Текст книги "Хрустальный грот (сборник)"
Автор книги: Мэри Стюарт
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]
Соображать, цел ли я, было некогда. Я уже слышал шлепанье босых ног по палубе – это часовой выбежал поглядеть, что случилось. Я покатился по земле, тут же вскочил на ноги и бросился бежать, прежде чем над бортом показался прыгающий огонек его фонаря. Я слышал, как часовой что-то крикнул, но я уже свернул за угол и был уверен, что он не заметил меня.
Даже если и заметил, все равно мне ничего не грозит. Он сперва спустится вниз, проверить запоры, и даже если обнаружит, что меня нет, вряд ли решится оставить корабль. Поэтому я на несколько секунд остановился и прислонился к стене, зализывая ободранные канатом ладони и выжидая, пока глаза привыкнут к темноте.
Поскольку в трюме и так было почти темно, много времени это не заняло. Я быстро огляделся, чтобы понять, где я нахожусь.
Строение, за которым я прятался, было последним в ряду, а за ним, на противоположной стороне от пристани, шла дорога, прямая лента, мощенная щебнем, уводившая к россыпи огней вдалеке. Это, несомненно, город. Ближе, там, где дорога скрывалась во тьме, виднелся еще один огонек, тусклый и мечущийся из стороны в сторону. Это, должно быть, фонарь на последней телеге. Вокруг все было тихо.
Если телеги сопровождает такой конвой, значит, груз почти наверняка принадлежит Амброзию и едут они к нему. Я понятия не имел, удастся ли мне добраться до него – или хотя бы пробраться в город либо в деревню, или что у них там; но сейчас все, что мне было нужно, – это найти что-нибудь поесть и теплое укрытие, куда можно забраться и переждать до утра. Когда я разберусь, где нахожусь, Бог, наверное, поведет меня и дальше.
Но ему придется позаботиться еще и о моем пропитании. Поначалу я рассчитывал продать одну из своих фибул и на эти деньги жить, но теперь, думал я, вприпрыжку догоняя обоз, мне, видимо, придется воровать. На самый худой конец у меня пока еще оставалась горбушка ржаного хлеба. Найти бы место, где укрыться до света… Если Амброзий сейчас действительно собирается на какое-то «собрание», как говорил Маррик, было бы крайней глупостью пытаться разыскать его сейчас и требовать встречи с ним. Я, конечно, был преисполнен сознания собственной значимости и все же не питал иллюзий насчет того, как обойдутся со мной солдаты Амброзия, если я заявлюсь туда в его отсутствие в таком виде. Дожить бы до утра, а там видно будет.
Было холодно. Изо рта у меня вырывались клубы пара. Луны не было, но звезды горели над головой, словно волчьи глаза. На камнях мостовой блестел иней; иней похрустывал впереди, под копытами и колесами. Ветра не было, и я согрелся, пока бежал, но к обозу приблизиться я не посмел, а телеги ехали медленно, поэтому время от времени мне приходилось задерживаться и выжидать, и тогда мороз пробирался под рваные мешки, я дрожал и обнимал себя за плечи, пытаясь согреться.
По счастью, там было где укрыться: вдоль дороги рос кустарник. Кусты клонились все в одну сторону, сгорбленные под ветром, вечно дующим с моря, словно тянулись за ним замерзшими пальцами. Над кустарниками возвышались огромные стоячие камни, темнеющие на фоне звездного неба. Увидев первый из них, я решил, что это огромный верстовой столб, но потом заметил и другие – целые ряды камней, торчащие из земли, как аллеи деревьев, спаленных молнией. Или как колоннады, где бродили боги – но не те боги, которых я знал. Звездный свет упал на грань камня, рядом с которым я остановился переждать, и мне бросилось в глаза какое-то изображение. Грубо высеченное в граните, в этом холодном свете оно казалось черным, как пятно сажи. Секира. О двух лезвиях. Стоячие камни уходили во тьму, словно ряды великанов. Обломок сухого стебля уколол мою голую ногу. Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на секиру. Секира исчезла.
Я снова выбежал на дорогу, стиснув зубы, чтобы не дрожать.
Конечно, я дрожал от холода, но не только. Телеги были уже далеко, и я побежал за ними, держась полоски травы на обочине, хотя земля была почти такой же каменной, как щебень. Иней скрипел под моими сандалиями. Позади меня осталось безмолвное воинство камней, уходящих во тьму, а впереди были огни города и теплые дома, двигавшиеся мне навстречу. Наверное, впервые в своей жизни я, Мерлин, бежал к свету и людям, бежал от одиночества, словно оно было полно волчьих глаз, что гонят человека поближе к огню.
Город был обнесен стеной. Ну еще бы, так близко от моря! Высокий земляной вал, а наверху частокол. Перед валом был еще широкий ров, затянутый белым ледком. Лед был разбит, так что он бы меня не выдержал; я видел отражавшиеся в воде звезды и паутину черных трещин по белому стеклу. Трещины тоже начинали затягиваться тоненьким льдом.
Через ров к воротам вел деревянный мост. Перед мостом телеги остановились, и командир выехал вперед поговорить со стражниками. Солдаты стояли, как каменные, а мулы переминались с ноги на ногу, звеня удилами: чуяли впереди теплое стойло.
Если я и надеялся забраться в последнюю телегу и таким образом проехать в город, то эту мысль пришлось оставить. Всю дорогу солдаты шли, растянувшись цепью по обе стороны, а командир ехал рядом, так, чтобы видеть весь обоз. Теперь же, отдав приказ двигаться вперед и сбить шаг на мосту, офицер развернул коня и пристроился в хвост колонны, за последней телегой.
Я мельком разглядел его лицо – человек средних лет, в дурном настроении, посиневший от холода. Нет, вряд ли у него хватит терпения меня выслушать. Скорее всего, он вообще не станет слушать.
Безопаснее будет остаться здесь, под звездами, среди шагающих великанов.
Обоз прошел. Ворота захлопнулись. Я услышал, как скрипнул засов.
Вдоль рва на восток вела тонкая, едва приметная тропка. Взглянув в ту сторону, я увидел вдалеке еще огоньки – достаточно далеко, чтобы это могла быть какая-нибудь ферма или же поселение за пределами городской стены.
Я рысцой побежал по тропинке, грызя на бегу свою горбушку.
Огни горели во внушительных размеров доме, выстроенном квадратом, так что двор был внутри. Сам дом, высотой в два этажа, составлял одну из стен двора. Другие три стены состояли из одноэтажных строений: бани, помещения для слуг, конюшни, хлев, пекарня. Все с высокими стенами и узкими окнами, до которых мне было не добраться. Внутрь вели ворота под аркой, и у ворот в стену на высоте человеческого роста была вбита скоба, в которой шипел и чадил отсыревший факел. Во дворе тоже горели огни, но не было слышно ни движения, ни голосов. Ворота, разумеется, были крепко-накрепко заперты.
Впрочем, туда бы я сунуться все равно не решился. Привратник бы меня точно пришиб. Я пошел вдоль стены, надеясь отыскать место, где можно пробраться внутрь. Третье окно принадлежало пекарне. Хлеб пекли давно, много часов назад, но я все равно забрался бы туда ради одного запаха, если бы окно не было узкой щелью, в которую даже мне было не пролезть.
Дальше – конюшня, за ней – хлев… Я чувствовал запахи лошадиного и коровьего навоза, аромат сена… Дальше был дом. В доме вообще не было ни одного окна, выходящего на улицу. В бане тоже. А потом я снова вышел к воротам.
Внезапно зазвенела цепь, и за воротами, всего в нескольких футах от меня, колокольным басом загавкал большой пес. Я, помнится, отскочил назад на добрый шаг и распластался по стене. Я услышал, как где-то рядом отворилась дверь и кто-то вышел. Лай перешел в рычание. Человек прислушался, потом что-то коротко сказал псу, и дверь захлопнулась. Пес поворчал, высунув нос из-под ворот и принюхиваясь, потом, волоча цепь, удалился в конуру и улегся, шурша соломой.
Нет, здесь мне убежища не найти. Я постоял, прижавшись спиной к холодной стене – она казалась все же теплее ледяного воздуха – и пытаясь сообразить, что делать. Теперь я так трясся от холода, что мне казалось, будто у меня стучат все кости. Я был уверен, что поступил правильно, сбежав с корабля, и потом тоже был прав, не попытавшись довериться солдатам, но теперь я размышлял, не стоит ли рискнуть постучать в ворота и попроситься на ночлег. Конечно, скорее всего меня вытурят как бродягу, но если я останусь на улице на всю ночь, к утру я могу замерзнуть насмерть!
И тут я увидел за пределами круга света, отбрасываемого факелом, темное строение – должно быть, загон для скота. Строение стояло шагах в двадцати, на краю поля, огороженного невысокой насыпью, поросшей колючим кустарником. Я услышал, как ворочается ночующая там скотина. По крайней мере, с коровами будет теплее, а если зубы перестанут стучать, я смогу съесть свой хлеб.
Я оторвался от стены. Я мог поклясться, что двигался совершенно бесшумно, но пес снова вылетел из своей конуры, гремя цепью, и опять поднял адский лай. На этот раз дверь распахнулась тотчас же, и я услышал во дворе шаги. Человек шел к воротам. Я услышал скрежет металла – видимо, он вынул оружие. Я было бросился бежать, но тут услышал то, что пес услыхал раньше меня. В морозном воздухе издалека слышался звонкий стук копыт. Кто-то едет. Галопом. В эту сторону.
Я тенью пронесся к загону. На поле вел проход в насыпи, перегороженный большим суком боярышника. Я протиснулся в проход, потом, стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить скотину, подкрался к двери загона и присел так, чтобы меня не было видно от ворот.
Это оказался маленький, выстроенный на скорую руку хлев. Стены были высотой всего лишь в человеческий рост, крыша крыта соломой, и внутри было полно скотины – в основном молодые бычки. Они стояли так тесно, что лечь им было некуда, но, похоже, они вполне довольствовались тем, что здесь тепло, и потихоньку жевали сено. Дверь была загорожена неструганой доской. Снаружи простиралось пустынное поле, освещенное звездным светом, седое от инея, огороженное насыпью, поросшей все тем же жалким корявым кустарником. В центре поля высился стоячий камень.
Я услышал, как человек за воротами приказал псу замолчать. Топот приближался, копыта звенели по тропе, которую мороз превратил в железо, и внезапно всадник вынырнул из темноты и осадил коня у самых ворот. Подковы заскрежетали по камню, взметнулся вихрь земли и щебня, конь с размаху ударил копытами в ворота. Человек внутри что-то крикнул – спросил, – и всадник, спрыгивая наземь, ответил:
– Конечно я! Открывай, что ли!
Я услышал скрип открываемой двери, потом мужчины о чем-то переговорили, но я не мог разобрать ничего, кроме отдельных слов. Судя по тому, что свет переместился, привратник (или кто он там был) снял факел со скобы. Более того, я увидел, что свет движется в мою сторону. Мужчины шли к хлеву, ведя за собой лошадь.
Я услышал, как приехавший нетерпеливо сказал:
– Да, конечно, он может переночевать здесь. К тому же мне это пригодится: быстрее смогу уехать. Корм там есть?
– Да, господин. Я поставил туда бычков, чтобы освободить стойла для лошадей.
– Что, так много народу?
Голос молодой, звонкий, чуть хрипловатый – но это, наверно, от мороза и надменности. Голос знатного, уверенного в себе человека, тон такой же небрежный, как его верховая езда, – ведь конь едва не сел под ним сейчас, у ворот!
– Да, немало, – ответил привратник. – Вот сюда, господин, в этот проход. Разреши, я тебе посвечу…
– И так видно! – с раздражением ответил молодой человек. – Не суй факел мне в лицо! Тише, ты! – Это его конь споткнулся о камень.
– Лучше пусти меня вперед, господин. Тут проход суком загорожен, чтобы бычки не разбежались. Погоди немного, я его сейчас уберу.
Я уже давно отскочил от двери и спрятался в углу, между грубой стеной и насыпью. Здесь была навалена куча торфа, хвороста и сухого папоротника, видимо служившего подстилкой для скота. За ней-то я и притаился.
Я услышал, как привратник поднял сук и отбросил его в сторону.
– Вот, господин. Веди его сюда. Места маловато, но если ты уверен, что непременно нужно оставить его здесь…
– Я же сказал, сойдет! Убери доску и поставь его внутрь. Да побыстрей, ты, я же опаздываю!
– Оставь его, господин. Я его расседлаю.
– Нет нужды. Пару часов обойдется и так. Просто ослабь подпругу. Накрою-ка я его плащом. Боги, как же холодно… Сними с него уздечку, ладно? А я пошел.
Он зашагал прочь, звеня шпорами. Я услышал, как привратник положил на место доску, потом сук и поспешил вслед за молодым человеком. До меня еще донеслось что-то вроде: «И впусти меня с черного хода, так, чтобы отец не увидел».
Ворота закрылись. Снова загремела цепь, но на этот раз пес молчал.
Шаги во дворе, потом дверь дома скрипнула и закрылась за ними.
Я не рискнул перебраться через насыпь и бежать к воротам, бросив вызов свету факела и собаке. Но в этом и не было нужды. Бог сделал свое дело: он послал мне тепло и, как я обнаружил, еду.
Едва ворота успели закрыться, как я бросился в хлев. Шепотом успокаивая коня, я стянул с него плащ. Он не очень вспотел – должно быть, проскакал не больше мили. А здесь, в тесном хлеву, тепло, так что простудиться он не должен. В любом случае, своя рубашка ближе к телу, а плащ был мне нужен позарез. Плащ был командирский – толстый, мягкий, добротный. Сняв его с лошади, я, к великой своей радости, обнаружил, что молодой господин оставил мне не только плащ, но и полную седельную сумку. Я поднялся на цыпочки и принялся рыться внутри.
Кожаная фляжка. Я встряхнул ее. Почти полная. Наверняка вино – станет такой человек возить с собой воду! Узелок с печеньем, изюм и несколько полосок сушеного мяса.
Бычки толкались, дышали паром и тыкались в меня слюнявыми мордами.
Край длинного плаща упал в грязь под копыта. Я подобрал его, прижал к себе фляжку и еду и вынырнул из хлева. Сухой папоротник в углу между стеной и насыпью оказался чистым. Впрочем, мне было бы все равно, будь это даже навозная куча. Я зарылся в папоротник, плотнее закутался в теплый плащ и добросовестно съел и выпил все, что послал мне бог.
Как бы то ни было, спать мне нельзя ни в коем случае. Похоже, молодой человек приехал всего на пару часов, но за это время, да еще поев, я успею как следует согреться, так что спокойно переночую здесь до утра. Я успею услышать, как они выходят из дома, проберусь внутрь и снова накрою коня плащом. Вряд ли молодой господин сразу заметит, что его походный паек исчез.
Я отхлебнул еще вина. Удивительно, насколько вкуснее кажется с вином даже этот черствый ячменный хлеб! Вино было хорошее, крепкое и сладкое, с привкусом изюма. Оно теплом разбежалось по жилам. Застывшее тело размякло, оттаяло и наконец перестало трястись. Я уютно свернулся калачиком в своем темном гнездышке, зарывшись в папоротник, чтобы укрыться от холода.
Наверно, я все-таки уснул. Понятия не имею, что меня разбудило: я не слышал ни звука. Даже бычки в хлеву стояли тихо.
Ночь, казалось, стала темнее, так что я решил, что, должно быть, уже гаснут звезды и близко рассвет. Но, раздвинув папоротник и высунувшись наружу, я увидел, что звезды по-прежнему горят белыми огоньками в черном небе.
Как ни странно, вроде бы потеплело. Поднявшийся ветер принес с собой рваные облака, и они мчались по небу, временами закрывая звезды, так что по седым от инея полям пробегали волны света и тени и засохший бурьян и травы, казалось, струились, как вода или как пшеничное поле под ветром. Однако шума ветра слышно не было.
А над летящими по небу облаками по-прежнему ярко сияли звезды, усеивавшие черный купол. Тепло и то, как я лежал, свернувшись в темноте, напомнили мне о Галапасе и о хрустальном гроте, где я вот так же лежал калачиком и смотрел на свет. И россыпь ярких звезд над головой была похожа на потолок грота, усеянный кристаллами, отражающими свет; они точно так же вспыхивали и гасли, как кристаллы, играющие в пляшущем пламени. Там были алые и сапфировые искры, а прямо надо мной горела ровным светом одинокая золотая звезда. Потом по небу пронеслась еще одна тень, гонимая бесшумным ветром, и снова вспыхнул свет, и ветви боярышника затрепетали на ветру, и я увидел тень стоячего камня.
Должно быть, я слишком глубоко зарылся в хворост, оттого и не слышал шума ветра в траве и ветвях. Не услышал я и шагов молодого человека, ни того, как он отодвинул сук, брошенный на место привратником. Я просто внезапно увидел его перед собой. Он шагал через поле – высокая темная фигура, такая же безмолвная, как ветер.
Я сжался, как улитка в своей раковине. Теперь уже поздно возвращать на место плащ! Вся надежда на то, что молодой господин решит, что вор сбежал, и не станет искать меня. Но он даже не подошел к хлеву, а шагал через поле, удаляясь от меня. И тут я увидел, что посреди поля, полускрытое тенью стоячего камня, пасется белое животное. Должно быть, его конь сорвался с привязи. Одним богам известно, что он там нашел, в этом зимнем поле, но я видел, как белое животное щиплет траву рядом со стоячим камнем. Отсюда конь казался призрачным. Должно быть, порванная узда свалилась с него, и седло тоже исчезло…
Ну вот, по крайней мере, пока молодой человек будет ловить коня, я успею убраться… А то, еще лучше, брошу плащ рядом с хлевом, как будто он упал со спины лошади, снова зароюсь в папоротник и подожду, пока он уедет. Он подумает, что во всем виноват привратник. И правильно: я загородку не трогал. Я осторожно приподнялся, выбирая удобный момент…
Пасущееся животное услышало шаги и подняло голову. По небу, заслоняя звезды, пронеслось еще одно облако. По полю пробежало пятно тени – и снова стало светло. Стоячий камень озарился звездным светом. И я увидел, что ошибся: это был не конь. И не бычок из тех, что стояли в хлеву. Это был бык, массивный белый бык, взрослый, матерый, с царственными рогами и шеей, подобной грозовой туче. Он опустил голову так, что подгрудок коснулся земли, и копнул копытом землю – раз, другой…
Молодой человек остановился. Теперь, когда облако уплыло, я ясно видел его: высокий, крепкий, волосы в звездном свете кажутся совсем седыми. На нем были какие-то иноземные штаны, перевязанные ремнями, а поверх – короткая туника, подпоясанная низко, на бедрах, и высокая шапка. Светлые волосы, видневшиеся под шапкой, окружали его лицо подобно лучам. В руке он нес небрежно скрученную веревку; конец веревки волочился по заиндевевшей земле. Плащ развевался на ветру – короткий темный плащ, цвета в темноте было не разобрать.
Плащ? Стало быть, это не мой молодой господин. И к тому же зачем бы этому надменному молодому офицеру ловить среди ночи отбившегося от стада быка?
Белый бык вдруг бросился на него, внезапно и беззвучно. Пятна света и тени рванулись вслед за ним, смазывая и размывая сцену. Взлетела и упала веревка с петлей на конце. Человек отскочил в сторону.
Зверь пронесся мимо и остановился – веревка натянулась и удержала его.
Иней облаком взметнулся из-под поскользнувшихся копыт.
Бык развернулся и снова ринулся на человека. Тот ждал его, не двигаясь с места, слегка расставив ноги в небрежной, почти что пренебрежительной позе. Когда бык приблизился к нему, он, казалось, качнулся в сторону – легко, словно танцор. Бык пролетел вплотную к нему – я видел, как он рогом разодрал развевающийся плащ и коснулся плечом бедра человека, словно любовница, ищущая ласки. Человек взмахнул руками. Веревка свернулась кольцом – и новая петля легла на царственные рога. Человек натянул веревку, и зверь снова остановился и развернулся на бегу, подняв облако инея, – и тогда человек прыгнул!
Нет, не в сторону. Он вспрыгнул на быка, оседлал мощную шею, вонзив колени в загривок, и натянул веревку точно поводья.
Бык остановился как вкопанный, расставив ноги и опустив голову, натягивая веревку всей своей силой, всем весом. До меня по-прежнему не долетало ни звука: ни топота копыт, ни скрипа веревки, ни рева, ни сопения… Я наполовину вылез из кучи папоротника, вытянулся и застыл, забыв обо всем на свете, кроме этого поединка человека с быком.
Новое облако опять накрыло поле тьмой. Я вскочил на ноги. Кажется, я хотел схватить доску, которой был загорожен вход в хлев, и бежать к нему через поле, чтобы хоть как-то помочь… Но не успел я сделать и шага, как облако ушло и я увидел, что бык стоит на том же месте и человек так же сидит у него на шее. Но теперь голова быка медленно поднималась вверх. Человек бросил веревку, ухватил быка за рога и медленно тянул их назад, назад и вверх… Медленно, словно в некоем обряде укрощения, бык запрокидывал голову, вытягивая и подставляя мощную шею.
В правой руке мужчины что-то блеснуло. Он наклонился вперед и полоснул ножом поперек шеи.
Медленно, безмолвно бык повалился на колени. Черная кровь хлынула на белую шкуру, на белую землю, на белое основание камня…
Я выскочил из своего укрытия и бросился к ним через поле, что-то крича на бегу. Что кричал – понятия не имею.
Не знаю, что я собирался сделать. Человек увидел меня и повернул голову, и я понял, что моя помощь ему не нужна. Он улыбался, но лицо его, озаренное лунным светом, казалось удивительно гладким, нечеловечески спокойным и бесстрастным. Я не видел ни следа волнения или напряжения. И глаза его были холодными и темными, без тени улыбки.
Я споткнулся на бегу, попытался остановиться, запутался в длинном плаще и упал, подкатившись ему под ноги беспомощным, нелепым клубком, как раз в тот миг, когда белый бык медленно завалился на бок и рухнул наземь. Я ударился обо что-то головой, услышал пронзительный детский вскрик – мой собственный – и провалился во тьму.
