Текст книги "Будущее без будущего"

Автор книги: Мэлор Стуруа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Верховный жрец храма Сатаны восседал на троне. Он был в длинной черной мантии. На его груди поблескивала звезда. Правая рука жреца опиралась на громадный меч. В левой он держал человеческий череп. Голова жреца была обрита наголо и тоже выглядела черепом. На ней торчали уши, размером в чайные блюдца. Тонкие черные усы стекали с верхней губы, сливаясь с клинообразной бородкой. Желтые, как у старого тигра, глаза смотрели испытующе, кололи, буравили.

Таким предстал передо мной основатель «сатанизма» Энтони Лавей. Он возвестил о рождении новой религии весной 1966 года. Ее главный храм был воздвигнут в Сан-Франциско. Это особняк с «чертовой дюжиной» комнат, выкрашенных в черный цвет. Идешь по ним словно по пещере ужасов, которая имеется в каждом мало-мальски уважающем себя луна-парке.

– Я на семь лет старше Христа. Мне сорок лет, – говорит верховный жрец храма Сатаны.

Он родился в Чикаго, но утверждает, что его предки – цыгане из Трансильвании, откуда пошли легенды о вампирах, о князе Дракуле и монстре Франкенштейне. Все эти бредни будущий жрец впитал с молоком матери и сказками бабушки. Последней он особенно признателен, ибо она первая приобщила его к оккультным наукам.

Житие Энтони Лавея было не столько библейским, сколько богемным. Бросив школу в шестнадцать лет, он поступил гобоистом в оркестр балета Сан-Франциско. Затем Лавей пристал к цирковой труппе Клайда Битти сначала в качестве подсобного рабочего, а затем дрессировщика зверей. Несколько позже он совершил затяжное турне по бурлескам, стриптизам и ночным клубам Сан-Франциско, аккомпанируя на пианино и органе «портовым канарейкам» с хилым голосом и могучими телесами. Наконец, в последний период своей «мирской жизни» Лавей работал официальным фотографом сан-францисского департамента полиции.

Вращаясь среди музыкантов и циркачей, проституток и полицейских, будущий пророк исподволь сколачивал «магический круг» себе подобных.

– Я изучал поведение потусторонних сил, чернокнижье, искусство колдовства. Занимался гипнозом. Число моих последователей стремительно росло. И вскоре на основе «магического круга» я создал церковь Сатаны, а сам стал верховным жрецом ада.

Я внимательно наблюдаю за желтыми тигриными глазами этого дьявола во плоти, пытаюсь поймать в них искорку насмешки, юмора, цинизма. Но тщетно. Желтые тигриные глаза верховного жреца холодны и неподвижны. Передо мной или великий артист, или заурядный маньяк.

– В чем смысл вашей философии? – выдавливаю я наконец вопрос.

– У меня нет философии. У меня есть вероучение, – назидательно поправляет верховный жрец, механически поглаживая череп по лобной кости.

– И каково же это вероучение?

– Сатана – проявление темных сторон человеческой натуры. В каждом из нас сидит сатана. Задача состоит в том, чтобы познать и выявить его. Сатанинское начало, заключенное в людях, главное и наиболее могущественное. Им надо гордиться, а не тяготиться. Его надо культивировать, что мы и делаем в нашем храме с помощью различных магических заклинаний.

– А что подразумевает ваше вероучение под «темными сторонами человеческой натуры»?

– Жажду наслаждений, – не задумываясь, отвечает верховный жрец ада. Видимо, годы скитаний по притонам Сан-Франциско оставили неизгладимый след в его душе. – Загробной жизни не существует, по крайней мере, райской. Поэтому надо спешить наслаждаться.

«Церковь Сатаны» расширяет свои владения. Ее отделения или «пещеры» (недаром же они напоминают аттракционы луна-парков!) имеются почти во всех крупных городах Америки – в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе, Детройте, в штатах Кентукки, Нью-Мексико, Миссисипи. Число «сатанистов» хранится в тайне. Известно только, что в одном лишь Сан-Франциско их насчитывается около восьми тысяч человек. Среди них супруга верховного жреца Лиана и его дочери – восемнадцатилетняя Карла и шестилетняя Зина.

– Все мое семейство состоит из заядлых сатанистов, – с гордостью повествует Энтони Лавей.

И я вновь тщетно ищу в его желтых тигриных глазах искорку юмора. Согласно предсказаниям верховного жреца, к 1985 году все ортодоксальные религии, существующие в Америке и даже за ее пределами, уступят место «сатанизму», а сами исчезнут.

– На чем основывается ваш оптимизм?

– На знании человеческой натуры. Собственно говоря, мы проповедуем то, что уже давным-давно стало американским образом жизни. Просто не все обладают мужеством называть вещи своими именами.

И тут я впервые соглашаюсь с верховным жрецом ада. А он продолжает:

– Мы – сатанисты – новый истеблишмент Америки. Мы отвергаем слабых, ничтожных и бедных. Мы сеем для них проклятие, чтобы они пожали ярмо. Сейчас в Соединенных Штатах назревает хаос. Но рано или поздно из него народится новый порядок, наш порядок, общественный порядок сатанизма. В нем не будет места для хиппи, либералов и прочих уродов. Их мы будем ссылать на необитаемые острова, чтобы они не заражали остальное человечество. Мы уже сейчас консерваторы и поэтому находимся на стороне законности и порядка!

Пальцы верховного жреца, охватившие эфес громадного меча, судорожно сжимаются. Ведь как-никак он работал не только тапером в публичных домах Сан-Франциско, но и в полицейском департаменте этого благословенного города.

– Я бы отрубал руки нарушителям законности и порядка! – Голос его звучит уже не по-сатанински, а вполне по-гуверовски. (На определенных регистрах они обычно сливаются.)

– Но как же тогда быть с жаждой наслаждений?

– Каждому свое, – отвечает верховный жрец библейским изречением, которое украшало гитлеровские концлагеря и душегубки.

Когда я проходил в обратном направлении анфиладу выкрашенных в черный цвет тринадцати комнат, они уже не напоминали мне балаганную невинность пещер ужасов в луна-парках.

Остается добавить, что «церковь Сатаны», возглавляемая Энтони Лавеем, зарегистрирована властями штата Калифорния в качестве легальной религиозной организации, а посему налогами не облагается…

ГОЛУБОЕ, КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ

Как известно, медицинские препараты до того, как их начинают применять в больницах и продавать в аптеках, испытываются на подопытных животных – верно послуживших и продолжающих служить человечеству морских свинках, кроликах, мышах, собаках и, наконец, обезьянах. Однако то, что подходит для медицины, не подходит для телевидения. Телевизионщики – прошу прощения за этот неуклюжий неологизм – не могут следовать примеру эскулапов. Бессмысленно обкатывать программы и шоу на кроликах и морских свинках. Даже высокоинтеллигентные собаки и обезьяны, почтенно величаемые приматами, не пригодны для этих целей…

Однажды мне довелось быть подопытным – не будем уточнять, каким именно, – животным для американского телевидения. Крупнейшая телекомпания Эн-Би-Си обкатывала новые рекламные ролики, чтобы отобрать из них наиболее эффективные. Приглашение принять участие в эксперименте я получил не в качестве журналиста, а просто так – в лотерейном порядке. Оно по воле случая оказалось в моем почтовом ящике. (Устроители подобных экспериментов рассылают приглашения, пользуясь телефонной книгой, выбирая своих свинок и кроликов, так сказать, наугад.) Вместо морковки приглашение сулило шариковую ручку.

Репортер по долгу службы обязан «менять профессию». Это стало настолько аксиоматичным, что даже породило соответствующую рубрику. Так вот я решил превратиться на время в павловскую собаку, а честно заработанной шариковой ручкой описать мои подопытные переживания.

Эксперимент проходил в одном из крупнейших театров на Бродвее. Театр был в простое. Мюзикл, который в нем показывали, прогорел, и владелец с радостью сдал зал в аренду. Народу набилась масса. Не думаю, что причиной тому были шариковые ручки. Просто иногда человеку хочется побывать в шкуре своих предтеч. К тому же без угрозы для здоровья и с полной гарантией возвращения своего обычного человеческого облика. (Последнее, как мы увидим впоследствии, опасное заблуждение.)

Когда все мы – кролики, свинки, мыши, собаки, обезьяны – расселись по местам, нам раздали обещанные шариковые ручки и кипу анкет, размеры которых привели бы в ужас даже наших видавших виды кадровиков. На сцену вышел весьма благообразный джентльмен и довольно пространно, но четко объяснил нам, что от нас требуется.

Я не буду столь пространен, но постараюсь быть столь же четким. Нам предстояло просмотреть десять рекламных роликов, а затем отметить в анкетах наиболее запомнившиеся ситуации, слова, лица – мужские и женские; предметы – питания, домашнего обихода и так далее. Рекомендовалось также отметить наиболее понравившийся цвет, линию одежды, косметические аксессуары, прически…

Откровенно говоря, вслушиваясь в пояснения весьма благообразного джентльмена и оглядывая своих случайных собратьев по эксперименту, я думал, что все они, или во всяком случае большинство, поступят так же, как и я, – выбросят анкеты в мусорные корзины или сунут их под сиденья. Но весьма благообразный джентльмен, видимо, знал человеческую натуру вдоль и поперек, во всех ее измерениях.

– Те зрители, которые сдадут свои анкеты заполненными перед выходом билетерам, получат еще одну дополнительную шариковую ручку! – возвестил он, заканчивая свой инструктаж.

И вот многие мои соседи, только что выбросившие анкеты, стремглав полезли за ними. Количество, как известно, переходит в качество…

Эксперимент, участником которого мне довелось быть, – явление вполне рядовое для американского телевидения. Подобные эксперименты проводятся регулярно. Они разнообразны по форме, но одинаковы по содержанию: хозяева голубых экранов снимают, если можно так выразиться, психологическую электрокардиограмму своей будущей клиентуры. Но вот что любопытно – делается это не для изучения вкусов телезрителей, а для навязывания им таковых, будь то в форме идей или товаров. Собственно, ведь идеи тоже товар.

Программы американских телевизионных компаний весьма изобретательны. Они рассчитаны буквально на все слои общества, на все возрасты, учитывают географию, этнографию, национальные и расовые особенности – ведь чистокровного американца не существует, он фигурирует лишь в статистических данных, не более. Телевизионных компаний в Соединенных Штатах хоть пруд пруди. Каналов там больше, чем на Марсе. И функционируют они, по сути дела, круглосуточно. Вы можете включить свой телевизор в любое время дня и ночи и, будьте уверены, на каком-нибудь из бесчисленных каналов что-то будет происходить; кто-то кого-то будет убивать или любить, продавать или покупать, развлекать или завлекать.

Мы очень много пишем о насилии и сексе в американском телевидении. Насилия и секса в американском телевидении и впрямь хоть отбавляй, хотя в этом отношении оно все еще уступает пальму первенства кинематографу. Но мы очень мало пишем о другом компоненте, занимающем, я не побоюсь сказать, основное место в меню голубого экрана Америки – мещанстве. Разумеется, пандиты голубого экрана вписывают мещанство в свое меню под совершенно иным названием – американский образ жизни и подают его под совершенно иным соусом – «Американская мечта». (Это не описка. Именно с большой буквы.) Никто не знает точно – социологи спорят об этом до хрипоты в горле, – сколько именно преступлений совершается в США под влиянием гангстерских фильмов, ковбойских лент, детективных серий. Но если говорить об ущербе, который наносит американской нации телевидение, то никакие гангстерские фильмы, ковбойские ленты и детективные серии не могут сравниться с так называемыми «мыльными операми». Мыло этих опер пострашнее любого кольта любого калибра. Последний по крайней мере гарантирует тебе мгновенную смерть и – в некоторых случаях – шанс умереть человеком. Первое – постоянно, изо дня в день смывает с тебя все человеческое.

Что такое «мыльная опера»? Это, как правило, сюжет «из жизни», который разрабатывается в форме многосерийного фильма, длящегося иногда годы, а то и десятилетия, в зависимости от успеха у зрителей и рекламодателей. Рамки для «мыльной оперы» выбираются с таким расчетом, чтобы они накладывались на ситуации, приближенные к реальной действительности, и одновременно позволяли бы вводить в игру и выводить из нее как можно больше персонажей: например, «мыльная опера» из жизни врачей – к ним могут приходить пациенты в любом количестве и качестве.

«Мыльная опера» никогда не затягивает вас в глубины человеческих трагедий, но она и не катапультирует вас в заоблачные выси «сладкой жизни». У «мыльной оперы» свои правила игры. Так, в ней не могут участвовать миллионеры. Почему? Разве стать миллионером не самая заветная мечта американца? Разумеется. Но миллионеров в Америке кучка, а телевидение смотрят миллионы. Многосерийные фильмы «из жизни миллионеров» могут привести к тому, что зритель в конце концов отчетливо поймет недостижимость своей мечты – голубой, принимая во внимание распространение цветного телевидения. А это его ожесточит. Тщетность может перерасти в зависть, а зависть, чего доброго, в ненависть.

Герой «мыльной оперы» – это затрепанно-пресловутые «простые люди», «средние американцы». Те же врачи, инженеры, фермеры, представители всевозможных профессий. Их показывают на работе и в семейном кругу. Но показывают в смещенном кадре. Они живут «чуточку» лучше, чем в действительности, в меру лучше, чем в реальном мире, настолько в меру, что верится в достижимость этой «чуточки» и поэтому хочется ее достичь. Вот, например, «мыльная опера» под названием «Тайная буря». Ее герои архитекторы. Они живут в квартирах, которые «чуточку» лучше обычных, ездят в автомобилях, которые «чуточку» лучше реальных, имеют жен и любовниц, которые «чуточку» красивее настоящих.

Принцип «чуточку» универсален для «мыльной оперы». Его применяют не только к профессиям. Существуют специальные «мыльные оперы» для негров, пуэрториканцев и других расовых и национальных меньшинств, населяющих Соединенные Штаты Америки. В течение нескольких лет компания Си-Би-Эс крутила фильм о медицинской сестре-негритянке, работавшей у зубного врача-еврея. В этом фильме внешне, казалось бы, все было, «как в жизни». За небольшим исключением. Медицинская сестра-негритянка ни разу не испытала на себе расовой дискриминации, а зубной врач-еврей – антисемитизма. И гардероб медицинской сестры был «чуточку» лучше обычного, и стоматологический кабинет врача «чуточку» превышал привычные габариты. А в остальном фильм-серия вполне отвечал реалистическим стандартам: экран был голубого цвета, кровь – красного, лица негров – черного.

Небольшое отступление. Я уже говорил, что в «мыльных операх» миллионеры не фигурируют. Не фигурируют в них и знаменитые киногерои. Актеров для «мыльных опер», как правило, подбирают посредственных, играющих «чуточку» лучше простых смертных, или театральных любителей. Так достовернее. Так внимание зрителя концентрируется не на звезде-знаменитости, а на ситуации, идее.

Принцип «чуточку» распространяется не только на материальные блага. Поскольку «мыльные оперы» тянутся годами, они отражают события, которые происходят на данном отрезке времени в стране. Идет война во Вьетнаме, и ее «отражают». Рост преступности и наркомании принимает угрожающие размеры, и его «отражают». Пропасть между поколениями углубляется, и ее «отражают». Растут безработица и инфляция, и их тоже, представьте себе, «отражают». Но как? Чуточку. На этот раз чуточку без кавычек.

Возьмем, к примеру, войну во Вьетнаме. Эта кровавая несправедливая колониальная война длилась более десяти лет. Но «мыльные оперы» настойчиво замалчивали ее. Политическая сверхзадача постепенно стала входить в противоречие с приглаженным реализмом. Телезрители каким-то шестым чувством уловили это, и успех «мыльных опер» оказался под угрозой. Тогда мозговые тресты американского телевидения начали впрыскивать вьетнамскую тему безвредными дозами в «мыльные оперы». Как правило, дело сводилось к тому, что один из героев серии попадал под мобилизацию и уезжал во Вьетнам. Или его там убивали – трагическая развязка, или он возвращался – счастливый конец. Сам Вьетнам с его проблемами оставался за кадром. Для того чтобы окончательно вытравить «нежелательные эмоции», авторы «мыльных опер» стали посылать своих героев во Вьетнам в качестве… добровольцев. Делали они это под влиянием столь модной и неотразимой несчастной любви. Проблема американских военнопленных также разрабатывалась на параллельных рельсах политической эксплуатации и слюнтявой сентиментальности. Скажем, возлюбленная ждет своего суженого, хотя его считают погибшим, и стойко сопротивляется соблазнам новой амурной связи. Ее верность вознаграждается – герой военнопленный возвращается. Другая девица оказалась менее стойкой. Она выходит замуж. Суженый возвращается. Начинается новая фаза классического любовного треугольника. А Вьетнам? Вьетнам остается за бортом. Более того, подспудно культивировалась ненависть к вьетнамскому народу, который, мол, в своем упрямстве и нежелании принять принесенную на штыках и поджаренную на напалме западную цивилизацию разбивает счастье простых американских семей.

Нечто аналогичное происходит с проблемой преступности среди малолетних и наркоманией. Сама эта проблема дает возможность «оживлять» мерное течение «мыльных опер» детективными завихрениями. Вспоминаю серию «Так вертится мир». Мир в этой серии вертелся вокруг мелких семейных дрязг и интриг, которые расцветали на роскошном фоне «чуточку» улучшенной жизни прилично зарабатывающих обитателей нью-йоркских пригородов. Но вот газеты забили тревогу по поводу роста преступности и наркомании. Еще бы, каждые шесть часов в Соединенных Штатах умирает один человек – жертва наркомании. Сам президент США в официальном обращении к конгрессу назвал наркоманию «национальной проблемой номер два» после инфляции. О статистике преступности говорить не буду. Она общеизвестна. И вот на каком-то этапе, подхватывая тему дня, разрабатывая ее, как новую моду сезона, авторы «Так вертится мир» искусственно ввели в сюжет две новые фигуры: «отрицательную» – молодого негра, сбывающего наркотики отпрыскам «приличных людей», и «положительную» – средних лет священника, противопоставляющего крест шприцу и церковь – подпольному притону. Священник, разумеется, берет верх. Цель достигнута, многозначная цель: во-первых, вина за распространение наркомании возлагается на негритянское население, на так называемых «пушеров», обитателей гетто больших американских городов; во-вторых, возвышается роль религии, которая в последнее время, как и доллар, подверглась существенной девальвации в Соединенных Штатах. (По данным института общественного мнения Геллапа, еще никогда со времен первой мировой войны посещаемость церквей в США не достигала столь низкого уровня.) Как и в случае с вьетнамской войной, остаются за бортом социальные корни преступности и наркомании, остаются за бортом люди и круги, зарабатывающие на них. Социальная трагедия девальвируется до уровня детективного пустячка, вкрапленного в мещанскую мелодраму.

А знаменитая «пропасть между поколениями»? Американская молодежь все больше и все настойчивее отвергает моральные и материальные ценности, которым поклоняется общество Желтого дьявола. Бунт молодежи многолик. Одни идут в комсомол, другие идут в хиппи. Одни обращаются к научному коммунизму, другие бегут в «коммуны», на лоно природы, исповедовать и пригублять жизнеопасный коктейль из воззрений Руссо и демагогии «председателя» Мао. Что ж, «мыльные оперы» тоже отражают «пропасть», вернее, пытаются перепрыгнуть через нее. Как правило, эта проблема трактуется по стандарту библейского сюжета о возвращении блудного сына. Парень или девушка, разумеется, из «приличного семейства», на какое-то время уходит в хиппи – это дает возможность режиссерам и операторам раскрутить живописные картины «коммун» и щекочущей чувственность «свободной любви», – а затем, разочаровавшись, прозрев, возвращается на круги жизни своих родителей, сбрив бороду и оставив баки, «чуточку» подлиннее, чем у отца, если это парень, и волосы, «чуточку» подлиннее, чем у матери, если это девушка. Корни, социальные корни протеста молодежи лишь скользят по голубому экрану, не имея никакой возможности зацепиться за него.

Война во Вьетнаме, молодежное движение заставили правящие круги Соединенных Штатов еще более усилить свой карательный аппарат. Вспомним расстрел студенческих демонстраций в Кенте и Джексоне, вспомним зверские избиения мирных митингов и манифестаций в Чикаго, Вашингтоне и Нью-Йорке. Полицейский стал символической фигурой, в которую трансформировался дядюшка Сэм. Обычно полицейского в Соединенных Штатах называют «копом». Это – слэнг. Он не несет никакой политической нагрузки. Но в последние годы полицейского стали называть «пиг», то есть «свинья», более того, – «блади пиг», то есть «кровавая свинья». И это уже не слэнг, а политическое клеймо, не жаргонное словечко, а плакат-вызов. Фигура полицейского превратилась в мишень.

Пропагандистский аппарат американской государственной машины развернул усиленную кампанию по реабилитации и героизации полиции. Телевидение, разумеется, не осталось в стороне. Оно активно включилось в эту кампанию. Появился новый жанровый вариант «мыльных опер» – о полицейских. Мне особенно запомнились две «мыльные оперы» о полицейских. Одна называлась «Ночной патруль». Ее герои – несколько полицейских, которые патрулируют улицы Сан-Франциско на служебном черно-зеленом автомобиле. В одной серии наши герои спасают старушку из объятого пламенем дома; в другой серии убеждают молодого безработного не выбрасываться из окна небоскреба; в третьей возвращают несчастной матери ребенка, затерявшегося в базарной сутолоке. И так далее, и тому подобное. Герои-полицейские – молодые симпатичные ребята. Ну просто пай-мальчики! Они удивительно милы и интеллигентны, вид у них отнюдь не отпугивающий, даже физически они мало напоминают «копов»-геркулесов. Короче, обыкновенные парни, такие, как мы с вами.

Вторая «мыльная опера» – о, если можно так выразиться, «дружинниках». Их трое – белый парень, белая девушка и парень негр. Они – «учатся на полицейских». Пользуясь своим возрастом, наша троица проникает в мир хиппи и наркоманов и, конечно же, спасает заблудшие души, выводит их на путь света и истины. У троицы свой «крестный отец» – пожилой полицейский инспектор, который дирижирует ее действиями, дает ей наставления – не только профессиональные, но и, так сказать, морально-этические.

«Мыльные оперы» о полиции также придерживаются принципа «чуточку». Разумеется, в Соединенных Штатах полицейские переводят через улицу слепых и калек, спасают старух, задыхающихся в пожарном угаре, находят потерявшихся детей, надевают наручники на карманного воришку, пойманного в метро или в кинотеатре. Но разве в этом суть карательного аппарата, который содержит господствующий класс Америки?

Когда-то было принято называть Голливуд «фабрикой снов». Он и впрямь был и в значительной степени остается фабрикой, штампующей на целлулоидной ленте сны, но сны несбыточные: о золушках, выходящих замуж за сказочных принцев; о чистильщиках сапог, становящихся королями Уолл-стрита; о гадких утятах, превращающихся в роскошных лебедей – кинозвезд, балерин, оперных див. Телевидение, в отличие от Голливуда, – «фабрика полуснов». На телевидении Золушка не выходит замуж за сказочного принца. На телевидении обыкновенная девушка находит обыкновенного парня. И они женятся. Прямо на ваших глазах. И не только в «мыльных операх», но и на самом деле. Я имею в виду серию под названием «Найди себе пару». Из аудитории приглашают нескольких парней и нескольких девушек. Их сажают в отдельные кабины так, чтобы они не видели друг друга. Ведущий задает им вопросы – выясняет их вкусы, симпатии и антипатии. Если у кого-то они совпадают, то ведущий делает «совместимой паре» предложение от имени своей компании. Разумеется, расходы на свадьбу, на устройство молодоженов компания берет на себя. И, что вы думаете, многие соглашаются. Телевизионная любовь с первого взгляда… Унизительно!

Телевидение, в отличие от Голливуда, – «фабрика полуснов». На телевидении чистильщик сапог не превращается в короля Уолл-стрита. Но зато ему могут подарить мотороллер, мебельный гарнитур и даже автомобиль. Фирмы, выпускающие все эти предметы и многие другие, рекламируют с помощью таких вот «подарков» свою продукцию. Телевидение делает из этой рекламы шоу. Компании платят телевидению, а расплачивается, в конечном счете, зритель.

Я начал свой рассказ с истории о том, как мне предложили быть подопытной свинкой телекомпании Эн-Би-Си, вернее, ее рекламодателей. Они – подлинные хозяева американского телевидения. В Соединенных Штатах шутят: что такое телевизионный спектакль, фильм, шоу? Небольшая пауза между двумя рекламными роликами. Эти ролики как раз и диктуют содержание «небольшой паузы». Вот почему вы почти никогда не увидите на экране американских телевизоров выступления симфонического оркестра, серьезную драму, настоящую, а не мыльную, оперу. Они «чуточку» того, «чуточку» в стороне от главной магистрали.

А с голубого экрана вместо подлинного лица страны, искаженного болезненной гримасой социальных недугов, на вас смотрит робот и суррогат, улыбаясь жемчужной фортификацией вставной челюсти, отполированной до умопомрачительного блеска зубной пастой фирмы «Икс», «Игрек» или «Зет» – уравнения с тремя известными, расшифровывающимися как американский образ жизни.