Текст книги "Невеста лорда Кэрью"
Автор книги: Мэри Бэлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 4
Он был рад, что догадался предложить ей чай в своем кабинете, а не в гостиной. Гостиная слишком холодна и безлика, если не устраивается большой прием. К тому же в кабинете он проводит больше всего времени, когда находится дома и не в своих личных покоях. Уютная комната и не такая уж маленькая, в ней много книг и его любимых вещей. И она не слишком прибрана, потому что горничным запрещено убирать с места его книги, особенно если они раскрыты на какой-то странице. Хартли усадил Саманту в удобное старинное кресло по одну сторону камина – слуги немедленно, как только он входил в дом, разжигали его – и сам сел в такое же кресло по другую сторону. Отец когда-то хотел выбросить эти кресла, посчитав, что они совершенно не соответствуют роскошной обстановке «Аббатства», а Хартли поставил их в свой кабинет и знал, что никогда с ними не расстанется.
После сегодняшнего дня и подавно. Теперь он еще больше будет дорожить своим кабинетом, потому что здесь однажды пила чай она – самое дорогое для него сокровище. В большом кресле она казалась совсем маленькой и изумительно изящной. И похоже, ей было очень удобно в этом кресле.
Какую он сморозил глупость, сказав, что ей стоит выйти замуж за маркиза Кэрью! Нечистый его попутал. Он рад, что Саманта обратила это в шутку, однако огорчен, что какой-то мужчина разбил ей сердце. Она, похоже, не обратила особого внимания на его слова, да и вообще она всегда весела и улыбчива, но, кажется, он не преувеличил, сказав, что кто-то разбил ей жизнь. В ее возрасте большинство женщин уже давно замужем и в детской у них уже весело шумят детишки. И такие красавицы не засиживаются в девушках… А другой такой красавицы, как она, вообще нет на свете.
Они говорили о книгах – на столике рядом с ней лежали книги, которые он в последние дни читал, – о музыке, об оперном и драматическом театре. Их вкусы совпадали, хотя в отличие от него она никогда не изучала латынь и греческий и не читала пьес, которые видела на сцене. И она больше любила тенор и виолончель, в то время как он – сопрано и скрипку. Однако оба сошлись на том, что самый прекрасный музыкальный инструмент – фортепиано.
Ни с одной женщиной ему не было так легко разговаривать. Правда, все его знакомые, разговаривая с ним, знали, кто он. А если бы не знали? Интересно, как бы они разговаривали с ним тогда? В бальной зале Саманта сказала, что не стала бы очаровывать маркиза, даже если бы ей представилась такая возможность. Ну а если бы она знала, что он не просто обыкновенный джентльмен, который вынужден служить парковым архитектором у богатого маркиза, а сам маркиз, – если бы она знала, что бы изменилось? Она не вела бы себя столь непринужденно? Она почувствовала бы какую-то неловкость? Сейчас она держится вполне свободно. И все же находиться им в доме вдвоем куда более предосудительно, чем гулять по парку.
– Что с вами случилось? – тихо спросила она. Он понял, что они уже некоторое время сидят молча, что он, как это часто с ним бывало, задумался и разговор оборвался. Правда, в прежние их встречи это их не смущало. Он массировал ладонь правой руки большим пальцем левой и один за другим распрямлял пальцы. Она смотрела на его руки.
– Какой-то несчастный случай? Или так было от рождения?.. – Саманта перевела глаза на его лицо и покраснела. – Ах, простите меня! Это ведь вовсе не мое дело. Пожалуйста, извините меня!
Быть может, так утверждалась их дружба – он, фактически чужой ей человек, мог сказать ей, что несчастливая любовь, подробности которой были ему неизвестны, испортила ей жизнь, а она могла спросить, какое несчастье произошло с ним. Будь они просто знакомыми, этикет не позволил бы им заговорить на такие темы.
– Несчастный случай. – Он улыбнулся ей и стал рассказывать историю, которую рассказывал всегда. Правду он никогда никому не открыл, даже своим родителям сразу после того, как случилось несчастье. Какой же смысл говорить правду сейчас? – Мне было шесть лет. Я в первый раз выехал на своем новом пони. Вместе с моим кузеном. – Его кузену было тогда десять лет. – Грума мы оставили далеко позади. Я строил из себя лихого наездника, мне надо было доказать, что я могу скакать ноздря в ноздрю со своим кузеном, который был на четыре года старше меня, продемонстрировать, как ловко я перемахну через изгородь. Но я не перемахнул через изгородь, а рухнул прямо на нее, поломав себе кости и растянув сухожилия. Каким-то чудом мой пони не очень сильно пострадал. Доктор сказал моему отцу, что мне придется ампутировать обе ноги и руку, но, к счастью, мама не позволила и мне спасли и ноги, и руку.
На лице Саманты отобразился такой ужас, что он невольно улыбнулся.
– Это было так давно, – продолжал он. – Врач сделал все возможное, однако последствия остались. Отцу и мне было сказано, что я никогда не смогу ступать на правую ногу и пользоваться правой рукой. Однако в чем-то я могу быть очень упорным.
– Бесстрашным, – сказала она. – И решительным.
– И упрямым, – засмеялся он. – Мама закричала не своим голосом, когда в первый раз увидела, как я ковыляю но комнате, и стала уверять меня, что я причиню себе непоправимый вред, а отец ограничился лишь предупреждением – сказал, что я делаю из себя посмешище.
– Бедный малыш, – склонив голову к плечу, сказала Саманта. В ее голубых глазах светилось сочувствие. – Дети не должны так страдать!
– Страдание может изменить человека, – сказал Хартли. – Оно может порождать добро. Рискуя показаться достаточно самодовольным, я все же смею утверждать, что меня вполне устраивает персонаж, каким я стал. И как знать, быть может, мне вовсе бы не понравился тот человек, каким бы я стал, не случись со мной несчастье. Может, он так и остался бы трусливым, подобострастным нюней.
– Я проявила бестактность, – сказала Саманта. – Простите меня.
– Мне не за что вас прощать, – ответил мистер Уэйд. – Друзьям свойственна чистосердечность, а мы ведь друзья, не так ли?
– О да! – Теплая медленная улыбка тронула губы Саманты. – Мы друзья, мистер Уэйд.
Но в ее глазах и намека не было на то, что их соединяет нечто большее. Естественно. Какая глупость с его стороны даже мечтать о чем-то большем, а уж тем более питать какие-то надежды. Но мисс Саманта Ньюман так ласково улыбается ему и без малейших колебаний согласилась назвать его своим другом – разве это не замечательно?
– И как ваш друг, – сказал он, нехотя поднимаясь с кресла, – должен признать, что буду более спокоен, если мы отправимся в обратный путь в Челкотт, прежде чем все констебли графства бросятся на ваши розыски. Сказали ли вы Торнхиллу и его супруге, куда направляетесь?
– Нет. – Саманта покраснела, и вид у нее был довольно виноватый. Она вскочила с кресла. – Они могли счесть такой визит предосудительным, а моя тетя, леди Брилл, решила бы, что должна меня сопровождать. Это было бы совершенно ни к чему. Конечно, мне нужна компаньонка. Но я не нахожу ничего предосудительного в моем визите сюда и не считаю, что за мной надо надзирать. Если в мои годы девушка не имеет возможности быть самостоятельной и пользоваться хотя бы малой свободой, то лучше уж просто-напросто засадить ее в клетку и там держать, – Саманта непринужденно рассмеялась.
– Я провожу вас до ворот, – сказал Хартли, отворив дверь кабинета и пропуская ее вперед. – Между прочим, я еще хотел вам показать нагромождение камней, которое по моему замыслу было сооружено неподалеку от озера. А там, где ручей начинает спускаться с холма, он образует цепочку водопадов. Я хочу сделать их более живописными. Конечно же, не нарушая их природной красоты. Мне очень хотелось бы услышать ваше мнение. Не прогуляетесь ли вы со мной в те места? Ну, может быть, дня через три?
Саманта с улыбкой повернулась к нему. Они уже вышли из дома.
– С удовольствием, – оживилась Саманта. – Буду упорно уклоняться от всех попыток вовлечь меня в семейные прогулки или какие-то другие развлечения. И молиться, чтобы была хорошая погода.
– В тот же час на том же холме? – спросил он.
– Да. – Саманта рассмеялась. – К тому времени, когда я вернусь в Лондон и начнутся балы, я стану самой неутомимой партнершей в любой бальном зале. Ах, если бы он мог танцевать! И как ему всегда хотелось танцевать! Быть может, потому, что он знал – танцевать он не будет никогда. Бальные залы были не для него, и хотя он проводил в Лондоне не меньше времени, чем другие джентльмены, он редко принимал приглашения на балы, и потому свет, и в особенности женская его половина, почти не знал маркиза, хотя он и был завидным женихом.
– Хотел бы и я побывать на этих балах и полюбоваться вами, – сказал он.
Они отъехали от конюшни и направились к въездным воротам – они были примерно на расстоянии мили от конюшни.
– Этот газон будет тянуться до самых ворот. И он идеально ровный. Так и хочется пустить лошадь в галоп. А вы любите быструю скачку?
Саманта посмотрела на него и на его правую ногу. Она уже открыла рот, чтобы спросить, стоит ли ему пускаться в такую скачку – он был уверен, что именно это она сейчас скажет. Но вместо этого Саманта закусила губу, и, когда снова посмотрела на него, в глазах ее плясали озорные огоньки.
– А ну-ка догоняйте! – звонко крикнула она и понеслась вскачь.
Он дал ей фору, с одобрением глядя, как искусно она управляется с лошадью. Как весело она подхватила его вызов, с удовольствием отметил он, сколько в ней живости и обаяния!
Еще один эпизод, который он сохранит в памяти, подумал Хартли, обогнав ее, когда до ворот оставалось всего несколько ярдов. Он обернулся и засмеялся, увидев, как она раздосадована.
– Это несправедливо, – прерывистым голосом выговорила она. – Несправедливо! Габриэль дал мне хромую, лошадь!
– Непростительное оскорбление, и вам придется заплатить за него, – сказал Хартли, оглядывая великолепную гнедую кобылу, на которой ехала Саманта. – Граф Торнхилл держит лучшие конюшни в графстве – по крайней мере, я так слышал. Жаль, мы не заключили пари.
– О-о! – вздохнула Саманта, делая вид, что очень огорчена своим проигрышем. – Так что, вы полагаете, с меня причитается?
– Вот это восхитительное перо с вашей шляпки, – сказал Хартли. – И я не шучу.
– Ах вот как! – Саманта хмыкнула и сняла шляпку. – Однако я не уверена, что его можно оторвать, и я не хотела бы отдавать вам всю шляпку, сэр. Нет ничего более скандального, чем разъезжать по округе без головного убора. Я не переживу такого бесчестья, если кто-нибудь увидит меня. О, вот оно и снялось!
И она протянула ему зеленое перо.
– Благодарю вас. – Хартли склонил голову в поклоне и не удержался от смеха, глядя, как Саманта снова прикалывает шляпку к волосам. – Если кто-то спросит вас, куда девалось перо, скажите, что его унесло ветром.
Он поднял руку в прощальном приветствии, и она уехала. Перед тем как взять левой рукой поводья, он заботливо вложил перо в правую и повернул к дому. Что бы она подумала, если бы знала, что награда, которую она ему только что вручила, будет для него самым драгоценным сокровищем до конца его жизни, размышлял Хартли. Все-таки это хорошо, что твой собеседник не может знать, что творится в твоей голове и в сердце. Каким глупцом он показался бы ей, если бы она могла проникнуть в его мысли. И как бы она ужаснулась.
Три дня! Чем он заполнит их? И как ему удержаться и не считать, подобно ребенку, оставшиеся часы?
* * *
Но этот день наконец-то наступил. На небе сияло солнце, и все дышало покоем. Надо сказать, со времени ее визита в «Хаймурское аббатство» солнце светило каждый день с восхода и до заката. Однако по закону равновесия в природе следовало ждать дождя, и Саманта только надеялась – и, как это ни глупо, даже молилась об этом, – что он не польет в этот день.
Саманта старалась объяснить себе – и не могла, – почему она так трепетно относится к своей дружбе с мистером Уэйдом. Он не красавец, это определенно, и к тому же, вероятно, беден, хотя, без сомнения, дворянского происхождения. Но она смотрела на него не как на возможного поклонника, а потому его внешность и финансовое положение не имели для нее никакого значения. Потому-то она так ценила его общество. Мужчины, составлявшие ее «свиту» – так говорил о ее поклонниках Габриэль, и она тоже стала употреблять это слово, – как правило, нравились ей. В первую очередь нравилась их внешность. Если бы не нравились, она не стала бы кокетничать с ними, тем самым подавая им какую-то надежду, хотя при этом и держала на почтительном расстоянии.
Мистер Уэйд ничуть не привлекал ее как мужчина. Но и отвращения к нему она не испытывала, несмотря на его физическую ущербность. Только дружеские чувства. Саманта не помнила никого – ни мужчину, ни женщину, – с кем бы ей было так приятно общаться и кого бы ей так хотелось увидеть, когда она была одна. Даже с Дженни – закралась у нее предательская мысль – она не чувствовала такого близкого друга.
Как было бы хорошо, если бы он подольше задержался в поместье, думала Саманта. Он сказал, что хочет соорудить водопады к северу от «Аббатства». Сказал, что намеревается начать работы на озере уже в этом году. Наверняка он останется, чтобы наблюдать за осуществлением своих замыслов. Очень может быть, что он пробудет в поместье все лето.
Но сама-то она не пробудет все лето, вспомнила вдруг Саманта. Она уедет в Лондон – начнутся приемы и балы. Это будет ее седьмой, сезон, и, если бы она искала себе мужа, эта цифра привела бы ее в полное уныние. Многие молодые леди испытывают мучительное унижение, если не обзаводятся мужьями уже в первом сезоне. Дженни и Габриэль не планируют выезжать в этом году. Им нравится жить вдали от города и проводить время со своими детьми. Дженни случайно проговорилась – и тотчас же ужасно растерялась, – что они решили завести еще одного ребенка.
Может, ей в этом году тоже остаться в Челкотте, подумала было Саманта, но тут же отбросила эту мысль. И Дженни, и Габриэль бесконечно добры, но нельзя настолько злоупотреблять их гостеприимством, должны же они хоть немного отдыхать от гостей. Она и тетя Агги живут здесь уже три месяца. Слишком долго. Как только она получит право сама распоряжаться наследством, она приобретет собственный дом где-нибудь неподалеку от своих друзей и будет проводить в нем столько времени, сколько захочет.
Нет, она не может надолго задержаться в Челкотте. Скоро тетя Агги и она должны вернуться в Лондон. Но сейчас ей не хочется об этом думать. Недели три-четыре она еще здесь пробудет и еще успеет заглянуть в разные уголки Хаймурского поместья вместе с мистером Уэйдом. Конечно, если только он захочет взять ее с собой. Если ему не наскучила их дружба. Но она не могла ему наскучить – они встречались всего несколько раз.
Саманта сидела за столом и смотрела в пространство. Она завтракала а одиночестве. Габриэль и Альберт уехали по каким-то делам, а Дженни была в детской с Мэри, которая ночью свалилась с кроватки, набила себе шишку на лбу и теперь нуждалась в материнской заботе и утешении.
Тетя Агата явилась в столовую с обычной пачкой писем от своих лондонских подруг. Она поцеловала племянницу, взяла тост и кофе и, получив от Саманты заверения в том, что она не будет возражать, если они какое-то время помолчат, принялась читать сообщения своих подруг о последних столичных новостях и сплетнях.
– О Боже! – воскликнула она немного погодя. – Бедняжка Софи!
– Что, леди София заболела? – вежливо осведомилась Саманта.
– Она переходила улицу, и какой-то болван кучер наехал на нее, – сообщила тетя, все еще не отрывая глаз от письма. – Да еще отругал ее и поехал дальше, даже не остановившись. Ее принесли домой со сломанной ногой.
– Как ей не повезло, – сочувственно отозвалась Саманта. – Надеюсь, она не очень страдает?
– Конечно, ей плохо, – сказала леди Брилл. – Но хуже всего то, что в городе никого нет. Она просто изнывает от скуки, бедная Софи. Ты ведь знаешь, дорогая Саманта, она обожает, чтобы ей наносили визиты и обо всем рассказывали. Без этого она жить не может.
– Да, знаю. – Саманта не могла подавить улыбку. Прикована к постели, да еще никто не навещает ее, – это просто убьет ближайшую тетину подругу.
Но в ту же минуту улыбка слетела с уст Саманты.
– Я должна немедленно ехать в Лондон! – решительно заявила леди Брилл. – Я должна быть рядом с ней. Моя дорогая бедная Софи! Самое малое, что я могу для нее сделать, – быть рядом с ней в беде.
Значит, и ей придется немедленно ехать в Лондон, поняла Саманта, Как это ни эгоистично со стороны тети, но ей, Саманте, придется сопровождать леди Брилл.
– Когда отъезд? – спросила Саманта.
– Ах! – Леди Брилл посмотрела на племянницу и обеспокоенно нахмурилась. – Я увожу тебя от твоей дорогой Дженнифер и лорда Торнхилла несколько раньше, чем предполагалось. Но ты ведь не можешь остаться здесь, милая, не так ли? В таком случае с кем же ты поедешь обратно в Лондон к началу сезона? Ты не должна путешествовать одна. Ты очень, очень против? Но понимаешь ли, бедняжка Софи…
Саманта перегнулась через стол и накрыла ладонью тетушкину руку. На самом деле она действительно была против, но совсем по другой причине.
– Ну что вы, тетя, я вовсе не против, – сказала она. – Я считаю, это очень благородно с вашей стороны – поддержать леди Софи в трудную минуту и составить ей компанию. Да и почему бы мне быть против возвращения в Лондон, хотя сезон еще не начался? Дело всегда найдется. Кстати, мне необходимо обновить свой гардероб. У меня просто нет ни одного туалета, в котором бы я уже не появлялась в свете.
– Ты очень добра ко мне, дорогая. – Леди Брилл вздохнула с облегчением. – Правда, это очень мило с твоей стороны. Кто знает, может, в этот сезон ты наконец встретишь мужчину твоей мечты. Он появится, попомни мои слова. Несмотря на твои утверждения, что ты вовсе не хочешь его встретить. Никогда в жизни не слышала подобной глупости!
Саманта улыбнулась.
– Когда ты хочешь отправиться? – спросила она. А про себя молила: «Пожалуйста, только не сегодня! Только не сегодня!»
– Завтра утром? – извиняющимся тоном спросила тетя. – Как можно раньше, если это возможно. Дорогая, тебе хватит времени на сборы?
Дверь столовой в этот момент отворилась, и вошла леди Торнхилл. Мэри надоело разыгрывать трагедию, сообщила она; малышка уже не могла противиться соблазну и побежала играть с Эмили и Джейн. Майкл уехал с мужчинами.
– Какая жалость! – явно огорчившись, воскликнула леди Торнхилл, когда леди Брилл сообщила ей новость. – Уже уезжаете! Я рассчитывала, что вы еще погостите у нас недели три или хотя бы две.
И все же, думала Саманта, поднимаясь наверх, чтобы дать распоряжение своей горничной укладывать чемоданы, все же Дженни должна почувствовать и облегчение тоже – наконец-то они с Габриэлем и детьми останутся одни. Альберт и Розали должны тоже уехать на этой неделе.
Саманта не завидовала кузине, что она замужем. С тех самых страшных событий, которые случились шесть лет назад. Она только жалела ее, хотя и знала, что замужество Дженни хоть и началось так трагически, однако оказалось вполне счастливым – супруги нежно любили друг друга. Сегодня Саманта впервые почувствовала… нет, не жалость. Отнюдь. И не огорчилась, что сама она одинока. Нет. Но что это с ней? Она не могла бы определить каким-то словом, что сейчас чувствует.
Но она явно огорчилась, когда дала себе отчет в том, что ее сегодняшняя встреча с мистером Уэйдом будет последней. Вряд ли еще когда-нибудь она увидит его, хотя, судя по всему, он бывает в Хаймуре. Но вряд ли их приезды – ее в Челкотт и его в Хаймур – совпадут. И уж тем более нереально встретить его где-то еще.
Значит, сегодня они встретятся в последний раз. И она, несмотря на то что они стали друзьями, даже не может предложить ему переписываться – они ведь не родственники, пусть бы и дальние, он – одинокий мужчина, она – одинокая женщина. Они не могут вступить в переписку, это было бы предосудительно, нельзя всерьез даже думать об этом.
Саманта вышла пораньше, а спешила так, словно опаздывала. Спешила, а на сердце было тяжело. Ей не хотелось, чтобы их дружба кончилась. И только лишь из-за нелепых условностей дружба между мужчиной и женщиной, если она не ведет к алтарю, считается совершенно недопустимой.
Как это глупо!
Однако она не испытывает желания идти с мистером Уэйдом к алтарю.
Зато больше всего на свете хочет сохранить его как друга.
Странно, мелькнуло у нее в голове, почему она так дорожит им?
Она слишком рано пришла к месту встречи. По крайней мере, за полчаса до назначенного времени, решила Саманта, хотя у нее и не было часов. Ей придется долго его ждать. А жаль – день такой прекрасный. И это их последняя встреча…
Но когда она приблизилась к беседке на вершине холма, с каменной скамьи поднялся Хартли Уэйд. На нем было все то же невообразимое пальто и те же ношеные-переношеные башмаки, а в глазах светилась улыбка.
Эта улыбка согрела ее больше, чем яркие лучи солнца.
– Видите? – весело крикнула она. – Я столько прошагала – и никакой одышки!
– Примите мои самые сердечные поздравления, – сказал он.
