Текст книги "Погребальные игры"

Автор книги: Мэри Рено

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Откуда нам знать, – крикнул Мелеагр, – действительно ли Александр вручил ему кольцо? Кто пытается убедить нас в этом? Он сам да его высокопоставленные дружки! А чего они добиваются? Хотят заграбастать без Александра все здешние сокровища, которые мы с вами завоевали! Неужели вы это допустите?

Шум перерос в возмущенный гвалт. Полководцы, обычно умевшие хорошо ладить с военным людом, с недоумением осознали, что власть над солдатами захватил Мелеагр. Те уже готовы были разграбить дворец, словно завоеванный город. Зал пришел в хаотическое движение.

В отчаянии Пердикка собрал в кулак все имевшиеся в нем силы.

– Стоять! – громоподобно проревел он.

Все невольно остановились. Выслушав его грозные отрывистые приказы, достаточное количество воинов бросилось исполнять их. Крепкие ряды стражников, сомкнув щиты, встали перед внутренними дверями. Крики сменились ропотом.

– Приятно видеть, – звучным басом добавил Пердикка, – что среди нас есть еще воины Александра.

Воцарилось молчание, словно он воззвал к имени оскорбленного бога. Зачинщики предпочли скрыться в толпе. Щиты были опущены.

И в этом тревожном затишье из середины подавленной толпы вдруг выпростался чей-то хриплый басок.

– Вот уж действительно, стыд нам всем и позор! Верно сказал командир, все мы воины Александра. И все мы хотим, чтобы нами правил настоящий наследник из его рода, а не опекун чужеземных малолеток. Разве здесь, в этом самом дворце нет чистокровного брата Александра?

Зал ошеломленно замер. Цепенея, Птолемей почувствовал, что все островки его чаяний и упований заливает волна первобытного ужаса. Могучее древо македонских царей со всей его дикой историей племенного соперничества и братоубийственных войн потянулось к нему своими магическими удушающими ветвями. Филипп – Александр – Птолемей…

А простой копьеносец в толпе, завоевав внимание слушателей и приободрившись, продолжил:

– Все вы знаете, что здесь находится его родной брат, которого признавал и сам царь Филипп. Александр всегда по-родственному о нем заботился. Поговаривали, конечно, что в детстве он не хватал звезд с неба, но в прошлом месяце оба брата возложили жертвы на алтарь, поминая душу родителя. Я сам видел, наш отряд как раз сопровождал их. И Арридей вел себя вполне достойно.

Его слова подтвердило несколько голосов. Открыв рот, Птолемей застыл в крайнем изумлении, стараясь спрятать от публики взгляд. Арридей! Они, должно быть, все спятили.

– Царь Филипп, между прочим, – уверенно продолжал копьеносец, – законно женился на Филинне, ему ведь не возбранялось завести несколько жен. Потому-то я и говорю, что и без этих чужеземных младенцев мы можем выбрать на царство его сына. Ведь он является самым законным наследником.

Даже самые скептически настроенные македонцы, обескураженные выступлением Мелеагра, не смогли ничего возразить. У трона царило потрясенное молчание. Тайно или явно, никто из знатных македонских мужей даже и не помышлял о подобном повороте событий.

– Это верно? – под шумок быстро спросил Пердикка у Птолемея. – Александр водил Арридея в святилище?

Вышедшая из-под контроля ситуация взяла верх над враждебностью. Птолемею наверняка известны подробности.

– Точно.

Птолемей вспомнил, как склонились перед алтарем эти две головы, темная и светлая, подмастерье и мастер.

– Последнее время с ним стало получше. Целый год без припадков. Александр приучал его чтить память отца.

– Арридей! – начали скандировать воины. – Мы хотим брата Александра! Да здравствует Арридей Македонский!

– И много народу видело его там?

– Свита, отряд копьеносцев… да все его видели. Он вел себя вполне нормально. Впрочем, как и всегда… возле брата.

– Мы не можем допустить, чтобы его выбрали. Они не представляют, что делают. Это нужно остановить.

Коренастый и жилистый Пифон, взявший вдруг слово, слегка напоминал лисицу – как заостренным, рыжеватым от веснушек лицом, так и высоким лающим голосом. Входя в избранный круг царских телохранителей, он слыл человеком разумным, но дар убеждения не относился к числу его достоинств. Опередив Пердикку, он шагнул к краю помоста и визгливо крикнул:

– Вы хотите в цари брата Александра?! Тогда уж лучше выберите его лошадь!

Грубая издевка в пронзительном голосе на краткое время утихомирила людей, но тишина в зале была явно недружелюбной. Тут грубить нечего, тут тебе, приятель, не плац для муштры! Однако Пифон, не смущаясь, продолжил:

– Она будет поумнее этого полудурка. Он же ударился головкой в младенчестве и до сих пор страдает припадками. Александр заботился о нем, как о ребенке, приставил к нему няньку. Вы что, хотите в цари идиота?

Пердикка с трудом сдержал проклятие, едва не сорвавшееся с его языка. Как вообще такой дуболом умудрился продвинуться в командиры? Конечно, на полях брани он всегда среди первых, но не умеет читать в душах людей. Сам Пердикка, если бы этот олух не высунулся, мог бы напомнить всем о романтическом завоевании руки Роксаны, о захвате крепости на согдийской скале, о великодушии победителя: в общем, постепенно вернул бы мысли толпы к отпрыску Александра. А теперь эти дурни оскорблены в лучших чувствах. И уже воспринимают Арридея как жертву темных интриг, раз они сами видели, что тот держится совершенно нормально.

Александру всегда сопутствовала удача, подумал Птолемей. Люди уже заказывают себе кольца с его изображением, считая их амулетами. Какой же злой дух надоумил его незадолго до собственной кончины проявить великодушие к безвредному дурачку? Хотя, конечно, в известном ритуале Арридею придется принять участие. Возможно Александр это предвидел…

– Позор, гнать его! – орали собравшиеся Пифону. – Арридей, Арридей, мы хотим Арридея!

Пифон пытался перекричать их, но его попросту освистали.

А Мелеагр тем временем исчез, однако это заметили слишком поздно.

* * *

День у Арридея выдался на редкость скучный и длинный. Никто не зашел навестить его, за исключением раба с подносом. Еда оказалась мало того что плохо свареной, так еще и почти холодной. Он с удовольствием поколотил бы противного раба, но Александр не разрешал ему распускать руки. Обычно Александр всегда посылал кого-то проведать его, но сегодня некому было даже пожаловаться на невкусный завтрак. Старый Конон, постоянно находившийся рядом, и тот Ушел куда-то прямо с утра, не обратив внимания на его распоряжения и озабоченно сказав лишь, что должен присутствовать на каком-то собрании.

А Конон ему действительно был сейчас очень нужен. Во-первых, Арридею хотелось заказать кое-что лакомое на ужин, во-вторых, старик мог отыскать его любимый потерявшийся камешек с полосками да еще объяснить, почему утром во дворце все так ужасно шумели, стонали и завывали, словно вдруг разом убили целую кучу народу. Из выходящего в сад окна он видел, какая толпа собралась у дворца. Возможно, сам Александр скоро придет навестить его и расскажет, что все это значит.

Порой брат не приходил очень подолгу, и тогда ему говорили, что он в походе. До его возвращения Арридей иногда жил, как сейчас, во дворце, а иногда в военном лагере. Зачастую Александр привозил ему подарки: разноцветные сладости, красивые фигурки лошадей и львов и камушки для его коллекции, а однажды подарил даже замечательный алый плащ. Через какое-то время рабы обычно складывали палатки – и все двигались дальше. Может быть, и сейчас готовится что-то такое.

А пока ему захотелось нарядиться в тот алый плащ. Однако Конон сказал, что сейчас слишком жарко для такой одежды и что не стоит зря пачкать красивую вещь. Плащ был заперт в сундуке, а ключ держал при себе Конон.

Достав все свои камушки, за исключением полосатого, Арридей выложил из них замысловатый узор, но картину портило отсутствие самого любимого камня. Лицо его вспыхнуло от гнева. Выбрав самый большой голыш, он начал стучать им по столу. Палкой было бы лучше, но у него отобрали все палки. Александр сам унес их куда-то.

Давно, когда они еще жили на родине, Арридей в основном проводил время с рабами. Никто больше не хотел видеть его. Изредка, конечно, заходили и добрые люди, а рабы часто посмеивались над ним, иногда даже обижали. Зато как только он начал путешествовать с Александром, рабы стали вести себя по-другому, более почтительно и с опаской. Похоже, пришло время отомстить за обиды, и однажды Арридей так избил одного нахала, что тот рухнул как подкошенный, весь в крови. До того случая Арридей не осознавал собственной силы. Он просто продолжал бить обидчика, пока его не оттащили. А потом вдруг к обеду появился Александр. Но брат явно не собирался разделить с ним трапезу, поскольку влетел запыхавшийся, весь пропыленный, в походных доспехах. Вид у него был на редкость ужасающий, лицо тоже. Грязное, точно вовсе и не его, с какими-то огромными бледными глазами. Тогда Александр заставил Арридея поклясться именем их отца, что он никогда больше не будет так делать. И сегодня ему вспомнилась та клятва, когда раб с опозданием принес еду. Арридей никого с тех пор не бил, опасаясь, что тень отца к нему явится. Он вообще жутко боялся Филиппа и даже запел, услыхав о его смерти.

Между прочим, уже настало время конной прогулки по парку, но ему не разрешали выезжать одному, без Конона, который держал лошадь за повод. Арридею очень хотелось, чтобы Александр вновь сводил его в храм. В прошлый раз он все сделал очень хорошо, точно так же, как Александр. Налил и вина, и елея, и ладана и позволил забрать золотые кубки, хотя ему так хотелось оставить их себе. И Александр похвалил его.

Кто-то идет! Тяжелые шаги, лязг оружия. У Александра походка быстрее и легче. Вошел какой-то совершенно незнакомый солдат. Какой-то надутый краснолицый верзила с растрепанными бледно-желтыми волосами, зажавший шлем под мышкой. Они обменялись взглядами.

Арридей, совершенно не представлявший, как он выглядит со стороны, вовсе уж не мог представить, как удивлен был, увидев его, Мелеагр. «Великий Зевс! Лицо Филиппа. Знать бы лишь, что за ним кроется?» Телосложением и общим обликом царевич тоже весьма походил на отца. Квадратное лицо с правильными чертами, темные брови, бородка, широкие плечи, короткая шея. Поскольку еда составляла его главное удовольствие, он поднабрал лишнего веса, хотя Конон все-таки не позволял ему чрезмерно толстеть. Обрадовавшись, что его наконец навестили, Арридей восторженно поинтересовался:

– Ты пришел, чтобы прогуляться со мной по парку?

– Нет, государь.

Вошедший так пожирал Арридея глазами, что тот засмущался, решив, что он в чем-нибудь оплошал. Александр никогда прежде не присылал к нему этого человека.

– Государь, я пришел, чтобы проводить тебя на собрание. Македонцы хотят выбрать тебя царем.

Смутная тревога во взгляде Арридея вмиг стала осмысленной.

– Ты лжешь. Меня нельзя выбрать царем, царь – это мой брат. И он говорил мне… Александр говорил мне так: «Если я не стану присматривать за тобой, то кто-то обязательно попытается сделать тебя царем, но если ты им станешь, то тебя убьют». – Он попятился, поглядывая на Мелеагра со все нарастающим беспокойством. – Я не пойду с тобой на прогулку. Я пойду с Кононом. Приведи его сюда. Если ты не приведешь его, я пожалуюсь на тебя Александру.

Пятиться дальше не позволял массивный стол. Солдат же подошел к Арридею совсем близко, и тот невольно съежился от испуга, припомнив, как его били в детстве. Но незнакомец просто поглядел на него в упор и очень медленно произнес:

– Государь, твой брат умер. Царь Александр умер. Македонцы призывают тебя. Пойдем, я провожу тебя на собрание.

Поскольку Арридей не пошевелился, Мелеагр схватил его за руку и повлек к двери. Будущий царь вяло последовал за ним, не понимая, куда его тащат, и пытаясь представить себе новую жизнь, в которой уже нет Александра.

Мелеагр обернулся так быстро, что солдаты все еще продолжали выкрикивать имя царевича, когда тот предстал перед ними. Немое изумление Арридея при виде огромной массы орущих что-то людей было воспринято как проявление царственной сдержанности.

Многим из потрясенных воинов никогда не доводилось видеть его; другие, конечно, видели, но в основном мельком. Зато любой македонец, проживший на этом свете хотя бы лет тридцать, видел воочию царя Филиппа. Наступила полнейшая тишина, потом грянуло:

– Филипп! Филипп! Филипп!

Арридей в ужасе оглянулся назад. Неужели сюда явился отец… может, на деле он вовсе не умер? Зорко следивший за ним Мелеагр тут же заметил смену его настроения и быстро прошептал:

– Они приветствуют тебя.

Слегка успокоенный, но еще смущенный Арридей обвел взглядом зал. Почему они выкрикивают имя его отца? Его отец умер. Александр тоже умер…

Мелеагр шагнул вперед. Отличный подарочек, победно скалясь, подумал он, для этого выскочки Пердикки и его будущего регентства.

– Вот, македонцы, перед вами сын Филиппа, брат Александра. Вот ваш законный царь.

Он так громко орал над самым ухом царевича, что весь ужас произносимых им слов вдруг дошел до замутненного сознания невольного претендента на трон. Арридей догадался, зачем все эти люди собрались здесь и что происходит.

– Нет! – закричал он высоким жалобным голосом, никак не вязавшимся с его по-мужски бородатым лицом. – Я не царь! Говорю вам, мне нельзя быть царем. Александр не велел мне.

Но при этом смотрел он на Мелеагра, и никто не услышал его в разразившемся приветствиями зале. Смятенные военачальники принялись дружно ругать Мелеагра, не обращая внимания на недоумка. С возрастающим страхом Арридей слушал их громкие разъяренные голоса. Ему четко вспомнилось, как Александр, устремив на него взгляд своих больших глубоко посаженных глаз, предупреждал, что может с ним приключиться, если его попытаются выбрать царем. Пока Мелеагр спорил с высоким смуглым мужчиной в центре помоста, Арридей бросился к неохраняемой уже двери. Оказавшись один в лабиринте дворцовых коридоров, он, рыдая, побрел вперед, надеясь найти дорогу в свои покои.

А зал уже захлестнуло новое волнение. На редкость странный спектакль. И главный герой его очень странный. Оба последних македонских царя прямо после избрания проследовали под традиционные благодарственные пеаны в древнюю крепость Эгии, где каждый из них, подтверждая вступление на престол, руководил погребением своего предшественника.

Увлеченный спором с Пердиккой Мелеагр заметил бегство своего кандидата, лишь когда услышал насмешливое улюлюканье зала. Общее настроение явно менялось, и не в лучшую для него сторону, а властноть Пердикки привлекала к нему людей, жаждущих вновь обрести потерянную уверенность в своих силах. Мелеагр понял, что нужно срочно спасать ситуацию. Он развернулся и выбежал, сопровождаемый свистом и хохотом, в ту же дверь, что и Арридей. Самые хваткие и горластые из его сторонников (не алчущий трофейного золота сброд, а родственники, приятели и просто воины, недовольные Пердиккой) встревоженно поспешили за ним.

Вскоре в конце одного из раздваивавшихся коридоров они догнали беглеца, размышлявшего, куда лучше свернуть. Завидев преследователей, он крикнул: «Нет! Уходите!» – и бросился бежать. Мелеагр схватил его за плечо. Арридей послушно остановился с жутко перепуганным видом. В таком состоянии его нельзя было показывать никому. Сменив былую тактику напора на покровительственное увещевание, Мелеагр принялся мягко успокаивать Арридея.

– Государь, выслушай нас. Тебе нечего опасаться. Ты был хорошим братом Александру. А он был отличным царем, и тебе действительно нельзя было становиться царем, пока он правил нами. Но ведь теперь-то он умер, а ты являешься законным наследником. Теперь трон принадлежит тебе. – И тут по наитию Мелеагр дополнил свою вдохновенную речь одной немаловажной деталью: – Тебя, кстати, ждет там маленький дар. Замечательная пурпурная мантия.

Уже слегка успокоенный медоточивым голосом Арридей вдруг заметно оживился. Никто над ним не смеялся, да и как же смеяться в такой опасной, запутанной ситуации?

– И я смогу все время носить ее? – практично поинтересовался он. – Вы не станете ее от меня прятать?

– Ну конечно, не станем. Взяв мантию, ты сможешь сразу надеть ее.

– И буду носить целый день?

– И хоть всю ночь, если пожелаешь. – Мелеагр уже вел укрощенную жертву обратно по коридору, когда его осенила новая идея. – Воины недаром привествовали тебя, выкрикивая имя Филипп! Они почтили тебя династическим именем отца. Ты станешь царем Филиппом Македонским!

«Я – царь Филипп», – подумал Арридей, постепенно приходя в хорошее расположение духа. Отец, должно быть, действительно умер, раз его имя и пурпурный плащ можно кому-то отдать. Оба подарка казались Арридею весьма привлекательными.

Все еще согреваемый столь интересными мыслями, он вновь поднялся в сопровождении Мелеагра на помост. С улыбкой встретив очередной приветственный гомон, он сразу увидел замечательное яркое облачение на спинке трона и быстро направился к нему. Многоголосый гул, ошибочно принятый им за дружелюбные приветствия, мгновенно затих; изумленные такой переменой его поведения люди почти в полном молчании наблюдали за Арридеем.

– Вот, государь, это наш тебе подарок, – прошептал Мелеагр ему на ухо.

Тихий тревожный ропот прошел по залу, когда Филипп-Арридей взял мантию с трона и развернул ее перед собой.

Это была парадная царская мантия, пошитая в Сузах, где вся армия гуляла на свадебном пиршестве по случаю грандиозной женитьбы Александра на Статире, дочери Дария, а его восьмидесяти знатных Соратников – на персидских аристократках. Во время своего последнего путешествия в Вавилон именно в этой мантии он принимал послов половины стран известного мира. Ее шерстяная, плотная, как бархат, и мягкая, как шелк, ткань была покрашена туринской иглянкой в радующий глаз ярко-малиновый с легким оттенком пурпурного цвет, великолепный, как солнечные лучи на царской эмблеме Македонии, поблескивающие розово-красными рубинами и золотом. Мантия закреплялась на плечах двумя золотыми аграфами в виде львиных голов, которые традиционно украшали свадебные наряды уже трех поколений македонских царей. Свет жаркого послеполуденного солнца, льющийся сквозь высокие окна, оживлял изумрудный блеск львиных глаз. Новоявленный Филипп в полнейшем восторге таращился на эти драгоценные камушки.

Мелеагр сказал:

– Позволь, государь, помочь тебе облачиться.

Он поднял мантию и накинул ее на Филиппа. Тот, сияя от удовольствия, посмотрел на приветливые людские лица.

– Благодарю вас, – произнес он тоном ребенка, назубок затвердившего правила вежливого поведения.

Зал с удвоенной силой разразился приветствиями. Этот сын Филиппа вел себя с достоинством, как и положено государю. Сначала он, должно быть, смутился по скромности своей натуры. Теперь ничто и никто в этом мире не могло их заставить отвергнуть этого царского отпрыска.

– Филипп! Филипп! Да здравствует Филипп!

Птолемей едва не задохнулся от горя и ярости. Он вспомнил то свадебное утро в Сузах, когда они с Гефестионом зашли в дворцовые покои Александра, чтобы помочь жениху одеться. Помимо традиционных предсвадебных шуточек, молодые люди повеселили друг друга какими-то смехотворными байками. Александр, давно вынашивавший идею слияния народов, весь светился от волнения, словно нетерпеливый и пылкий влюбленный. Как раз тогда Гефестион напомнил ему о львиных аграфах и сам заколол ими мантию. Когда Птолемей увидел их сейчас на этом ухмыляющемся недоумке, у него возникло отчаянное желание разрубить Мелеагра мечом. На бедного дурачка он не сердился, скорее жалел его. Он хорошо знал Арридея, частенько заглядывал к нему, когда Александр бывал занят, чтобы проверить, не обделен ли тот вниманием и заботой. Такие вещи по молчаливому уговору обычно делаются внутри семейного клана и не выносятся за его пределы. Филипп! Да, ситуация, похоже, безвыходная.

Он буркнул стоявшему рядом Пердикке:

– Лучше бы Александр придушил его.

Полыхающий от гнева Пердикка, не обратив внимания на эту реплику, шагнул вперед и прокричал что-то, тщетно пытаясь быть услышанным в этом шуме. Ему ничего не оставалось, как только жестами и мимикой выразить всю свою крайнюю степень презрения к происходящему.

Неожиданно его поддержали первые ряды. Находившиеся справа знатные Соратники имели самую выгодную возможность наблюдать за происходящим у трона. Наслышанные о дурачке, они в горестном молчании и недоумении смотрели, как он довольно ощупывает свой новый наряд. И наконец их возмущение прорвалось наружу. Их сильные голоса, перекрывавшие на поле боя даже жуткие вопли налетающей вражеской конницы, заглушили все остальные крики.

Казалось, мантия Александра вдруг сыграла роль поднятого боевого штандарта. Люди водрузили на головы шлемы. Удары копий по щитам участились, словно перед началом атаки. Возле самого помоста угрожающе засвистели вытаскиваемые из ножен мечи.

В тревоге Мелеагр увидел, что могущественная македонская аристократия сплотилась против него. Теперь даже поддержавшие его командиры при виде такого единодушия вполне могли отступить, а простые солдаты, все еще продолжавшие выкрикивать имя Филиппа, являлись, по сути, сородичами этих знатных вождей. Необходимо было срочно как-то ослабить племенную зависимость. И тут решение неожиданно пришло само собой. Мелеагра даже потрясла собственная гениальность. Как же мог Александр не заметить ее?

С мягкой настойчивостью он стал подталкивать улыбающегося Филиппа к краю помоста. Народ, решивший, что тот собирается произнести речь, мгновенно затих, по крайней мере из любопытства. А Мелеагр решил разжечь интерес.

– Македонцы! Вы избрали вашего царя! Вы намерены поддержать его? – Копьеносцы ответили вызывающими возгласами. – Тогда следуйте за ним и помогите утвердить его права. Цари Македонии всегда сами хоронили своих предшественников.

Он помедлил, добившись теперь мертвой тишины. Волна потрясения, почти осязаемая, прокатилась по переполненному потными людьми залу.

Мелеагр повысил голос.

– Вперед! Тело Александра ждет погребения. И провести все необходимые ритуалы должен его наследник. Не позволим никому лишить его законного права. Ведите Филиппа к смертному ложу в царскую опочивальню! Вперед!

Началось смятенное хаотическое движение. Мнения разделились. Самые решительные пехотинцы прорвались вперед, но их встретили явно недружелюбно. Многие отступили назад, в гул непонятно что возглашающих голосов. Соратники начали пробираться к тронному возвышению. Добавили неразберихи и бурно протестующие полководцы. Внезапно общий шум прорезал ломающийся юношеский голос, срывающийся от отчаянной ярости:

– Ублюдки! Вы ублюдки! Вы все мерзкие, рожденные рабами ублюдки!

Из угла зала, вкупе с Соратниками, не разбирая ни чинов, ни званий, с боевыми кличами проталкивались к помосту молодые охранники государя.

Этот отряд стражников, всегда охранявших покои Александра, продолжал нести службу и после его смерти вплоть до сегодняшнего рассвета. Вот уже годы они рьяно и преданно оберегали царя. Некоторые, достигнув восемнадцатилетия, обрели право голоса, остальные просто пришли на собрание. Юнцы с неровно обрезанными (почти под корни в знак траура) светлыми волосами выскочили на возвышение, размахивая обнаженными мечами и яростно вращая глазами. На помосте их собралось где-то около полусотни. По фанатичной решимости настрадавшихся в эти дни пареньков Пердикка мгновенно понял, что сейчас они способны убить кого угодно. Если не остановить их, они прикончат Филиппа, а тогда начнется массовая резня.

– Ко мне! – крикнул он им. – Следуйте за мной! Защитим тело Александра!

Он бросился к внутренней двери, Птолемей ни на шаг не отставал от него, остальные военачальники поспешили за ними, а отчаянные молодые стражники в итоге обогнали даже Соратников. Преследуемые враждебными выкриками оппозиции, они миновали приемный зал, личный царский кабинет и достигли опочивальни. Двери были закрыты, но не заперты. Юнцы первыми ворвались в них.

Птолемей с содроганием подумал, что покойник лежит там со вчерашнего дня! В пышущей зноем летней жаре Вавилона. Невольно, как только открылись двери, он задержал дыхание.

В опочивальне стоял слабый дух почти выгоревшего ладана, а к ароматам засушенных цветов и трав, которыми перекладывали царское белье и одежды, примешивался еще один запах, знакомый Птолемею с раннего детства. Это был его живой запах, а сам Александр под светлой и чистой простыней одиноко лежал в этой просторной затемненной комнате на огромном ложе между бдительно охраняющими его демонами. Спрыснутый особыми благовониями полог отпугивал мух. На возвышении возле кровати, забывшись сном, сидел персидский мальчик, его обессиленные руки покоились на краю покрывала.

Разбуженный шумным вторжением, он ошеломленно поднялся на ослабевшие ноги, никак не откликнувшись на успокаивающее прикосновение Птолемея. Тот прошел к изголовью кровати и отвернул край простыни.

Александр, казалось, спал. Спал спокойно и беспробудно. Даже цвет его лица почти не переменился. А золотистые с серебряными прядями волось! на ощупь были еще полны жизни. Неарх и Селевк, подошедшие к Птолемею, в один голос воскликнули, что такое чудесное отсутствие признаков тления говорит о божественности Александра. Бравший вместе с будущим властителем мира уроки у Аристотеля Птолемей, молча опустив глаза, размышлял, как долго тайная искра жизни еще горела в недвижимом теле этого неукротимо-сильного человека. Он проверил пульс, но сейчас сердце уже не билось, труп окоченел. Он вновь натянул простыню на мраморное лицо и обернулся к людям, собравшимся воспротивиться неминуемому вторжению.

Для укрепления высоких дверей отлично знавшие царскую опочивальню стражники подтащили к ним громоздкие платяные укладки. Но конечно, это была лишь временная защита. Напиравшие снаружи воины привыкли вламываться в любые ворота. Они дружно навалились на створки – точно с той же уверенностью в своих силах, с какой десять лет назад, выставив вперед свои длинные сариссы, наседали на войска Дария. И точно так же, как при Гранине, Иссе и в Гавгамеллах, пала и эта преграда. С грохотом и скрежетом разъехались и покатились по полу тяжелые окованные бронзой сундуки.

Когда первые сторонники Мелеагра прорвались в комнату, Пердикка уже понял, что здесь ни в коем случае нельзя допустить кровопролития, и отозвал своих людей на защиту подступов к царской кровати. Переводя дух, атакующие огляделись вокруг. Ряды защитников загородили тело, и они увидели лишь распростертые крылья чужеземных золотых демонов и их недобро сверкающие глаза. Возмущение продолжало выражаться в громких выкриках, но ближе никто не подходил.

Вскоре послышались чьи-то шаги. Вошел Филипп.

Хотя Малеагр был с ним, он пришел сюда по собственному желанию. Когда умирает человек, родственники должны увидеть его. Все политические резоны воспринимались царевичем как досадный бессмысленный шум, но он твердо знал родственные обязанности.

– Где Александр? – обратился он к живому заслону перед кроватью. – Я его брат. Мне нужно похоронить его.

Полководцы молча скрипнули зубами. Теперь напряженную тишину нарушали лишь гневные возгласы и проклятия храбрецов-малолеток. Они не испытывали никакого благоговейного трепета перед покойным, поскольку в их понимании Александр был еще жив. Они взывали к нему так, словно их повелитель просто лежал, потеряв сознание от ран, полученных на поле битвы, окруженный жаждущими его смерти трусами, которые в один миг разбежались бы, будь он при оружии и на ногах. Их боевые кличи воодушевили и часть молодых Соратников, вспомнивших о начальных годах своей службы царю в том же элитном отряде.

– Александр! Александр!

Откуда-то из теснившейся у дверей толпы с вкрадчивым тихим свистом вылетел дротик и со звоном ударился о шлем Пердикки.

Следом прилетело еще несколько метательных копий. С пробитой ногой, истекая кровью, упал на колени один из Соратников; простоволосого охранника чиркнуло по голове, и на его залитом кровью лице вдруг ярко выделились удивленные голубые глаза. Тут его юные сотоварищи осознали, что все они могут оказаться легкой добычей. При них были лишь короткие изогнутые кавалерийские сабли, положенные им по званию и входившие в парадную экипировку.

Пердикка поднял дротик и с силой швырнул его обратно. Остальные, выдернув метательные орудия из своих или чужих ран, последовали его примеру. Птолемей, резко отступив на шаг, увернулся от летящего в него копья, наткнулся на кого-то спиной и, выругавшись, обернулся. И увидел раненого в предплечье персидского мальчика. Багоас подставил под удар руку, чтобы защитить тело Александра.

– Опомнитесь наконец! – крикнул Птолемей. – Люди мы или дикие звери?

За дверьми буча еще продолжалась, но она постепенно затихла, когда туда передалось пристыженное и смущенное бормотание первых рядов. Тогда критянин Неарх сказал:

– Пусть они посмотрят.

Сжимая оружие, защитники слегка разошлись в стороны. Неарх откинул простыню с лица Александра и молча отступил назад.

Первые ряды атакующих погрузились в молчание. Почувствовав перемену, затихла и напирающая сзади толпа. Вскоре возглавляющий нападающих командир фаланги выступил вперед и снял шлем с седой головы. Его примеру последовало двое или трое ветеранов. Командир, обернувшись к остальным, поднял руку и крикнул:

– Стойте спокойно!

Угрюмо, в гнетущей тишине противники взирали друг на Друга.

По одному и по двое старшие командиры снимали шлемы и открыто выступали вперед. Защитники опустили оружие. Седой командир начал говорить.

Тут из-за спин воинов вывернулся Филипп:

– Вот он, мой брат! – Помятая и перекосившаяся мантия Александра все еще была на нем. – Его нужно похоронить.

– Помолчи! – прошипел Мелеагр.

Покорно (такие моменты были ему привычны) Филипп позволил увести себя прочь. Покрасневший седой командир уже восстановил присутствие духа.

– Собратья, – сказал он, – понятно, что на нашей стороне численное превосходство. Мы действовали в спешке, и я полагаю, мы все сожалеем об этом. Я предлагаю обсудить все спокойно.

Пердикка сказал:

– При одном условии. Тело царя должно остаться неприкосновенным, и все здесь должны поклясться в этом богами подземного мира. Я клянусь, что, когда будет сделана подобающая погребальная лодка, его со всеми почестями доставят на древнее царское кладбище в Македонию. Если вы не принесете эти ритуальные клятвы, то мы будем стоять здесь и сражаться до последней капли крови.

Все выразили согласие. Пристыженные воины испытывали раскаяние. Слова Пердикки о древнем царском кладбище мгновенно вернули их с облаков на землю. Что бы стали они делать с этим телом, забрав его? Захоронили в саду? Их воинственный запал выдохся после первого же взгляда на отстраненное гордое лицо Александра. Чудом было и то, что от него не исходил запах тлена; всем показалось, что он еще жив. Суеверная дрожь пробежала по спинам большинства людей; ведь это означало, что Александр наверняка станет могущественным духом в царстве теней.