Текст книги "Династия Рейкхеллов"

Автор книги: Майкл Уильям Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Паника 1837 года охватила Соединенные Штаты, и президент Мартин Ван Бурен был не в силах остановить усиливавшийся экономический спад. Разорялись банки, закрывались фабрики на Восточном побережье, и повсюду фермеры теряли свои дома. Бывший президент Эндрю Джексон поддержал тех, кто призывал народ Америки успокоиться, сказав в своем заявлении, что растущая страна сильна и что улучшение финансового положения зависит и от самих граждан. Но паника продолжала нарастать.

Депрессией не были затронуты лишь некоторые из отраслей, а судостроение, напротив, переживало бум. Росло признание необходимости расширять международную торговлю, и клиперы прекрасно подходили для этого, потому что могли доставлять американские товары практически в любое место земного шара быстрее, чем любые другие суда. Спрос на клиперы был огромным, и их начали строить на верфях Нью-Йорка и Бостона, Марблхеда и Ньюпорта.

Но ни одна из компаний не процветала так, как компания «Рейкхелл – Бойнтон», чей клипер «Летучий дракон» задал тон и продемонстрировал достоинства этих великолепных новых кораблей. Первый из новых клиперов был спущен на воду по графику, а на следующий день уже были заложены следующие, и у корабелов не было передышки. Джонатан Рейкхелл стремится расширить доки, чтобы одновременно строить пять новых клиперов, но его отец, не склонный к быстрому расширению, отговорил его.

Первый из серии новых клиперов был отправлен в Англию с командой, подготовленной на верфях компании «Рейкхелл – Бойнтон» в Нью-Лондоне. Чарльз Бойнтон надеялся вернуться в Америку, чтобы вести корабль в его первом плавании, но был слишком занят дома и отложил принятие командования до прибытия корабля, когда он будет готовить его к долгому плаванию в голландскую Ост-Индию. «Ничего, – писал он своему кузену, – не лишит меня удовольствия лично доставить клипер Толстому Голландцу в Джакарту».

– Все Рейкхеллы просто дьяволы в работе, – сказал Клиф – отец Руфи Баркер – ей и Эдмунду, который был дома в коротком отпуске, перед тем как принять командование «Летучим драконом», который теперь осуществлял трансатлантические перевозки. – Господин Джеримайя никому не дает передышки, так же как раньше его отец. Но этот Джонатан просто маньяк. Работа, работа, работа! Клянусь, этот человек ни о чем больше не думает, кроме работы.

Главный плотник говорил правду. Джонатан уходил на верфь утром вместе с отцом, возвращался в полдень, чтобы быстро перекусить и поиграть с сынишкой, но он редко возвращался вместе с Джеримайей в конце дня, оставаясь на верфи так долго, что пришлось изменить распорядок семьи. Ужин теперь подавали на час позже, чтобы ему было удобно.

Плотники и столяры, работавшие на четырех разных стапелях, никогда не знали, когда он снова появится, и казалось, что он присутствует одновременно на всех четырех стройках сразу. Требовательный и строгий, он контролировал каждый этап строительства клипера и не допускал никакого послабления. Он вовсю загружал своих людей, но был и заботлив. И когда Брэдфорд Уокер предложил понизить плату, так как из-за общенациональной паники было очень много безработных плотников, Джонатан настоял на повышении платы своим людям. Они ответили на его заботу тем, что стали работать еще усерднее.

Верфь была открыта шесть дней в неделю, и Джонатан организовал бы и воскресные смены, если бы общественное мнение в Новой Англии не было так строго к соблюдению священного дня отдыха. Тем не менее он был готов делать то, на что не решались другие, и каждое воскресенье после обеда отправлялся на верфь. Все чаще он стал брать с собой сына, и к ужасу Луизы, Джулиану страшно нравилось, когда ставились паруса. Дважды, когда новые клиперы выходили в море в пробное плавание, Джонатан брал с собой Джулиана.

Чаще всего Джонатан брал работу и домой. Переоборудовав одну из гостиных комнат, все вечернее время он отдавал контролю за деятельностью своего растущего флота. Он вел активную переписку с торговцами в Карибских странах и в Европе. В этой работе, как и во всей его остальной деятельности, он был очень дотошным, не упуская из виду даже мельчайших деталей.

У него пропал аппетит, под глазами появились круги, лицо выглядело изможденным, а на висках начала пробиваться седина. И все равно он нещадно, безжалостно загружал себя работой, она просто поглощала его.

Джеримайю это все больше и больше беспокоило, и он решил поговорить с Луизой.

– Меня беспокоит Джонни, – сказал он. – Неужели ты не можешь убедить его работать поменьше.

Молодая женщина вздохнула:

– У меня нет на него никакого влияния, папа Рейкхелл. И кроме того, работа делает его счастливым, так что, думаю, мне не следует вмешиваться.

Зная, что его сын и невестка спят отдельно, а их отношения, насколько он мог судить, были прохладными и вежливо безликими, он больше не пытался убедить Луизу поговорить с Джонатаном.

Вместо этого, когда отец и сын как-то утром шли на верфь, Джеримайя сказал:

– Зайди ко мне в контору на несколько минут.

Постараюсь не слишком нарушить твой рабочий график.

Джонатан, похоже, не понял иронии.

– Джонни, – сказал Джеримайя, устраиваясь за письменным столом, – я подумал: не пора ли нам нанять тебе помощника.

– Спасибо за заботу, папа, но я не смог бы переложить на помощника те обязанности, которые должен выполнять сам.

– Ты пытаешься делать слишком многое!

Джонатан пожал плечами и тускло улыбнулся:

– Мой отец всегда учил меня, что есть только один способ работать. Надо засучить рукава и браться за дело.

– Ну так твой отец тебе сейчас говорит, что ты взвалил на себя больше работы, чем можешь выполнить. Ты очень похудел, и иногда я слышу, как ты бродишь по дому среди ночи.

– А, это. – Здесь у Джонатана было готово разумное объяснение. – Я работаю над совсем новой конструкцией для нового поколения наших клиперов и думаю, что наконец решил все проблемы. Я планирую продлить нос еще на два фута и добавить еще лиселей, чтобы увеличить мощность и скорость. Сделав нос более резко задранным, чем раньше, я уменьшу контакт корпуса с водой, и это даст возможность сделать дно еще более плоским. По моим подсчетам, я создам дополнительное место в трюме для груза еще на одну-две тонны, не потеряв при этом ни одного узла скорости.

Это было замечательное достижение, и Джеримайя не мог не похвалить его.

– Поздравляю. Ты ушел далеко вперед от наших конкурентов. У нас сейчас столько заказов, что еще три года мы будем очень заняты.

– Новая конструкция, несомненно, вновь увеличит спрос, папа. Именно поэтому я думаю, что пора нам расширить наши мощности.

– Чтобы ты нагрузил на себя еще больше и раньше времени загнал в могилу? Я даже и думать не буду о расширении, пока ты не изменишь свой рабочий график так, чтобы мог насладиться и радостями жизни, Джонни. Подумать только, в прошлое воскресенье ты так торопился уйти на верфь, что даже не захотел задержаться на пикнике, устроенном Джудит на морском берегу и попробовать ее пирога с изюмом. А ведь я помню дни, когда ты мог один съесть целый пирог с изюмом.

– Наверно, еда сейчас уже не так важна, как раньше, – нескладно ответил Джонатан. Затем, слабо улыбнувшись, он сказал: – Через полгода я начну донимать тебя просьбой о расширении мощностей.

Его отец развеселился:

– А почему ты делаешь мне одолжение и не будешь раздражать меня просьбами еще полгода?

– Как только я начну строительство по новой конструкции, – сказал Джонатан, – я намерен побаловать себя.

– Надеюсь, отправившись отдохнуть с Луизой и Джулианом?

– Нет, сэр, построив особый клипер. Это будет единственный в своем роде корабль, не похожий ни на один другой.

Джеримайя увидел на лице сына настоящую улыбку, но в его глазах была странная грусть, и невозможно было понять, о чем он думал.

– После того как он будет построен, я сожгу все свои чертежи, и такого другого корабля больше никогда не будет. Он будет уникальным.

– А для чего нужно строить этот необычный корабль?

– Я хочу его построить. – Резко встав, он ушел осматривать корабли, стоявшие на стапелях.

Джеримайя понял, что ничего не смог добиться этим разговором, и также было очевидно, что Джонатан не намерен обсуждать «особый» клипер или причины его строительства. Чарльз Бойнтон, к мнению которого мог прислушаться Джонатан, был в море, он вел клипер, построенный для Толстого Голландца, в Джакарту. Так что единственный человек, к которому мог обратиться Джеримайя, это Джудит, его дочь.

– Не знаю, послушает ли меня Джонатан. Я не имею на него никакого влияния еще с тех пор, когда мы были детьми. Я вижу, что он совершенно изменился после возвращения с Востока. Но не похоже, чтобы онутратил здравый смысл, которым Господь в своей доброте наградил всех Рейкхеллов, так что, может быть, мне удастся достучаться до него. Пригласи нас на обед в это воскресенье, и я отведу его в сторонку для разговора, даже если мне придется при этом связать его.

Приглашение было сделано, и Уокеры пришли в дом Рейкхеллов после службы в церкви. Обед прошел оживленно благодаря присутствию Джулиана, отец которого счел, что мальчик уже достаточно большой, чтобы присутствовать на обеде в воскресенье. Джудит казалось, что по-настоящему Джонатан получает удовольствие только от своих отношений с маленьким Джулианом.

Когда все поднялись из-за стола, Джонатан, как и предполагалось сказал, что намерен сходить на верфь.

– Я пойду с тобой, – подхватила сестра.

Он удивленно поднял бровь.

– Мне нужно двигаться, – добавила она и, взяв свою накидку, лишила его возможности помешать ей пойти с ним.

Оба молчали, пока не вышли на улицу, и там Джудит сказала:

– Вместо того чтобы идти на верфь, давай пойдем на берег.

– Погода еще прохладная, и потеплеет не раньше чем через месяц, да и кроме того…

– И кроме того, мне нужно с тобой поговорить, это очевидно. А прожив в этом климате больше тридцати лет, я не замерзну.

Она направилась к пустынному пляжу, а Джонатан, пожав плечами, пошел рядом с ней. Затем он ускорил шаг, и она стала едва поспевать за ним.

– Какие необычные водоросли, – сказала Джудит, указывая на кустики травы на песке.

Джонатан остановился, чтобы получше разглядеть их.

Она коснулась его руки:

– Мы ведь не бежим наперегонки. Давай присядем на камни.

Он понял, что Джудит загнала его в угол, но тем не менее последовал за ней.

– Джонни, – сказала она, – кроме мамы, я была первой в семье, увидевшей тебя сразу после рождения. Папа и дедушка как раз возвращались домой с верфи, когда ты родился, а я прибежала в комнату спустя пять минут. Будет справедливо сказать, что я знаю тебя всю твою жизнь.

– Вполне справедливо.

– Это дает мне право задать тебе очень личный вопрос. Что случилось?

– А почему ты решила, что что-то случилось? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ты уклоняешься, братишка, – сказала она, глядя на него снизу вверх. – Ты работаешь день и ночь…

– Есть работа, которую необходимо делать.

– Но не всю сразу, Джонни! Ты улыбаешься лишь тогда, когда играешь с Джулианом. Ты и Луиза ведете себя как незнакомые люди, которых только что представили друг другу. Ты ни разу не отдохнул хотя бы один день с тех пор, как вернулся из Китая. Ты постоянно говоришь о деле с папой и Брэдом, как только мы соберемся вместе. Тебя больше ничего не интересует. Ты разучился радоваться жизни и в последнее время выглядишь вдвое старше своего возраста. Ты больше не плаваешь, не путешествуешь, и насколько я знаю, единственным твоим упражнением является метание этих жутких индонезийский кинжалов. Так что не нужно говорить мне, что ничего не случилось.

Джонатан не ответил, устремив свой взор за устье Темзы, на сверкающие на весеннем солнышке морские воды.

– Если ты вынуждаешь меня делать предположения, – сказала Джудит, – то ваш брак неудачен.

– Нет, это не совсем точно. У нас с Луизой никогда не было настоящего брака.

Его сестра молчала, надеясь, что он продолжит.

В душе у Джонатана шла тяжелая борьба. Уже много месяцев он не видел Чарльза, и не мог же он обсуждать свои личные дела с Эдмундом Баркером, который, наверное, имел кое-какие мысли на этот счет, но точно ничего не знал. Все это время Джонатан держал в себе безнадежную любовь к Лайцзе-лу, и иногда ему казалось, что он сходит с ума. Тяжелее всего было в воскресные дни, когда он не мог заполнить день до отказа работой.

– Пожалуй, мне нужно довериться кому-то, – сказал он, – и боюсь, что папа не поймет. Ты сама напросилась, Джуди, так что я тоже выбираю тебя.

Он пытался говорить небрежно, но Джудит видела, каким мучительным было выражение его глаз.

– Я тебя не подведу, Джонни, – сказала она тихо.

– Я знаю. – Он обнаружил, что рассказывает ей всю историю своего романа с Лайцзе-лу, опустив лишь упоминание о том, насколько они были близки. Закончив, он расстегнул рубашку и показал ей нефритовый медальон с Древом Жизни, висевший у него на шее.

– А я все думала, почему это на всех твоих клиперах вымпелы с этой эмблемой, – сказала она, положив свою ладонь на его руку. – Какая ужасная ситуация. Мне так жаль, Джонни.

– Я написал Лайцзе-лу тысячу писем, но каждое из них я изорвал в мелкие клочки. Я знаю, что несправедлив к ней, что должен рассказать ей правду, но все откладываю и откладываю – ведь это разобьет ей сердце. Видит Бог, у нее будет причина ненавидеть меня. Я буду просто еще одним ненадежным и бесчестным чужестранцем. Ни на что не годным иноземным дьяволом.

– Может быть, вам обоим было бы легче, если бы ты сам отправился в Кантон и сам ей все рассказал? По крайней мере, тогда она бы знала, что ты говоришь правду, – сказала Джудит.

– Я знаю и каждый день борюсь с этим искушением. Но я не могу. Я слишком хорошо знаю себя, Джудит. Как только я вновь увижу Лайцзе-лу, в ту же секунду душа моя так устремится к ней, что я откажусь от всего ради нее. И от моей чести, и от того, что еще осталось от моего доброго имени. От компании и ее будущего. Даже от Джулиана. Я тогда больше никогда не покину ее, даже если мне придется жить в изгнании до конца моих дней.

– Тогда ты не оставляешь себе никакого выбора.

– Я знаю. Она ожидает моего возвращения не раньше чем через полгода или год, и я планирую отправить ей письмо с объяснением и особый подарок. Клипер, не похожий ни на один из существующих или тех, что когда-то будут построены. Я назову его в ее честь, и мне лишь остается надеяться, что она поймет меня.

– Если она такая, как ты говоришь, то я уверена, что она обязательно поймет, – сказала Джудит и помолчала. – Но это лишь часть того, что необходимо сделать, Джонни. Рано или поздно тебе нужно будет наладить отношения с… матерью Джулиана.

– Мы с Луизой слишком долго знаем друг друга, и между нами никогда не было любви. Нам не следовало слушать наши семьи, но мы были слишком молоды и слишком наивны, чтобы ослушаться. Хотя я вовсе не пытаюсь оправдать то, что случилось.

– Здесь не может быть никаких оправданий, – сказала Джудит. – Луиза Рейкхелл – твоя жена.

– Я никогда не забываю об этом, я просто не могу забыть. Но я уверен, что в этом мире есть и другие браки без любви, десятки тысяч таких браков, – сказал он гневно.

– Ты так уверен, что твой брак совершенно лишен любви? – спросила Джудит тихим голосом.

– Конечно! Ты что, не слушала меня? – В голосе Джонатана звучала мука.

– Я сейчас думала о том, что чувствует Луиза. Свое отношение ты выразил очень ясно.

– Луиза также не любит меня и никогда не любила, – сказал Джонатан. – Мы обручились, потому что этого от нас ожидали родители, и однажды ночью мы поддались животной страсти, которая свойственна юности. Вот насколько просты наши отношения.

– Я думаю, ты ошибаешься, – сказала его сестра.

Джонатан уставился на нее, широко раскрыв глаза.

– Я тоже знаю Луизу всю ее жизнь, – сказала Джудит. – Она страшно стеснительная и сдержанная, потому что всегда над ней довлела ее мать. Не нужно быть гением, чтобы понять это, Джонатан. Но я наблюдала за ней, когда она смотрит на тебя, особенно тогда, когда ты этого не замечаешь. Я ведь тоже женщина, так что у меня, помимо ума Рейкхеллов, которым наградил меня Господь, есть еще и интуиция. Я готова поклясться на целой пачке Библий, что Луиза Рейкхелл любит своего мужа.

От удивления и замешательства Джонатан покачал головой.

– Я признаю, Джонни, что она и сама может не понимать этого. Твое ухаживание, если вообще его можно так назвать, было строгим. Она пережила ад, когда была беременна, и я даже представить себе не могу, через какие муки она прошла, пока ты не вернулся и не узаконил рождение своего сына. Луиза всю жизнь подавляла свои чувства, и я уверена, что и сейчас она продолжает подавлять их, при ваших нынешних отношениях. Не знаю, способна ли я судить о характере другой женщины, но я совершенно уверена, что она любит тебя.

– Я не могу даже подумать об этом, пока Лайцзе-лу не Освободит меня – без ненависти или с ненавистью на всю жизнь. Но даже и тогда я буду любить ее, и только ее.

– О, я все это знаю. Мы, Рейкхеллы, далеки от легкомысленности. Я знаю, что никогда бы не могла полюбить никого, кроме Брэда. Но ты сильный, ты честный, и у тебя есть мужество, чтобы упорно идти вперед. Поэтому я и думаю, что ты должен знать всю правду. Потому что однажды тебе придется решить эту проблему.

Капитан Чарльз Бойнтон с удовольствием продемонстрировал всему миру, что и другие клиперы, спроектированные и построенные Джонатаном Рейкхеллом, могут побивать рекорды. Командуя экипажем, подготовленным его кузеном, Чарльз привел корабль, пока известный лишь как «Рейкхелл – Бойнтон II» из Англии в Джакарту за сто два дня. Голландские таможенники, встретившие корабль, потребовали дополнительных доказательств точной даты выхода из Англии, потому что предыдущий рекорд был побит на целых сорок дней.

Толстый Голландец, как всегда окруженный своими попугаями и прекрасными служанками, встретил Чарльза очень радушно.

– Хе-хе, – хмыкнул он, и его сухой смешок эхом прокатился по тропическому саду. – Я никогда не ошибаюсь в оценке людей. Я с самого начала знал, что вы с Рейкхеллом сдержите данное мне слово.

Без дальнейшей суеты он послал за своим сейфом и вручил молодому англичанину остальную сумму за корабль.

– Это слишком много, – запротестовал Чарльз.

– Я не знаю больше никого, кто был бы честен и справедлив в отношениях со мной, за исключением Сун Чжао, конечно, который всегда честен в своих делах, – заявил Толстый Голландец, пока одна из девушек вытирала пот у него со лба полотняной тканью, смоченной в холодной воде. – Считайте дополнительные три сотни золотых гульденов премией, которую вы с Рейкхеллом заслужили.

– Мы не можем принять ее, сэр, – последовал быстрый и решительный ответ. – Мы назначили вам приемлемую цену, которая принесла нам достаточный доход, и ни Джонатан, ни я не можем принять больше.

– Хе-хе. Вы должны позволить мне выразить вам благодарность, капитан Бойнтон.

– Мы надеемся торговать с вами еще многие годы, сэр, – сказал Чарльз.

– Так и будет, мой мальчик, но мне это кажется недостаточным. – Толстый Голландец провел его в столовую, где их ожидало, как обычно, огромное количество еды.

Когда они сидели за столом, Чарльз спросил:

– Как назовете ваш клипер?

– Я пока еще не совсем уверен. – Толстый Голландец посмотрел на девушку, на которой была лишь цветастая юбка, обернутая вокруг талии. Она родилась на Бали, одном из сотен Индонезийских островов, так что будучи полинезийского происхождения, она была намного светлее и выше, чем малайцы с Явы. – Я подумываю о том, чтобы сделать Молинду моей главной наложницей, так что, может быть, я назову клипер ее именем.

Девушка улыбнулась, ее темные глаза искрились, а на щеках появились ямочки.

– Что вы думаете о Молинде? – спросил хозяин.

– Она красавица, которая может свести с ума, и вам это хорошо известно, сэр, – честно признался Чарльз, но не добавил, что по-своему она столь же прекрасна, как и Лайцзе-лу.

– Значит, она вам нравится, а?

– Она несравненна, – сказал Чарльз, и девушка приосанилась, когда он с восхищением взглянул на нее.

– Молинда еще и очень умна, – сказал Толстый Голландец. – Она говорит на голландском и малайском языках, а также на ее родном полинезийском, и я еще учу ее английскому языку. Она поняла буквально каждое слово, которое мы произнесли.

Молинда хихикнула.

Чарльз был просто заворожен.

– Возьмите ее на сегодня, капитан Бойнтон.

– Это очень щедро с вашей стороны.

– А по зрелом размышлении, давайте я ее вам подарю.

Чарльз встревожился и залпом проглотил налитый ему голландский джин. Он мечтал о встрече в Кантоне с Элис Вонг и не представлял, куда он может деть рабыню с Бали. Боже, не может же он взять ее с собой в Англию!

– Вторая половина дня с ней, – сказал он, – и так уже достаточная награда. Более того – это будет уж слишком.

Толстый Голландец опустошил кружку эля, и одна из девушек поспешила вновь наполнить ее.

– Капитан Бойнтон, вы очень затрудняете мне задачу отблагодарить вас, – сказал он, и смешок его был еще более скрипучим, чем раньше.

– Есть одна услуга, которую вы бы могли оказать мне, – сказал Чарльз, когда они приступили к следующему блюду. – Доставьте меня и мой экипаж на «Молинде», или как вы там назовете ваш новый корабль, в Вампу. Еще один из наших клиперов вскоре придет туда, и я отправлюсь назад в Англию с двойным экипажем. Плавание в Вампу даст возможность мне и моим людям обучить ваш экипаж основам плавания на клипере.

– Я буду рад оказать вам услугу. Но позвольте мне тут же заметить, что, готовя для меня команду, вы опять-таки сделаете мне одолжение. Хе-хе. Ну ничего, я все равно рано или поздно найду способ отблагодарить вас.

Молинда была очаровательна и умна не по годам и очень смела в любви, так что Чарльз наслаждался проведенными с ней несколькими вечерами. Но он быстро отступил, когда Толстый Голландец опять предложил ее в качестве «подарка». Преуспевающий молодой английский бизнесмен и капитан корабля, который когда-нибудь унаследует титул баронета, просто не мог позволить себе вернуться в Англию с рабыней.

Оставив мысли о Молинде, Чарльз отплыл уже знакомым маршрутом из Джакарты в Кантон. Поднимаясь вверх по дельте реки Жемчужной, он сразу почувствовал перемену в атмосфере. На якоре стояло столько британских кораблей, сколько он никогда раньше не видел в этих водах. Правда, большинство этих судов были небольшими. Орудийные расчеты палубных пушек стояли рядом, а также королевские морские пехотинцы, все вооруженные ружьями.

Новый флагман, британский военный корабль «Отпор» с семьюдесятью четырьмя орудиями, стоял у Вампу, и Чарльз поднялся на борт, чтобы отдать честь командующему флотилией. Он был несколько удивлен, обнаружив, что это все еще сэр Уильям Эликзандер, теперь повышенный в звании до контр-адмирала.

– Я очень сомневаюсь, Что на вашем клипере есть опиум, – сказал сэр Уильям, – но все же я должен задать вам этот вопрос, так полагается.

– Моя позиция не изменилась, – ответил Чарльз.

– Тогда я благодарю Всемогущего Господа, что есть хоть один англичанин, который не добавит мне седых волос.

– Что здесь происходит, сэр? Похоже, ваши корабли готовы к возможным беспорядкам.

– Да, это действительно так, – сказал адмирал, качая головой, – хотя я пока еще не могу сказать, что это будут за беспорядки или когда разразится кризис. Китайский император назначил нового наместника в Гуандун, и Лин Цзи-сюй – очень сложный и скрытный человек. Я встречался с ним четыре или пять раз, пытался установить с ним дружеские отношения, но от него так и веет враждебностью. У меня такое ощущение, что он презирает всех иностранцев и ищет лишь способ отправить нас всех отсюда восвояси.

– Это прискорбно, – сказал Чарльз.

– Дела обстоят намного хуже. До нас дошли слухи, что Лин планирует какую-то крупную акцию против западных факторий в Вампу. Подробности все время меняются, но суть слухов одна и та же.

– И вы не можете выяснить, что же стоит за этими слухами?

Сэр Уильям покачал головой:

– Даже самые близкие наши китайские друзья отказываются затрагивать эту тему. Я пытался поговорить об этом с Сун Чжао, но его лицо сразу становится непроницаемым, и я не могу вытянуть из него ни одного слова.

– Это не похоже на Суна, – сказал Чарльз, нахмурясь. – Вы полагаете, он знает о каких-то планах нового наместника против нас?

– Я бы с готовностью поспорил на годовое жалованье, что ему это известно, – заявил адмирал. – Вы, Рейкхеллы и Бойнтоны, были ближе к нему, чем кто-либо из нас, так что, может быть, он вам расскажет то, что не говорит мне. Если он это сделает, я буду признателен вам за любую информацию, которую вы мне можете передать.

– Вы знаете, что я это сделаю, сэр.

– У нас всех тут такое ощущение, будто мы сидим на пороховой бочке и запал уже зажжен. Я не знаю, сколько пороха в бочке, и даже не могу представить себе длину запала, но мне чертовски не по себе.

– Могу себе представить, – Чарльза более всего волновала лишь одна сторона этой ситуации. – Вы думаете, что под угрозой и наша законная торговля со Срединным царством?

– В недавнем донесении адмиралтейству я писал, что такая угроза существует, хотя я пока не могу этого доказать.

Радостное настроение Чарльза от возвращения в Китай начало улетучиваться.

– Не волнуйтесь, – сказал сэр Уильям. – Великобритания – это страна, чья жизнь зависит от торговли, и я не намерен допустить, чтобы здесь перерезали наши пути торговли. Я попросил Лондон направить сюда еще одну эскадру кораблей и не делаю секрета из того, что прошу направить минимум десять тысяч наших солдат из отборных частей, чтобы они находились в резерве в Индии. Если Лин Цзи-сюй хочет драки, он ее получит!

Обстановка изменилась гораздо сильнее, чем предполагал Чарльз.

– Кстати, Бойнтон, – сказал сэр Уильям тем небрежным тоном, к которому обычно прибегают представители высших слоев английского общества при сообщении важной информации, – будьте осторожны в Вампу и передайте это вашим людям. Было бы разумней, если бы они ходили по Вампу большими группами, особенно ночью.

– А в чем дело, сэр?

– По непонятным причинам стали избивать иностранцев, особенно англичан. И заметьте, их не грабят, а просто сильно избивают. Я неоднократно жаловался Лину, и когда в прошлом месяце был заколот британский подданный, он передал мне двух китайцев. Я уверен, что они были непричастны к этому преступлению, но вы же знаете китайскую систему. Вместо того чтобы попытаться найти настоящих преступников, они схватили на улице первых попавшихся людей, ни в чем не повинных. Конечно, мне пришлось казнить несчастных, и это было очень неприятно, но выбора у меня не было. Не я, а Лин послал их на смерть.

Благодарный за предупреждение, Чарльз передал его своей команде.

– Не забывайте, что это Восток, – сказал он. – Их мышление и поступки очень отличаются от наших. Не ввязывайтесь в потасовки и не бродите в одиночку по переулкам, как бы сильно вам ни хотелось выпить.

Сразу после швартовки он сошел на берег и, направляясь к конторе Сун Чжао, заметил Оуэна Брюса, примерно в пятидесяти футах от себя. Шотландец зло взглянул на него и отвернулся, и Чарльз понял, что этот человек ненавидит его так же, как ненавидел и Джонатана из-за их процветающей торговли с Востоком и непоколебимого неприятия торговли опиумом.

В дом Сун Чжао был отправлен гонец, чтобы сообщить о прибытии молодого англичанина, и спустя чуть больше часа в Вампу прибыл Кай с эскортом. Зная лишь несколько слов по-китайски, Чарльз не мог поговорить с мажордомом, но пока они шли через многолюдный город к имению Суна, он почувствовал перемену в отношении людей, смотревших на чужеземца.

Ранее один из пяти или четырех смотрел на иностранцев с ненавистью и презрением, а сейчас негодовали уже все. Мальчишки кричали «Фань-гуй!», и охранникам приходилось сдерживать их. Многие грозили Чарльзу кулаками, а женщины плевали на землю и отворачивались. Ощущение было далеко не из приятных, и ему стало не по себе.

Тем разительнее был прием, оказанный ему Сун Чжао. Сияющий и довольный этим визитом, китайский торговец встретил его у передних ворот и, взяв под руку, провел через сад к стоявшим поодаль зданиям.

Следующей появилась Сара Эплгейт, и она была так рада видеть его, что в какую-то минуту ему показалось, что она его сейчас расцелует.

Затем со своей половины поспешно вышла Лайцзе-лу, и она была еще прекрасней, чем помнил Чарльз.

– Добро пожаловать, – тепло сказала она и протянула ему обе руки в совершенно западном жесте.

Ему стало больно за нее и Джонатана.

Повару поручили приготовить особый обед в честь прибывшего гостя, и пока на кухне кипела работа, Чарльза проводили в главную гостиную. Ему предложили стул, как принято на Западе, но Чарльз предпочел сесть на низенький мягкий стульчик, хотя при этом ему не удалось вытянуть свои длинные ноги.

Отказавшись от обычных формальностей, которыми начинаются все беседы в Срединном царстве, Чарльз сказал:

– Я знаю, что вы хотите услышать новости о Джонатане. – По пути из Лондона в Джакарту он долго размышлял о том, что скажет, и даже отрепетировал свою речь на мостике.

Чарльз довольно долго говорил о работе Джонатана на верфи, подробно рассказав о новых клиперах, которые тот строит.

– Он уделяет все свое время работе, – сказал Чарльз совершенно искренне. – Даже по воскресным дням ходит в контору после церкви. Он идет на верфь рано утром с отцом и возвращается домой поесть только поздно вечером.

– Он здоров и счастлив? – спросила Лайцзе-лу.

– Он здоров, – прямо ответил Чарльз, – но он никогда не будет счастлив, пока вас нет рядом с ним. – Это тоже было правдой. Он решил, что ни при каких обстоятельствах он даже намекнуть не может на трагические обстоятельства в жизни его кузена или на то, что у него теперь есть сын. Только сам Джонатан мог сказать об этом Лайцзе-лу.

Пока он говорил, девушка теребила золотое кольцо, надетое на четвертый палец правой руки.

Чарльз, увидев этот жест, еще раз осознал со всей остротой, что ему необходимо быть начеку каждую минуту пребывания здесь. Если Лайцзе-лу узнала бы правду о положении Джонатана, она была бы вне себя от горя, но только сам Джонатан мог рассказать ей правду.

Обед был одним из самых вкусных, которые когда-либо приходилось пробовать Чарльзу. Он мог узнать только лишь некоторые из множества блюд, и до этой минуты ему даже не приходило в голову, как он соскучился по китайской кухне. Несмотря на все его волнения, аппетит у него был прекрасный.

Больше всего он опасался вопроса о девушке, с которой Джонатан был обручен, не представляя, что можно ответить. Он не мог сказать, что рождение сына и наследника Рейкхеллов обязало его жениться на ней, и в то же время ему не хотелось лгать. Несомненно, Лайцзе-лу хотелось узнать о Луизе, но ее чувство деликатности не позволило спрашивать о ком-либо, кроме Джонатана, и Чарльз почувствовал большое облегчение, когда понял это.