Текст книги "Мудрец Арруб"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Здесь, в большом деревянном ящике десяти с лишним локтей в длину располагался какой-то загадочный агрегат из меди и стекла, похожий на крошечный замок аквилонского вельможи. Словно башни тянулись вверх стеклянные трубочки и цилиндры, расходившиеся на концах широкими воронками, пустыми или прикрытыми клочками мягкой ткани; массивной цитаделью пластался ниже плоский сосуд-саргофаг с толстыми хрустальными стенками; прикрывавшая его медная пластина казалась кровлей миниатюрного строения, украшенной фигурками драконов и чертежами звездных небес; тянувшийся к тиглю причудливый змеевик выглядел крытым извилистым переходом, проложенным к кузнице; ну, а борта ящика вполне могли сойти за крепостные стены. Оглядев это чудо, Конан хмыкнул, оперся о край стола и легко вспрыгнул вверх. Одна его ступня утвердилась рядом с тиглем, другая – на краю стола; сильные пальцы вцепились в полку с кувшинами и блестящей шкатулкой. Шума при том киммериец произвел не более, чем мышь, прошмыгнувшая к корке сыра.

Да, тут был ящик! Плоская серебряная шкатулка величиной в две ладони, спрятанная за глиняными горшками с каким-то пойлом… Конан нетерпеливо отодвинул их, и вдруг, перебивая запахи трав и бальзамов, ноздрей его коснулся упоительный аромат – такой, что разом вспомнилась ему таверна жирного Абулетиса и большие бочки, наполнявшие ее подвалы.

Запах, ознако, был похож и не похож на винный; от горшков явно тянуло хмельным, но не туранской кислятиной, не терпким офирским, не крепким аргосским и не сладким пальмовым вином Иранистана. Пожалуй, больше всего это напоминало мед, пьяный медовый напиток, какой готовят в Бритунии и других северных странах, где не растут финиковые пальмы и виноградная лоза. Конечно, южные вина разнообразней по вкусу, но и меды бывают всякие – смотря по тому, с каких лугов пчелы несли нектар и что за травы добавлены медоварами к напитку… В иных случаях получалось совсем неплохо – и крепко, и сладко, и ароматно… Словом, Конан ничего не имел против меда и смущало его лишь одно – что мед сей сварен колдуном.

Или все ж таки нет? Мог же Арруб держать хмельное для себя… честный напиток себе на потребу, без всяких чародейных хитростей… колдуны ведь тоже люди…

Пить хотелось с каждым мигом все сильнее. Наконец, отбросив колебания, Конан потянулся к кувшину, ухватил его за горлышко, сбросил большим пальцем крышку, запрокинул голову и наклонил сосуд. Напиток оказался восхитительного вкуса и покрепче бритунской медовой браги; не портил его и слабый оттенок горьковатых трав, будивших воспоминания о горных лугах Киммерии. Это питье отличалось лишь одним недостатком – было его немного, и Конан опростал кувшин в десяток глотков. Однако жажду ему удалось утолить.

Чувствуя, как внутри разливается приятное тепло, он поставил опустевший кувшин на стол, затем осторожно раздвинул прочие горшки, потянул к себе шкатулку и сунул ее за кушак. Ларчик показался ему тяжеловатым, и это обстоятельство, вместе с бродившим в жилах медком, наводило на самые приятные мысли: может, серебряное чрево шкатулки набито золотом, а может, вендийскими рубинами или смарагдами из Черных Королевств… Или алмазами, что сияют радугой в солнечном свете, или разноцветным жемчугом из моря Вилайет, или редкостными янтарями с пиктского побережья…

Конан почувствовал, как его злость на Ши Шелама проходит. Довольно ухмыльнувшись, он опустил руки, готовясь спрыгнуть вниз, а затем еще раз-другой прогуляться по залу и поглядеть, не запрятано ли еще что-нибудь за посудой с зельями, скелетами да книгами. Там, где нашелся один серебряный ларец, может отыскаться и второй… А где второй, там и третий… А где третий, там…

Внезапно он ощутил, как перевязь с мечом скользит с плеча, словно сдернутая чьей-то невидимой рукой. В следущий миг меч с грохотом свалился на каменные плиты пола, за ним последовали мешок, кожаная безрукавка и пояс, вместе с засунутым под него ларцом и кинжалом. От неожиданности Конан покачнулся, пальцы его железной хваткой вцепились в край полки, и тут же он словно бы взлетел, выскальзывая разом из штанов и сапог. Голый и беззащитный, он мчался вверх, вверх, вверх – и, в то же время, странным образом оставался на месте, чувствуя под руками твердое дерево, казавшее с каждым мгновением все более шершавым, трещиноватым и неровным. Он глянул на потолок, и увидел гигантский сияющий шар-солнце, паривший под необозримым каменным сводом; он посмотрел вниз – там разверзалась пропасть, и на самом ее дне вздымались стеклянные башни крепости, раскрывали жадные зевы воронки, поблескивала медная кровля… Он догадался, что замок в ящике под ним очень далек, а значит, очень велик.

Затем колени его стукнулись о полку, и удар этот был так силен и внезапен, что киммериец, вскрикнув, разжал пальцы. Он услышал свист воздуха, почувствовал холод ветра нагой кожей, всем телом ощутил его леденящее прикосновение и понял, что летит вниз словно брошенный с вершины горы камень.

Вниз, вниз, вниз…

Вниз, к смерти на шпилях стеклянных башен, к гибели на медной кровле саргофага, исчерченной звездными знаками; вниз, к хрусту переломанных костей, к шипенью крови, покидающей лопнувшие жилы, к гулкому удару о твердый металл или обманчиво-гладкое стекло… Вниз, к тропе, что ведет н Серые Равнины!

Его спас клочок шелковистой ткани, прикрывавший один из конусов. Собственно, клочок этот вовсе не показался Конану клочком – он был велик, прочен и толст, как самый огромный туранский ковер, который накрыл бы полностью всю хижину Ши Шелама. Запутавшись в нем, киммериец соскользнул в стеклянную трубку, увенчанную конусом, стремительно прокатился по гладкой холодной поверхности и ударился обо что-то твердое, похожее на отшлифованный до зеркального блеска камень.

Но то был не камень.

Поднявшись на ноги, Конан увидел прозрачный пол и прозрачные стены, возносившиеся над ним на высоту пяти человеческих ростов, а еще выше – темную плоскую кровлю, подобную крышке саргофага. За стенами простирался целый мир: гигантская, невероятных размеров пещера, под сводами которой висел тускловатый солнечный диск – или другое светило, напоминавшее солнце и видом своим, и величиной. Под его лучами можно было разглядеть уходившие в неизмеримую высоту уступы, заставленные какими-то непонятными и неразличимыми за дальностью предметами, о коих Конан мог сказать лишь одно: что они велики, как дворец знатнейшего из шадизарских вельмож. В углу огромной пещеры возвышалось нечто похожее на горный склон, выглядевший очень странно, так как шел он вверх абсолютно ровными складками одинаковой ширины и высоты, будто бы вырубленными топором и обтесанными до полного подобия. Таких гор Конан не видел нигде – ни в Заморе, ни в Бритунии, ни в Гиперборее, ни в родной Киммерии. И тем не менее, странная гора напоминала ему нечто знакомое, давно известное и привычное…

Ошеломленный, он прижался всем телом к прозрачной стене, напряг память и вздрогнул. На мгновение все предстало перед ним в своих истинных размерах: солнце обратилось шаром, парившим у потолка подземелья, уступы стали полками и столами, а складчатая гора обернулась лестницей. Сам же он – крохотный, как половина мизинца! – был заключен в склеп из хрусталя, прикрытый сверху медной пластиной с изображениями драконов и небесных светил.

* * *

Не успел Конан осознать и оценить значение своей догадки, как со стороны лестницы послышался грохот. Звуки были ошеломляюще гулкими и размеренными, и вскоре показались киммерийцу уже не громовыми ударами, а чудовищным топотом, словно в подземелье спускалась целая армия тяжеловооруженных бойцов, шагавших в ногу по устланной каменными плитами площади.

Но это был всего лишь один человек – титаническая фигура в темной мантии, подобная движущемуся утесу. Лица его, безмерно далекого и огромного, Конан не мог рассмотреть; оно представлялось хаотичным нагромождением каких-то выступов и впадин, промоин-морщин, пещер-ноздрей и расселин-губ. Сами Перворожденные Гиганты, дети Митры, что держат на плечах своих земной круг, не могли бы ему показаться грандиознее и страшнее!

«Хозяин», – с содроганием подумал киммериец. – «Целитель Арруб! Услышал звон упавшего меча и явился посмотреть, кого занесло в подвал ночной порою… Ну, посмотрит – а что затем? Раздавит, как муравья? Прихлопнет, словно жалкую ящерицу? Сунет в бутыль для потехи? Да зальет ту бутыль крепким аргосским вином, сохраняющим плоть и кости долгие десятилетия? Или разразится грозными заклятьями, что превращают человека в ничтожную мышь, в ползучего гада, в прах, пепел?»

Внезапно, глядя в чудовищное лицо, склонившееся над ним, Конан понял, что никакие грозные заклятья не нужны. Он и так был уже жалкой ящерицей, ничтожной мышью, муравьем, бесполезным прахом и пеплом! Что еще мог сделать ему колдун? Как наказать? Только смертью… Но смерти Конан не боялся, а потому, разом успокоившись, сел у хрустальной стены на тряпку – на тот спасительный клочок ткани, что сохранил ему жизнь.

Арруб, похоже, еще не разглядел незванного гостя. Наклонившись, он подобрал меч и с видимым усилием положил оружие на стол рядом с хрустальной темницей Конана, потом принялся разглядывать его одежду и сапоги. Наконец, взгляд целителя коснулся пустого кувшина из-под медового напитка, и кустистые брови на его лице полезли вверх. Теперь киммериец расслышал невнятное бормотание, подобное далеким раскатам грома:

– Сапоги… и пояс… и штаны… Да еще меч! Серебряная шкатулка с порошком кинну… она лежала на самом верху… И кувшин стоял там… Хмм… Полный! Был полный, а теперь – пустой! Был раствор кинну в меду, а теперь – ни капли! Отсюда – посылка и следствие… да, посылка и следствие, как учит вендийская мудрость… Посылка же такова: некий сын черепахи забрался в дом и вылакал настойку кинну… Верная посылка, правильная – коль есть меч, штаны и сапоги, а настойки нет! Теперь разберемся со следствием… если только я его не раздавил… этого черепашьего сына…

– Не раздавил! – во весь голос крикнул Конан. – Я тут!

Арруб вздрогнул и приставил огромную ладонь к чудовищному уху.

– Тут – это где? – пророкотал он, разглядывая тигли, змеевики и стеклянные сосуды, громоздившиеся на столе.

– Тут, в лохани под медной крышкой, – уточнил Конан. Он поднялся, вытянулся во весь рост и стукнул в хрустальную стену кулаком, чтобы привлечь внимание Арруба.

Целитель наконец-то его разглядел. Протянулась исполинская рука, похожая на толстенного змея с пятью шеями, крышка над головой Конана сдвинулась с тихим шуршаньем, затем согнутый крючком палец опустился вниз, словно предлагая Конану оседлать его. Он так и сделал – и тут же вознесся кверху, на медную пластину, прикрывавшую хрустальный саргофаг. Уверившись, что колдун не собирается кончать его немедля, киммериец сел, скрестив ноги, и молча уставился в лицо Арруба. Оно казалось ему темным, иссеченным морщинами пиком под снежной шапкой волос – видимо, целитель был очень стар.

Арруб, тоже не говоря ни слова и сдвинув седые брови, взирал на крохотное существо, пристроившееся на крышке саргофага, среди фигурок драконов и стеклянных трубок, пронизывающих пластину насквозь. Наконец он прогрохотал:

– Ах, черепаший сын! Дурная голова! Мало что вылакал настойку кинну, так еще угодил прямиком в мой хибат!

– Ну и что? – спросил Конан.

– А то! Настойка превратила тебя в крошечного гнома, а хибат… Если бы я начал смешивать в хибате горячительные и охлаждающие зелья, да еще кипятить их на огне, от тебя осталось бы меньше, чем ничего!

– Невелика потеря, – с мрачной ухмылкой сказал Конан. – Клянусь Кромом, от меня и так осталось меньше, чем ничего!

Старый мудрец хмыкнул, пошарил рукой на столе, и в пальцах его сверкнул выпуклый стеклянный диск, на котором Конан мог бы улечься, вытянув руки и ноги. Арруб поднес стекло к глазу и начал разглядывать гостя, хмыкая и что-то басовито бормоча. Его исполинский зрак нависал над киммерийцем подобно оку всевидящего божества. Но был он, несомненно, человечьим, а не божественным – выцветшим, серовато-коричневым, в кровяных прожилках.

– Ты не прав, – произнес целитель, закончив изучение, – кое-что еще можно рассмотреть. Не так много, поскольку ты выпил чудовищную порцию настойки, но – хвала богам! – что ее не оказалось вдвое больше. Тогда бы мне не помог и увеличительный диск из лучшего и самого чистейшего хрусталя… А сейчас я кое-что разглядел! Теперь я знаю, что волосы у тебя черные, а глаза – синие, и что телом ты мужчина, а лицом – мальчик. Сколько же ты видел весен, сын мой?

– Восемнадцать, – ответил Конан, прибавив себе полгода или год. Мать, возможно, и помнила точный его возраст, но сам он такими мелочами не интересовался.

– Восемнадцать… – задумчиво протянул старец, и над Конаном будто громыхнули отзвуки дальних громов, какими гневный Кром, Владыка Могильных Курганов, пугает смертных. Но Арруб, похоже, не гневался и пугать его не собирался.

– Значит, тебе восемнадцать весен, – повторил он. – Прекрасный возраст, когда человек еще достаточно молод, чтобы воспринять любую науку, и достаточно крепок, чтобы не рухнуть под грузом знаний… Но ты, как я полагаю, уже обзавелся ремеслом, а? Не слишком почтенным, однако боги благославляют всякое умение… особенно Бел… – Тут Арруб в очередной раз хмыкнул, потер морщинистую щеку и неожиданно спросил: – Так как же тебя зовут, юный слуга Бела? Откуда ты родом? И что искал в моем доме?

– Зовут меня Конан из Киммерии, а искал я у тебя то, что всегда ищут слуги Бела – золото, камни или иные сокровища. Говорят, ты очень богат, мудрейший?

Но Арруб словно не заметил последнего вопроса.

– Киммерия… – раскатился над Конаном его гулкий голос, – Киммерия… Это на севере, между Гандерландом и Ванахеймом… Много скал и снегов, много волчьих стай и мало пищи… Но достаточно железа и крепких рук, чтобы сковать меч и поднять его для грабежа… Ты из таких, молодой северянин?

– Из таких, – согласился Конан, ибо отрицать очевидное было не в его правилах. Затем, поерзав на холодной медной пластине и чувствуя, что разговор предстоит долгий, он сказал: – Не дашь ли ты мне подстилку, премудрый? А то мой зад скоро примерзнет к твоему хибату.

– Что?.. А, ну да, конечно! – Арруб подцепил двумя гигантскими пальцами клочок ткани и бросил гостю. – Вот, подложи, сын мой. Вредно сидеть на холодном; это вызывает отлив желтой и красной желчи в членах и прилив черной.

– А потом?

Целитель пожал гороподобными плечами.

– Можешь остаться без наследников, мой юный северянин.

– Клянусь Кромом, это меня сейчас не волнует, – промолвил Конан. – И лучше бы тебе, премудрый, не толковать о желтой, красной и черной желчи, а приниматься за дело.

– Это за какое дело? – пророкотал Арруб с явным недоумением в голосе.

– Смешай в своем хибате горячительные и охлаждающие зелья, добавь чего положено, подогрей, а потом дай мне выпить. Только вина или меда плесни побольше!

– Это еще зачем?

– Затем, чтобы снадобье твое не очень горчило.

– Какое снадобье?

Непонятливый старик, подумал Конан и терпеливо пояснил:

– Твое зелье превратило меня в гнома, так? Значит, нужно сварить другое зелье, чтобы ко мне вернулись прежний рост и сила. Или ты думаешь, что я так и просижу всю жизнь на крышке твоего хибата?

Челюсть у целителя отвисла, и это было жуткое зрелище – словно гигантский дракон разинул пасть-пещеру, в которой могла поместиться целая сотня крохотных Конанов. Затем Арруб расхохотался. Казалось, над головой киммерийца раскололись небеса; оглушительные громоподобные звуки терзали его слух, от налетевшего жаркого ветра он едва не растянулся ничком. Нелегко пережить смех гиганта, промелькнуло в его голове. А гнев?..

Но Арруб, странное дело, все еще на него не гневался. Отсмеявшись, он вытер краешком мантии брызнувшие из глаз слезы и сказал:

– Увы, сын мой, я не могу смешать потребного тебе снадобья. Только не подумай, что я сердит на тебя и желаю отомстить! Месть недостойна мудрых… особенно месть из-за денег, которых ты здесь так и не нашел… Зато обнаружил ларец с порошком кинну и кувшин с его настоем, уменьшающим человека и всякую живую тварь… Но вот какая незадача: бальзама, что прибавлял бы рост, у меня сейчас не имеется. Надо выписывать его из мест, где произрастают всякие чудесные травы и злаки – например, из Вендии, а это займет никак не меньше года.

– Года? – Волосы на голове у Конана встали дыбом. – Ты в своем уме, почтенный? Кром! Целый год ждать, пока привезут из Вендии какую-то паршивую траву? Да я… я…

Ярость его была беспредельна, и в этот миг Конан не вспоминал, что явился в дом мудреца незванным гостем и выпил мед с чародейной настойкой по собственной воле и своему разумению. Не думал он и о том, сколь мал и ничтожен теперь и сколь велик против него Арруб – словно скала рядом с мышью. Не было здесь грозного воителя, варвара из Киммерии с длинным и широким мечом; был лишь крохотный гномик, коего всякая тварь вроде крысы или кошки могла проглотить в один присест.

Но к чести Конана надо сказать, что он быстро опомнился, сообразив, что не стоит гневить целителя. Нахмурив брови, он мрачно уставился в пол, и хоть Арруб не мог разглядеть выражение на его лице, маленьком, как горошина, но догадался, что молодой северянин пребывает в тоске и печали.

– Послушай, сын мой, – произнес мудрец, – если не хочешь ждать целый год, можно управиться и в меньшее время. Есть у меня переписанная хайборийскими рунами Книга Предвечных Тайн, оригинал которой разыскали некогда в руинах древних валузийских городов, и есть в ней заклинание, что возвращает истинный облик человеку, попавшему под действие всяких магических чар или зелий. Сложное заклятье, надо заметить, но думаю, тебе оно поможет. В той же Книге сказано и о многих других тайнах, даже о грядущем, что еще не наступило, и коль хочешь, я мог бы по ней предсказать твою судьбу. Вот, к примеру…

– Не надо! – взмолился Конан. – Избавь меня от предсказаний! Лучше прочти нужное заклятье и сделай меня таким, как прежде!

– Мне читать его бесполезно, юный северянин, ты сам должен это сделать, и лишь тогда свершится превращение. Нельзя также произнести заклятье, выученное с чужих слов, ибо магия, заключенная в Книге, не вступит тогда в связь с твоим разумом и плотью. Ты и только ты должен прочитать его – и совершенно правильно, сын мой, без малейшей ошибки! Иначе хоть тело твое и увеличится, но члены будут ему не пропорциональны.

– Не… про… – начал Конан, но запутался и воскликнул: – Что это значит? О чем ты толкуешь, старик?

– О том, что одно получится слишком длинным, а другое – слишком коротким. Тебя ведь не устроят руки в десять локтей, а ноги – в локоть? И уши как у слона? Так что, читая заклятье, постарайся не ошибиться! Ну, а сейчас я возьму книгу и найду в ней нужное место…

И с этими словами мудрый эль Арруб прищелкнул особым образом пальцами, а затем вытянул вперед обе руки и слегка согнулся, будто готовясь принять нелегкую ношу. Она и впрямь оказалась тяжелой: огромный фолиант вспорхнул с полки и опустился в ладони старика, заставив его скорчиться еще больше; и тут же послышался шелест страниц – мерный и тихий, но показавшийся Конану грохотом буйного водопада. Под этот шорох плечи юного киммерийца уныло поникли, на висках проступила испарина, а голос сделался таким хриплым, что Арруб едва разобрал его речь.

– Не трудись, мудрейший, не трудись, я не смогу прочитать, что написано в твоих пергаментах… ни это проклятое заклинание, ни страницу из других мудрых книг, ни полстраницы, ни даже четверть… Я, видишь ли, не умею складывать руны в слова.

Кустистые брови Арруба приподнялись, словно заросли седого лишайника вдруг поползли вверх по скале. Он опустил фолиант на стол рядом с мечом Конана и с удивлением произнес:

– Неужели, черепаший сын, ты дожил до восемнадцати весен, не обучившись грамоте?

– Там, где я родился, грамота не в почете. Мы пишем не стилем на выбеленной коже, а остриями мечей на шкурах наших врагов. И потоки их крови заменяют нам краску.

Эль Арруб снова потянулся к увеличительному стеклу и наставил его на Конана, точно желал яснее разглядеть этакое диво – невежду, не умеющего читать. Налюбовавшись на мрачную физиономию киммерийца, он похлопал ладонью по Книге Тайн и задумчиво вымолвил:

– Сколь велика бездна людского невежества! Какая умственная леность поразила молодежь! Снова и снова убеждаюсь я в этом, однако не перестаю удивляться! Ведь человек, не умеющий разобрать написанного, подобен слепцу, блуждающему в темном подземелье вокруг бездонного колодца! Ни выхода он не найдет, ни огнива, чтобы высечь искру и осветить дорогу, и свалится рано или поздно в колодец… Ну что же, северянин, выбирай: или ты обучишься грамоте, или будешь ждать целый год, пока из Вендии или Кхитая не привезут нужные травы. Год – невеликий срок, и если за это время тебя не сожрут крысы…

– Я буду учиться, буду! – поспешно перебил мудреца Конан, вставая на ноги. Смерть в крысиной пасти казалась ему позорной; доселе так не погибал ни один киммериец, и Кром, конечно же, не принял бы его в свои могильные курганы. Подумав об этом, он снова повторил: – Я буду учиться, почтенный старец! Но уверен ли ты, что ученье займет меньше года?

– За год даже стигийского крокодила можно научить кувыркаться через голову, – сказал Арруб и хлопнул в ладоши. Книга Тайн дрогнула, воспарила над столом и покорно вернулась на свое место.

* * *

Старый эль Арруб в самом деле оказался добрым и незлобивым человеком и устроил все наилучшим образом. Для начала он передвинул в самый центр комнаты один из столов, освободив его от алхимических принадлежностей, и посыпал вокруг каким-то смрадным зельем, дабы крысы, обитавшие в подвале, до Конана не добрались. Затем он разыскал несколько мягких тряпиц и клочков войлока, чтобы устроить Конану ложе и снабдить покрывалами и одеждой; налил ему вина в крохотный флакон и дал кусочек лепешки размером с тележное колесо. Затем целитель поднялся наверх и разбудил своего немого и глухого служителя, объяснив ему на пальцах, что нужно сделать. Еще не наступило утро, как Конан уже устроился со всеми удобствами – в большом ящике с песком, который принес слуга и водрузил на стол.

Песок, по мысли Арруба, давал гостю массу преимуществ. Во-первых, Конан мог прогуливаться по нему и справлять в одном из углов ящика естественные надобности; во-вторых, он был мелким и мягким, так что киммериец спал на нем, расстелив свой войлок, как на самой лучшей из постелей; в-третьих, на песке было удобно чертить руны и стирать их, обучаясь грамоте; в-четвертых, попадались среди песчинок довольно большие. величиной с конанов кулак, и этими булыжниками он мог отгонять мух, москитов и прочих летающих тварей. Наконец, в песке было удобно жечь костер из мелких щепочек, так что ночью Конан не страдал от холода в прохладном подземелье.

Устроив все описанным выше образом, старый Арруб, подобно Митре на седьмой день творения, сказал, что все выглядит прекрасно и хорошо: есть где прилечь, есть что поесть и есть где испражняться. Затем он повелел хрустальному шару, парившему у потолка, вспыхнуть поярче и приступил к первому уроку.

В последующие дни жизнь Конана не отличалась особым разнообразием: он спал, рисовал на песке знаки, показанные Аррубом, рассматривал их в книге, стараясь запомнить начертание и значение каждой руны, а в промежутках между этими занятиями ел, пил, прыгал и бегал, чтобы не застаивалась в жилах кровь, а также развлекался метанием песчинок в мух, соорудив для этой цели настоящую пращу. Вскоре у него набралась целая коллекция гибких мушиных крылышек, коими было удобно разравнивать песок во время учения; некоторые же из них Конан использовал вместо подносов, укладывая на эти полупрозрачные овальные пластины хлебные крошки, частички мяса и овощей, которые три раза в день приносил ему немой, глухой и невозмутимый слуга Арруба.

Что касается науки чтения и письма, то вначале она давалась киммерийцу с великим трудом и муками. Обладая хорошей памятью и юношеской остротой восприятия, он довольно быстро запомнил все руны, но почему-то они никак не желали складываться в слова. Конан не мог взять в толк, что каждая из знаков-рун имеет не только название, но обозначает еще и некий звук, долгий или краткий, протяжный, напевный или отрывистый, подобный то шипению змеи, то птичьей трели, то звериному крику. Он не понимал, как из этих бессмысленных свистов, хрипов и трелей получается человеческая речь – беззвучная, которую надо произносить про себя, считывая руны с пожелтевших пергаментных страниц. Это являлось великим таинством, которое он еще не постиг; однако он очень старался и целыми днями свистел, хрипел и шипел, пытаясь уловить ускользающий секрет связного чтения.

Под водительством Арруба он выучил хайборийский алфавит, которым пользовались во многих странах и землях, от Аргоса и Зингары на западе до Коринфии и Бритунии на востоке. Во всех этих краях речь была схожа, ибо некогда хайборийские племена, пришедшие с северных гор и равнин, являлись единым народом, лишь с течением лет раздробившимся на десятки больших и малых королевств и княжеств. И хоть зингарцы смешались при том с пиктами, а кофиты – с шемитами, язык их оставался понятным и для обитателя Аквилонии, и для северян из Гандерланда и Пограничного Королевства. Руны в своем начертании тоже были сходными и обозначали одни и те же звуки, но назывались в разных местах по-разному. Были, правда, у рун и общие имена, которыми пользовались жрецы Митры во всех странах; их-то Арруб и заставлял заучивать Конана.

В этом алфавите знаки обозначались именами богов, и каждое из них соответствовало той руне, что звучала в начале божественного имени. Были среди них символы милости и любви – такие, как «М», с коего начиналось священное имя Митры; были знаки нейтральные либо переменчиво-лукавые – например, «А», «Э» и «Б», обозначавшие Аримана, туранского Эрлика и хитроумного Бела; были страшные – «С», «Д» и «Н», которыми владели Сет, Великий Змей Вечной Ночи, его приспешница Деркето и мрачный Нергал. Те руны, для которых не нашлось божественных имен, носили названия животных и птиц, и тут Конан с удивлением обнаружил, что знак «К», начало его собственного имени, принадлежит не грозному Крому, Владыке Могильных Курганов, а коню. Кром и другие божества северян вроде ванахеймского Имира не удостоились чести попасть в алфавит – скорее всего, по той причине, что были они богами новых народов и племен, о чьем существовании стало известно лишь в последнюю тысячу лет. Разумеется, Сет, которому поклонялись в Стигии, или Нергал, повелитель Серых Равнин, во много раз превосходили древностью и самих киммерийцев, и их грозного Крома.

Но это открытие не обескуражило Конана – вернее, оставило его равнодушным. В какой-то миг он понял, что волшебный смысл рун заключается не в их названиях, что могли в разных странах обозначать различное, но в звуках, которые были одинаковы повсюду. Это стало поистине великим открытием! Теперь он знал, что знаки «К» и «О», «Конь» и «Орел», надо читать как «КО», а если к ним добавить «Н», «А» и еще раз «Н», то получится его собственное имя. Твердо усвоив это, он все же вспомнил об именах знаков, и некоторое время размышлял над тем, какую месть с их помощью можно уготовить Ши Шеламу, втравившему его в такие хлопоты и неприятности. К примеру, если взять кинжал и начертить на левой ягодице коротышки руну «Ч», а на правой – «Н», то получится вполне подходящая татуировка, и значить она будет «Червь Нергала»! А лучше выколоть ее у Ловкача на лбу, и не двумя рунами, а всеми двенадцатью! И ниже расписаться: Конан из Киммерии!

Он уже мог составить такую надпись, но первым словом, прочитанным и написанным им, было не собственное имя и не название родной страны, а слово «Клинок». Оно звучало и писалось благородно, и все руны – почти все! – были в нем на месте и при деле. Дважды «Конь» – потому что удар сильнее, если клинком рубят с коня; «Лев» и «Орел» – потому что нет воинственнее зверя и птицы, и каждый из них царствует среди мохнатых или пернатых собратьев; «Нергал» – потому что сраженный клинком отправляется на Серые Равнины, попадая под власть мрачного бога мертвых. Пожалуй, лишь руна «И», коей владела нежная богиня Иштар, была тут лишней… А может быть, и нет! Возможно, она служила напоминанием о милости, которую стоит проявить к побежденному?..

Но мысль эта промелькнула в голове Конана и ушла. Теперь, когда он постиг тайну сложения слов из символов-звуков, руны заговорили с ним, и с пергаментных страниц потекли живые речи, полились удивительные истории – быть может, не такие уж новые для Конана по сути своей, но чарующие тем, что рассказывал их не сказитель, не певец, а клочок кожи, исчерченный ровными строками угловатых значков.

Случайно или намеренно, но получилось так, что предназначенная для обучения книга была сборником притчей и сказаний Вендии, переведенных на хайборийский. Видимо, мудрый Арруб дал ее Конану лишь по одной причине – эта книжица являлась самой маленькой в его библиотеке, совсем крохотной, размером в половину ладони, исписанной буквами величиною с гречишное зерно. С другим фолиантом Конан бы не справился – ведь даже этот томик, который он мог бы некогда спрятать в кулаке, теперь был вдвое выше его и выглядел словно огромный, обтянутый кожей сундук. Но все же киммериец мог его ворочать, откидывать тяжелую крышку и листать пергаментные страницы. Он делал это с удовольствием, и не только по утрам и вечерам, когда эль Арруб давал ему уроки, заставляя чертить на песке продиктованное, или переписывать несколько строк из книги, или читать ее вслух, не торопясь и без ошибок. Теперь Конан мог сам разобраться с вендийскими историями – не очень быстро, зато основательно вникая в каждое слово и каждую фразу. От завтрака до обеда он успевал одолеть целых три страницы, и еще столько же – от обеда до ужина. Это было куда интереснее, чем сшибать песчинками мух или валяться на песке, придумывая казни поганцу Ши Шеламу.

Так, в вендийской книге была притча о мудреце, сидевшем на речном берегу. Некий путник подошел к нему и спросил, далеко ли до ближайшего селения, и мудрец сказал ему: «Иди!» Путник спросил вновь, и вновь услышал: «Иди!» Когда же он сделал несколько шагов, мудрец крикнул: «Ты доберешься туда к вечеру!» Удивленный путник остановился и спросил: «Почему же, почтенный, ты не сказал мне этого раньше?» «Раньше я не знал, сколь быстро ты идешь, – пояснил мудрец. – Ведь черепахе и лошади потребно разное время, чтобы одолеть одну и ту же дорогу».