Текст книги "Подснежники (СИ)"

Автор книги: Мелоди Эделин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== 1 ==========

Легкий ветерок, шевелящий траву, молодые, только распустившиеся листочки. Весеннее солнышко, нагревающее землю. Лучики запутываются в ее густых кудряшках, спадающих на плечи.

– Эдвард, смотри!

Белла улыбается так открыто и радостно, показывает ему подснежник, красивый, снежно-белый посреди грязной земли. Ее платьице белое испачкано почти до пояса, на туфельки смотреть страшно, а она опять с тропинки сбегает – и по грязи, по лужам. Дома нагоняй получит.

– Мама сказала вчера, что Катрин Розвей замуж выходит, – задумчиво тянет Белла. – Я бы тоже замуж хотела… Невеста – это так красиво.

Эдвард смотрит и думает, что она красивая и так, без фаты и прочих взрослых побрякушек, даже в грязи измазанная.

– Я обязательно на тебе женюсь, когда вырасту, – обещает он.

– Не женишься, – она вздыхает как-то задумчиво-грустно, он непонимающе брови хмурит.

– Женюсь, – Эдвард настаивает. Почему это, в самом деле, нет? – Я же люблю тебя, значит – женюсь.

Белла смотрит внимательно своими тепло-шоколадными глазками, уже тогда такими странно глубокими для пяти лет, улыбается ласково и снисходительно даже, будто это она Эдварда на целых два года старше, а не наоборот.

– Мама говорит, что ты на мне не женишься, – она качает головой. – Что ты на другой тете женишься, а я замуж выйду и уеду с дядей другим. А мы не женимся с тобой, так она говорит. Жалко, ты же самый хороший…

Эдвард качает головой, не понимает. Ведь Белла же самая милая, самая красивая, самая близкая, самая-самая. Она никуда не уедет, он знает точно. Он никуда ее ни с каким дядей не пустит.

– А я сказал, что женюсь, – упрямо заявляет он.

Белла хмурится, на лбу у нее появляются складочки, которые хочется ему разгладить. Она всегда улыбаться должна и радоваться.

– Мама запрещает мне выходить за тебя замуж, – повторяет медленно, будто он не понимает. А он понимать не хочет.

– Мы, когда взрослыми станем, никого слушаться не будем, – заявляет Эдвард. – Никого-никого. Взрослые никогда не должны слушаться. И тогда я на тебе женюсь.

Белла морщит носик задумчиво, в ней уверенность с доверием борются, упрямство с надеждой. Личико ее то улыбкой озаряется, то гаснет снова, она берет его за руку, пальчиками цепляется за манжет рубашки, почти отрывает его (снова) – ну и пусть, дома еще есть. Бежит вприпрыжку по тропинке, увлекая его за собой, резко останавливается, он в нее врезается и чуть не падает – ну и пусть, не злиться же на нее из-за таких пустяков.

– Смотри, Эдвард!

Белла восхищенно смотрит на выросшие как-то посреди пыльной утоптанной тропинки два тоненьких стебелька с нежными цветками на венцах. Подходит ближе, на четвереньки встает, чтобы удобней рассмотреть – пусть, уж портить одежду, так до конца.

– Смотри, – повторяет она, – какие красивые… Они на нас похожи немножко. Один побольше цветочек, другой поменьше, – и хихикает, сама же восхищаясь придуманным сравнением.

– Не растут цветы посередине дороги, – Эдвард качает головой, странно ему. – Тут что-то не так.

Белла наклоняет голову и глядит так умильно, а сама словно хочет попросить его перестать быть занудой. Снова на цветы смотрит и обратно на него.

– Но они такие красивые, – вздыхает она.

***

Все было тогда настолько просто.

Просто Белла и Эдвард. Просто ее теплые ладошки и россыпь бледных-бледных, едва заметных веснушек на носу. Просто вместе, просто рядом – без ненужных уточнений.

Просто ее улыбка ему солнце заменяла. А ей казался он таким незыблемым и вечным. Как она часто представляла себя семидесятилетней, сидящей в скрипящем кресле у окна и вяжущей платок, как бабушка Мари – и он рядом, такой же старичок, читает ей вслух из домашней библиотеки роман, обязательно в очках – так солиднее. И пусть уже давно она забыла детскую мечту о свадьбе с ним, но в этих видениях он рядом.

Эдвард всегда рядом.

Он рядом, когда она в чистом выглаженном платьице впервые идет в школу – на год раньше, чем нужно, – ее ручки дрожат, он несет ее портфель и подбадривает – рассказывает глупые истории двухлетней давности, которые она слышала уже много раз.

Он рядом, когда она учится общаться со сверстниками – неуверенно, неловко, она в словах запинается, получая в свой адрес насмешки одноклассников. Он не дает Белле чувствовать себя одинокой – она не одна, у нее есть Эдвард. Он ее не оставит.

Он рядом, когда мальчики не дают ей прохода, приглашая наперебой на бал. Она не умеет танцевать, и он придумывает для нее поводы не появляться на школьных танцах. Она вздыхает облегченно, она вместо танцев лучше с ним в парке прогуляется – пройдется по дорожкам, за руку держась, потом на скамейку присядет, ему голову положит на плечо и улыбнется счастливо.

Он рядом, когда у нее колени дрожат перед выпускным экзаменом, он успокаивающе сжимает ее ладонь, целует нежно в лоб и шепчет, что она обязательно справится. Он рядом, когда она получает аттестат, гордо улыбается, кидается ему на шею – ее волосы щекочут щеку, легкий аромат ее духов обволакивает, кружа голову.

Эдвард не может отказать, когда Белла хватает его за руку, почти отрывая манжет рубашки, как это было в далеком детстве, и просит пойти на ее выпускной бал. Она танцы не любит, но выпускной – другое дело, это же школы окончание, новая веха в жизни. Ее пригласил Ричард, высокий и милый одноклассник, и Белла совершенно не понимает, почему Эдвард этим насторожен, но зовет его с собой – без него будет ей скучно и пусто.

Белла спускается по лестнице – тонкая фигурка в синем платье, волосы на плечах лежат свободно, щеки алеют румянцем от пристального взгляда. Эдвард держит ее за талию осторожно, будто бы она хрустальная, будто бы рассыплется вот-вот от одного случайного движения.

Он стоит у стенки, пока она с Ричардом танцует и смотрит по сторонам, взглядом его ищет. Он ей улыбается, ее глаза наполнены теплотой, мечтой и счастьем – она только что школу закончила, у нее целое море возможностей впереди. Он ей воздушный поцелуй посылает, на ее лице улыбка расплывается широкая, светлая, солнечная.

Но что-то вдруг будто не так становится, Ричард руки опускает с ее талии ниже. Белла хмурится, толкает его несильно в грудь, но отойти он не удосуживается до тех пор, пока его не оттаскивают силой, в лицо ему врезается кулак. Эдвард сил не жалеет, бьет как следует, сбивая кулаки. Драка завязывается, со столов летит посуда, девчонки визжат испуганно и сбиваются в кучки, Белла пытается Эдварда оттащить – безуспешно. Остановить потасовку могут только учителя, ворчащие недовольно по поводу присутствия на балу Эдварда Мейсена, школу закончившего еще в прошлом году – все из-за этого, бесспорно. Дурное влияние взрослой жизни.

Белла прикладывает к его синякам и ссадинам смоченную в спирте салфетку, он шипит, но терпит. Ее ласковые тепло-шоколадные глаза утешают, ее нежные руки – лекарство лучше любой настойки.

– Потерпи чуть-чуть, – бормочет она, протирая крупную царапину на щеке, кажется, от осколка разбившейся тарелки.

Он себя чувствует ужасно – он ей испортил праздник, из-за него с ее лица эта волшебная улыбка пропала, тучи небо затянули.

– Прости, – тихо, едва слышно, но она глаза поднимает и глядит на него удивленно-ласково, словно не понимая.

– Ты меня защищал, – отвечает она так же тихо.

Эдвард растерян: Белла не злится на него ни капли, она на него отчего-то никогда не злится – только смотрит этим теплым, мягким взглядом и прощает, всегда прощает. Она обижаться на него просто не умеет.

– Я испортил твой выпускной, – он качает головой. – Надо было его просто от тебя оттащить… А подраться можно и после вечера.

– Эдвард! – Белла вздыхает укоризненно, проводя ладонями по его плечам, ища следы ударов. Он шипит от прикосновения к левому, она руку испуганно отдергивает.

– Больно?

– Терпимо, – отвечает он.

Белла качает головой, не веря.

– Схожу за мазью.

Она возвращается с тюбиком, Эдвард рубашку снимает, она ахает испуганно при виде огромного синяка, но в руки себя берет быстро. Намазывает, втирая сильно, шепчет тихо: «Потерпи-потерпи-потерпи…» Он зубы сжимает, но молчит. Сам виноват.

– Одевай, – бормочет Белла тихо и как-то непривычно смущенно, всовывая ему в руки рубашку с порванными как обычно манжетами.

– Что-то случилось?

Она молчит, теребя в руках нитку от одеяла, внимательно пальцы свои разглядывает, губу закусив. Не отвечает.

– Белла? – уже одевшись, спрашивает Эдвард обеспокоенно. Она никогда с ним такой не была. Она ему всегда все рассказывала.

– Все нормально, – отвечает. Улыбается, взгляд отводит.

Они по лестнице вниз спускаются, сталкиваются в дверном проеме. Белла, как обычно, чуть не падает, неуклюже пошатываясь, за Эдварда цепляется. Проем слишком узкий для двоих – слишком узкий, чтобы дышать свободно, голова почему-то кружится, ее лицо все ближе, носы их соприкасаются, он ловит губами ее дыхание, одно на двоих.

Прерывается все в один момент – дверной косяк, на который Белла плечом опиралась, угрожающе скрипит, покосившись как-то подозрительно. Оступившись, она отскакивает, глядит растерянно, рука инстинктивным движением к губам тянется, останавливается на полпути, повисает в воздухе.

– Эдвард?.. – шепчет она как-то испуганно-вопросительно.

– Прости, – бормочет он, руку к ней протягивая. Она пальчиками за нее цепляется, молчит.

Он тогда к себе уходит, делает вид, что ничего не произошло. Она тогда долго смотрит ему вслед, потом головой встряхивает сердито, идет в свою комнату и, лежа ночью без сна, думает.

Они на следующий день идут вдвоем гулять и говорят о разных мелких глупостях, смеются, за руки держатся. Будто и не было ничего вчера.

Только Эдвард себя ловит на невольном любовании его Беллой, когда она жмурится от майского солнца, когда, задумавшись, смотрит вдаль. И невольно всплывает в голове то, что в его памяти отпечаталось ее нежным дыханием.

Он ее вчера почти поцеловал.

Она вчера почти его поцеловала.

Эдвард мысли от себя гонит – не выходит. В его руке – теплая ладошка Беллы, в его мыслях – вчерашний почти-поцелуй, в его сердце – это странное волнительно-томящее чувство, прорастающее подснежником сквозь твердую «это-же-Белла-опомнись» корку сознания.

========== 2 ==========

Эдварду было четырнадцать, когда он узнал, что такое война.

По радио тогда начали говорить о военных действиях за океаном, в далекой Европе. И хотя к нему это пока не относилось, он слушал с интересом, слушал о сражениях, о великих полководцах, прославивших себя победами, героях войны.

Ему было четырнадцать, когда он захотел на фронт. Тоже сражаться, воевать. Быть героем.

Эдварду было семнадцать, когда война пришла в Америку. Когда солдат из армии начали забирать на фронт в Европе.

Он ждал с нетерпением своего совершеннолетия. Ждал призыва. Жаждал оказаться в центре событий, биться, воевать, побеждать.

Белла, слушая по радио очередные военные новости, губу испуганно закусывала, крепко Эдварда хватала за руку. Она его столько раз просила себя беречь, а он хотел сам попроситься на фронт. Она, обняв крепко, умоляла отслужить в запасе, вернуться к ней невредимым – он только хмурился. Она, как и его мама, не понимала.

Прошел месяц со случайного почти-поцелуя на кухне.

Эдварду исполнилось восемнадцать.

«С днем рождения!» – гордо поздравляют родители.

«С днем рождения!» – кричат радостно друзья.

«С днем рождения, » – тихо шепчет Белла, крепко обнимая, и без слов отчаянно просит: «Не покидай меня.»

Праздничное застолье, тосты, высоко поднятые бокалы. Но взгляд Беллы от него ни на секунду не отрывается, словно она его в последний раз запоминает.

Он уйти собирается на следующий же день. Она знает.

Вечером, после ужина, Эдвард маму на ночь обнимает и уходит спать, оставляя Беллу одну. А заснуть не выходит – он лежит и в потолок смотрит, вспоминая почему-то только ее, ее нежную улыбку, ее смех, рассеивающий его тучи.

Ему ее предстоит на целый год покинуть.

Эдвард не помнит, сколько так лежит без сна.

Но когда дверь приоткрывается с тихим скрипом, и он машинально глаза закрывает, – привычка с детства, мама любила проверять, уснул ли сынок, – он Беллины шаги узнает сразу.

– Эдвард… – шепчет она, голос дрожит. – Ты спишь?

– Не сплю, – он садится.

Ее силуэт – темный на фоне яркого света из коридора – проходит внутрь, перед глазами стоит, присаживается так близко-близко. Эдвард моргает, глаза к темноте привыкают. Белла хватает его ладонь – так привычно-крепко, – губу кусает нервно.

– Не уезжай, – тихо просит.

– Мне надо.

Белла голову роняет на грудь как-то резко, кивает будто машинально.

– Вернись, – подняв голову, уже не просит, уже умоляюще приказывает.

– Обещаю.

Всхлипывая, она кидается в его объятия, дрожит, жмется ближе. Он ее спину успокаивающе гладит, бормочет что-то на ухо – ему не лучше, чем ей. Ему без нее так же пусто будет.

– Эдвард…

Она отстраняется на миг, ее веки покрасневшие, губы покусанные и дрожат, в глазах – растерянность, страх, сменившийся за один момент решимостью.

Секунда – ее губы прижимаются к его в отчаянной мольбе, в первый и словно бы последний раз. Белла целует отчаянно, руки обвивают его шею, дышит тяжело и часто – будто боится, что он оттолкнет, что откажет, оставит одну разбираться с этими странными и удивительными чувствами. Что уйдет.

Эдвард не отталкивает. Он ей отказывать не умел никогда. Его руки – на ее талии, его губы отвечают ей, он весь отдается тому чувству, охватившему его с головой – тому, сильному до головокружения и дрожи в кончиках пальцев, отголоски которого мучали его целый долгий месяц.

– Эдвард… – снова бормочет она ему в губы, теплым воздухом выдыхая.

Тихий скрип откуда-то с улицы нарушает приятную теплую тишину. Белла всхлипывает пораженно-отчаянно, отстраняется. Глаза ее наполняются слезами, плечи подрагивают едва заметно, прозрачная капля по щеке стекает, незаметно.

– Тише, – Эдвард эту каплю смахивает пальцем, Беллу к себе прижимает – ее хрупкое тело ближе к нему, лицо прячется в изгиб его шеи. Он ладонью по ее волосам проводит, шепчет на ухо что-то ласково-успокаивающее.

– Ты только вернись, – повторяет она, – вернись… ко мне?.. – тихо, будто неуверенно.

– Вернусь, – обещает он, – ты от меня так просто не отделаешься…

Белла усмехается как-то горько, глаза прячет, уткнувшись в его плечо. Она пахнет сиренью, свежей весенней травой и подснежниками – первыми, едва распустившимися, с трудом проросшими сквозь твердую почву. Эдвард вдыхает полной грудью – на год вперед хочет надышаться.

– Через год, – твердо произносит он. – Через год ты встретишь меня у ворот. А я обниму тебя и скажу: «Я вернулся, моя Белла.» Хорошо?

Несмелая улыбка трогает ее губы, влажные ресницы трепещут.

– Через год, – эхом повторяет она. – Я буду ждать.

На следующий день по всей Америке гремит известие о пандемии испанки.

Эдвард так и не уезжает на фронт.

***

Все плывет перед глазами, расплывается в бреду. Память обрывочная, образы всплывают в голове разрозненно, никак в цельную картинку не желая собираться.

Прядь каштановых волос, которую тонкие пальчики заправляют за ухо. Теплые ладошки. Глубокие глаза цвета шоколада. Запах сирени и подснежников.

Белла.

Тянущая нежность в груди. Отчаянный блеск ее глаз. Ее губы, такие теплые и мягкие… и это странное чувство, будто хочется рвать в клочья этот проклятый мир.

Белла…

Она, та самая, что лежит сейчас рядом, бледнее больничных простыней, с лихорадочным румянцем на щеках, шепчет неразборчиво его имя. Эдвард пытается встать, падает обессилено на колени, хватается за ее ладонь – горячую, такую же, как и его собственная. Кожа Беллы тонкая, почти прозрачная, вены просвечивают на запястье, а костяшки пальцев обтянуты так плотно, что, кажется, вот-вот кожа лопнет.

– Прости… я виновата… – шепчет она едва слышно, и Эдварду хочется кричать – громко, чтобы сел голос, чтобы связки сорвать, до боли в горле кричать. Белла так говорить не должна. Он ее вспоминает маленькой – забавной, беззаботной малышкой, срывающей цветы и обрывающей ему манжеты. Она была уже тогда для него центром мира.

И сейчас его мир рушился на его глазах.

Он хочет кричать, но сил хватает только припасть губами к этой хрупкой ручке и шептать, лихорадочно умоляя ее не уходить. Если кто и должен этот мир покинуть – это будет он, он на себя удар принять готов с радостью. Белла жестокости этого мира познать не должна была никогда.

Но от него не зависит ничего.

Эдвард хочет кричать, когда его оттаскивают санитары, но протест вырывается лишь тихим быстрым «она-должна-жить», неразборчивым до такой степени, что он и сам едва понимает, что говорит. Он не знает, сколько времени лежит в бреду, сколько времени бесконечно повторяет одни и те же слова, как мантру.

Время перестает иметь значение, когда вместо шепота Беллы он вдруг слышит тишину.

========== 3 ==========

– Эдвард…

В туманном мареве действительности колышется образ Беллы – бледный силуэт с размытым лицом, но он уверен отчего-то, что это именно она.

– Я в раю или аду? – еле-еле удается ему произнести, и сухая боль, отдающаяся во всем теле от движения, подсказывает ответ.

– Ты жив, – шепчет Белла. – И я жива.

Глупые галлюцинации. Голос ее, такой обманчиво-реальный, прикосновение руки – холодное, отрезвляет.

– Все будет хорошо…

Эдвард хочет помотать головой, потому что хорошо не будет. Без нее ничего уже не будет. Но сил не хватает уже ни на что, и он просто глаза прикрывает, наслаждаясь любимым голосом, пусть и иллюзорным.

Проходит миг, а может, час, а может, и день. Сухая и тянущая боль сменяется резкой и острой, жар в теле нарастает, будто он заживо горит.

Неужели Белла чувствовала то же самое, умирая?..

Медленно, сквозь боль прорывается сознание. Эдвард слышит крики, но не сразу понимает, что кричит он. В голове незнакомый голос что-то без конца говорит, сводя, кажется с ума.

А толку-то. Мертвому разум уже не пригодится.

Эдвард не знает, сколько проходит времени, прежде чем он начинает слышать звуки, открыв глаза, видит перед собой Беллу. Она все та же, но в то же время другая, лицо ее такое же прекрасное, но уже совсем по-иному, а губы все такие же, те губы, что так отчаянно целовали его в первый и последний раз. А глаза…

Белла по его щеке ладонью проводит, шепчет что-то о тайнах этого мира, о нелюдях, о вечной жизни… Сказки. Но ее глаза – алые, нереальные – все с ног на голову переворачивают.

Боль медленно уходит из кончиков пальцев, из ладоней, ступней, пока Белла ему все рассказывает. Он жив. Она жива. Они не люди – уже нет. Чудовища из легенд.

Вампиры.

Белла целует холодными губами лоб, обещает, что боль прекратится уже скоро. Эдварду все равно. Главное – она жива.

Спасительный холод охватывает руки и ноги, пока горит в огне превращения тело. Пока сердце, сосредоточив в себе, кажется, весь жар на свете, как бешеное колотится, отбивая какой-то незнакомый ритм, бьется в груди, будто вот-вот вырвется наружу. Пока оно отстукивает последние несколько раз, а потом замолкает навсегда.

И наступает тишина.

– Эдвард?

Он открывает глаза.

Ее лицо – картинка перед ним такая четкая, словно до этого он всю жизнь был полуслеп, – по-прежнему бледное, но болезненный румянец исчез, будто вся кровь из тела перекочевала в глаза – нечеловеческие, незнакомые алые глаза.

– Белла?..

– Все в порядке, – шепчет она, ладонью нежно проводя по его щеке. – Все хорошо… Мы живы.

Он встает – на это уходит чуть меньше четверти секунды! – и скользит взглядом вокруг. По бежевым стенам, плетеной мебели, высокому потолку – место незнакомое, чужое. По пляшущим в воздухе пылинкам, по капелькам на оконных стеклах и снова по Белле.

Ее голос – мелодичный, как пение скрипок – обволакивает, пугая изменениями. Но кожа уже не ледяная… или просто ему теперь так кажется.

От прежней Беллы остается запах подснежников и сирени, такой знакомо-неправильной формы губы и ласковый взгляд, полный безусловной нежности и преданности. А выражение лица ровное, нечитаемое, обманчиво спокойное – а раньше читались эмоции на раз, как с распахнутых страниц.

Она его спасла.

Эдвард не помнит, да и она упомянула вскользь, как просила доктора Каллена спасти его. Но в голове картинка четко отпечатывается: Белла – эта, новая, незнакомо-родная Белла – хватает за руку (не)человека в белом халате, не просит – требует. С отчаянием, пробивающимся сквозь маску, затаившимся в глубине глаз.

– Спасибо, – не своим голосом, едва слышно бормочет он.

– За что? – брови Беллы чуть приподнимаются на вопросе.

– Ты просила за меня…

Она качает головой, чуть прикрывает глаза и подходит ближе, за руку его берет.

– Не только я.

Конечно. Родители. Снова ясная картинка: мама, худая и бледная, мечется в бреду, умоляет врача спасти ее сына. Горький укол где-то в сердце: родители всегда заботятся прежде всего о детях, а он за столько времени горения в агонии думал лишь о Белле.

– А кроме нас… – Эдвард не успевает закончить.

– Нет, – Белла снова качает головой, в ее голосе – до дрожи идеальном – сквозит боль.

Миг – и его руки прижимают ее к себе крепко-крепко, она лицом в его плечо утыкается, плакать не умеет больше, только губы дрожат. У нее во всем мире только он и остался. У него во всем мире – никого, кроме нее.

– Прости, – шепчет она тихо-тихо, только его новый совершенный слух и может разобрать. – Я не успела… Все были мертвы, когда я открыла глаза, только ты дышал еще…

– Шшш, – он по ее спине ладонью проводит, целует макушку.

Белла отстраняется на мгновение, встав на носочки, губами к губам прижимается быстро и отчаянно, носом о нос трется, прислоняет лоб ко лбу и дышит глубоко, неровно.

– Как же мы теперь будем?.. – шепот Эдварда напротив ее губ, таких до головокружения близких, будто вся дурацкая Вселенная стерлась ластиком, оставив только Беллу рядом с ним.

Она голову кладет на его плечо и глаза прикрывает.

– Мы не люди больше, живые статуи с застывшей кровью, – отвечает, глубоко вдохнув. – У нас в запасе вечность… Тысячи и тысячи жизней, которые мы можем вместе провести. Быть кем угодно.

– Вместе, – эхом повторяет Эдвард, сжимая руки на ее талии крепче, словно хочет еще ближе быть, раствориться в ней, слиться в одно целое.

Белла голову поднимает, взглядом алых глаз его пронзает будто.

– Тебе нужно поохотиться, – шепчет она. – Пойдем.

***

Ветер в ушах свистит, треплет волосы, обтекает тело – они мчатся по лесу на нереальных каких-то скоростях. Дух захватывает, человеческое стирается где-то на подкорке, заставляя новую реальность окончательно принять.

Пока до леса бежали, Белла все ему рассказала. И про доктора Каллена, который оставил Эдварда с ней, потому что она была, кажется, единственной, чье присутствие его успокаивало. И про животную диету, и про свою первую охоту. Они уедут в ближайшие дни с Карлайлом на Аляску, чтобы не рисковать – в больничных списках Эдвард и Белла погибшими числятся.

«Кто я для тебя?»

Она даже не дождалась ответа, спросив, будто знала в душе. Будто и не хотела что-то одно в ответ слышать. Только губами легко коснулась его щеки, пообещав, что теперь реальность на их стороне. Они подснежниками проросли сквозь корку предубеждений, сквозь страхи и даже смерть. Два цветка на пыльной тропе, двое, вырвавшие себе от жизни невозможное. Они могут теперь и мир под себя подстроить.

– Белла…

Она останавливается, босые ноги проезжают по земле, оставляя полосы. Он на нее налетает, с ног сбивая, разворачивает, они катятся вместе по траве, пока наконец не замирают – она, растрепанная, вся в грязи измазанная, он, такой же, – сверху, к траве ее прижимает.

– А я для тебя кто?

Белла нежно улыбается, руку поднимает, чтобы пальцами по его щеке провести.

– Ты – мой Эдвард, – шепчет она, прежде чем прильнуть к нему в новом, свободном, головокружительном поцелуе.