Текст книги "Сто прикосновений (Дневник Мелиссы)"

Автор книги: Мелисса П.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

25 октября 2001 г

Роберто часто мне звонит и говорит, что когда меня слышит, то наполняется радостью и желанием заняться со мной любовью. Эти последние слова он произносит тихо, он не хочет, чтобы их кто-нибудь слышал, и, конечно, ему неловко это признать. Я ему говорю, что я испытываю то же самое и что я тоже об этом думаю, когда себя трогаю. Это неправда, дневник. Я говорю это для его самолюбия, потому что он слишком самовлюблен и часто повторяет: «Я знаю, что я хороший любовник. Я очень нравлюсь женщинам».

Этот ангел хвастлив и неотразим. Его образ является передо мной многократно в течение дня, но я о нем думаю скорее как о воспитанном парне, а не как о страстном любовнике. А когда он преображается, я улыбаюсь и думаю, что он умеет быть в равновесии с самим собой и быть иным в другие моменты. В противоположность мне, которая всегда одна и та же, всегда одинаковая. Моя страсть присутствует во всем, как и мое лукавство.

1 декабря 2001 г

Я сказала, что послезавтра у меня день рождения, и он воскликнул:

– Прекрасно, вот мы его и отпразднуем по-особенному.

Я улыбнулась:

– Роби, мы с тобой только вчера его отпраздновали, и довольно успешно. Разве ты не доволен?

– Э, нет… Я же сказал, что твой день рождения будет особым. Ты ведь знаешь Пино, да?

– Да, конечно, – ответила я.

– Он тебе нравится?

Из страха сказать что-нибудь, что могло бы его отпугнуть, я немного помедлила, но решилась на правду:

– Да, очень.

– Прекрасно. Тогда завтра я за тобой приеду.

– Хорошо… – Я повесила трубку, во мне зародилось любопытство: с чего это вдруг такое волнение… Доверюсь ему.

3 декабря 2001 г. 4:30 утра

Mой шестнадцатый день рождения.

Я хочу здесь остановиться и больше никуда не двигаться. В шестнадцать лет я хозяйка своих поступков, но также и жертва случая и непредвиденности.

Выйдя из подъезда, я увидела, что в своей желтой машине Роберто сидит не один: в полумраке я заметила темную сигару и все сразу поняла.

– Ты могла бы посидеть дома хотя бы в день своего рождения, – сказала моя мать, тихо закрывая за мной дверь, но мне было наплевать на ее слова, и я ничего ей не ответила.

Самовлюбленный ангел смотрел на меня с улыбкой, а я села в машину, делая вид, что не заметила присутствия Пино.

– Ну что? – спросил Роберто. – Что-нибудь скажешь? – и указал головой на заднее сиденье.

Я повернулась и увидела Пино, вольно развалившегося, с покрасневшими глазами и расширенными зрачками. Я ему улыбнулась и спросила:

– Накурился?

Он утвердительно покачал головой, а Роберто сказал:

– Да еще и выжрал целую бутылку водки.

– Тогда он в порядке, – сказала я, – ему хорошо.

Городские огни отражались на стеклах машины, магазины еще работали: их владельцы в ожидании Рождества. По тротуару шли парочки и родители с детьми, они не знали, что в машине сижу я с двумя мужиками, которые везут меня неизвестно куда.

Мы пересекли улицу Этнеа, и я уже видела Дуомо в окружении величественных финиковых пальм, освещенный белым светом прожекторов. Под этой улицей протекает река, спрятанная в трубе из камней и кусков лавы. Она не слышна, незаметна. Как и мои мысли, непроизносимые вслух, и мифы, умело спрятанные под моим панцирем. Мои мысли текут и меня развлекают.

По утрам здесь работает рыбный рынок, и можно ощутить запах моря, исходящий от рук рыбаков; они берут воду из ведерка и разбрызгивают на холодные и блестящие тушки, еще дышащие и извивающиеся. Мы направлялись как раз туда, хотя ночью там атмосфера совсем иная.

Я вышла из машины и почувствовала, что запах моря поменялся на запах дыма и гашиша, а вместо загорелых рыбаков – ребята с пирсингом, и жизнь продолжает быть жизнью, как всегда, в любых обстоятельствах.

Я вышла из машины, и мимо меня прошла пожилая женщина, одетая в красное, с рыжим котом на руках, худым и слепым на один глаз; от нее разило неприятным запахом.

Она напевала на диалекте что-то монотонное.

Она передвигалась, как призрак, медленно, с выпученными глазами, и я на нее смотрела с любопытством, пока парни выходили из машины. Женщина задела рукав моего пальто, и я ощутила странную дрожь; мы встретились взглядом на какой-то миг, но это было так красноречиво и сильно, что мне стало страшно, страшно по-настоящему. Ее взгляд, косой и живой, совсем не глупый, говорил: «Ты там внутри найдешь смерть. Ты никогда больше не сможешь вновь обрести свое сердце, детка, ты умрешь, и кто-то бросит на твою могилу землю. Но ни одного цветка, ни одного».

По мне пошли мурашки, эта ведьма меня заворожила. Но я ее не послушалась, а улыбнулась двум парням, которые направлялись ко мне, красивые и опасные.

Пино едва держался на ногах, он все время молчал, впрочем, я и Роберто тоже не говорили много, не то что в прошлые разы.

Роберто вытащил из кармана огромную связку ключей и одним из них стал открывать ворота. Ворота заскрипели, ему пришлось поднажать, чтобы они открылись, а потом он с грохотом закрыл их за нами.

Я не разговаривала, мне нечего было спрашивать, я прекрасно знала, чем мы собрались заниматься. Мы поднялись по лестнице, истертой за долгие годы, стены дворца казались такими некрепкими, что у меня зародилось опасение, что какая-нибудь из стен обрушится и нас убьет: многочисленные трещины и белые блики света придавали голубым стенам хрупкий вид. Мы остановились перед дверью, за которой слышалась музыка.

– Здесь кто-то есть? – спросила я.

– Нет, это просто забыли выключить радио, когда уходили, – ответил мне Роберто.

Пино сразу пошел в туалет, оставив открытой дверь туалета, и я видела, как он писал: он держал в руке член, обмякший и тонкий. Роберто ушел в другую комнату убавить звук, а я осталась в коридоре, с любопытством рассматривая те комнаты, которые были видны.

Самовлюбленный ангел вернулся, улыбаясь, поцеловал меня в губы, указал мне на одну комнату и сказал:

– Подожди нас в той келье желаний, мы скоро к тебе придем.

– Ха-ха-ха! – засмеялась я. – Келья желаний… какое странное название для комнаты, где трахаются!

Я вошла в комнату, довольно узкую. Стены были увешаны сотнями фотографий обнаженных моделей, вырезками из порножурналов и позами из Камасутры. И неизменное изображение Че на красном стяге под потолком.

«Куда меня занесло! – подумала я. – Это же настоящий музей секса… Чей же это дом?»

Роберто пришел с куском черной ткани. Он меня развернул и завязал мне глаза, потом снова повернул и со смехом воскликнул:

– Теперь ты похожа на богиню фортуны.

Я услышала, как щелкнул выключатель, и потом уже ничего не могла увидеть. Я различила какие-то шаги и перешептывания, потом чьи-то две руки с меня спустили джинсы, сняли свитер и лифчик. Я осталась в трусах-стрингах, чулках на резинках и в сапогах на высоких тонких каблуках. Я сама себя видела как бы со стороны: голой, с повязкой на глазах, видела на своем лице лишь красные губы, которые скоро испробуют кое-что…

Неожиданно количество рук увеличилось, их стало четыре. Было нетрудно различить, потому что две руки лапали мои груди, а две другие гладили мои ягодицы и через трусы касались моей половой щели. Я не могла распознать запах алкоголя Пино, возможно, в туалете он почистил зубы. Пока я себя воображала, воображала, как выгляжу во власти этих рук, я начала возбуждаться; вдруг сзади я почувствовала контакт с каким-то ледяным предметом, кажется стаканом. Руки продолжали меня лапать, но стакан со все большей силой вдавливался в мое тело. Испугавшись, я спросила:

– Блядь, что это?

Какой-то смешок издалека, и потом незнакомый голос:

– Твой бармен, сокровище. Не волнуйся, я принес тебе выпить, и только.

Он подставил стакан к моим губам, и я по глоточку выпила крем-виски. Я облизала свои губы, и другие губы меня страстно поцеловали. Прежние руки продолжали меня гладить, «бармен» продолжал давать мне пить, четвертый человек меня целовал.

– Какая у тебя хорошенькая жопа, – говорил незнакомый голос, – мягкая, белая, упругая. Можно, я ее укушу?

Я улыбнулась на эту глупую шутку и ответила:

– Давай, но не проси большего. Я хочу знать: сколько же здесь человек?

– Спокойно, ласточка, – сказал совсем другой голос у меня за спиной. И я почувствовала, что кто-то лижет мой позвоночник.

Сейчас мой образ, каким я его как бы видела, был более соблазнителен: с повязкой на глазах, полуголая, пять мужиков меня лижут, меня ласкают и желают моей плоти. Я была в центре их внимания, они делали то, что было позволительно в келье желаний. Я не слышала ни одного голоса, только вздохи и шорохи. А когда чей-то палец медленно проник в меня, я внезапно ощутила прилив жара и почувствовала, что разум меня покидает.

Я чувствовала себя в полной власти их рук, во мне нарастало любопытство, кто же эти мужчины и какие они. А если мое наслаждение будет результатом действий мужчины страшного и слюнявого? В тот момент это было неважно. А сейчас, дневник, мне из-за этого стыдно, но я знаю, что оплакивать то, что уже сделано, не имеет смысла.

– Ладно, – наконец сказал Роберто, – не хватает последней детали.

– Какой? – спросила я.

– Не волнуйся, можешь снять повязку, сейчас поиграем в другую игру.

Я сомневалась, надо ли ее снимать, но все же сняла и увидела, что в комнате нас только двое – я и Роберто.

– Куда же они ушли? – спросила я с удивлением.

– Они ждут нас в другой комнате.

– Которая называется?… – спросила я с интересом.

– М-м-м… Зал воскурений… Мы там курим соломку.

Я захотела уйти оттуда и оставить их там одних. Эта пауза меня расхолодила, и реальность предстала во всей жестокости. Но я не могла иначе, уж коли я начала, то должна была завершить это во что бы то ни стало.

Все остальное я сделала для них.

Я различила несколько фигур в темной комнате, освещаемой тремя свечами на полу. Из того немногого, что я сумела разглядеть, я поняла, что присутствующие парни не были безобразными, это меня утешило.

В комнате стоял круглый стол со стульями вокруг него. Самовлюбленный ангел сел.

– Ты будешь курить? – спросил меня Пино.

– Нет, спасибо, я никогда не курю.

– Вот уж нет… с сегодняшнего вечера закуришь и ты, – сказал «бармен» (я отметила, что он был смуглый, с точеной стройной фигурой, темной кожей и длинными вьющимися волосами до плеч).

– Извини, но я тебя разочарую. Когда я говорю «нет», это значит «нет». Я никогда не курила, не буду курить сейчас и не закурю в будущем. Для меня это не имеет смысла, поэтому занимайтесь этим делом сами.

– Но, по крайней мере, ты не лишишь нас удовольствия любоваться твоими прелестями, – сказал Роберто, постучав рукой по деревянному столу. – Сядь сюда.

Я села на стол, расставив ноги, каблуки сапог уперлись в стол, а мой половой орган стал виден всем. Роберто пододвинул стул и установил горящую свечу около моего лобка. Когда он скручивал бумажку с пахучей травкой, его взгляд то и дело перемещался с травки на мое сокровище. Глаза его блестели.

– Потрогай себя, – приказал он мне.

Тогда я медленно ввела туда один палец, а он прекратил воскуривание и полностью сосредоточился на том, что я делала.

Кто-то подошел ко мне сзади, поцеловал в плечи, взял на руки и нацелил меня на себя, пытаясь членом войти в меня. Его член был вялым. Его потухший взгляд был направлен вниз и был пустым. Я не захотела на него смотреть.

– Э, нет… мы об этом уже говорили… сегодня вечером никто не будет ее трахать, – сказал Пино.

«Бармен» ушел в другую комнату и вернулся оттуда с черной тканью. Мне снова завязали глаза, и чья-то рука вынудила меня сесть на колени.

– А теперь, Мелисса, мы будем передавать травку, – услышала я голос Роберто. – Как только она окажется в руках одного из нас, мы щелкнем пальцами, дотронемся до тебя, ты поймешь, что наступает твой черед. Ты подойдешь к тому, у кого травка, и возьмешь в рот, и будешь держать, пока он не кончит. Пять раз, Мелисса, пять. С этого момента мы не будем разговаривать. Удачной работы.

В моем рту встретились пять разных вкусов, пять вкусов от пяти мужчин. Каждый вкус имеет свою историю, каждая выпитая жидкость – мой стыд. В те моменты мне казалось, что мое наслаждение было не только плотским, но также было наслаждением красоты, радости, свободы. Находясь, голая, среди них, я чувствовала, что принадлежу другому миру, никому не известному. Но затем, выйдя из той комнаты, я поняла, что сердце мое разбито, и испытала невыразимый стыд.

Я вернулась в первую комнату, бросилась на кровать и почувствовала, что мое тело отупело. Я видела, как на письменном столе то и дело высвечивался дисплей моего мобильника, я знала, что это звонили мне из дому; было уже полтретьего ночи. Кто-то вошел в комнату, улегся поверх меня и меня выебал; затем пришел следующий и направил свой член к моему рту. Как только один начинал, другой извергал на меня свою жидкость. И так далее. Вздохи, стоны и хрюканья. И беззвучные слезы.

Я возвратилась домой, вся покрытая спермой, с размытым макияжем; моя мать меня ждала, заснув на диване.

– Я здесь, – сказала я ей, – я вернулась.

Она была полусонная и не стала меня ругать – по крайней мере, дала это понять кивком головы, уходя к себе в спальню.

Я вошла в ванную, посмотрелась в зеркало и не увидела того образа, которым с удовольствием любовалась несколько лет назад. Я увидела печальные глаза, ставшие еще более жалкими от следов черного карандаша, расплывшегося по щекам. Я увидела рот, который неоднократно был насилован сегодня ночью и который потерял свою свежесть. Я чувствовала себя переполненной и загрязненной чужими клетками.

Затем я сто раз прошлась щеткой по волосам, как это делали принцессы, так всегда говорит моя мать.

Мое влагалище, дневник, даже сейчас, когда я пишу тебя среди ночи, все еще хранит чужой запах.

4 декабря 2001 г. 12:45

– Ну как, повеселилась вчера? – спросила меня мать сегодня утром, заглушая своим зевком свист кофеварки.

Я пожала плечами и ответила, что провела вечер как всегда.

– У твоей одежды странный запах, – сказала она с выражением человека, желающего узнать и понять все, особенно если речь идет обо мне.

Испугавшись, я резко повернулась и, кусая губы, подумала, что она, возможно, уловила запах спермы.

– Какой запах? – спросила я, делая вид, что спокойна и что смотрю на солнце из окна кухни.

– Вроде запах дыма… не знаю… марихуаны… – сказала она с гримасой отвращения.

Успокоившись, я повернулась к ней, чуть-чуть улыбнулась и воскликнула:

– Да… знаешь, вчера там, где я была, все курили. А мне было неловко просить их не курить.

Она свирепо посмотрела на меня и сказала:

– Приходишь домой обкуренная, а потом из-за этого не идешь в школу!

– Спасибо, – пошутила я, – ты мне дала идею прекрасного алиби, чтобы не ходить в эту долбаную школу.

…Если бы только гашиш причинял боль… Я бы выкурила этого гашиша много-много граммов, лишь бы не испытывать состояния пустоты: меня будто подвесили в воздухе, и я сверху наблюдаю за тем, что делала вчера. Нет, вчера это была не я. Я – это та, кто не любит, чтобы ее касались жадные незнакомые руки, я – это та, кто не любит получать сперму от пяти разных мужчин и не любит быть зараженной в душе, еще не пережившей боль.

Я та, кто любит себя: это я сегодня ночью сделала свои волосы снова блестящими, когда заботливо прочесала их щеткой сто раз, это я вновь приобрела детскую нежность губ. Это я целовалась сама с собой, разделяя сама с собой ту любовь, в которой вчера мне было отказано.

20 декабря 2001 г

Время подарков и фальшивых улыбок, а также монеток, бросаемых во время краткосрочных приступов совести цыганам, стоящим по краям дороги с детьми на руках.

Мне не нравится покупать подарки для других, я их всегда покупаю только для себя, и это, возможно, оттого, что у меня никого нет, кому хотелось бы что-нибудь подарить.

Сегодня после обеда я пошла погулять с Эрнесто, парнем, с которым я познакомилась в чате. Он мне сразу показался милым, мы обменялись номерами телефонов и стали видеться как хорошие друзья. Он слишком отдален от меня, весь в своем университете и в своих загадочных дружбах. Но мы часто видимся, чтобы сделать вместе какие-нибудь покупки, и мне не стыдно, если я вхожу с ним в магазин женского белья и он тоже там что-нибудь покупает.

– Это для моей новой девушки, – говорит он всегда. По пока ни одной из своих девушек он мне не показал.

С продавщицами, похоже, у него доверительные отношения, он с ними на «ты», и они с ним часто хихикают. А я в это время перебираю белье, висящее на плечиках, и ищу то, которое надену для того, кто сумеет меня полюбить. Все эти вещи я держу аккуратно сложенными в верхнем ящике моего комода.

В нижнем ящике я держу белье, которое надеваю для встреч с Роберто и его друзьями. Чулки на резинках, с зацепками от их ногтей, кружевные трусики, немного порванные, с болтающимися нитками, потому что жадные руки стягивали их с меня слишком резко. Роберто и остальные не обращают на это внимания, им хватает того, что для них я – «большая свинья».

Поначалу я всегда покупала белье из белых кружев, заботясь о сочетаемости предметов.

– Черное тебе подошло бы больше, – сказал мне однажды Эрнесто, – оно лучше подходит к цвету твоего лица и кожи.

Я прислушалась к его совету и теперь покупаю белье из черных кружев.

Иногда он интересуется разноцветными вещами, подходящими скорее для какой-нибудь бразильской танцовщицы: шокирующий розовый, зеленый, синий электрик… но когда хочет остановиться на серьезном цвете, то выбирает красный.

– Ясно, что все твои девушки – странные, – говорю я ему.

Он хихикает и говорит:

– Но уж не такие, как ты.

И мое эго снова наполняется силой.

Он всегда выбирает лифчики с чашечками, но никогда не сочетает их с трусиками и предпочитает соединять цвета самые невероятные.

И потом, чулки: мои чулки – почти всегда на резинках, украшенные рельефом из кружев, непременно черные, чтобы был резкий контраст с белизной кожи. Те же, что покупает он, – в сеточку, что слишком далеко от моего вкуса.

Когда одна девушка ему нравится больше других, Эрнесто окунается в толпу крупного магазина и покупает для нее что-нибудь сверкающее, украшенное многоцветными блестками, с головокружительными декольте и смелыми разрезами.

– Сколько берет в час твоя девушка? – шучу я.

Он становится серьезным и, не отвечая, идет платить. Тогда я чувствую себя виноватой и прекращаю над ним издеваться.

Сегодня, пока мы шатались по сияющим магазинам среди продавщиц, молодых и злобных, начался дождь, и все наши пакеты из плотной бумаги промокли.

– Пойдем спрячемся под навес галереи! – сказал он громко и схватил меня за руку.

– Эрнесто! – ответила я, полуразвлекаясь-полубезразлично. – По улице Этнёанет галерей!

Он на меня посмотрел в замешательстве, пожал плечами и воскликнул:

– Тогда пойдем ко мне домой!

Я не хотела идти к нему домой, так как знала, что друг Роберто, Маурицио, живет в том же доме. Мне совершенно было не нужно, чтобы он меня там увидел и, тем более, чтобы Эрнесто узнал о моей тайной деятельности.

Его дом стоял на расстоянии в несколько сотен метров, и мы их быстро пробежали, держась за руки. Это было прекрасно: бежать с кем-то, не думая о том, что после этого ты должен растянуться в кровати и отдаться чужой воле. Мне бы понравилось, хотя бы один раз, быть той, кто сама решает, когда и где этим заниматься, сколько времени и с каким настроением.

– У тебя дома кто-нибудь есть? – прошептала я, поднимаясь по лестнице, и эхо повторило мой шепот.

– Нет, – ответил он, тяжело дыша, – все уехали на рождественские праздники. Остался только Джанмария, но сейчас его тоже нет дома.

Я была довольна. Я пошла за ним и мельком взглянула на себя в зеркало на стене.

Его дом почти пуст, но присутствие четырех мужчин сразу заметно: какой-то противный запах (да, именно тот тяжелый запах спермы), а беспорядок, похоже, заполнил все комнаты.

Мы побросали пакеты на пол и сняли с себя мокрые пальто.

– Хочешь, я тебе дам какой-нибудь свитер? На время, чтобы твоя одежда просохла.

– Хорошо. Спасибо, – ответила я.

Мы вошли в комнату-библиотеку, он открыл шкаф как-то нерешительно и, когда дверца шкафа была еще не полностью открыта, попросил меня выйти и принести пакеты.

Когда я вернулась, он поспешно закрыл шкаф, я, мокрая и веселая, воскликнула:

– Кого ты там держишь? Своих мертвых женщин?

Он улыбнулся и ответил:

– Более или менее.

Меня удивил его ответ; он же, чтобы исключить дальнейшие вопросы, вырвал из моих рук пакеты и сказал:

– А ну-ка покажи! Что ты там накупила, малышка?

Он разорвал обеими руками намокший картон и засунул в пакет всю голову, точно ребенок, когда получает свой рождественский подарок. Его глаза блестели, и кончиками пальцев он извлек из пакета пару черных чулок.

– О-о-о! А что ты с ними делаешь? Для кого ты их надеваешь? Не думаю, что ты их надеваешь, когда идешь в школу…

– У нас свои секреты, – с иронией сказала я, сознавая, что он что-то подозревает.

Он на меня посмотрел с удивлением, слегка наклонил голову и тихо произнес:

– Ты говоришь, что… А ну-ка, а ну-ка, какой такой секрет?

Я устала держать этот секрет внутри себя, дневник. Я ему все рассказала. Выражение его лица не изменилось, он оставался с прежним завороженным взглядом.

– Ты так ничего и не скажешь? – в нетерпении спросила я.

– Это твой выбор, малышка. Могу лишь только сказать: будь осторожна.

– Слишком поздно, – сказала я тоном фальшивого смирения.

Пытаясь выйти из затруднительного положения, я громко рассмеялась, а потом сказала весело:

– Ну а теперь, дорогой, твоя очередь рассказать про секрет.

Его бледное лицо покрылось пятнами, глаза забегали по сторонам, выражая нерешительность.

Он встал с дивана и большими шагами направился к шкафу. Он открыл дверцу резким движением, указал пальцем на развешанную там одежду и сказал:

– Это все – мое.

Я узнала эти вещи, мы их покупали вместе, они висели уже без магазинных этикеток, и было видно, что они измяты и что их уже надевали.

– Что это значит, Эрнесто? – спросила я тихо. Его движения замедлились, мышцы расслабились, и он опустил глаза:

– Я покупаю эти вещи для себя. Я их надеваю… и в них работаю.

Я тоже не стала комментировать услышанное: на самом деле, у меня не было никаких мыслей. Но спустя секунду в моей голове промчались вопросы: «В них работаешь? Как ты в них работаешь? Где работаешь? Почему?»

Он сам начал все объяснять:

– Мне нравится переодеваться в женщину. Я начал это делать несколько лет тому назад. Я закрываюсь в своей комнате, устанавливаю на столе видеокамеру и переодеваюсь. Мне это нравится, мне от этого хорошо. Потом я отсматриваю себя на экране и… ну и… я возбуждаюсь… А иногда я выхожу в таком виде… если кто-нибудь меня об этом просит.

Он стал покрываться огромными красными пятнами. Мертвая тишина вокруг, только шум дождя, который создавал впечатление, что мы находимся в металлической клетке, сделанной из его струй.

– Ты занимаешься проституцией? – спросила я без обиняков.

Он кивнул головой в знак согласия и сразу закрыл лицо обеими руками:

– Поверь мне, я только беру в рот, и ничего другого. Некоторые меня просят также сделать… немного в зад… короче, клянусь, что я никогда этого не делаю… Эти деньги идут на мое обучение, ведь мои родители не могут себе позволить… – Он, наверное, хотел привести какое-нибудь другое оправдание, но сказал, что в любом случае ему это нравится.

– Я тебя не осуждаю, Эрнесто, – сказала я, наблюдая за блестящими нервозными каплями дождя на окне. – Видишь… каждый выбирает для себя свою жизнь, это сказал ты сам несколько минут тому назад. И иногда даже неправедные пути могут быть правильными, и наоборот. Важно лишь то, что мы следуем самим себе и своим мечтам, и если мы сумеем это сделать, то мы сможем сказать, что правильно сделали свой выбор. А теперь я хочу знать правду, почему… ты это делаешь?

Я знаю, что я была ханжой, говоря это. Тогда он посмотрел на меня нежно и вопросительно и затем спросил:

– А ты почему это делаешь?

Я ему не ответила, но мое молчание было красноречиво. И моя совесть так сильно кричала, что я, для ее усмирения, неожиданно для себя, не стыдясь, сказала:

– А почему бы тебе не переодеться для меня?

– Зачем ты меня об этом просишь?

Я тоже этого не знала. С некоторой неловкостью я тихо сказала:

– Потому что это прекрасно – видеть две личности в одном теле: мужчину и женщину в одной оболочке. И другой секрет: это меня возбуждает. И даже очень. И потом, извини меня… это нравится нам обоим, и никто из нас не принуждает другого это делать. Наслаждение никогда не может быть ошибкой, да?

Я видела, что под брюками его штучка возбудилась, но он пытался это скрыть.

– Я это сделаю, – сказал он сухо.

Он взял из шкафа платье и свитер, который бросил мне в руки:

– Извини, я забыл его тебе дать, надевай.

– Но я должна раздеться, – сказала я.

– Ты стесняешься?

– Нет-нет, что ты! – ответила я.

Я стала раздеваться, а его возбуждение нарастало по мере увеличения моей наготы. Я влезла в огромный розовый свитер, на котором было написано «Бай-бай, бэби», и подмигивающий глаз Мэрилин стал наблюдать за перевоплощением моего друга, как будто это был ритуал возвышенный и благородный. Он одевался, повернувшись ко мне спиной, и поэтому я могла видеть только его движения и полоску стрингов, разделявшую его ягодицы. Он повернулся: черная короткая мини-юбка, чулки на резинках, очень высокие сапоги, золотой топик и лифчик с чашечками. Вот в каком виде предстал передо мной друг, которого я всегда видела в магазинах «Лакост» и «Левайс». Моего возбуждения не было заметно, но оно было.

Из-под стринговой повязки его член выглядывал без проблем. Он его вынул и стал теребить.

Как будто на спектакле, я растянулась на диване и стала внимательно смотреть. Мне хотелось себя трогать и даже трахнуть его. Меня удивила моя холодность, почти мужская, с какой я наблюдала, как он мастурбировал. Его лицо было взволнованно и покрылось капельками пота, а в это время на меня накатывало мое наслаждение, и это – без ласк, без прикосновений, только из моей головы, из меня.

Его оргазм пришел сильным и мощным, я увидела вырвавшуюся струю и услышала его рычание, которое окончилось, как только он открыл глаза.

Он растянулся на диване рядом со мной, мы обнялись и заснули, и Мэрилин касалась своим глазом золотой блестки на топике Эрнесто.