нам всем – было больно, когда мы узнали о твоем горе. Я понимаю, тебе было тяжело.
Я что-то ответила ей, и потом она расспросила меня о моей работе в Лондоне и собираюсь ли я вернуться в школу, и разговор перешел к обычным темам.
Она предложила выпить кофе, но я отказалась, скорее, чтобы не задеть чувства Мораг, чем по иной причине. Так что я поблагодарила леди Брэндон, простилась и прошла сквозь обитую зеленым сукном дверь, чтобы попить кофе со свежеиспеченными лепешками вместе с Мораг.
