Текст книги "Здесь жила Нефертити"

Автор книги: Мэри Чабб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава пятая

Мне приятно сознавать, что я жила в доме, построенном свыше трех тысяч лет назад. Это было реставрированное здание эпохи Эхнатона. Эхнатон выстроил свой город у воды, там, где сейчас раскинулись засеянные поля. С севера на юг город дугой огибают известковые скалы. Северный и южный мысы дуги подходят близко к Нилу. Два ряда пальм зеленеют у их подножий. Вдоль берега, от одного мыса к другому тянется пыльная тропа для верблюдов. За полями нет ничего, кроме беспокойного, темно-бурого моря песка, из которого, подобно затопленным скалам, поднимаются древние стены.

Когда мы выбрались на песчаную равнину, еще озаренную мягким светом, и увидели дом с его приветливыми фонарями, от которых неожиданно повеяло домашним уютом, я ощутила в душе теплое, радостное чувство. Сзади сквозь силуэты пальм тускло поблескивала река. С севера и востока дом окружали скалы. Они все еще были согреты солнцем. Только с южной стороны простирались бескрайние пески и были видны руины города.

Почти квадратный дом был спланирован так, что комнаты с трех сторон окружали маленький внутренний дворик. С четвертой стороны, обращенной к реке, сохранилась лишь низкая стена высотой около двух футов с большой дырой посередине. Через нее можно было попасть в бывшую западную галерею – большую, тянувшуюся вдоль всей западной стены комнату. Пересекая ее, вы через проем в стене (где раньше была дверь) выходили во внутренний дворик, который некогда был центральной комнатой дома.

Здесь, прежде всего, бросались в глаза четыре круглых каменных постамента с красивой резьбой диаметром около четырех футов и высотой около шести вбитые в истоптанный земляной пол. На них когда опирались четыре высокие деревянные красные колоны, которые поддерживали крышу, высоко поднятую над крышами остальных комнат. Расположенные под ней окна пропускали массу света и воздуха.

Когда несколько лет назад дом был раскопан, высота стен еще достигала местами пяти-шести футов, сами стены оказались в таком хорошем состоянии, что их нужно было лишь немного надстроить и покрыть крышей.

В доме сохранился старый фундамент, а также первоначальная планировка комнат, расположенных вокруг центральной. Только на каменных основаниях вместо изящных колонн теперь, к сожалению, покоились деревянные подпорки для крыши.

В юго-западном углу дома находилась довольно большая комната, которую обычно занимал руководитель очередной экспедиции. Она несколько выступал вперед, образуя портик на фасаде дома. Около портика сохранились две или три полуразрушенные ступеньки. Должно быть, древнее семейство египтян и их гости, поднимаясь по ступенькам, входили в портик оттуда, свернув налево, попадали в комнату, служившую, вероятно, чем-то вроде гардеробной, а теперь нашу канцелярию, затем они вновь выходили в южный конец длинной западной галереи и оказывались в центральной комнате. Мы пересекали галерею, пролезая через дыры в двух ее продольных стенах, что значительно сокращало путь.

Канцелярия – рыжеватое полупустое помещение обстановку которого составляли полки из нетесаного дерева да два стола около окон. Одно из них выходило в галерею, а другое – на дорогу, ведущую к территории раскопок.

В длинной узкой комнате рядом с канцелярией обычно останавливались архитекторы. Остальную часть южного крыла дома занимала главная жилая комната – большая, темная и прохладная с циновками на земляном полу. В центре ее сохранились две белые базы колонн, на которые мы вечно натыкались. Длинный стол для трапез и работы, ужасно неудобная бамбуковая кушетка – она поднималась на дыбы в самые неожиданные моменты, – один – два довольно шатких плетеных стула, деревянный табурет и книжная полка – вот и вся ее обстановка. Высоко в стене, обращенной к внутреннему дворику, виднелись два маленьких квадратных окошка. Двери вели в две маленькие комнаты с окнами, выходившими на территорию раскопок.

В комнатке справа обычно хранились древности, и вдоль ее стен от пола до потолка тянулись ряды деревянных полок. Сейчас они были пусты и, казалось, чего-то нетерпеливо ждали, но скоро им суждено заполниться новыми экспонатами. Я знала, что большинство найденных нами предметов окажется обыденными и хорошо известными, но всегда оставалась надежда, хотя и очень скромная, найти что-нибудь новое и необычайно интересное. И тогда эта маленькая, темная, выложенная грязными кирпичами комната, превратится в сокровищницу.

Во второй комнатке стоял низкий кофейный столик, два шатких плетеных стула и хранилась мертвая черепаха. Кто-то, возможно жена одного из археологов, вообразив, что в Амарне остается еще время и для отдыха, тщетно пытался создать здесь крохотную гостиную. Мы не пользовались этой комнаткой, и лишь иногда, по моей инициативе, чистили в ней находки. Судя по другим раскопанным домам, построенным почти аналогично, наша жилая комната и эти две маленькие представляли собой вестибюль с расположенными за ним двумя комнатами для гостей.

В восточной части дома разместились еще три спальни и темная каморка для занятий фотографией, наполненная различными невыразимо противными предметами и еще более противными запахами, в северной части кладовые, а в крайнем северо-западном углу – кухня.

Комната, в которой жила я, выходила на восточную сторону внутреннего дворика. Она была длинная и узкая, и в ней помещались только походная кровать, сетка от москитов, примитивный умывальник и склад ной стул. Крохотное оконце в очень толстой стене, обращенной на восток, глядело на уходящие вдаль скалы. С этой стороны дом до самого оконца был засыпан песком. Оконце было затянуто прочной густой сеткой, которая раздражала меня, но однажды Хуссейн показал мне отчетливый след большой змеи на песке у моей сетки, и мне пришлось смириться. На рыжевато отштукатуренной стене висела маленькая керосиновая лампа с рефлектором. Комната была суровая, безупречно чистая, и я ее сразу полюбила.

Когда мы в тот первый вечер разошлись по комнатам, у моей двери появился юный Абу Бакр с кипятком в металлической кружке, которую он молча осторожно поставил в таз. На нем, как и на его дядюшке, была безукоризненно белая цельнокроеная туника, доходившая ему до колен, а на голове – белый полотняный тюрбан. Я смущенно произнесла «хаттар херак», предварительно убедившись по своей зеленой книжечке, что это действительно означает «спасибо». Важно до того лицо мальчика вдруг расплылось в широкой улыбке, и он принялся сыпать словами, означавшим приветствие либо комплименты по поводу того, как хорошо я овладела его родным языком. К счастью поклонившись, он тут же ушел, не успев разочароваться в моем умении говорить по-арабски.

Наконец мы собрались в столовой, и наша первая совместная трапеза в Амарне началась. Все были основательно утомлены. Джон уселся на одном конце стола, Гильда – на противоположном. Ральф и Хилэри пристроились у стены, а Томми и я – на основаниях колонн. Над столом висела огромная керосиновая лампа. Из широко распахнутой двери со двора струился теплый вечерний воздух. Время от времени в комнату, подобно подброшенному земляному ореху, врывалась саранча и, пометавшись из угла в угол, с шумом улетала.

В комнату вошел Хуссейн с огромной миской супа, а по пятам за ним, как свеченосец, следовал Абу Бакр, почтительно склонившись над чашей с гренками вместо ладана. За особым чечевичным супом был подан особый же пирог из шпината с начинкой из сыра и яиц, а затем – только что сорванные мандарины и бананы и сладкий горячий кофе. Этот очень простой обед надолго сохранился в моей памяти.

Когда мы расходились, Джон сказал: «Утром найдем людей. А после полудня отправимся на место и посмотрим, много ли песка нанесло за лето. Хуссейн сообщил, что куфти будут здесь в течение дня. Вечером мы сможем закончить распаковку оборудования и привести все в порядок. Таким образом, послезавтра можно будет приступить к раскопкам. Доброй ночи. Гильда предупредила нас, что не следует пугаться воя шакалов, которые живут на вершинах скал и иногда спускаются ночью на водопой. Кроме того, она посоветовала нам опрыскать от москитов внутреннюю сторону защитных сеток, а утром встряхнуть одежду, ибо там, по ее словам, мог пригреться какой-нибудь предприимчивый скорпион.

Все это навело меня на грустные мысли. Но моя маленькая комнатка при мягком свете керосиновой лампы казалась такой теплой и надежной. Стоя у дверей, я оглянулась назад. На молчаливый двор легли глубокие тени, но пространство за ним освещала выплывшая из-за скал полная луна. Объятые сном пальмовые рощи приобрели серо-серебристую окраску, сквозь стволы деревьев виднелась река, а к северу бледным светом отливал мыс.

Наконец-то я была в кровати и сначала долго и нудно опрыскивала защитную сетку, затем, тщательно подоткнув со всех сторон концы сетки под матрас, соорудила что-то вроде маленького шалаша. Было душно, но зато я чувствовала себя в полной безопасности. Голубая полоска лунного света скользнула вниз по стене. В углу что-то тихо заскреблось. «А скорпионы скребутся?» – подумала я. Я не знала этого, но надеялась, что в Египте тоже водятся такие кроткие существа, как мыши. «Куфти будут здесь в течение дня», – вспомнились мне слова Хуссейна. Кто же такие куфти? Они могли оказаться упаковочными ящиками, верблюдами и даже инспекторами Службы древностей.

Внезапно тонкий высокий звук прорезал тишину, Потом еще и еще. Мне казалось, я вижу полчища духов – они носились по руинам, вспоминая о своих давно прожитых жизнях и древних жилищах. Затем где-то яростно залаяла собака, и вой прекратился. Тишина вновь стерла все звуки. Ну и денек. Скорпионы. Шакалы. Сон начал одолевать меня.

Глава шестая

Я проснулась, уверенная, что сегодня – воскресенье и я в Блюмсберри. Именно так тихо бывает у нас по воскресеньям – ни шума машин, ни звука шагов с улицы. Но в Амарне так было всегда. Тишина и лучи солнца, заливающие двор.

Во время завтрака мое внимание прежде всего привлекли костюмы наших мужчин, в которых они намеревались работать на раскопках. Это было очень любопытно и даже помогло мне понять их характеры. На Джоне была ярко-розовая рубашка с открытым воротом и морские шорты с поясом из разноцветной плетеной кожи. Ему очень шла густая копна взъерошенных волос.

Я тогда еще не знала, что он страстно увлекается средневековьем и, обдумывая какую-нибудь связанную с раскопками проблему, часто напевает себе под нос о рыцарях в латах и высоких шлемах, о галантных кавалерах пятнадцатого века с причудливыми шляпами. В этом человеке с обычной внешностью, окончившем бесплатную государственную школу и университет, таилась душа, мечтавшая о камзоле с саблей. Мне кажется, все яркие рубашки – розовые, зеленые и голубые, – которые он носил в Амарне, являлись своеобразным вызовом с его стороны простому серому в узкую полоску костюму. Работа в Амарне была для него не только профессиональным экскурсом в далекое прошлое – она позволяла на некоторое время забыть обыденность и прозаичность современной жизни.

А Томми выглядел так, как подобает начинающему профессору. Его строгая и простая одежда – рубашка цвета хаки и шорты – вполне соответствовала данной обстановке. Костюм Ральфа был безупречен – черный шерстяной джемпер без рукавов поверх белой рубашки и серые фланелевые спортивные брюки. В таком костюме он мог бы с одинаковым успехом завтракать в одной из студий Челси и в Котсуолдском трактире.

Но самой колоритной фигурой среди нас оказался Хилэри. Он явился к завтраку последним. У него был такой вид, как будто он только что нашел священный камень жизни. В руке – новый тропический шлем, который он осторожно положил на книжную полку; необычайно широкая рубаха цвета хаки туго стянута поясом, он называл ее «джемпер бродяги». Многочисленные карманы так набиты «необходимыми вещами» в том числе и пустыми гильзами, что он едва мог стоять на ногах. «В таком виде нельзя появляться на раскопках, мой мальчик, – сказал Джон мягко, но решительно. – Вы представляете себе, какое впечатление это произведет? Там в пустыне, среди шакалов, – пожалуй, если вам так хочется». Джон потребовал, что бы Хилэри выкинул все из карманов.

Вошел Хуссейн и сказал лишь одно слово: «Куфти». Я едва не выбежала из-за стола с полным ртом.

Оказалось, что куфти – это жители маленького городка Куфта[19]19
  Куфт – древний Коптос. Через него торговый путь, проходя Красному морю и в каменоломни Вади Хаммамата, откуда доставлялся строительный материал. (Прим. ред.)


[Закрыть] примерно в двух милях южнее Луксора. В древние времена это был процветающий торговый город, расположенный в западном конце караванного пути, проходившего через бесплодную пустыню к Косейру на берегу Красного моря.

В наши дни он славится квалифицированными рабочими, ведущими раскопки. Дело в том, что Петри, проводя там раскопки, сам обучил небольшую группу местных жителей этой тонкой и сложной профессии. С тех пор они передают свой опыт и навыки детям щукам.

Эти простые люди бывают иногда большими знатоками своего дела, чем иной начинающий археолог-европеец. Они могут восстановить план, казалось бы, безнадежно засыпанного и разрушенного здания. Каждый из них обычно руководит группой рабочих, которые очищают от щебня внешнюю сторону стен.

Человек двадцать куфти, преимущественно высокие мужчины в синей или черной одежде, выстроились за стеной парапета с длинными мотыгами в руках. На головах у них сверкали белизной великолепные тюрбаны. Обычно один конец задрапированного головного убора торчал вверх, подобно небольшому султану, а второй ниспадал на плечо.

Старшим у них был Умбарак, немного суетливый старик с морщинистым лицом. Он привел троих сыновей: Мохаммеда – большого и безмятежно спокойного, Махмуда – нервного, гораздо более изящного, и Кассара – красивого юношу с изумительными глазами, обрамленными длинными ресницами, и с черными как смоль волосами. В течение всего сезона куфти жили в маленьком доме – восстановленном флигеле, принадлежавшем древней усадьбе.

В это утро сюда спешили все новые и новые группы людей из расположенных неподалеку двух деревень Амарны: разнесся слух, что «мудир», то есть начальник, сегодня будет нанимать рабочих.

Для начала мы приняли на работу около семидесяти пяти человек, в первую очередь землекопов и ребят для переноски корзин со щебнем с места раскопок. Куфти помогали нам нанимать рабочих.

Каждый принятый на работу получал билетик с печатью, который приобретал в его глазах значение не меньшее, чем членский билет английского тред-юниона. Я наблюдала, как рабочие, исполненные чувства собственного достоинства, широко улыбаясь, подходили за ними, напоминая малышей при раздаче наград в подготовительной школе. Получив билетик, они тихо удалялись, изучая его со всех сторон, а затем, тщательно завернув, прятали в складках перепачканной туники.

Тем временем я стала составлять список рабочих с указанием размера оплаты. Позже я узнала, каким образом вычислялась оплата: на билетик наносили шесть граф, соответствующих шести рабочим дням в неделю, графу «штрафные» и еще одну с пометкой «бакшиш». В конце каждого рабочего дня член экспедиции прокалывал нужную графу. Размеры штрафов и бакшишей устанавливали и записывали тут же на месте. Штрафы взимали за мелкие нарушения дисциплины, бакшиш выдавался в том случае, если работы проводились особенно внимательно и осторожно или был найден какой-нибудь интересный предмет. Ведь рабочий мог поддаться искушению утаить находку и продать ее предприимчивому дельцу. Если предмет в процессе раскопок оказывался изрядно поврежденным, сумма вознаграждения снижалась. Это побуждало соблюдать предельную осторожность в тех случаях, когда мотыга наталкивалась на что-то твердое.

Каждую неделю билетики отбирали и подводился общий итог с начислением бакшишей и вычетом штрафных. Таким образом, почти всем причитались различные суммы, и мне следовало быть особенно внимательной. Например, ни в коем случае нельзя было перепутать Хуссейна Али Мохаммеда, проболевшего два рабочих дня, с Али Мохаммедом Хуссейном, который проработал всю неделю и нашел два ценных амулета, и вряд ли ему понравится, если на его билетик ошибочно попадут расчеты с Мохаммедом Али Хуссейном.

Покончив со списком землекопов, мы принялись переписывать ребят. Мальчишки в маленьких головных платках или круглых коричневых войлочных шляпах и белых рубахах до колен походили на миниатюрных мужчин. На девочках были надеты холщевые платья всех цветов с длинными рукавами, на запястье у каждой обязательно поблескивал дешевый браслет. Среди девочек было несколько по-настоящему красивых; все весело посмеивались.

После ленча мы отправились к месту раскопок, стараясь идти в тени, уползавшей с засеянного поля.

Это был первый из наших бесчисленных походов. Обычно мы отправлялись из дому все вместе, причем Джон, шагая вприпрыжку по неровной почве, начинал излагать какую-либо теорию или план, а все, окружив его, слушали. Затем темп его ходьбы постепенно нарастал, и, наконец, он вырывался вперед вместе с Томми, спокойно шагавшим с ним в ногу, в то время как все остальные или бежали рысцой, если разговор был для них особенно интересен, или плелись где-то сзади. Мы с Гильдой обычно отставали у самого старта и неторопливо шли, следя, как две рубашки – яркая и цвета хаки – постепенно уменьшались на фоне песчаных дюн. И я с грустью размышляла о том, что, если бы мне удавалось успевать за Джоном, я смогла бы значительно больше узнать о раскопках.

В тот первый день по дороге Джон рассказал нам о планах на этот сезон. Мы должны были продолжить начатые в прошлом году раскопки в районе большой группы зданий, известных под названием Северного предместья, примерно в миле к югу от нашего дома.

Я уже имела некоторое представление о плане города. Главная часть его находилась в центре и, конечно, была построена первой. Приблизительно в трех милях к югу от нашего дома, у реки, стоял дворец Эхнатона. К востоку от него проходила главная трасса, и высокий мост, перекинутый через дорогу, соединял этот дворец с личным храмом фараона и принадлежавшим ему домом, домами жрецов и амбарами. К северу от этой группы строений находился Большой храм и важнейшие общественные здания и учреждения. К востоку от Большого храма – Иностранное ведомство; именно здесь и были обнаружены знаменитые глиняные таблички, впервые пролившие свет на прошлое этих мест. Немного южнее разместились крупные частные владения важных сановников. Здесь же помещалась мастерская скульптора, где нашли великолепный бюст Нефертити.

Еще дальше к югу, примерно на расстоянии двух миль от центральной части города, у самой реки был построен летний дворец Эхнатона. Недалеко от него раскинулось большое, но неглубокое озеро, окруженное деревьями и цветами. Здесь Эхнатон и Нефертити отдыхали, катались на легкой лодке или устраивали пикники под тенистыми деревьями. Их шесть дочерей село резвились вокруг, и царь на время забывал о тяготах жизни.

План Тель-эль-Амарны

Вся южная и центральная части города были уже исследованы различными археологическими экспедициями. В 1891 году, после того как были найдены таблички, огромную работу здесь провел Ф. Петри. Во дворце Эхнатона он обнаружил расписной пол – один из прекраснейших образцов искусства Амарнского периода. Общая площадь пола составляла около двухсот пятидесяти квадратных метров. На нем были изображены, живые, естественные сценки повседневной жизни: маленькие резвые телята с острыми копытцами и шаловливыми хвостиками прыгают через цветущие кустарники и тростниковые заросли к прохладной реке, где плавают рыбы и склоняются над водой массивные лотосы, а птицы с розовыми клювами и влажными настороженными глазами вылетают из-за кустов.

Талантливый археолог Ф. Петри сделал все возможное, чтобы сохранить значительную часть расписного пола в самом дворце. Там, где некогда стояли колонны, осталось много гладких квадратов. На них он установил низкие опоры для дощатого помоста с перилами. Таким образом, можно было ходить и рассматривать пол, не наступая на него. Все это он сделал сам, опасаясь, что местные рабочие станут передвигать доски по хрупкой поверхности и оцарапают нежную краску.

Ф. Петри покрыл пол тонким прозрачным слоем тапиоки. Он наносил ее одним пальцем, так как оказалось, что даже мягкая кисть портила непрочную, легко стирающуюся краску. Эта кропотливая работа требовала большого терпения. К сожалению, прекрасное произведение искусства впоследствии было разрушено. Сейчас сохранились лишь зарисовки и цветные репродукции этой уникальной находки, выполненные и опубликованные самим Ф. Петри, а также незначительная часть оригинала, которую ему удалось переправить в Британский музей.

Итак, экспедиции медленно продвигались с юга на север с перерывами между короткими археологическими сезонами.

Последняя экспедиция закончила работу в Северном предместье, отделенном от центральной части города широкими, но неглубокими вади[20]20
  Русла пересыхающих дождевых потоков в Африке.


[Закрыть]. Этот район в основном был уже раскопан, но незначительный участок его все еще оставался погребенным под песками трехтысячелетней давности. Выйдя из дома, мы направили именно туда.

Волнение снова охватило меня. Наконец-то мы были близки к цели. В суматохе последних дней бухгалтерские книги казались мне куда более важными, чем Эхнатон, блокноты – чем Нефертити, а новая пишущая машинка временно вытеснила в моей душе Новое Царство. Теперь же я вновь отчетливо осознала истинное значение нашей экспедиции.

Пробираясь через зыбкие беспорядочные груды песка с торчащими кирпичами, мы прошли немного вперед, чтобы осмотреть часть предместья, раскопанную в прошлом сезоне. Песок уже снова успел засыпать комнаты и коридоры домов, забиться в щели стен, возвышающихся над землей лишь на несколько футов. Мы ходили по коридорам из комнаты в комнату, по аллея между домами, слушая объяснения Джона, который показывал нам наиболее интересное. Это напоминало экскурсию по строительному участку, где кладка стен только началась, но планировка была уже ясна.

Параллельно большой трассе, проложенной вдоль реки, тянулись две меньшие. Они соединялись между собой дорогами, идущими с востока на запад, и город оказывался разделенным на прямоугольники почти правильной формы.

Большие и хорошо спланированные дома располагались у самых дорог, дома поменьше раскинулись за ними, но тоже близко к дороге, а в центре квадратов беспорядочно ютились хибарки и трущобы с крохотными проходами и кривыми улочками.

Сейчас очень трудно было разобраться в этом лабиринте низких серо-коричневых стен. Мне не оставалось ничего другого, как внимательно изучить планировку города по чертежам. Сделать это оказалось довольно легко. Вся обследованная и измеренная местность была разделена на квадраты с буквами и цифрами.

Каждая сторона квадрата соответствовала двумстам метрам. Буквами алфавита отмечались квадраты, протянувшиеся с запада на восток, а цифрами – с севера юг. Кроме того, каждый раскопанный дом имел серийный номер. Одни дома не представляли почти никакого интереса, и их номера забывались легко и быстро Другие же были настолько интересны своей планировкой или другими присущими только им особенностями, что их номера приобретали особый смысл и очарование. Каким волнующим и знакомым даже теперь, спустя много лет, кажется мне символ Т.36.68 – ведь там была обнаружена очень любопытная находка. Но об этом потом.

Между прочим, наш дом, расположенный чуть восточнее и значительно севернее Северного предместья, получил официальный серийный номер И. 25. II.

День близился к концу. Мы повернули к дому. Все успели немного загореть под благословенным солнцем Амарны. Здесь нас не мучил, как в Каире, его нестерпимый блеск, – лучи солнца тонули в зелени всходов и буром песке, обогревая и очищая землю, Джон показал нам места, где должны начаться раскопки.

Добравшись до дома, мы увидели, что двор заполнен ящиками, принесенными мальчишками с фелюги. Консервы, медикаменты, фотоаппараты, канцелярские принадлежности, картонные коробки для хранения находок, новая пишущая машинка – чего тут только не было! После чая мы распаковали ящики и, вынув вещи, рассортировали их. Все оказалось в порядке, недоставало только части затвора фотообъектива. Фотоаппарат был, видимо, разобран каким-нибудь ретивым таможенным чиновником, который охотился за гашишем. Для нас это была большая потеря.

Все вещи, необходимые для работы, я отнесла в канцелярию, намереваясь утром распаковать их и разложить по местам. Этот первый день в Амарне был, пожалуй, самым длинным рабочим днем в моей жизни, если, конечно, хождение по лабиринту засыпанных песками руин считать работой.

Утомленные, но бодро настроенные, мы уселись ужинать. После ужина Джон обратился ко мне. В его тоне сквозило извинение: «Не смогли бы вы написать для меня несколько писем?» Мне не оставалось ничего другого, как ответить: «Да, конечно», – и, вернувшись в канцелярию, я принялась развязывать веревку на коробке с пишущей машинкой и вскрывать пакеты, чтобы найти писчую и копировальную бумагу, блокноты для стенографических записей и вечную ручку. Прикрыв дверь, я пристроилась за столом, одна ножка которого была короче остальных. Мне стало жаль себя и очень хотелось спать.

Было около десяти часов вечера, когда я, наконец, отнесла письма на подпись Джону. Одно было адресовано в таможню Александрии; в другом мы просили начальника полиции выделить конвой для охраны находок; третье предназначалось для фотофирмы в Каире, которая должна была печатать снимки, и в последнем мы сообщали Обществу о прибытии на место. Джон молча перечитал их и, подписав, передал мальчику с фелюги, который поджидал за дверью канцелярии. Засунув конверты в висевшую через плечо сумку, мальчик улыбнулся и, поклонившись, быстро побежал к реке.

И тут Джон сказал то, что я так страстно хотела от него услышать: «Хорошо, что у меня есть секретарь, которому можно доверить подобные дела. Это намного облегчит и ускорит нашу работу».

Может быть, эти слова вырвались у него непроизвольно, а может быть, в этом была и доля расчета – умный руководитель хотел заслужить расположение самого скромного члена экспедиции. Но, так или иначе, с этого момента я решила беспрекословно выполнять любую порученную мне работу, какой бы скучной и утомительной она ни была.

– Завтра, наконец, мы приступим к настоящему делу, – бодро сказал Джон, пожелав всем доброй ночи. – Разве это не замечательно?